Обожаемый папочка

На следующий же день начали прибывать ботсады цветов. От фанфарного запаха, рвавшегося из разноцветных бумажных кульков, голова шла кругом. Следом доставляли виноградники шампанского. Чуть погодя привезли новый ноутбук для Мерлина. Далее — билеты в оперу. Я вернула их с припиской: «Весь мир — театр, а ты в нем — Лихтенштейн или Тувалу».

Брошюры агентств недвижимости доставлялись отдельно, с задорными записками:

Теперь понятно, почему это называется «недвижимость»: кому под силу сдвинуть такие суммы? Ну, мне под силу — спасибо наследству. Прости, что ремонта в нашем «дворце-под-ремонт» так и не случилось. Давай я все исправлю. Позвони мне, поедем подыщем новое жилье тебе и Мерлину.

Я не ответила и на это, и тогда Джереми стал «невзначай» появляться там, где я бывала: в супермаркете, в спортзале, в местной библиотеке, в сквере на нашей площади, — всякий раз делая вид, что это случайность.

— Ой, а мы раньше нигде не женились? — игриво интересовался он.

— Ага, а я раньше нигде не вопила тебе всякие оскорбления? — отвечала я эдак или еще каким-нибудь ядовитым манером, после чего стремительно удалялась.

— Пожалуйста, дай мне повидаться с сыном, — умолял он по телефону. — Я знаю, что не заслуживаю участия. Но хотя бы ради Мерлина.

— Ни за что.

— Он обо мне вообще спрашивал? — клянчил он дрожащим виноватым голосом.

— Нет, — врала я и вешала трубку.

Пятизвездочное унижение длилось неделями. Сестру и маму ошарашило его покаянное явление.

— Джереми извинился? — спрашивали они взбудораженным хором.

— Ну. Невероятно, а? Единственный человек, перед которым он когда-либо извинялся, — его деловой партнер, которого он обанкротил. Извиниться предписал суд.

— Не поддавайся, — предупредила Фиби. — Твой бывший — агрессивный, злобный, самовлюбленный мегаломан. И это я не в кастрирующем смысле слов.

— Она права. Моральные ценности этого человека можно с удобством разместить у плодовой мушки в пупе, и еще место для трех тминных зернышек останется, — витиевато постановила мама.

— Он хочет купить нам дом побольше. — Я помахала брошюрами. — Какая тупость предполагать, что мое прощение можно купить.

Моя сестра, вновь вставшая в ряды пикетчиков, выхватила бумажки и зачиталась.

— Ноттинг-Хилл-Гейт? Ты знаешь, какие там цены? Мне денег не хватит купить столько наркоты, чтобы даже галлюцинировать, что я могу там поселиться. Можно как-нибудь взять у Джереми деньги, а потом не иметь с ним ничего общего?

— Держись от него подальше, дорогая, — посоветовала мама. — Вот если б ты могла сделать, как «черная вдова» — переспать с ним разок, а потом съесть.

Но меня не нужно было убеждать. Если Джереми решил протоптать ко мне дорожку, сообщила я коту, он играет с огнем. Но похоже, моя Охранная Система Родительской Тревожности вдруг зависла, поскольку я сильно недооценила упорство моего бывшего. Простой термин «настойчивость» — практически такое же приуменьшение, как обращение Бен Ладена к его женам в пакистанском укрытии: «Кажется, за нами пришли».

Как-то в субботу мы с Мерлином купались в местном бассейне. Мой сын, как обычно, плавал брассом по скоростной дорожке против движения, наталкиваясь на всех и каждого, учиняя кавардак, а вокруг него переворачивались кверху брюхом другие пловцы, — и тут к нему подгреб Джереми и представился.

— Ты, кажется, Мерлин. Привет. Я твой отец, Джереми.

Шипя от ярости, я чуть не выхлебала полбассейна, плещась по-собачьи рядом с сыном. Ага, по чистой случайности он тут оказался — распихивая мокротные медузные плевки в глубинах обогащенных грибком местных терм. В моем семействе это называется «выгребная яма» — толпа людей, разбавленная водой. Все равно что сидеть в ванне с кучей посторонних.

— Ты что вытворяешь? — выпалила я.

Но Мерлин расплылся в широчайшей чеширской улыбке. Впервые за тринадцать лет встретившись с отцом, он выдал — без всякого порядка:

— Ты помнишь, когда мы познакомились? Ты человек бывалый? Ты спишь с плюшевым мишкой? У тебя есть друзья-геи? Всем ли женщинам нужно заниматься сексом, чтобы получился ребенок? Выходит, у тебя был секс с моей матерью? Это очень отталкивающая улыбка. Очень кривая. Ты пользуешься увлажняющими средствами? Это невероятно, что ты мой отец. А затвор тебе давно передергивали? Чтоб и так, и эдак, и через колено? У тебя есть дети с другими женщинам? А коммунистические ценности? Когда ты снова увидел мою маму, ты пал на колени и умылся счастливыми слезами? Тебе нравится мой буйный нрав? У тебя волосы все серые и белые. Ты белый медведь? Ты, наверное, оборотень из холодильника, у тебя на той стороне медвежья семья, на Северном полюсе, и поэтому тебя так давно не было видно, и почему ты раньше не приходил? Можно я познакомлюсь с твоей медвежьей семьей? У тебя было столько же жен, сколько у Генриха VIII? Если не столько, то сколько?

— Помимо его собственной? Наверняка жены всех его друзей и коллег, судя по его поведению, — перебила я мятно-ледяным надменным тоном.

— Ты правда мой отец? — спросил Мерлин, рассекая воду.

— Отныне, ежедневно и навсегда.

Я бы прикрикнула на Джереми, велела бы ему отвалить и оставить нас в покое, но у Мерлина лицо светилось от радости. У моего сына был вид путешественника, который много лет читал о чепрачном горном гепарде, но никогда не рассчитывал увидеть его вблизи.

Когда мы вылезли на бортик, я обратила внимание, что стройное тело Джереми с возрастом почти не оплыло. Тугие черные плавки облегали до того бойкую задницу, что трехпалого ленивца от такого задора хватил бы инфаркт. Лучше б он облысел или покрылся экземой с головы до пят. Но из Джереми перли ум и обаяние. Судя по восхищенным взглядам мамашек, он мгновенно стал блестящим противоядием от липучего бамбиноликого анальгина дежурных спасателей-подростков. Я вспомнила, как ладно мой бывший муж смотрелся голым, — и тут же выбросила этот образ из головы и плюхнулась на лавку рядом со спасательными кругами. Джереми оценил и мою фигуру взглядом, который я сочла за одобрение, после чего осторожно приобнял Мерлина за плечи и поинтересовался, как Мерлин себя чувствует.

Мерлин ответил, что у него такое же настроение, как у плотных частиц взорвавшейся звезды, которые втянули в себя всю положительную энергию из видимой части Вселенной, только не настолько рыхлое.

— О. Ага, — пробормотал Джереми и покрепче сжал губы, чтобы не дрожали.

Мерлин убежал переодеваться, а Джереми вздохнул с облегчением.

— Уфф, нервы еле выдержали. Живот скрутило так, будто у меня язва. Ух. — Он приложил руки к животу, явно утишая боль. — Кажется, меня сейчас вырвет.

— Правда? Я вся беспокоюсь. Надо вызвать «скорую». Или давай пошлем записку в бутылке, — с издевкой предложила я. — Или курьерской улиткой будет шустрее? Как ты посмел вообще заявиться сюда? Ты травмируешь Мерлина.

— Он такой красивый, — отметил Джереми и уснастил свой комментарий: — Слава богу, он похож на тебя. Хотя не понимаю, как он слышит запахи, таская на лице мой нос.

Я уставилась на него с безграничной враждебностью.

— В миллионный раз говорю: ты нам не нужен! Оденься и отъебись!

Каждым словом я, как пулей, метила ему в сердце. Я рванула в раздевалку. Нужно смыть запах хлорки, но в душ вытянулась очередь. Нетерпеливо подождав пару минут, я кое-как поплескалась в раковине. На сушку волос времени не осталось, и я, все еще мокрая, как можно быстрее влезла в одежду. И все равно не поспела. Когда я ворвалась в кафе — пуговицы наперекосяк, одной штаниной в носке, — Мерлин уже уютно устроился за одним столиком с Джереми, хлебал суп, уплетал ломти свежего хлеба с маслом, болтал, и в глазах у него искрился смех.

Мерлин умел получать несоразмерное удовольствие даже от мелочей, хотя потом его настроение могло сорваться в пропасть с головокружительной скоростью. Вот он сейчас умащен волшебством, а через минуту его могут настичь прежние демоны. Поэтому я проглотила гнев и уведомила о нем Джереми в завуалированных терминах.

— И как это тебя не развеяло ветром? Поразительно, — прошипела я сквозь зубы. — Там же чеснок, в салате. Я думала, вампиры его не переносят.

Арчи, последний час тягавший железо, ввалился в кафе через десять минут. Когда у нас с ним начался роман, он сменил бухло на штангу. Мускулистое тело Арчи притягивало похотливые взгляды мамашек со всего квартала. Их обильно накрашенные глаза намертво приклеивались к его могучим бедрам, когда он с Мерлином гонял в парке мяч. Заметив Джереми, Арчи смерил его подозрительным взглядом и угрожающе пошевелил бицепсами.

— Арчи — главнокомандующий маминых обожаний, — радостно объяснил Мерлин. — Он — рок-сегун, играющий с изяществом, стилем и цветистостью. Он музыкальный колдун. Шекспир гитары.

— Мое почтение. — Джереми встал и протянул руку. — Рад очному знакомству. Джереми Бофор. Главнокомандующий самоуничижения, — добавил он, чтобы мне потрафить. — Счастлив встрече.

Арчи глянул на предложенную руку так, будто она была обсижена блохами.

— Еще разок: ты кто такой? Ах да. Точно. Подонок, который бросил жену, как только понял, что у его ребенка особые нужды, а потом обобрал ее при разводе… Я бы хотел сообщить тебе, какое ты чмо, но, конечно, в присутствии твоего сына ничего говеного я тебе говорить не стану. Пойдем, малыш, — он хитро подмигнул Мерлину, — у нас в десять игра.

— Подлинная любовь ни о чем не просит, — вот что Мерлин сказал на прощанье свежеобретенному отцу.

Мы шли домой за моим сыном, он скакал впереди с хмельной самозабвенностью кенгуру на крэке, а Арчи пинал осенние листья. Они хрустели у нас под ногами, будто мы прогуливались по гигантской чашке с кукурузными хлопьями. Арчи взял меня за руку, сжал ее.

— Блин, этот мудак шармует с такой силой, что будто бланманже шприцем в уши впрыскивает. Беда в том, что банкир без раздвоенного языка — это ж как, я не знаю, Чарли Шин[89]без шлюхи и метамфетаминов. Не-блин-возможно, — произнес он этим своим надтреснуто-бархатным голосом.

— Понятное дело. Я бы его прибила не сходя с места, но ох уж эти мне люминофорные тюремные треники. Мне такие никогда не шли, — пошутила я, чтобы как-то скрыть мрачные предчувствия.

— А еще ведь надо себе банду выбрать подходящую из сокамерников… И татуировку, — с серьезным видом ответил Арчи.

— И все-таки. — Я отмела шутки в сторону и повернулась к нему: — Мерлин ему очень обрадовался. Я не выношу этого бессердечного выродка. Но сын имеет право знать своего отца, нет? Может, стоит как-то шире на все это смотреть?

— Шире? Больше мух в глаза попадает. И дует сильнее. Ну-ка, зажмурься немедленно, — пылко посоветовал Арчи.

В ответ я сжала ему руку. Как он прав. Я верила, что в жизни возможно все — за вычетом, наверное, прыжков с парашютом на каблуках, ныряния с аквалангом на роликах и бывшего мужа, который вдруг наелся и в лес не смотрит. Блин, да я лучше пойду на свидание вслепую с Ганнибалом Лектером, чем впущу Джереми в свою жизнь. Отец Мерлина, возможно, думал, что открывает нам окно возможностей. Так я тогда закрою ставни.

Date: 2015-09-18; view: 325; Нарушение авторских прав