Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Г., январь. К стойке подошла женщина, высокая, худая, довольно красивая – стильная короткая стрижка, густо накрашенные глаза
К стойке подошла женщина, высокая, худая, довольно красивая – стильная короткая стрижка, густо накрашенные глаза, малиновая помада, яркий свитер, заказала виски. Уселась на высокий стул и почти что улеглась на стойку. Вздохнула. – Ох, Адам, что‑то мне сегодня так тошно… Так нехорошо… Предчувствие какое‑то… – Дина, это не мое, конечно, дело, но вы бы повидались с Олей… Она часто заходит сюда, все про вас спрашивает, я вижу, как она страдает, плачет… Берет у меня деньги, садится за дальний столик и долго так сидит, думает о чем‑то… – Забудь о ней, Адам. Она эгоистка, каких свет не видывал… Ты думаешь, почему мне так плохо? Не знаешь? Да потому что это она меня загнала в самый угол… Если бы не она, я бы ни за что не поселилась у этого гада, мерзавца… – А при чем здесь Оля‑то? – Адам налил ей еще виски. – Вы сами сделали выбор. – Но сделала‑то я этот самый, как ты говоришь, выбор – ради нее! Я‑то сама как‑нибудь бы прокормилась. А двоих мне было не потянуть. – Так ли уж плохо на той ферме? Здесь бывают люди из Иловатска, некоторые знакомы с Ананьевым, отзываются о нем хорошо… Да взять хотя бы моего хозяина, Агишина, он покупает у Ефима мясо. Ананьев производит впечатление порядочного, приятного человека. – Да много они знают про Ананьева! Если бы он был так хорош, наверное, и я бы иначе о нем говорила… – Он вроде непьющий… – Лучше бы он пил. – Да что такого он вам сделал? – В том‑то и дело, что ничего. Просто меня от него воротит, вот и все. Тошнит. Аллергия у меня на него. У меня весь пах в волдырях, все ляжки… теперь понял? – Нет… Адам смутился, покраснел, он понял, что своими вопросами коснулся интимной стороны отношений Дины и Ананьева. В сущности, ему не было дела до Дины, но уж больно жалко было Олю. Такая хорошая девочка, положительная, маму любит, а мама отзывается о ней так, словно жалеет, что вообще произвела ее на свет. В свое время Дина, время от времени наведывавшаяся сюда, разговорилась с ним, открыла ему душу и сделала его своим чуть ли не доверенным лицом – Адам согласился передавать Оле конверты с деньгами и записками от матери. В сущности, бармены зачастую становятся свидетелями душевных переживаний посетителей баров, такая уж у них работа – наливай и слушай. Но эта история в отличие от историй других посетителей была связана с самым святым – с девочкой‑подростком, с дочерью Дины, с невозможностью матери встретиться с дочерью, чего Адам никак не мог понять… Он знал, что Дина живет и работает у Ананьева, что вроде бы даже собирается за него замуж и даже присматривает себе свадебное платье. Но вот почему Ананьев не должен знать, что у Дины есть дочь, этого он понять не мог, как подвыпившая Дина ни пыталась ему объяснить. Он уже понял, что она приезжает в город из своей Чернозубовки в те дни, когда Ананьев находится в далекой и длительной командировке. Поэтому Дина позволяет себе расслабиться, напиться, поговорить по душам с Адамом, а то и поплакаться. Но если сначала после таких одиноких и опасных вечеринок Дина брала такси и возвращалась в Чернозубовку, то потом она призналась Адаму, что сняла квартиру в городе – «для личной жизни». Адам сколько раз хотел ее спросить, почему она не возьмет к себе дочь, как может она, находясь в городе, не увидеться с дочерью, но словно заранее знал ответ: «Я не хочу, не могу…» Получалось, что Дина злилась на свою дочь за то, что ради ее благополучия ей, Дине, приходится жить с человеком, которого она не переносит на физиологическом (не говоря уже о психологическом) уровне. – Дина, что вы такое говорите? Как может быть аллергия на мужчину? Такого не бывает… Адам искренне полагал, что он прав, а Дина просто не знает, как объяснить свое неприязненное отношение к Ананьеву… Одной из причин, из‑за которой Дина не хотела оставаться с фермером, по мнению Адама, было то, что ей приходилось жить в деревне, да к тому же еще на ферме, где выращивают свиней. Может, она, привыкшая к городской жизни, страдает от одиночества, от сознания того, чем именно занимается мужчина, с которым она собирается связать жизнь… Да и кто знает, в каких условиях она живет. То, что у нее стали появляться деньги, которыми она делится со своей дочерью, еще не говорит о том, что она счастлива на ферме. А может, этот фермер груб с ней или вообще – садист… И такое бывает. Адам, работая барменом, наслушался разных историй от своих посетительниц. Но никогда не задавал им вопросов, касающихся подробностей их личной жизни. Вот и теперь он мог бы спросить, чем конкретно ее не устраивает жизнь с Ананьевым, мог, но не спросил. Не его это барменское дело. Его дело выслушать, налить еще чего‑нибудь крепкого, вымыть рюмку (стопку, фужер, бокал), вытереть досуха, до блеска, и снова слушать, слушать… – Я вижу по твоим глазам, Адам, что ты не веришь мне. Но ты поверь, тем более что ты – единственный человек, которому я рассказала правду. Хотя есть еще доктор, который мне, собственно, и объяснил, что со мной происходит и почему я не могу спать с Ефимом. Это он сказал мне, что у меня аллергия на него. И что мне теперь с ней делать? Я‑то думала, что это клопы или что‑то такое… Но все эти волдыри и прочее возникают у меня одновременно с прикосновениями Ананьева… Да и вообще, меня с души воротит, когда он притрагивается ко мне. А ведь мужик интересный, да и характер золотой, мне бы с ним жить да жить… Правда, как с Ольгой быть, ума не приложу… О ней мне тоже ему рассказывать нельзя. Вот и получается, что я за эти денежки расплачиваюсь по полной программе… Да мне бы лучше в вашем ресторане посуду мыть… – Вы такая красивая, Дина… Неужели нельзя придумать что‑нибудь получше, чем быть посудомойкой? – Адам был удивлен откровениями Дины. – У вас есть образование? – В том‑то и дело, что нет… Выскочила замуж по дурости, думала, что муж прокормит… Он и кормил, пока не встретил другую дуру… А может, и не дуру… Словом, я ничего не имею. Вот так‑то вот. Но и с Ананьевым тоже не могу. Что‑то не получается. А он чувствует и тоже переживает. Не подходим мы друг другу, понимаешь?
Прошла неделя, и однажды Дина заявилась в «Ностальжи» уже тепленькая, где‑то набралась по самые уши, и теперь хотела поговорить по душам с Адамом. Он это понял, когда она, с трудом взобравшись на высокий табурет, прямо‑таки растеклась по барной стойке. К запаху алкоголя примешивался крепкий запах хороших духов. – Помнишь, у меня было предчувствие? Ну, помнишь? – Что случилось, Дина? – Ты мне сначала налей виски, а потом пытай… Он плеснул ей виски и пододвинул стакан. – Ольга… Пока я работала на нее, она знаешь что удумала? Схлестнулась с соседом, Валентином. И теперь моя дура сожительствует с ним… – Дина, да ей же еще и пятнадцати нет! – Но она живет с ним. В буквальном смысле слова. В его квартире. – А что же вы? Вы были там? Как вы об этом узнали? – Она сама позвонила мне и спросила, может ли она пожить у Валентина. Ту квартиру, где мы раньше с ней жили, продали… – Но, может, это совсем не то, что вы подумали? Может, этот человек просто решил помочь вашей дочери? – Во‑первых, он ей в отцы годится. Во‑вторых, у него жена умерла, и он совсем один, а одинокий мужчина очень опасен… В‑третьих, ну зачем ему какая‑то девчонка, чтобы заботиться о ней? Понятное дело, что он склонил ее к сожительству, вот она и попала под его влияние… Господи, сама влипла по самые уши, так еще и девчонку мою окрутил педофил несчастный… – Дина, потише… – Адам даже стиснул ее руку, чтобы немного привести в чувство. – Успокойтесь. Почему вы считаете, что вокруг одни педофилы? Вы же сами сказали, что мужчина этот вдовец. Быть может, ему очень плохо, он находится в депрессии, и забота о вашей дочери его отвлекает. Может, ваша Оля одним своим присутствием помогает ему, а он, в свою очередь, помогает ей. Вы извините, Дина, но вы же сами бросили ее… А теперь удивляетесь, что ей кто‑то решил помочь. – Но почему не женщина, а мужчина? – Вероятно, так сложились обстоятельства. К тому же, если бы между ними и было что‑то такое, уверяю вас, Оля не рассказала бы вам об этом. В ее возрасте подобные вещи скрывают до последнего… Вот как она вам сказала? Помните дословно? – Помню. Она сказала, что квартиру, которую мы с ней до этого снимали, хозяйка продала. И что Валентин, наш сосед, предложил ей пожить у него и она согласилась, поскольку решение надо было принимать быстро. Она уже и вещи к нему перенесла… – Вот именно! Она открыто объяснила вам ситуацию, надеясь на вашу поддержку. Что вы ей ответили? Отругали ее? Оскорбили соседа? – Да нет… Сначала я тоже, как и ты, Адам, восприняла это нормально, сказала, что рада, что все так получилось. А потом, когда прошло несколько минут, до меня дошло, что дело тут нечисто… Значит, думаешь, что я зря ударилась в панику и что ничего особенного не произошло? – Чтобы быть уверенной в этом, надо бы самой поехать и поговорить с этим соседом… Вы его видели? Знакомы с ним? – Знакома… Вообще‑то он производит впечатление положительного человека… Но… Не знаю. Все эти извращенцы, как потом оказывается, тоже жили среди нормальных людей, были семейными, и никто не мог заподозрить их в чем‑то гадком… Адам слушал ее до тех пор, пока не понял, что она права. И что любая мать на ее месте (не говоря уже о том, что никогда бы не бросила девочку‑подростка одну, предоставив ей полную свободу) забила бы тревогу, узнав, что дочь перебралась жить к взрослому мужчине‑соседу. Но тогда тем более непонятно, почему же Дина, вместо того чтобы бежать туда, к Оле, притащилась в ресторан, уже пьяная, и теперь снова пьет, заливает свою вину, тоску и тревогу? А не кроется ли в ее словах как раз обратный смысл: ну вот, негодница и пристроена… Пусть теперь живет как хочет… Адам, который в свое время даже восхищался красотой и таинственностью Дины, теперь в душе презирал ее, и даже ее яркая внешность показалась ему теперь вульгарной, отвратительной. Он решил прекратить с ней разговор, тем более что беседа становилась все более бессмысленной. Он не собирался и дальше искать слова утешения: пусть Дина считает, как считает. Хотя, по мнению Адама, лучше Оле было оказаться в интернате, чем с такой неблагонадежной и вообще сомнительной мамашей… И тут в воздухе произошло какое‑то движение, и лампы на столах как будто бы вспыхнули теплым, загадочным и каким‑то волшебным светом… Послышалось шелковое шуршание, постукивание каблучков, и Адам спиной почувствовал приближение Глафиры. Радость словно перекрыла ему воздух, Адам чуть не задохнулся от счастья. – Привет, Адам. – Она остановилась за спиной Кэтрин Зета‑Джонс, нежная, румяная, с блестящими глазами, и помахала ему рукой. Рядом с ней скользила, окатывая всех присутствующих ресторана холодноватым презрением, красавица Лиза. – Привет. – Он поздоровался с Глафирой кивком головы и улыбнулся так, чтобы она поняла, как он рад ее приходу. Глафира и ее хозяйка были разряжены в пух и прах, и это означало, что за плечами у них еще одно очередное выигранное дело и что часа два‑три тому назад (ровно столько им понадобилось, чтобы привести себя в порядок и надеть вечерние туалеты) они вышли из зала суда с гордо поднятыми головами. Адам был рад, что свой успех они пришли отметить именно в их ресторане. Дина чуть не свернула шею, провожая взглядом ярких, нарядно одетых посетительниц. – Это же надо так запустить себя… – покачала она головой, явно имея в виду полноту Глафиры, чем еще больше разозлила Адама. – А разрядилась‑то как… Адам вышел из‑за стойки и, даже не взглянув на Дину, которую он в тот момент не только презирал, но и ненавидел, бросился к Глафире: – Шампанского, Глаша? Ужасно рад вас видеть…
|