Глава 13. — Вот послушай! — сказала Минди, входя в спальню

— Вот послушай! — сказала Минди, входя в спальню. — «Действительно ли секс — необходимость?»

— А? — Жена застала Джеймса за копанием в ящике с носками.

— Действительно ли секс — необходимость? — повторила Минди, держа перед собой распечатку своего Живого Журнала. — Мы принимаем важность секса за данность. Расхожая истина гласит, что это так же важно, как воздух и еда. Но если хорошенько поразмыслить, то в определенном возрасте секс становится совершенно не обязательным…

Джеймс нашел второй носок и поднял оба носка над головой. Что действительно совершенно не обязательно — так это Живой Журнал его жены.

— «Зачем утруждаться, когда вы уже вышли из детородного возраста? — продолжала она читать. — Ежедневно по пути на работу я прохожу по меньшей мере мимо пяти плакатов, рекламирующих секс в виде кружевного белья…»

Джеймс, натягивая носки, представил Лолу Фэбрикан в кружевном белье.

— «Можно подумать, — не унималась Минди, — что кружевное белье — это ответ на все наши жизненные огорчения». — Может, и не ответ, подумалось Джеймсу, но вреда не приносит. — «И я говорю, — вещала Минди, — срывайте эти плакаты! Жгите магазины Victoria’s Secret! Подумать только, сколько всего мы, женщины, могли бы достичь, если бы нам не приходилось беспокоиться о сексе!» — Она сделала торжественную паузу и посмотрела на Джеймса: — Ну, хочу услышать твое мнение.

— Пожалуйста, не пиши больше про меня! — взмолился Джеймс.

— Я пишу не про тебя, — возразила Минди. — Ты что, услышал свое имя?

— Еще нет, но уверен, что оно еще прозвучит.

— Вообще-то здесь речь не о тебе.

— Есть надежда, что так будет и впредь?

— Ни малейшей! — вынесла приговор Минди. — Я замужем за тобой, ты мой муж. В блоге говорится о моей жизни. Мне что, делать вид, что тебя не существует?

— Да, — ответил Джеймс, хотя ответ был риторический. По каким-то невообразимым для него причинам блог Минди приобретал все больше популярности. Дошло до того, что у нее состоялась встреча с продюсером программы «Вид», подумывавшим, не сделать ли с Минди цикл передач.

С тех пор ее уже невозможно было остановить. Пусть у него, Джеймса, готовилась к печати новая книга, пусть ему недавно выплатили миллионный аванс, пусть его успех был уже не за горами — все по-прежнему вертелось исключительно вокруг Минди.

— Может, ты по крайней мере изменишь мое имя? — попросил он.

— Как ты это себе представляешь? — разозлилась она. — Нет, уже поздно. Всем известно, что ты мой муж. Кроме того, мы оба писатели. Мы понимаем, как это действует. В нашей жизни нет запрещенных тем.

За исключением сексуальной жизни в их семье, подумал Джеймс. И по одной-единственной причине: у них таковая отсутствовала.

— Тебе не пора собираться? — спросил он.

— Я и так готова, — зло ответила она, указывая на свои серые шерстяные брюки и водолазку. — Подумаешь, ужин по соседству, в «Никербокере». На улице сильный мороз. Не собираюсь наряжаться ради какой-то двадцатилетней потаскушки!

— С чего ты взяла, что Лола Фэбрикан — потаскуха?

— Типичное мужское высказывание! — заявила Минди. — Ни ты, ни Филипп Окленд не видите правды. Чего удивляться, ведь мужчины думают не головой, а головкой.

— Я — нет, — невинно возразил Джеймс.

— Неужели? — прищурилась Минди. — Зачем ты в таком случае нацепил галстук?

— Я всегда ношу галстуки.

— Никогда ты их не носишь!

— Может, это новый, — сказал Джеймс, стараясь превратить все в шутку.

На его счастье, Минди эта тема не слишком интересовала.

— Такой галстук с таким пуловером носят одни тупые мужланы, — заявила она.

Джеймс послушно стянул пуловер, потом махнул рукой и избавился от галстука.

— Никак не пойму, чего ради мы идем на этот дурацкий ужин, — повторила она в четвертый, если не в пятый раз за день.

— Нас пригласил Окленд, помнишь? Мы уже десять лет соседи по дому, но ни разу вместе не собирались. Я подумал, неплохо было бы поужинать вместе.

— Ну вот, тебе уже нравится Окленд, — скептически высказалась Минди.

— Человек как человек.

— А я думала, ты терпеть его не можешь. Он же тебя никогда не узнает.

Вот что такое брак, подумалось Джеймсу. Брак — это цепь, которой ты навечно прикован к гире прошлого.

— Я никогда подобной ерунды не говорил.

— Говорил-говорил! Только это и твердишь.

Джеймс попытался укрыться от Минди с ее вопросами в ванной. Минди была права: насчет ужина он ей наврал. Филипп и не думал их приглашать, хуже того, первую половину января он старался избегать Джеймса, прошмыгивая мимо него в вестибюле дома. Но Джеймс проявил настойчивость, и Филиппу пришлось сдаться. Джеймс его не переносил, зато к Лоле относился очень даже хорошо. Повстречав ее однажды с Филиппом в магазине Paul Smith, он почему-то возомнил, что он ей понравился.

Напомнив себе, что через несколько минут он будет лицезреть сногсшибательную Лолу Фэбрикан, Джеймс снял очки и присмотрелся к своей физиономии в зеркале. Пустой взгляд, как у пещерных жителей Платона, которым еще только предстояло увидеть свет! Между глазами залегли две глубокие борозды, куда так часто попадали семена его недовольства жизнью, что от них уже нельзя было избавиться. Он оттянул кожу, борясь с этими свидетельствами своего несчастья. Потом шагнул к двери ванной.

— Как это называется? — спросил он у Минди.

— Ты о чем? — Минди сняла брюки и теперь натягивала черное трико.

— Ну, чем пользуются все эти светские люди для разглаживания морщин.

— Ботокс, а что?

— Я подумал, что он и мне пригодился бы. — Видя удивление Минди, он объяснил: — Я же буду ездить с рекламой книги. Как говорится, выглядеть моложе не вредно.

Лола терпеть не могла ресторан «Никербокер», там вечно было полно стариков и жителей Гринвич-Виллидж. Разношерстная толпа, гламура ни на грош, вокруг одни свитера да очки для чтения. Если ее жизнь с Филиппом будет такой же, она выпрыгнет из окна! Одно облегчение — что им предстоял ужин с Джеймсом Гучем, о его будущей книге все только и говорили, хотя Филипп утверждал, что не понимает, с какой это стати. По его словам, Джеймс Гуч был второсортным писателем. Пусть даже так, все равно Лоле было невдомек, почему Филипп воротит от Джеймса нос. Ей он как раз приглянулся: таким олухом, как он, ничего не стоило вертеть. Он все время на нее поглядывал и, ловя ее взгляд, опускал глаза.

Его жена, Минди Гуч, наоборот, бесила Лолу. Каждое ее слово заставляло Лолу морщиться. Минди даже не старалась скрыть, что для нее Лолы не существует. Она не изволила повернуть голову в ее сторону и сосредоточивала все свое внимание на Филиппе. Хотя разговаривать с этой Минди Лоле совершенно не хотелось. Ужас, а не женщина: с большим бюстом, остроносая, бледная, как смерть. Удивительнее всего было то, что она вела себя так, словно считала себя очень даже миловидной. Лоле пришла в голову остроумная мысль: миллион лет назад, когда Минди было восемнадцать лет, она, возможно, и была смазливой. Но потом красота поблекла. По мнению Лолы, в восемнадцать лет любая могла быть хорошенькой, но настоящее испытание красоты приходит с возрастом. Сохранила ли ты красоту в двадцать два года? В тридцать? Даже в сорок? Это напомнило ей о Шиффер Даймонд: Филипп заявил, что та, несмотря на свои сорок пять, по-прежнему красавица. Это утверждение вызвало у Лолы принципиальные возражения, Филипп в ответ назвал ее ревнивицей. Она не соглашалась, доказывая обратное: это она вызывает ревность у других женщин. Филипп стоял на своем, и ей в конце концов пришлось признать, что Шиффер Даймонд красива — ясное дело, «для своих лет».

Но Минди Гуч вызвать ревность не могла. У Лолы возникало одно желание — ткнуть ее вилкой.

— Мне нужно, чтобы мясо было хорошо прожарено, — втолковывала Минди официанту. — Гарнир — овощи, приготовленные на пару. Именно на пару! Если увижу масло, вам придется их унести.

— Конечно, мэм, — твердил официант.

«Если я превращусь в такую Минди Гуч, то наложу на себя руки», — решила Лола.

Минди, кажется, всегда была такой, недаром Филипп и Джеймс не обращали внимания на ее выпендреж, поглощенные своим высокоумным разговором.

— Каково предназначение художника в современном обществе? — спрашивал Джеймс. — Иногда я задаюсь вопросом, ко двору ли он теперь.

— «Он»? — вмешалась Минди. — Как насчет «нее»?

— Раньше он отражал человека, — продолжал Джеймс. — Художник подносил обществу зеркало. Он мог показать нам правду, мог вдохновить.

— Если художник отражает общество, значит, нам художники больше ни к чему, — возразил Филипп. — Для этого у нас есть реалити-шоу. У телевидения это лучше получается.

— Смотрел кто-нибудь «Мою сладенькую шестнадцатилетку»? — осведомилась Лола. — Очень даже ничего!

— Я смотрел, — поддержал ее Джеймс.

— А «Холмы»? — спросила Лола. — Как насчет «Холмов»?

— Что еще за «Холмы»? — проворчала Минди. Джеймс встретился взглядом с Лолой и улыбнулся.

После ужина, уже на улице, вышло так, что Джеймс остался с Лолой наедине: Минди задержалась в туалете, Филипп встретил знакомых. Лола застегивала пальто. Джеймс рассматривал улицу, стараясь на нее не таращиться.

— Замерзли, наверное? — выдавил он.

— Я не мерзну, — сообщила она.

— Правда? А моя жена все время мерзнет.

— Плохо! — отрезала Лола, ей совершенно не хотелось обсуждать Минди. — Когда выходит ваша книга?

— Ровно через шесть недель, — доложил Джеймс.

— Представляю ваше нетерпение! Я и то жду не дождусь, чтобы ее прочесть.

— Неужели? — искренне удивился Джеймс. Лола оказалась очень интересной, Минди ошибалась, называя ее потаскухой. — Я бы мог презентовать вам сигнальный экземпляр.

— Давайте! — обрадовалась Лола.

— Я принесу его вам домой завтра же. Вы будете дома?

— Заходите часиков в десять, — сказала Лола. — Филипп в это время занимается в спортклубе. Мне по утрам всегда ужасно скучно.

— Десять утра, — повторил Джеймс. — Заметано.

Она шагнула к нему, и Джеймс увидел, что она дрожит.

— Вам точно не холодно? — спросил он.

Она пожала плечами:

— Немного продрогла.

— Возьмите мой шарф. — Он размотал полосатый шерстяной шарф, купленный на уличном прилавке. Оглянувшись на ресторан и не увидев ни Минди, ни Филиппа, он ласково укутал шею Лолы шарфом. — Можете вернуть его завтра.

— А вдруг я его вообще не верну? — игриво спросила она, глядя на него в упор. — Не каждый день девушка берет шарф у своего любимого писателя!

— Вот вы где! — раздался голос Минди. За ней вышел Филипп.

— Кто-нибудь хочет еще выпить? — спросил Джеймс.

— Только не я, — сухо заметила Минди. — Сегодня вторник, впереди несколько загруженных дней.

— А что, было бы неплохо… — обратился Джеймс к Филиппу.

— Я тоже пас, — ответил Филипп, беря под руку Лолу. — Лучше как-нибудь в другой раз.

— Конечно, — пробормотал Джеймс. Он чувствовал себя раздавленным.

Лола и Филипп зашагали домой. От Джеймса с Минди их отделяли считанные футы. Лола двигалась с энергией, присущей юности, и тянула Филиппа за собой, то и дело заглядывая ему в лицо и смеясь. Джеймс дорого дал бы, чтобы узнать, что ее так развеселило. Ему тоже хотелось прогуливаться с девушкой и наслаждаться жизнью, но вместо девушки рядом с ним тащилась постылая Минди. Он знал, что ей холодно, она отвергала шляпу из-за того, что шляпа будто бы портила ей прическу. Минди брела молча, вобрав голову в плечи, со скрещенными на груди руками — так теплее. Достигнув дома номер один по Пятой авеню, Филипп и Лола без промедления вошли в лифт, пообещав в будущем снова устроить совместный ужин. Минди переоделась в спальне во фланелевую пижаму. У Джеймса не выходила из головы Лола, с которой его назавтра ждала новая встреча.

— Вот черт! — расстроилась Минди. — Я совсем забыла про Скиппи.

— Ничего, — сказал Джеймс, — я сам его выведу.

И он вышел с собакой в мощенный булыжником переулок Вашингтон-Мьюс рядом с домом. Пока Скиппи делал свое дело, Джеймс стоял, задрав голову, словно мог разглядеть Лолу на высоте в несколько сот футов. Но перед взором представал один внушительный, давящий серый фасад. Когда он вернулся в квартиру, Минди уже лежала в постели и читала The New Yorker. При его появлении она опустила журнал.

— Что это значит? — недовольно спросила она его.

— Ты о чем? — Он разулся, снял сноски.

— Об этой «Моей сладенькой шестнадцатилетке»! — Минди выключила свет. — Иногда я тебя не понимаю. Совершенно не понимаю.

Джеймс не чувствовал себя уставшим, поэтому отправился в кабинет, уселся босой за письменный стол и стал смотреть в окошко, выходившее во внутренний дворик. Сколько часов провел он за этим столом вот так, глядя в окно и вымучивая свою книгу! Чего ради? Целую жизнь, сплетенную из загубленных вот так секунд, гробить у компьютера в попытках заново создать жизнь, когда настоящая жизнь течет вокруг?

Пора что-то менять, подумал он, вспоминая Лолу.

Он вернулся в спальню, улегся и растянулся рядом с женой.

— Минди! — позвал он.

— М-м-м?.. — сонно простонала она.

— Мне все-таки нужен секс, — сказал он. — Между прочим.

— Отлично, Джеймс, — проговорила она в подушку. — Но только не со мной. Не сегодня.

И она уснула. Джеймсу не спалось. Минуло несколько невыносимо бессонных секунд, счет пошел на минуты, дальше — на часы. Джеймс встал и закрылся в ванной Минди. Он редко туда заходил: если она заставала мужа в своей ванной, то обязательно требовала отчета, «что ему там понадобилось». Предостережение было строгим: пусть только посмеет справить там нужду!

В этот раз он смело нарушил правило: помочился, сознательно не подняв сиденье унитаза. В поисках аспирина он открыл аптечный шкафчик Минди. Как и во всем остальном в их жизни, здесь уже много лет не проводилось уборки. Он обнаружил три почти полностью выдавленных тюбика зубной пасты, жирную бутылочку детского масла, косметику в грязных коробочках и дюжину пузырьков всевозможных медикаментов, в том числе три упаковки антибиотика «сипро», изготовленных еще в октябре 2001 года — Джеймс вспомнил, как Минди готовила семью к эвакуации после 11 сентября 2001 года, — средство от малярии, антигистамины (от укусов и сыпи, как было сказано на этикетке) и снотворное с предупреждением об опасности передозировки на упаковке. В этом вся Минди, подумал он: приготовилась ко всему, включая возможность добровольного ухода из жизни. В ее планы не входило только одно — секс. Он покачал головой и принял таблетку снотворного.

Стоило ему прикоснуться головой к подушке, как он погрузился в сон, полный ярких цветных сновидений. Он парил над землей, посещал причудливые края, где все жили в лодках, переплывал теплое соленое море, занимался любовью с кинозвездой. Но кончить не успел — проснулся.

— Джеймс? — Минди уже встала и собирала перед уходом на работу белье для стирки. — Ты здоров?

— Здоровее не бывает, — заверил ее Джеймс.

— Ты разговаривал во сне. Разговаривал и стонал.

— Неужели? — Он бы не возражал досмотреть сон, снова полетать, поплавать, заняться любовью. Но тут он вспомнил, что у него назначена встреча с Лолой, и встал с кровати.

— Что ты сегодня делаешь? — спросила Минди.

— Не знаю. Много всего.

— Нам нужны бумажные полотенца, средство для мытья стекол, мешки для мусора. Алюминиевая фольга. Собачий корм для Скиппи — «Экануба», маленькие кусочки, самые мелкие. Это важно, большие он не ест.

— Может, напишешь список?

— Никакого списка! Хватит с меня, надоело все делать и быть для всех мамочкой. Тебе нужен список — сам и составляй.

— Разве не я делаю покупки? — возмутился Джеймс.

— Ты, большое спасибо. Вот и выполняй свою обязанность целиком, а не наполовину.

— Ах так? — Это было обыкновенное начало обыкновенного дня в жизни Джеймса Гуча.

— У меня пухнет от мыслей голова, — сообщила Минди. — Сам знаешь, когда ведешь блог, обязательно думаешь про вещи, о которых раньше избегала думать…

«Предположим, — мысленно ответил ей Джеймс, — но нежнее это тебя не сделало. Как наезжала на людей на манер катка, так и наезжаешь!»

— Я пришла к выводу, — продолжила она, — что ключевое значение имеет выбор в качестве супруга взрослого человека. — И, не дав ему ответить, она вышла из спальни. Судя по ее возгласам, неуемную сочинительницу сетевого дневника в очередной раз посетило вдохновение.

«Еще одно радостное открытие, — фиксировала свои мысли Минди, — состоит в том, чтобы не только не желать, но и не делать! Сегодня утром меня осенило: с меня хватит! Беспрерывная возня: стирка, покупки, складывание белья и одежды, списки. Бесконечные списки! Мы все знаем, что это такое. Вы пишете список для мужа, а потом вам требуется столько же времени для того, чтобы проследить, что он купил все по списку, сколько потребовалось бы на то, чтобы все купить самой. Ну нет, теперь это в прошлом. В моем доме больше такого не будет».

Довольная, она вернулась в спальню, чтобы еще потеребить Джеймса.

— И еще. Я знаю, твоя книга выходит через шесть недель, но тебе уже пора садиться за новую. Не тяни резину. Если книга окажется успешной, то написать еще одну сам доктор прописал. А если провалится, то тебе все равно придется взяться за другой проект.

Джеймс, возившийся в ящике со своим нижним бельем, поднял голову:

— Я думал, тебе расхотелось изображать из себя мамочку.

Минди улыбнулась:

— В самую точку! Раз так, предоставляю твое будущее тебе. Но все-таки не забудь о мини-кусочках для собаки!

После ее ухода Джеймс тщательно оделся, несколько раз поменяв джинсы и рубашку и в конце концов остановившись на черной шерстяной водолазке. Посмотрев в зеркало, он остался доволен результатом. Возможно, Минди он больше не привлекает, но это не значит, что он утратил интерес для других женщин.

Утром, по пути в гимнастический зал, Филипп зашел перекусить и столкнулся с Шиффер Даймонд. Все эти дни он думал о Шиффер. Он убеждал себя, что поступил правильно, но его все равно не покидала потребность извиниться и объясниться.

— Я как раз собирался позвонить, — промямлил он ей.

— Ты вечно собираешься позвонить, — парировала она. Теперь, с переездом Лолы в его квартиру, с чувствами к Филиппу у Шиффер должно было быть решительно покончено. Но увы, они никуда не делись, а только дополнились иррациональным раздражением. — Жаль, что дальше сборов никогда не идет.

— Могла бы позвонить сама.

— Филипп!.. — вздохнула она. — Обрати внимание, мы уже взрослые люди.

— А-а, ну да… — Он старался не обращать внимания на витрину с соблазнительными вкусностями. Сколько раз они были здесь вместе, покупали после воскресного секса мороженое, кофе, The New York Times! Таких мгновений умиротворения и комфорта он с тех пор не испытывал. Тогда он был готов поверить, что они до восьмидесяти лет так и будут наслаждаться этим воскресным ритуалом. Хотя бывало и иначе после очередной ссоры или после ее отъезда в Лос-Анджелес или на съемки, когда им не удавалось построить планы на будущее: по таким случаям он покупал здесь сигареты, страдал и давал себе слово, что больше не будет с ней встречаться.

— Послушай… — начал было он.

Она взяла с полки журнал, где была помещена ее фотография на обложке, и стала его разглядывать.

Он улыбнулся:

— Ты по-прежнему все это коллекционируешь?

— Не так, как раньше. — Она заплатила за журнал и направилась к выходу. Он поспешил за ней.

— Я насчет Лолы…

— Филипп, я же тебе говорила: меня это не касается. — Она называла его по имени, только когда бывала на него сердита.

— Я хочу объяснить.

— Не стоит.

— Я не виноват. Просто ее родители остались без денег, и ей негде жить. Что мне было делать — оставить ее на улице?

— Родители остались без денег? Перестань, Филипп, неужели ты такой легковерный?

— Это правда! — Произнося это, он сознавал, что смешон. Он развернул купленный шоколадный батончик и заявил: — Ты-то была с Браммингером! Как же ты можешь злиться на меня из-за Лолы?

— Кто тебе сказал, что я злюсь?

— Когда ты была нужна, тебя никогда не было, — добавил Филипп. Ну почему с женщинами так трудно договориться?

— Я здесь, Филипп, — ответила она, останавливаясь на углу Восьмой улицы и Пятой авеню. — Вот уже несколько месяцев.

«Она не утратила интереса ко мне», — сообразил Филипп.

— Тогда я приглашаю тебя поужинать.

— С Лолой? — едко спросила Шиффер.

— Нет, без Лолы. Как насчет четверга? Лола пойдет с Инид на балет.

— Какой достойный план! — произнесла Шиффер с усмешкой.

— Давние друзья могут вместе поужинать. Почему бы нам не остаться друзьями? Почему ты вечно устраиваешь бурю в стакане воды?

— Идет, — согласилась она. — Ужин так ужин. Я даже могу сама его приготовить.

Тем временем неподалеку, в доме номер один по Пятой авеню, Джеймс Гуч готовился к любовному свиданию с Лолой Фэбрикан. Секса он не предполагал, зная, что это за пределом возможного, но акт словесной любви считал вероятным. Он жаждал ее интереса и признания. В десять минут одиннадцатого, не желая показывать излишнее рвение, он вознесся в лифте на тринадцатый этаж. Его мысли занимала только Лола, но стоило ей открыть дверь, как он отвлекся на квартиру Филиппа и поневоле сравнил ее со своей. Это были настоящие апартаменты, а не комнатушки, как у него: и тебе просторная гостиная, и камин, и холл. Идя следом за Лолой в гостиную, Джеймс успел оценить размер кухни, мраморную столешницу и стол на четыре персоны. Все здесь источало аромат старых денег, развитого вкуса, путешествий, к интерьерам явно приложил руку дизайнер с воображением, отсюда сочетание старины и современности. Джеймса восхитили восточный ковер, африканские статуэтки, кожаные кресла перед камином. Интересно, часто ли Окленд нежится в них с Лолой, попивает виски, занимается с ней любовью на шкуре зебры?

— Я принес вам книгу, — напомнил Джеймс смущенно. — Как обещал.

Лола была одета не по-зимнему — маечка (впрочем, современным девушкам свойственно обнажать свою плоть, невзирая на погоду) и клетчатые облегающие брючки, на синих замшевых туфельках красовались черепа со скрещенными костями. Протягивая руку за книгой, она, видимо, заметила его интерес к этой кладбищенской теме и, приняв изящную позу, объяснила:

— Это прошлогодний мотив. Мне хотелось с ангелочками или с бабочками, но где там! Они стоят шестьсот долларов, мне это не по карману. — Она вздохнула и присела на диван. — Я девушка бедная.

Джеймс не знал, как реагировать на ее необязательные сведения. Зазвонил ее мобильный телефон. Она отвечала монотонными «боже!» и «вот хрень!», словно была одна. Джеймса слегка задело ее поведение. По пути сюда он тешил себя надеждой, что она заинтересовалась им и что книга — только предлог, но теперь засомневался. Вытерпев десять минут, он сдался и направился к двери.

— Подождите! — Она указала на телефон и объяснила жестом, что не в силах остановить поток слов на другом конце. Убрав телефон от уха, она спросила Джеймса: — Вы уходите?

— Пожалуй.

— Почему?

— Не знаю…

— Останьтесь. Еще минутка, и я закончу.

Джеймс ей не поверил, но послушно сел, обнадеженный, как восемнадцатилетний юноша, воображающий, что ему может обломиться секс. Он наблюдал, как она расхаживает по комнате, восхищенный и напуганный ее энергией, молодостью, напором, а главное — тем, что она подумает о нем.

Наконец она небрежным жестом швырнула телефон на диван.

— Это же надо! Две гламурные девицы поцапались в клубе, а какие-то типы сняли их на видео и поместили в Интернете.

— Неужели с девушками до сих пор такое случается? — проговорил Джеймс.

Она посмотрела на него как на умалишенного:

— Шутите? Девушки бывают еще какие злющие.

— Понятно, — промямлил Джеймс, после чего последовала неловкая пауза. — Я принес вам свою книгу, — повторил он, чтобы не молчать.

— Знаю, — ответила она и прикрыла ладошкой глаза. — Я так смущена!

— Не хотите — не читайте, — свеликодушничал Джеймс.

Книга лежала перед ними на кофейном столике. На ее обложке была изображена нью-йоркская гавань в 1775 году. Над мачтами кораблей алела надпись: «Дневник американского террориста».

Она убрала руку от лица и уставилась на него. Потом, вспомнив про книгу, взяла ее со столика.

— Очень хочу прочесть, очень! Но я расстроена из-за Филиппа.

— О!.. — выдавил Джеймс. О Филиппе он и думать забыл.

— Он такой злюка!

— Вот как?

Она кивнула:

— Сразу стал таким, как только предложил мне к нему переехать. Что бы я ни сделала, ему все не по нраву. — Она поерзала на месте. — Например, недавно. Я делала в ванной косметическую маску, ну, и капнула солью на пол. Потом меня что-то отвлекло — в магазин выскочила, что ли, — а Филипп как раз вернулся домой, ну, и поскользнулся на этой соли. Прихожу, а он как разорется, что я грязнуля!

Джеймс придвинулся к ней.

— По-моему, это мелочь, — твердо сказал он. — Мужчины — они такие. На притирку нужно время.

— Правда? — В ее взгляде сквозило любопытство.

— Обязательно, — подтвердил он, уверенно кивая. — Мужчинам всегда требуется время, чтобы привыкнуть.

— А Филиппу тем более! — подхватила она. — Мама меня предупреждала. С возрастом мужчины становятся негибкими, им трудно от чего-то отвыкать, приходится их долго обрабатывать.

— Вот именно! — поддакнул Джеймс. Сколько лет, по ее мнению, ему самому?

— Но мне это дается с трудом, — продолжила она. — Рискую-то я! Мне ведь пришлось расстаться со своей квартирой. Если у нас не получится, мне будет некуда идти.

— Я уверен, что Филипп вас любит, — заметил Джеймс, надеясь, что это не так и что это место светит ему самому. Хотя такой возможности все равно не представится, если только Минди не надумает от него избавиться.

— Вы так думаете? — спросила она с жаром. — Он сам вам это сказал?

— Нет… — признался Джеймс. — Но разве может быть иначе? Ведь вы такая… — Он помялся. — Такая красавица!

— Это правда? — спросила она, словно сомневалась в своей внешности.

Она прелесть, подумал Джеймс. Сама не знает, до чего эффектна!

— Жаль, что я не слышу подобных слов от Филиппа.

— Он вам этого не говорит?

Она грустно покачала головой:

— Он никогда мне не говорит, что я красивая. И никогда не говорит: «Я тебя люблю». Только когда его заставишь.

— Все мужчины одинаковые, — сказал Джеймс с видом мудреца. — Я тоже никогда не признаюсь жене в любви.

— Вы женаты, — возразила Лола. — Она и сама это знает.

— Все не так просто, — произнес Джеймс, закидывая ногу на ногу. — Между мужчинами и женщинами все очень сложно.

— Не знаю, вчера вечером вы с женой выглядели вполне счастливой парой.

— И у нас случаются неплохие моменты, — задумчиво произнес он, хотя в данный момент не мог вспомнить ни одного. Снова кладя ногу на ногу, он надеялся, что она не заметит его эрекцию.

— Ну что ж, — прочирикала Лола, — у меня скоро встреча с Филиппом.

Джеймс нехотя поднялся. Неужели это все? Так быстро? И как раз тогда, когда он решил, что дело на мази!

— Спасибо за книгу, — улыбнулась она. — Сегодня же начну читать. Я вам сообщу свое мнение о ней.

— Отлично! — Его воодушевило ее желание увидеться еще раз.

В дверях он попытался чмокнуть ее в щеку. Получилось неуклюже: она отвернулась, и поцелуй достался ее волосам. Ошеломленный ощущением ее волос на своем лице, он отпрянул и споткнулся о ковер.

— Вам нездоровится? — спросила она, ловя его за руку.

— Все в порядке. — Он поправил очки и улыбнулся.

— До встречи!

Помахав ему рукой, она закрыла дверь и побрела по квартире. Джеймс Гуч к ней неравнодушен — чудесно! Разумеется, она не могла ответить ему тем же, но такой мужчина, как Джеймс, сделал бы все, чего бы она ни захотела. К тому же он автор бестселлеров. Такой в будущем может пригодиться.

Джеймс тем временем ждал лифта, с сожалением фиксируя этапы ослабления эрекции. Ну и болван этот Филипп Окленд, подумал он с досадой, вспоминая грудь Лолы. Бедная девочка, она, наверное, не понимает, что ее ждет.

Этажом выше Аннализа Райс налепила большую красную марку в углу конверта и передала его соседке. Шесть женщин, включая саму Конни Брюэр, восседали вокруг ее обеденного стола, готовя конверты для благотворительного приема фонда «Царь Давид». Фонд «Царь Давид» был детищем Брюэров, зародившимся однажды вечером в ресторане на Уолл-стрит и выросшим до престижного сборища в «Армори», освещаемого всей прессой. Весь Уолл-стрит стремился познакомиться с Сэнди Брюэром и с его бизнесом, все были готовы ради этого немало отвалить на поддержку его дела. Конни пригласила Аннализу разделить с ней бремя председательства. Требования были нехитрые: она должна была купить два антикварных столика по пятьдесят тысяч долларов каждый (Пол выписал чек не моргнув глазом), после чего допускалась к составлению плана.

Аннализа погрузилась в работу с той же самоотверженностью, с какой трудилась раньше на юридической ниве. Она изучила финансовую отчетность — в прошлом году прием собрал тридцать миллионов пожертвований, очень много, в этом году они рассчитывали на тридцать пять. Она занималась цветочным оформлением, проверяла списки приглашенных, часами просиживала на заседаниях подготовительного комитета. Работа была не слишком увлекательной, зато давала ощущение цели, позволяла не замыкаться на быте и не думать о Поле. После поездки в Китай, где Пол и Сэнди занимались днем делами, а Конни и Аннализа разъезжали в это время в «мерседесе» с водителем и посещали в сопровождении гида храмы и музеи, Пол сделался небывало неразговорчивым и замкнутым. Дома он почти не выходил из кабинета, где висел на телефоне и составлял на компьютере графики. Обсуждать свои дела он отказывался, объясняя, что они с Сэнди готовят потрясающую сделку с китайцами, которая перевернет мировой фондовый рынок и принесет им миллиарды долларов.

— Ты что-нибудь знаешь об этой китайской сделке? — спросила Аннализа у Конни, как только они вернулись в Нью-Йорк.

— Я давным-давно перестала задавать вопросы, — честно ответила Конни, открывая маленький ноутбук. — Сэнди несколько раз пытался что-то мне объяснить, но я так ничего и не поняла и перестала спрашивать.

— Тебя устраивает, что ты знаешь о делах мужа? — не отставала от нее Аннализа.

— Вполне, — заявила Конни, просматривая список благотворителей.

— А вдруг это что-то незаконное? — не унималась Аннализа. Почему ее посетила эта мысль?

— Сэнди никогда бы не занялся противозаконными делами. Как и Пол. Он твой муж, Аннализа. Ты его любишь, он чудо.

Аннализа проводила с Конни много времени и давно разобралась в ее характере. Конни была наивной и романтичной, оптимисткой, восхищавшейся своим супругом и верившей, что ей доступно все, чего она пожелает. Деньги мужа она считала чем-то совершенно естественным и никогда не задумывалась, изменилась бы ее жизнь, если бы их поубавилось. Аннализа поняла, что это не спесь, а простота. С шестилетнего возраста жизнь Конни была посвящена одним лишь танцам, в восемнадцать она стала профессиональной танцовщицей и даже не доучилась в школе. Конни не была дурочкой, просто зазубрила все ответы, и теперь необходимость что-либо проанализировать ставила ее в тупик, как ребенка, выучившего названия штатов, но не представляющего, где и как они друг с другом граничат.

Аннализа, с ее сильным характером, быстро стала управлять Конни, и та вроде бы приняла ее главенство как данность. Она следила за тем, чтобы Аннализу не забывали приглашать на ленчи и на коктейли в бутиках, снабжала ее координатами людей, которые могли постричь, подкрасить, сделать прическу, макияж, маникюр и педикюр на дому («Так тебя не увидят на публике с фиксаторами между пальцами ног»). Конни была поглощена поддержанием собственного имиджа и полагала, что для Аннализы это так же важно. Она распечатывала фотографии Аннализы со светских веб-сайтов, которые обшаривала каждое утро. «Сегодня на таком-то сайте твоя отличная фотография!» — вдохновенно, с детским энтузиазмом докладывала она. Или: «Я нашла лучшую фотографию нас обеих на вчерашнем ленче парфюмерной фирмы!» Затем она осведомлялась, не отправить ли распечатки Аннализе домой с посыльным. «Не надо, Конни, я сама могу на них взглянуть», — заученно возражала Аннализа. И все же спустя часа два швейцар сообщал ей о доставке конверта, а потом заносили сам конверт. Равнодушно рассмотрев снимки, Аннализа убирала их в ящик письменного стола.

— Неужели тебя и вправду занимают такие вещи? — спросила она как-то раз у Конни.

— А как же! — удивилась та. — Разве тебя они не занимают?

— Вообще-то не очень, — призналась Аннализа. У Конни был обиженный вид, и Аннализа тут же пожалела, что по неосторожности лишила ее одного из главных удовольствий. Конни гордилась своей дружбой с Аннализой, хвастала перед другими женщинами, что Аннализа написала в колледже книгу, давала интервью Чарли Роузу, встречалась с президентом и вообще «работала в Вашингтоне». Аннализа, в свою очередь, берегла чувства Конни. Слишком та была миниатюрной, прямо фея: худенькие плечи, изящные ручки. Эта фея любила все сверкающее, маленькое, розовое, предпочитала драгоценности от Harry Winston и Lalaounis. Демонстрируя свое последнее бесценное приобретение, она настаивала, чтобы Аннализа примерила колечко с желтым бриллиантом или сапфировое ожерелье, даже требовала, чтобы подруга это поносила.

— Нет, — отвечала Аннализа с неизменной твердостью, отдавая драгоценности владелице. — Я не собираюсь разгуливать с кольцом стоимостью полмиллиона долларов на пальце. Мало ли что может случиться.

— Оно же застраховано! — возражала Конни, словно страховка освобождала от всякой ответственности.

Сейчас, сидя в столовой своего пентхауса и готовя конверты в компании Конни и других дам из комитета, Аннализа невольно сравнила их и себя с детьми на уроке рукоделия. Она усердно клеила на конверты марки, пропуская мимо ушей обычное женское шушуканье о детях, мужьях, домах, одежде, прическах, слухах, подхваченных накануне. Различались они только доступными той или другой средствами. Одна подумывала, не отправить ли дочь в швейцарский пансион, другая — какой построить дом на собственном острове в Карибском море, подбивая остальных последовать ее примеру, «чтобы не разлучаться». Кто-нибудь обязательно вспоминал материал из последнего номера журнала Women’s Wear Daily на тему, вот уже три недели не дававшую покоя этому обществу. Речь шла о том, кто из светских львиц займет место легендарной миссис Хотон. Аннализу называли третьей в очереди. В журнале ее восторженно описывали как «вашингтонскую красавицу с огненными волосами, устроившую фурор в Нью-Йорке». Ее саму это сильно смущало. Стоило ей где-то появиться, кто-нибудь непременно об этом заговаривал. Ее стали всюду узнавать, фотографы выкрикивали ее имя, требовали остановиться, оглянуться, попозировать. Большого вреда от этого не было, но Пол все равно бесновался.

— Зачем они тебя фотографируют? — спрашивал он сердито, хватая ее за руку на краю короткого красного ковра, окруженного рекламой модных журналов и производителей электроники.

— Сама не знаю, Пол, — отвечала она.

Неужели он пребывает в наивном неведении о том, что собой представляет тот мир, в который он сам ее так настойчиво затаскивал? Билли Личфилд часто говорил, что все эти приемы предназначены для женщин, чтобы они могли показать наряды и драгоценности. Наверное, Пол как мужчина просто этого не понимал. Все светское всегда его злило, он был не в состоянии разглядывать людей, вести светские беседы. В непонятной для него ситуации он напрягался и мрачнел, старался помалкивать, как будто боялся ляпнуть лишнее. В тот вечер, заметив его плохое настроение, Аннализа предприняла попытку объяснить ему правила, действующие в данном кругу.

— Это похоже на день рождения, Пол. На дне рождения тоже фотографируются, чтобы запечатлеть памятный момент.

— Не нравится мне все это, — буркнул Пол. — Не желаю, чтобы по Интернету порхали мои фотографии. Не хочу, чтобы люди знали, как я выгляжу, где нахожусь.

Аннализа засмеялась:

— Это уже паранойя, Пол. Все позволяют себя снимать. Например, фотографии Сэнди можно увидеть где угодно.

— Я не Сэнди.

— Тогда тебе лучше сидеть дома.

— Как и тебе.

Это его замечание вывело ее из себя.

— Тогда нам лучше вернуться в Вашингтон! — повысила она голос.

— Ты это о чем?

Она удрученно покачала головой. Спорить с ним было бесполезно, она уяснила это еще в самом начале их супружеской жизни. Когда их мнения расходились, Пол выхватывал из контекста отдельные слова и отвлекал внимание от обсуждаемой темы, поэтому достигнуть компромисса было заведомо невозможно. Пол не сдавался из принципа.

— Ни о чем! — отрезала она.

Три вечера подряд она провела дома, Пол же никак не менял свое расписание, поэтому она сидела в огромной квартире одна, слонялась из комнаты в комнату, дожидаясь, пока Пол не возвратится в десять вечера. Он съедал бутерброд с арахисовым маслом, приготовленный их домработницей Марией, и отправлялся наверх, работать дальше. Билли Личфилд все еще находился у матери, и Аннализа чувствовала опустошение, полное одиночество в большом городе, где у всех, кроме нее, были важные и неотложные дела. На четвертый вечер она не выдержала и отправилась с Конни на прием, где ее снова фотографировали. Она убрала новые фотографии в ящик и ничего не сказала Полу.

Одна из женщин, проявлявших крайнее любопытство к истории из журнала, спросила Аннализу как ни в чем не бывало:

— Как вы попали в этот список? Всего-то после шести месяцев в Нью-Йорке!

— Сама не знаю, — честно призналась Аннализа.

— Она непременно будет следующей миссис Хотон, — гордо заявила Конни. — Так говорит Билли Личфилд. Из Аннализы получится такая миссис Хотон, какой я в подметки не гожусь.

— Ничего подобного! — возразила Аннализа.

— Вас готовит к этому Билли? — уточнила одна из дам.

— Билли — очаровашка, но иногда он проявляет бесцеремонность, — высказалась другая.

— Не понимаю, почему эта тема вызывает такой интерес, — проговорила Аннализа, наклеивая очередную марку на очередной конверт. — Миссис Хотон умерла. Пусть себе покоится с миром.

Дамы дружно защебетали, потрясенные такой неслыханной репликой.

— Вы побеждаете потому, что вам этого не хочется, — заявила одна. — Все всегда достается тем, кому все равно.

— Совершенно верно, — согласилась Конни. — Когда я познакомилась с Сэнди, то даже смотреть на него отказывалась, но в конце концов мы поженились.

— Мария, — обратилась Аннализа к домработнице, заглянув в кухню. — Будьте добры, подайте уолдорфский салат с курицей и сырное печенье.

Вернувшись за стол, она опять взялась за конверты.

— Ты уже добилась парковочного места? — задала вопрос Конни.

— Еще нет.

— Надо быть потверже с людьми из домового комитета, — посоветовала одна из дам. — Не позволяйте им вас игнорировать. Вы дали им понять, что готовы заплатить сверху?

— У этого дома есть свои особенности. — У Аннализы уже началась головная боль.

С парковочным местом, как и с кондиционерами, все было очень запутанно. Пол обратился к жильцу, выигравшему парковочное место, тихому кардиологу из «Коламбии», с предложением перекупить у него место. Врач пожаловался Минди, и та послала Полу записку с требованием не подкупать жильцов дома. Увидев эту записку, Пол побелел.

— Откуда у нее это? — Он указывал не на текст, а на бумагу — листок из блокнота бангкокского отеля «Времена года». — Она была у нас в квартире! Вот откуда у нее это — с моего стола!

— Не сходи с ума, Пол.

— Если не с моего стола, то откуда?

— Понятия не имею.

Сказав это, Аннализа тут же вспомнила, как доверила Сэму на Рождество ключи от квартиры. Сэм, разумеется, уже вернул ей ключи, но в их отсутствие он, значит, отдавал их своей мамочке. Признаться Полу она не могла, поэтому ей оставалось только настаивать на том, что это совпадение. Снова она не могла открыть Полу правду и от необходимости лгать испытывала невыносимое чувство вины, словно у нее на совести было тяжкое преступление. Пол сменил замки, а Минди Гуч возненавидел еще сильнее. Он даже поклялся, что найдет способ изгнать «эту женщину» из дома.

Мария принесла ленч и сервировала стол серебряными приборами Asprey и фарфором от Tiffany — тому и другому, как утверждал Билли, по-прежнему не было соперников.

— Сырное печенье! — воскликнула одна из дам, опасливо поглядывая на горку золотистых кусочков на хрустальном подносе. — Напрасно вы так нас балуете, Аннализа. Клянусь, ваша цель — раскормить нас, как гусынь!

Date: 2015-09-18; view: 408; Нарушение авторских прав