Глава 11. Дело даже не в том, что Арчи перешел границу

Дело даже не в том, что Арчи перешел границу. Он, кажется, даже не понял, что она есть.

Невзирая на помидорные тренировки и педофилоусмирение, мантра «пусть он съедет» не покидала меня все лето.

— Он ленивая жопа, тунеядец и каждый вечер припирается домой поддатый.

— Ну, он так заглушает боль разбитого сердца, — предположила Фиби, как всегда стараясь видеть в людях лучшее.

— Он только поддает, а не напивается, исключительно потому, что у него раньше кончаются деньги.

— Он мне сказал, что ему задерживают перевод из Австралии.

Мы стояли в очереди на почте — пересылали корреспонденцию нашей бестрепетной матери. От нее редко было что-то слышно, если не считать открытки с объяснением, что она завербовалась в команду учебного парусника где-то на Вануату — помогает менее дееспособным членам экипажа в обмен на еще одни морские каникулы. «Девчонки, я обожаю корабельную жизнь. Бескрайние возможности для соленых острот!» — писала она нам. Три недели спустя прибыла следующая открытка — в ней сообщалось, что теперь мама наша моет слонов в тайском заказнике. «Всегда снимайтесь со слонами: и выглядишь горааааздо стройнее, и морщины в глаза не бросаются!» — советовала она.

— Я не первую неделю содержу и кормлю этого человека, а он даже не пытается найти работу или записать свой «альбом», — жаловалась я Фиби, пока очередь неторопливо сокращалась. — Он тут на днях сыграл в пабе, так на сцене было больше народу, чем в зале.

— Но зато у него хорошо получается с Мерлином. Ох, приливы, приливы. — Сестра прислонилась к стене и начала лихорадочно себя обмахивать. — Уфф! В сорок семь у меня своя персональная погода.

Я выдала ей холодную бутылку минералки, и она приложила ее к взмокшему лбу.

— Мне же не стоит надеяться, что ты его к себе возьмешь? — спросила я задумчиво.

— Шутить изволишь? — ответила она, заливаясь свекольным румянцем. — В моем гормональном состоянии? Да я его либо трахну, либо съем, либо убью.

* * *

После короткого тайского ужина с сестрой я покатила домой, вся мобилизуясь к сражению. Пришло время обратиться Хозяином Аттилой и изгнать захватчика. Несколько трепеща, я сунула ключ в замок погруженного во тьму дома. Обычно Мерлин в это время играл на воображаемой гитаре вместе с Арчи под «Пинк Флойд» или «Роллинг Стоунз». Однако теперь стояла зловещая тишина и царила такая же темень.

— Мерлин?.. — позвала я; мой голос взвился на октаву, как у венских мальчиков-хористов.

— Тсс! — последовало глухое сдавленное предостережение из гостиной. — И свет не включай.

Я пошла по коридору брайлем, на голос.

— Что тут у вас вообще такое? Пробки вылетели? Господи, ведь нет же поблизости ни одного рукастого, — досадливо процедила я.

— Никакие не пробки.

— А чего ты сидишь впотьмах тогда?

— Не хочу, чтобы соседи знали, что меня не пригласили на открытие нового Зала Славы рок-н-ролла.

— Ты знаком с соседями?

— А то, — кивнул Арчи небрежно. — Я всегда соскакиваю с их гулянок до полуночи. Ну, чтоб они думали, будто мне с утра вставать рано, типа. Я типа над кое-чем работаю.

— Соседи приглашают тебя на гулянки? — переспросила я ошарашенно. — Да я и по именам-то всех этих мамашек не знаю. И между нами: а чего это ты ни над чем не работаешь?

— Работа, э-э… работа меня завораживает, — мечтательно проговорил Арчи. — Я могу, блин, часами на нее глазеть.

— Именно, — отрезала я, кивнув на призрачную гору немытого у раковины и стопки пустых тарелок на столе.

Начисто игнорируя нашу беседу, Мерлин тем временем самозабвенно копался в Интернете со своего ноутбука, вероятно — знаем мы нашу удачливость, — взламывал один из секретных сайтов Нассо, за что его арестуют, экстрадируют и отправят в тюрьму особого режима на остаток его юродивой жизни.

— Тяжелый труд не делает человека лучше. Херня это все. Тяжелый труд убил миллионы людей. Наш метод — безделье.

— Арчи, тебе сколько? Пятьдесят два? Три? Может, даже пятьдесят шесть? Жизнь — не репетиция. Хотя — с твоей-то профессией — пара-тройка тебе бы не помешала.

— Так я ж не то что бегаю от дельной работы, подруга. Просто чтоб пробиться на британскую сцену, нужно время.

— Ага, и другим трем миллионам тоже, — ответила я и включила свет, затапливая все вокруг жестким желтым неоном.

От внезапной иллюминации Арчи сощурился.

— Уж всяко лучше, чем вот так караоке гнать всю жизнь. Как ты.

— Арчи, я тебе все это говорю лишь потому, что ты ладишь с моим сыном и я это ценю. Тебе надо придумать еще какую-нибудь стратегию игры — помимо той, в которой ты летишь частным самолетом, требуешь, чтоб подавали только желтые «Смарти»[76], розовых пуделей и «Джек Дэниэлз». Потому что Так Не Бывает.

— При производстве «Джека Дэниэлза» не используется никаких животных продуктов, так-то. Это ж, блин, оздоровительный напиток практически. — Арчи сделал еще один мощный глоток и потянулся за солонкой — посыпать себе чипсы.

— Не свисти в дудочку, Арчибальд. Воздух тебе пригодится — надуть себе следующую подругу. Тебе нужно найти работу, чтоб ты мог найти себе жилье. И вот еще что: хочешь совета? В Англии считают вульгарным брать с собой на собеседование холодибутыльник. — Я реквизировала его бутылку бурбона. — И подстригись. У тебя сейчас на голове ужин стервятника.

— И что же за работу такую ты мне предлагаешь найти? — спросил он, еще вальяжнее распластываясь по дивану. — Конторскую? Ну-ну. Галстук — петля, которую мужчина сам себе вяжет.

— Да какую угодно. Драить козырьки над салатными стойками. Наливать в баре…

— Да ладно. Это что — достоверная гипотеза, что рок-звездам место за стойкой, блин? Да я за один альбом медальку получил! Ну, в смысле, получил бы, если б солист из «Мохнатого пупа» не заработал себе эмболию. Выродок.

Непонятно было, дурака он валяет или нет, но я на всякий случай сострадательно покачала головой.

— Тебя могли наградить только на собачьей выставке. Потому что ты животное.

— Ну разумеется, для тебя я вообще никто. Но поскольку Никто не совершенен, ты уж прости меня, ладно? — Арчи фыркнул, после чего жалобно добавил: — Ради кузины Кимми дай мне дождаться прихода денег. Вы же дружили, когда были маленькие, а? Во — хочешь, я буду твоим чичисбеем? Отличная мысль, кстати. Особенно когда ты в такой вот облегающей футболке и без лифчика. Пятеро человек в Лэмбете убито торчащими негабаритными сосками! — серьезно выдал он. — Чик — и наповал.

Раздраженная до бесконечности, я закуталась в кофту и произнесла ледяным тоном:

— Да я себе лучше пломбы пассатижами повыдергиваю, чем подпущу тебя.

— Детка, я такой вкусный, что ты еще и рецепт попросишь. — Арчи, которого я опознавала исключительно в горизонтальной плоскости, вдруг поднялся и пантерой направился ко мне, гремя потертыми сапогами по деревянному полу. — Чего б тебе не сходить со мной выпить? Это как любовью заниматься. Когда хорошо, оно очень хорошо, а когда плохо… то даже еще лучше.

— Не доходит до тебя никак, да? Пусть мне лучше палаточные колышки в ноздри забьют.

Арчи подогнул ногу, уперся подошвой в стену и смерил меня взглядом с головы до пят.

— Давай-ка переоденься, выбери себе что-нибудь поуютнее… Эт-та, у тебя ж такая отличная фигура. И вот без этого твоего кривого, циничного взгляда, типа «все мужики козлы», как, блин, у всех одиноких мамаш, ты б даже за модель сошла.

Я стремительно двинула к лестнице.

— Слова, достойные подлинного быдла. Ты знаешь, что такое «быдло», Арчи? — бросила я через плечо. — Метод пропаганды воздержания от самой матери-природы. Ты выезжаешь. Завтра. Хоть Кимми, хоть не Кимми. Кровь — она, конечно, гуще воды, но не бурбона.

Я взлетела наверх через две ступеньки, грохнула дверью в спальню и упала на кровать в полном изнеможении. С учетом работы, Мерлина и моего нежеланного гостя, я бы и впрямь выбрала себе что-нибудь поуютнее, желательно — кому.

* * *

Назавтра еще до обеда я собрала разнообразные пожитки Арчи и выставила его гитару, комбик и рюкзак на крыльцо. Фиби прибыла для подкрепления тылов.

— Мужик-то — да, топором рублен да неотесан. Но есть что-то притягательное в таком вот ношеном лице, — шепотом размышляла Фиби, пока мы исподтишка наблюдали, как Арчи пакует свои диски.

— Ношеном! Это лицо давно пора пустить на тряпки.

Арчи прибрел на кухню в точности с тем же видом, с каким вломился в мою жизнь.

— Здоров, Фиби. Слыхала дурные новости?

— Эм-м. Это ты про то, что Энн Уиддикэм и «Плейбой» ударили по рукам?[77]— предположила игриво та.

— Твоя сестра меня выгоняет, — печально сказал он. — Я б ей втолковал со всею душою, но вот с чем она будет — неведомо…

Я с пантомимической театральностью закатила глаза:

— Я бы ответила, но вот незадача — оставила все ядовитые замечания в другой сумке. Прости.

Арчи не обратил на меня внимания, склонился к сестриной руке и нежно поцеловал ее.

— Рад был познакомиться, Фибс. Вот только Мерлина дождусь, попрощаться.

Я глянула на часы.

— Что, серьезно? А надо? Он в Британском музее, — сказала я сестре. — Начал ездить туда каждую субботу. Будет дома в четыре тридцать ровно. Он невероятно пунктуален.

На меня накатило облегчение. Через час-полтора оккупант покинет мою жизнь, и дальше, как уже было не раз, останемся лишь Мерлин и я…

* * *

Только в полшестого до меня дошло, что Мерлина еще нет. Я так увлеклась уборкой освободившейся комнаты, что не заметила, как пролетело время. Мерлин знал дорогу. Я провожала его раз десять, не меньше, пока маршрут не выгравировался у него в мозгу. Когда ему исполнилось шестнадцать, я разрешила ему ездить одному. У него был мобильный. И деньги на такси, если вдруг что не так. Я ткнула в горячую клавишу, к которой привязала его номер. Нет ответа. Позвонила в Британский музей и уговорила их вызвать его по громкой связи. Сообщила в полицию. Но дежурный в участке сказал, что они не разыскивают пропавших подростков как минимум неделю. Может, он сбежал. Как обстановка дома? От мысли, что мой доверчивый сын сейчас где-то в бесноватом мире, полном опасностей и чужих людей, в желудке стало тяжело и кисло.

В 18.30 я позвонила в транспортную полицию и рассказала им, что у моего сына Аспергер. Они предложили разослать его словесные портреты их сотрудникам на станциях, но в Лондоне это все равно что искать пресловутую иголку в таком же сене. Паника уже колотилась у меня в груди мотыльком. Может, ему надавали по голове где-нибудь в заброшенном переулке? Может, его похитил очередной педофил? Может, он упал на пути? От отчаяния у меня жгло в горле. Арчи спросил, каким маршрутом Мерлин добирается до музея, и отправился на поиски.

В семь вечера я села в машину и понеслась по местным «лежачим полицейским» к метро. Никаких следов моего сына. Я металась по улицам и, паркуясь прямо на проезжей части, врывалась во все любимые Мерлиновы норы — в пару кафе, в книжный магазин, в «HMV» на Оксфорд-стрит. Минуты ползли, а мое сердце лупило по ребрам.

Я позвонила Фиби, которая дожидалась у нас дома — вдруг Мерлин все же объявится. Никаких новостей. В восемь вечера я вырулила от музея к Британской библиотеке — туда он тоже частенько заглядывал. Город кишел людьми. Когда пошел дождь, прохожие заторопились, как пойманные мыши. Я гнала по улицам, дворники описывали лихорадочные дуги по стеклу, а потом, когда я резко глушила мотор, застревали на полдороге, как два задохнувшихся марафонца. Мечась между проворными автобусами, я вдыхала нефтяную отрыжку такси, протискивалась сквозь толпу, втекающую и вытекающую из станции метро «Кинг-Кросс». Мерлина не было. Я обыскала даже «Сент-Панкрас»: Мерлин как-то недавно сказал, что у этой станции «все куда удачнее складывается, чем у «Юстона»».

Я вернулась в машину и, в полной растерянности и панике, сделала несколько поворотов не туда и в итоге обрулила весь город. Здания втыкались в небо великанскими шприцами. В 21.45 я покинула блестящую игольницу центра Лондона и направилась в Лэмбет.

Когда я добралась домой, нервы у меня скрежетали, как несмазанные дверные петли в заброшенном амбаре. Между припадками ливня я выскакивала на улицу и курсировала взад-вперед по тротуару. Не слышно ничего, кроме шелеста и плюханья воды в лужах под колесами проезжающих автомобилей. К половине одиннадцатого у меня в голове творился абсолютный кавардак. К одиннадцати я была готова впервые за десять лет позвонить Джереми. И тут показались Арчи с Мерлином.

Я бросилась к сыну и прижала его к себе.

— Все в порядке? — еле выговорила я.

Я висла на нем, парализованная любовью. Хриплый изможденный всхлип сорвался с моих губ. Страх, тревога и восторг боролись во мне за пальму эмоционального первенства. Наконец, у меня в груди поднялась волна ярости:

— Мерлин! Где ты был? Почему ты не позвонил?

Мерлин расстроенно оттолкнул меня — нервы у него тоже явно были на пределе. Он возбужденно замахал руками, словно дирижировал Пятой симфонией Бетховена.

— Я облазил всю Расселл-сквер. Каждое кафе, каждый книжный, каждый закоулок. А потом решил посмотреть на станции. Там его и нашел. Сидел на платформе. Часов с четырех там и сидел, — объяснил Арчи, пока мы прятались в дом от дождя.

— Зачем?

Я еще раз мысленно перебрала все возможные несчастья, какие могли с ним приключиться. В припадке остаточного ужаса я опять стиснула Мерлина.

— Ну… — Арчи поскреб небритый подбородок, — вроде как из-за микробов в метро — и что-то еще про перемену пола. Я его привез на автобусе.

— Я вдруг понял, что если я сяду в п-п-поезд, то от микробов, которые в метро, у меня переменится п-п-пол, — проговорил, заикаясь, Мерлин, непроизвольно сцепляя пальцы: он всегда так делал, если ему было плохо.

У меня с лица, наверное, сошла вся краска.

— Почему тогда ты не вышел из метро и не взял такси?

— А я все надеялся, что мне достанет мужества сесть в следующий поезд… Я пытался себя заставить… Но перемена пола! Но микробы! — И он снова впал в заламывание рук.

Я взяла его за плечи, заглянула в его заполошные глаза:

— Мерлин, ты понимаешь, что это не логично, правда?

— Так откуда мне знать, что этого не произойдет? В водопроводной воде ведь есть женские гормоны.

Арчи втащил рюкзак обратно в гостевую комнату, которую покинул сегодня с утра, — переодеться в сухое. Мы с Мерлином пошли по кругу: я пыталась втолковать ему несостоятельность предложенного им сценария, объясняя попутно про гены и хромосомы и аргументируя, что, будь такое возможно, все пассажиры в поездах постоянно меняли бы пол. Но Мерлин пугался все сильнее.

— А может, они и меняют? Может, ты уже бывала мужчиной? — спросил он подозрительно. Вопросы так и носились шершнями у него над головой.

Теперь во мне рос страх куда свирепее того, что я пережила только что, едва не потеряв Мерлина. Его умеренные беспокойства, похоже, превращались в нечто куда более серьезное. Вот оно, начинается — погружение в пучины мрака? Он станет и дальше сходить в темные лабиринты ума, где его поджидают незримые демоны?

Я погладила его по руке и своей рассудительностью попыталась развеять его ужас. Но Мерлин будто растворился в собственных муках. Я с жалостью вглядывалась в его лицо, а сама все говорила и говорила, как можно спокойнее и тише. Но его лицо оставалось растерянным и озабоченным. Он лишь вздыхал с содроганием и кривил губы, словно от боли. Все его беспокойства с ним были безотлучно — тени на его психическом рентгеновском снимке. И не было с ними никакого сладу. Болезнь его неизбывна, как звон в ушах. Везде с ним. Всегда.

Мы с Мерлином могли бы кружить в этом разговоре до рассвета, если бы Арчи его не закоротил. Я взглянула на Арчи: он стоял в дверях, вырядившись в старое запашное платье, модельное, — Джереми подарил мне его много лет назад. Еще на Арчи была шляпа с цветами, по губам он мазнул помадой. Волосатые ноги он как сумел засунул в мои черные шпильки без задников, и пятки свисали, как два шмата пармезана. Мы вытаращились на него, а он заскакал на стыренных у меня каблуках. — Ой, ты глянь, — произнес Арчи своим густым, гнусавым говором. — Кажись, я зашел в поезд и у меня поменялся пол — я прям чую себя женщиной. Он схватил гитару и запел песню Шенайи Твен[78]«Боже, я чувствую себя женщиной», а потом, виляя бедрами, перешел к дилановской «Точно как женщина» и Элис-Куперовой «Только женщины кровят»[79].

Я воззрилась на Арчи в полном ступоре. Как он может быть таким тупым? Он же запутает Мерлина еще больше. Но тут я заметила — Фиби-то катается со смеху. И Мерлин вместе с ней. Просто живот надрывает — и не прикидывается.

— Арчи — женщина? Это вряд ли, — гоготал мой сын. — По-моему, это совершенно безумная теория.

И тут я тоже засмеялась. Со страстью облегчения. Я смеялась, пока не расплакалась.

Ободренный успехом, Арчи спросил, можно ли ему распаковать вещи.

— Ладно. — Я смиренно пожала плечами, утирая слезы с глаз.

Бывают вещи и похуже Арчи, подумала я. Но почему мне тогда показалось, что я собираюсь прихлопнуть муху у себя на лбу молотком?