Доктор Амор покинул двор

Все мужчины совершают ошибки, но живущие с ними возлюбленные узнают о них раньше прочих.

— Надеюсь, ты в курсе, что мотоциклы — метод, которым общество продвигает похоронный бизнес? — спросила я, когда Арчи ввалился в дом с мотоциклетным шлемом на голове.

— Один дружбан одолжил мне свой «харлей». — Арчи стащил с черепа каску. — Я тут подумал, что Мерлину понравится кататься, вот и подобрал его из музея.

Мерлин вломился следом и что-то невнятно воскликнул, восторженно мотая нахлобученным на голову шлемом.

Все мои синапсы перевелись в боевую готовность.

— Господи, Арчи! Ты что, сдал основную часть мозга на хранение? А если бы он упал?

Арчи озорно сверкнул глазами и — вот те на — разоржался мне в лицо. Чего это он смеется надо мной? Виски сдавило спазмом раздражения.

— Не вынуждай тебя убивать, — процедила я сквозь зубы. — Я кофе еще не успела выпить.

— Любовь-удавка. Ты пацана из дома не выпустишь без полного комплекта деталей для сборки сторожки в лесу.

Я освободила сыновнюю голову от шлема.

— Какое восхитительное, пьянящее приключение! — воскликнул он. Волосы стояли дыбом, будто в них паслась пара диких зверей.

Я съела злость и сказала милее некуда:

— Давай, солнышко, дуй наверх, прими душ. Скоро папа приедет, пойдете в театр.

Джереми отъехал на несколько дней в Париж — на конференцию, организованную Британским советом, — и теперь рвался повидаться с сыном.

Мерлин скривился:

— У меня непереносимость театра. У меня будет актерофилактический шок.

— Почему это?

— Там надо сидеть на сплющенной, затекшей попе, с постным лицом пялиться на сцену и делать вид, что понимаешь, что на ней происходит, и при этом стараться не думать ни о чем другом, что важно в жизни.

— А как же Шекспир? Я думала, ты его обожаешь, — изумленно спросила я.

— К Шекспиру я охладел, — ответил он и насупился. — И я устал от того, что папа ищет во мне гениальность. Творческие наклонности ассоциируют с разнообразными ментальными расстройствами, которыми страдали великие вроде Ньютона, Оруэлла, Шарля де Голля, Томаса Джефферсона, Инока Пауэлла[104]. — Мерлин говорил все быстрее, нервно заламывая руки. — Но не каждому суждено быть творческим гением…

Он вдруг взволнованно притих, неожиданно смутившись, и покосился на меня.

— Никто не ждет, что ты будешь гением, милый.

По правде говоря, «гений» Мерлина — планета, временами открывающая себя наблюдателю. Или дрожащий в солнечных лучах мираж: сейчас есть, а через минуту — нет его. Неуловимый.

— Попробуй все-таки. Это мюзикл. Сондхайм[105]. Вдруг понравится? И вот еще что: забери, пожалуйста, чистую одежду. Я все ящики подписала, не перепутай, ладно?

Диспраксия Мерлина означала, что голова у него взрывалась, если дело доходило до логичных практических вещей, и носки оказывались в ящике для обуви, ботинки — под подушкой, поместай менями — в ящике для оксиморонов.

Мерлин, груженный свежевыглаженными джинсами и рубашкам, покинул кухню, а я напустилась на своего безответственного бойфренда:

— Я знаю, некоторым нравится сидеть верхом на работающем двигателе внутреннего сгорания в пятьсот лошадиных сил и с ревом нестись по хайвею с ветерком. Так вот: большинство таких людей — давно покойники. Как ты посмел рисковать жизнью моего ребенка, даже не спросив у меня!

— Жизнь — риск, подруга. Пора начинать готовить мальца к этому. Мерлин ухожен, приручен, накормлен, полит и посажен в клетку… Да он ничем не лучше очень дорогой зверушки, — ответил Арчи упрямо. — Дай уже ему нажраться, натрахаться и…

— Ты опять за свое. А если от него какая-нибудь забеременеет? Мне в бабушки, значит, да?

— Первая бабуля в городе. — С плотоядной улыбкой Арчи вразвалочку подобрался поближе и прижал меня к себе.

— Не смешно. После всего этого секс-просвета он тут недавно спросил у меня, какают ли девочки. Что мне прикажешь делать? Вазэктомировать его? Я что, Гитлер? Он же никогда в жизни не научится презерватив надевать, — уперлась я, отпихивая от себя Арчи. — А если и научится, не вспомнит, когда надо.

— Эта вот спецшкола Мерлинова — там все девицы будут такие же, как он: бешеные дикие зажигалки, ноги — как двери в поезде, одной рукой раздвинешь. Все может случиться, Лу. Смотри фактам в лицо. Хочешь, я свожу его в бордель, девчонки там всему научат. Получит опыт ручной работы. — Он влез мне под юбку и игриво шлепнул по попе.

— Арчибальд, никаких «в бордель» тебе с моим мальчиком.

— Ну, тебе туда нельзя. Ты ж устроишь такой тарарам — а вдруг в шоколадной краске для бодиарта орехи? А вдруг пуховые подушки сверхаллергенны?

— Он же ребенок!

— Слушай, эта гнилушка, твой бывший, осилит заплатить за пафосную частную школу для Мерлина, ему по карману таскать его в выкрутасные французские харчевни, где пять человек могут нажрать на стоимость небольшого «мерседеса». Мне с этим никак не потягаться. Но я могу снабдить пацана жизненным опытом. — У Арчи на лице заиграло бунтарство. — Водить мотоцикл, материться, курить, спать направо-налево… Они, подростки, такие дряни потому, чтоб никто по ним в пустом гнезде не печалился, когда оперятся и вылетят.

— Ты не понимаешь, да? Не будет тут пустого гнезда, никогда. Мерлин будет со мной всю жизнь. Как псориаз. Как ревматизм. Как шумы в сердце, я не знаю. Остается только надеяться, что он умрет раньше меня, иначе кто будет за ним приглядывать? Вот о чем моя бессонница.

Арчи сердито сунул большие пальцы в карманы джинсов.

— Надо больше верить в него…

Ага. И следовательно, — в моего бойфренда, надо полагать.

— Люди думают, что Мерлин с приветом — не умеет болтать о ерунде и смотреть в глаза. Но он-то думает, что это мы с приветом: мы же часами можем изображать симпатию к людям, которые нам нисколько не нравятся… Да если б не Мерлины, мы б из пещер, блин, не вылезли до сих пор. — Тут его шкодливая улыбка стала куда нахальнее. — Ты-то сама нет, а? — подначил он.

— В смысле?

— Не какаешь! — Он подмигнул. — В конце концов, ты же богиня. Блин, да ты без постамента неодетой выглядишь.

Тут я решительно повернулась к нему спиной и занялась на кухне чем-то хозяйственным. Нянькала кофейную чашку, а сама размышляла о том, что сказал Арчи. «Здоровому, мозговитому детине нужна взрослая, понимающая бабенка». Но тут прибыл Джереми. И только пойдя открывать ему дверь, я увидела гору сваленной на полу чистой одежды. Меня как молнией ударило: Мерлин болтался где-то в коридоре и подслушал, о чем мы разговаривали. В голове включилась маленькая пожарная сирена. Я позвала сына. Нет ответа. Обшарив карманы его пальто, обнаружила, что исчез бумажник. На лице у меня разлилась бледность, какая бывает у людей, сошедших с «американских горок» повышенной крутизны.

— О господи, Арчи. Кажется, Мерлин слышал наш разговор.

— Какой именно? — спросил Джереми, переступая порог.

— Мы повздорили о том, что я обращаюсь с Мерлином как с малым ребенком и не даю ему стать мужчиной, не позволяя ему, — я поискала наименее воспаленный речевой оборот, — идти в ногу с другими детьми социально, фармакологически и сексуально.

— Мерлин социально незрел. У меня самого эмоциональный IQ низкий, — смиренно признался мой бывший муж, — но я изменился. И со временем он тоже изменится, Люс, обещаю. — Он уверенно взял меня за руки.

Арчи закатил крыжовенные глаза к потолку.

— Мерлин незрел только потому, что вы, обормоты, тетешкаетесь с несчастным этим балбесом. Вы ж его за порог не выпускаете, не надавав ему инструкций, как себя вести при землетрясении, цунами, ядерной атаке или инопланетном вторжении.

— Боже мой, Арчи… — Меня вдруг осенило, и в голове больше не дребезжал сигнал тревоги — там гудел колокол Биг-Бена. — Он ведь не поехал в бордель, а?

— Откуда ему взять бабла? — прагматично осведомился Арчи.

— Джереми, ты ему вроде дал на днях пару сотен фунтов, верно?

— Да. На книги, не на бордель. Это нелепо. Откуда ему, ради всего святого, знать, где вообще подобное место может находиться?

— Ну, кхм… я, когда искал по округе, где б сыграть, напоролся на один ночной клуб, на главной улице…

— Какой ночной клуб? — немедленно спросил Джереми.

— Называется «Точка Джи» — поэтому ты бы его сроду не нашел, Бофор, — схохмил Арчи. — Ну а Мерлин, типа, всю дорогу был со мной.

— Ты брал моего сына в стрип-клуб? — завопила я.

— Там не раздеваются. Там поют.

— Ага, конечно. Они там в целях демонстрации вокальных способностей в черных басках наматываются на шест.

— Ну и там сауна на задах. Я ему, типа, объяснил, что к чему…

В Джереми иногда бывает порядком огня. Особенно из ноздрей.

— Давай-ка разберемся, — включил он огнемет. — Ты отвел моего сына в стрип-клуб и вдохновил его на поход в бордель? Слыхал такое выражение: «Живи каждый день как последний»? Рекомендую тебе немедленно последовать этому совету.

Джереми выпрямился во весь свой шестифутовый с лишним рост и попер на Арчи.

— Кто-то должен научить пацана быть мужиком. А ты что про это знаешь, мудло педовое? Ты ж небось трусы с подкладкой носишь. «Чудо-Уй» — трусы для обсосов. — Арчи хмыкнул. — Или шортики из Диснейленда — «Этот крошечный мир»[106].

— Люси, ты никогда не интересовалась историей интимных знакомств этого человека, исключая домашних и прочих животных? — загрохотал Джереми.

Если б можно было зачморить оппонента до смерти, Джереми, вероятно, выиграл бы потасовку. Но, когда он занес руку, Арчи отразил удар с профессиональной ловкостью, легко и непринужденно влепив Джереми в скулу.

Арчи удался всего один удар, и тут между двумя этими дикобразами встала я.

— Вы что, оба по тарелке белены накатили за завтраком? У меня сын пропал! Арчи, сейчас же веди меня в тот клуб. Джереми, жди здесь, вдруг Мерлин сам объявится, — раздала я указания. — Явится — немедленно звони мне.

Арчи вел мою машину к главной улице. Желтую ущербную луну, как непрожаренную яичницу, стиснуло маслянистое гало. Я злилась так, что дожарить эту яичницу можно было у меня на лбу. Арчи попытался разрядить атмосферу беззаботной шуткой, мол, где бы ему тут припарковаться — в эрогенной зоне? Но я сидела в напряженном молчании, хотя мир вокруг меня верещал. Я прочесывала взглядом субботние толпы. Арчи поставил машину в неряшливом жилом квартале и повел меня к клубу. Завсегдатаи дергались на танцполе, будто их било током, а полуголые девицы мотались над ними на подиумах. Я поискала глазами среди мельтешащей в разноцветных огнях публики, но Мерлина там не было.

Потом Арчи завел меня в боковой проулок, тянувшийся вдоль железной дороги. Окна борделя были закрашены черным. Ярко-розовый галогеновый указатель «Сауна» то оживал, то гас, как умирающая муха.

Снаружи бордель выглядел куда грандиознее, чем изнутри. В полутемной приемной дурно пахло потом. Бессвязно болтали девицы — в мареве розового неона они смахивали на креветок. Бархатными глазами они обозрели нас с Арчи, вполсилы взялись охорашиваться и надувать губки, после чего представились. Все назывались марками алкоголя — Шардоннэ, Текила, Бренди, — вот только смешивались они плоховато: почти отпихивали друг друга локтями, стремясь урвать себе нового мужского мяса.

Я подошла к сидевшей за стойкой мадам с высокой платиновой прической.

— Я ищу мальчика… Высокий стройный блондин…

Она уклончиво пожала плечами:

— Да? А я ищу голого Брэда Питта с гарниром.

— Вы не поняли…

— Может, прям скажешь, че те надо? Я тебя пошлю подальше, и станем себе жить-поживать? — сказала она, сверля меня глазами.

— Я пришла забрать сына…

— А я-то думала — стырить моих Рембрандтов.

Арчи стряхнул с себя девушек, подошел к стойке и вульгарно осклабился.

— Привет, лялька, — промурчал он, к ее полному удовольствию. — У нас тут, понимаешь, малолетка затерялся, оно тебе надо? Может, мы тут глянем по-быстрому, а? — уточнил он, подмигивая.

Я не стала ждать разрешения и ломанулась к лестнице, путаясь в длинном ворсе облезлого ковра. Где здесь мой сын?

— Мерлин! Мерлин! Иди сюда немедленно.

Дверь рядом приоткрылась, из-за нее высунулась любознательная голова. В неверном свете голой лампочки в пыльном ореоле я силилась разглядеть, кто это, но то был не мой ребенок. Я двинулась по коридору, стуча в стены и выкрикивая его имя. Одна дверь стояла открытой, из нее шарил во тьме робкий палец света. Глава «Как извлечь сына-подростка из борделя» в большинстве руководств по воспитанию детей странным образом отсутствует. Не имея иных стратегий, я, заглотнув собственное сердце, заглянула в комнату. Мерлин был там. Лицо растерянное — как у безуспешно разгадывающего кроссворд. Но он, по крайней мере, был одет. Я с облегчением распахнула дверь.

Паршивенькое шенильное покрывало лежало нетронутым на кособокой деревянной кровати. Красная косынка на ночнике у кровати придавала комнате постчернобыльский вид. На покрывале, облаченная в кукольную розовую пижаму, возлежала дебелая женщина за тридцать с бледным пергаментным лицом и запавшими, сильно подведенными глазами.

Облегчение от того, что я его нашла, захлестнуло меня с головой. Но я быстро вспомнила, где мы находимся.

— Что между вами было? — потребовала я ответа. — Рассказывай. Я его мать.

— В натуре? — красноречиво поинтересовалась она. — Ща, погодь. Ну что, пока мы тут трепались про, типа, путешествия во времени, про Шекспира, про астрономию и все такое. А, да, еще почему лучше жить в коммунистической стране, где всем насрать на материальную собственность, — проскрежетала она голосом, которому оставалось полпачки до рака легких.

— Мерлин, мы едем домой, — сказала я как на прослушивании на роль мисс Джин Броуди[107].

Мерлин склонился к руке той женщины и поцеловал ее. Проститутка хохотнула над неуместностью рыцарского жеста, но все равно вспыхнула, польщенная такой галантностью.

— Приходи еще, малыш, — улыбнулась она, после чего добавила постскриптум, уже мне: — На чай дашь?

— Дам. Совет — чаще эпилируйся.

* * *

— Ну что, малец? — Арчи с нежностью взъерошил Мерлину волосы, пока мы шли к машине. — Надеюсь, тебе не понравилось. Тебя учиться послали.

Я предложила Арчи выбор: либо немедленно заткнуться, либо и дальше меня искушать и поглядеть, сколько раз потребуется переехать ему череп, прежде чем он лопнет.

— Джереми тебе уже сказал, — заключила я. — Надеюсь, у тебя нет планов на жизнь.

Арчи остался невозмутим.

— Смерть — лучший допинг, оттого ее и оставляют на потом. Верно, малец? — Он подмигнул Мерлину в зеркало заднего вида.

Никто не проронил ни слова, пока Арчи не припарковал машину у нашего дома.

— Так что… женщины в борделе, они любят не по-настоящему, да? — спросил наконец мой сын.

Арчи захохотал так, что въехал в красный «сааб», стоявший впереди.

— Ой, блин. У тебя нет бумажки? Я записку напишу. Не волнуйся, если я там что попортил, сам разберусь.

— А то!

Я порылась в сумке. Нашелся только ценник из сауны, который я подобрала на стойке.

— Ты что-то заплатил той женщине? — спросила я Мерлина осторожно, заранее ужасаясь ответу.

— Конечно. Она забрала все.

Вот тебе и беседы о коммунизме и глубокие дискуссии о бренности материальных ценностей.

— Еще она спросила, дорос ли я, чтоб самому открывать банковские счета. И не свожу ли я ее к банкомату. А как открывают банковские счета? Ключом? Открываешь ящик, а там — куча денег? Счет же невидимый, верно?

Я сердито уставилась на Арчи. Как он мог потащить такого ребенка в такую порочную клоаку? Но вот поди ж ты: не совсем он пропащий человек — сидит записку пишет, извиняется.

Джереми, наблюдавший за нашим прибытием из окна гостиной, сунул мне в руку стакан виски, едва я открыла дверь.

— Как он?

Поскольку в театр они совсем опоздали, я уговорила Мерлина сходить в душ — хотя сама бы вымачивала его неделю-другую в пенициллине.

— Да. Слава богу. Мне поначалу показалось, что мы попали в какое-то французское кино с субтитрами. Не хватало только Шарлотты Рэмплинг и Жерара Депардье — и, может, еще команды философов-экзистенциалистов, тоску наводить… Но ничего не было, — заключила я.

— Я никогда не смогу простить себя за то, что бросил тебя на таких вот кретинов. — Джереми махнул рукой на окно, за которым Арчи подсовывал записку под дворники красного «сааба». — Растить Мерлина — непосильный труд. А ты еще и работала. Как тебе отплатить за все это? Может, бросишь работу, Люс? Станешь феей удовольствий?

— По-моему, я не смогу составить ни одной части этого уравнения, Джереми. — Я залпом опрокинула стакан и поморщилась от укуса виски.

— Можешь поучаствовать в моей кампании. Скоро выборы, и мне бы не помешали твои советы. Могу устроить тебе зарплату, будешь финансово независима — и без особых нагрузок.

Я поглядела на своего бывшего. Работать на полной ставке и приглядывать за Мерлином — очень насыщенная жизнь, что, в свою очередь, эвфемизм, обозначающий совершеннейший хаос и «умоляю-не-увольняйте-меня». Я ничего не ответила, но от предложения Джереми стало уютно, как под толстым зимним одеялом.

Арчи тем временем вешал кожаную куртку на крюк в прихожей — и выдал гнусавый смешок, неотвратимый, как чихание.

— «Битлы» промахнулись: любовь можно купить за деньги.

— Только в борделях, — оборвала я его сердито. — Говори о Джереми что хочешь, но он бы никогда не втравил Мерлина в такую мерзость.

— Да блин, Лу. Какая же ты лицемерка, а? Вся испереживалась, что Мерлин попал в бордель, а сама собираешься залезть в избирательную кампанию. Нагибать людей твой бывший умеет, как дышать. Хочешь справедливости — иди в бордель. Хочешь, чтоб тебя отымели, — двигай в политику.

Джереми пощупал под глазом, который уже заплыл.

— Ну не всем же быть такими высокоморальными и идеальными, как ты. Куда уж нам? Мне надо смыть кровь, — театрально сказал Джереми и вышел вон из комнаты.

— Странно, что еще не посинело, — крикнул ему вслед Арчи. — Мог бы смыть, пока нас не было, жалкий ты сморчок, но как же тогда на жалость-то давить, а?

Оставшись вдвоем, мы с Арчи уставились друг на друга. Воздух меж нами потрескивал от напряжения. После неловкой паузы он сказал:

— Слушай, я знаю, что в таких местах эксплуатируют женщин. Я и не говорил никогда, что во мне развито феминистское начало. Но оно разви вается! Это процесс, понимаешь? Я как мужик за все извиняюсь, ага? Но отдай пацану должное хотя бы за то, что ему хватило пороху вообще туда добраться. Зацени, сколько тут инициативы и храбрости.

Я повернулась к нему спиной. Сейчас я бы предпочла компанию сомалийского пирата или даже борьбу в грязи с участием Берлускони. Но тут вернулся освеженный Джереми.

— Люси говорила, что ты вырос в Тасмании, да?

— Ага. Людям всегда смешно с того, что я из Тасмании, может, потому, что тасманцев 22 000 человек и на всех — семь фамилий. Сами прикиньте арифметику, — хихикнул Арчи в отважной попытке смягчить мое настроение. — Поэтому я и хочу когда-нибудь туда вернуться. На всех одна ДНК, никто тебя не сцапает ни за какую уголовку.

— Да какой из тебя уголовник? Толковые не попадаются. — Джереми извлек бумажку, в которой я опознала ценник из сауны. Та самая записка, которую Арчи оставил хозяину красного «сааба». Коряво имитируя австралийский акцент, Джереми прочел, что в ней было нацарапано:

Здоров. Прости, друган, но я тут случайно приложил твою машину. Женщина, на которую у меня стоит, смотрит, как я это пишу, вот я и изображаю, что оставляю тебе свои координаты. Старый финт, зато действенный! Пока!

У Арчи на лице образовалось выражение, как у человека, медитативно собиравшего выброшенные на пляж деревяшки, а ему вдруг в спину прилетает цунами.

— Ах ты фуфло дешевое, — процедил он.

— Опять плагиатишь у Байрона, а? — снисходительно выдал Джереми.

Арчи выглядел потрепанно, как неприбранная кровать.

— Блин, Лу. Как можно принимать советы от человека, у которого запонки и галстуки прикольнее, чем он сам?

Обман Арчи был мне как удар под дых.

— Эх, Арчи, — вздохнула я. — Как мне доверять человеку, который пишет такие вот записки? — Во рту от этих слов было тяжко и кисло.

— Ну ты ж без проблем доверяешь президенту Комитета Пресмыкающихся.

— Джереми отвечает за свои ошибки, а ты не в состоянии даже признать, что их делаешь, — например, таскаешь моего сына в бордель на мотоцикле.

— Да с чего ты взяла, что этот козлина тебя еще раз не кинет? Как можно доверять мужику, который разговаривает так, будто льет сироп на сдобу?

Джереми просочился между нами и заговорил витиевато и строго:

— Есть в тебе, Люси, нечто святое, и за это я люблю и ценю тебя — у тебя во главе угла интересы Мерлина. Его жизнь оказалась сегодня под угрозой. Дважды.

— Да не было никакой угрозы! — заорал Арчи. — Перестань изображать из себя козла семи фасонов и вообще не лезь… Лу, — взмолился он, — поговори со мной. Скажи хоть что-нибудь.

Но прежде, чем я успела ответить, Джереми сунул руку под журнальный столик и вытряхнул рюкзак Арчи. Жутковатое содержимое вывалилось на пол.

— Я тут взял на себя смелость покопаться в твоих вещах, пока ты был в борделе с моим ребенком. И смотри-ка, что я нашел. — Джереми с патологоанатомическим любопытством поворошил гнусное барахло. — Амилнитрат, жесткая порнография, марихуана и вот еще, кажется, экстази.

— Ты столько дерьма болтаешь, что зубы уже небось побурели, — процедил Арчи. — Не моя вся эта дрянь.

— Неудивительно, что ты поддерживаешь фармакологическое развитие Мерлина, — ты ж его дилер.

— Ну ты и мудак. Что ж ты не подбросил мне запись, как мы трахаемся с Пэрис Хилтон, или, я не знаю, — забитого тюленя? Люси, ну ей-богу. Ты ж понимаешь, что это подстава. Ты же мне веришь, а?

От растерянности и раздражения мне и сказать-то было нечего. В тот день я глянула в записи Мерлина. Долгое время эти двое шли ноздря в ноздрю, но сегодня Джереми явно давал фору. И я бы согласилась с Мерлином.

— Арчи, старик, похоже, пора тебе собираться обратно в Австралию, а? Она такая, знаешь, четыре тысячи миль в ширину, ярко-красная, и там со всех сторон акулы, не перепутаешь.

— Не твое собачье дело, тухлая твоя мотня! — взъярился Арчи. — Это между нами с Люси. Лу, — он взял меня за плечи, — мы знаешь, что я люблю тебя. Если я чего напортачил, так ты прости меня. Но не вышвыривай. Никто никогда не будет знать тебя лучше моего. Испытай меня. Викторина «Насколько хорошо ты ее знаешь». Какая у тебя любимая пицца? Сколько долек шоколада ты съедаешь за день до месячных? Какое блюдо ты втихаря хочешь, чтоб я заказал, и потом таскаешь у меня с тарелки? Сколько раз тебя надо драть по попе? И последнее — для продвинутых любовников: с какой скоростью?

Шутка пролетела мимо, и тогда он сменил ключ разговора и перешел на минор:

— Лу, если ты меня бросишь, мне крышка.

Я не понимала, во что верить. Как будто подобрала дикого зверя на улице, по доброте душевной принесла в дом, кормила, любила — а оно возьми да укуси меня за руку.

Джереми затолкал контрабанду обратно в рюкзак и пихнул его Арчи.

— Я слыхал, бывают медленные читатели, а ты, похоже, медленный слушатель. Читай по губам. ТЕБЕ ЗДЕСЬ БОЛЬШЕ НЕ РАДЫ.

Арчи, может, изукрасил бы его не сходя с места, но тут в комнату ворвался свежепомытый Мерлин. Мы разом умолкли и уставились на него. Мой сын застыл на месте, поджав одну ногу, как фламинго, и от смущения весь съежился.

— Я не всякий раз знаю, о чем говорить. Не могу я все время тарахтеть без умолку.

— Прости, что развеял иллюзии, Люси. Правда. Особенно с учетом того, как я раньше себя вел, — добавил Джереми с сожалением. — Но уверен — ты поступишь правильно.

За годы тренировок я научилась делать каменное лицо, и сейчас этот навык оказался очень кстати.

— Мерлин, — произнесла я с посольским иезуитством, — Арчи собирается на гастроли. Ему нужно уехать на какое-то время. — Все согласные у меня утонули в топленых сливках. Ни дать ни взять покойная королева Виктория.

Мерлин впитал эту информацию; с волос на футболку капала вода.

— Оно же не кончится вот так, правда, Арчи?

— Не знаю, Мерлин.

Арчи взял меня за талию и заглянул поглубже в глаза:

— Ты всерьез дашь этому говнюку на тебя влиять? Во что, блин, ты превратилась, Лу? — Я ничего не ответила, и он добавил: — Давай ты обсудишь все это со всеми своими субличностями и потом вернешься ко мне, а?

И Арчи хохотнул. Я ни у кого не слышала такого измученного смеха. Он понурился, глаза скрылись под полями коварной черной шляпы, а затем он, его рюкзак, гитара и комбик исчезли. Остался лишь мультяшный хвост выхлопа.

Меня вдруг, внезапно и чудесно, избавили от всякой ответственности. Я упала в объятия Джереми с усталым облегчением пловца через Ла-Манш, выбравшегося наконец на берег.