Глава 19. Марина слизнула с пальцев сладкий кетчуп и откусила от булочки с горячей сосиской

Марина слизнула с пальцев сладкий кетчуп и откусила от булочки с горячей сосиской. Раньше она представить не могла, что когда-то будет с аппетитом поглощать пищу, приготовленную в антисанитарных условиях передвижного бистро. А когда Агеев предложил перекусить фаст-фудом, не отказалась. И в данный момент получала невыразимое удовольствие от поедания хот-дога на лужайке под стенами Кремля. Пару раз звонил Тимур, но беседовать с ним не хотелось. Отключила в сотовом телефоне звук.

Сашка глядел на умиротворенное лицо спутницы и размышлял, что будет тревожиться, когда сядет в самолет и оставит ее одну после недавнего происшествия. Беспокойство за девушку мешало расслабиться и насладиться окружающей живописной картиной. Здесь, на вершине Боровицкого холма, где некогда зародился великий город, урбанистические мотивы были почти лишены агрессии. Зубчатые стены из темно-красного кирпича возвышались непоколебимой громадой; от них веяло стариной и загадками. В парке отдыхало множество людей: кто-то неспешно бродил по дорожкам под тенью раскидистых деревьев, кто-то валялся на газоне, философствуя в компании друзей. Никто никуда не торопился. Каждый проникся тягучей атмосферой Истории. «В общем, Москва не так уж безнадежна», – подумал парень. Однозначно, имелось в ней свое очарование.

– Сто лет так не хипповала, – Летова встала, отряхнула прилипшие к юбке травинки. – А знаешь, когда я еще училась в институте, сердцем столицы мне казался вовсе не Кремль, а музыканты в переходах центральных станций метро.

Недоуменно улыбнулся:

– Дедушки, играющие на расстроенной гармошке, или студенты, фальшивящие под гитару?

– Не совсем. Я имею в виду профессиональных артистов. Пойдем, покажу тебе, – потянула его за рукав.

Они спустились в подземный переход на станцию «Площадь революции». Откуда-то издалека доносились звуки оркестра. Сперва Агеев подумал, что мелодия льется из стерео-системы в киоске по продаже компакт-дисков и DVD. Однако звучание было таким мощным и чистым, как при живом исполнении в концертном зале. Впереди толпился народ. Источник музыки находился совсем рядом. Они прошли еще несколько метров. Сашка застыл на месте. У стены расположились восемь человек, одетых в смокинги. Скрипки, контрабас, альт, виолончель и арфа затихли на мгновение, будто перевести дыхание, и обрушили на пешеходов новый звуковой удар.

Порывистый ветер засвистел, закружился бешеным псом, измученным блохами и голодом. Вонзил зубы в мягкую морскую плоть, погнал к берегу испуганные волны, предрекая им неминуемую гибель на острых скалах. Небо рыдало от жалости и сочувствия, словно отец, наблюдающий за страданиями распятого сына. Но не могло утихомирить собственную ярость, столь долго копившуюся с одной только целью: вырваться однажды наружу беспощадным штормом, чтобы вернуть к жизни засыхающую планету. С первых же нот Сашка узнал «Летнюю грозу» Вивальди.

Едва мелодия оборвалась, захлопал в ладоши. Прохожие удивленно посмотрели на восторженного слушателя и последовали его примеру. Артисты благодарно склонили головы. В раскрытый футляр от скрипки посыпались монеты и бумажные купюры.

– Постоим еще немного?

Марина улыбнулась и кивнула. Приятно, что сумела порадовать Агеева, хоть как-то отплатив ему за свое спасение. Она вспомнила матовое лезвие ножа, занесенного над ее грудью. Тогда она подумала, что должно быть, видит глупый сон. Если бы не подоспевшая помощь, сон обернулся бы реальными похоронами. Летова сглотнула подступивший к горлу комок и заставила себя на какое-то время заблокировать переживания.

Музыканты исполнили еще три известных композиции, и далее репертуар повторился. Сашка бросил в футляр денег и повернулся к даме:

– Пойдем?

…Близилась ночь, но на улице было светло, как в ясный день. Разноцветные огни фонарей, гирлянд, витрин и автомобильных фар поднимались над мостовыми сияющим куполом. Темнота – недоступная для большого города роскошь.

– Тебе уже, видимо, надо в отель, вещи собирать?

Парню не стоило намекать дважды:

– Да, ты права. Если хочешь, могу довезти тебя до дома, а потом помчусь в гостиницу.

Марина хотела.

Сашка вел машину уверенно. Летова вдруг подумала, что рядом с ним чувствует себя в безопасности. Она украдкой посмотрела на водителя. Тот выглядел одновременно и взрослым, опытным мужчиной и впечатлительным юнцом. Странное сочетание противоречащих друг другу характеристик. Сколько ему лет?

– Сколько тебе лет? – спросила, поразившись собственной прямоте.

– Двадцать четыре.

– Шутишь? – она была готова услышать что угодно. Но цифра 24 сразила наповал. Он же еще ребенок!

– Мало?

– Неожиданно.

Агеев заметил ее разочарование. Хм. Он никогда не считал свой возраст недостатком. Встречался с женщинами гораздо старше, и ни одна не выражала недовольство по поводу юных лет кавалера. Реакция Марины была, по меньшей мере, удивительной. Они же прекрасно ладили. Неужели знание того, что он несколько младше, чем предполагалось, сведет на «нет» интерес продолжать общение?

– На светофоре направо, и через сто метров поворот во двор, – уточнила пассажирка. Шофер повиновался.

– Припаркуйся здесь, – указала на свободное место между гаражами. – Вот и мой дом.

Сашка проводил спутницу до подъезда. Они стояли друг напротив друга, не зная, что сказать.

– Ну, спасибо, что ли, – Летова не придумала ничего умнее.

– Тебе тоже спасибо.

– Ты голоден?

Парень пожал плечами:

– Немного. Куплю по дороге пирожок.

Марина не собиралась этого делать. Нет, не собиралась. Но сделала:

– Пошли ко мне в гости. Не возражаешь, если мы поднимемся на 14-ый этаж пешком?

– Ратуешь за спортивный образ жизни? Поддерживаю.

– Как ты меня сразу раскусил! Обычно люди связывают мое нежелание кататься в лифте с клаустрофобией.

– Боязнь закрытого лифта, разве ж это клаустрофобия? Вот мы давеча Акакия Назарыча битый час в гроб укладывали, вот это у человека клаустрофобия! – пошутил Агеев.

– Черным юмором балуетесь, батенька?

В прихожей пахло легкими духами с нотками цитрусовых. Хозяйка проследовала на кухню, включила тусклую подсветку на встроенном шкафчике. Указала гостю на плетеную табуретку:

– Устраивайся. Люстру зажигать не буду. У меня аллергия на электрические лампы.

Марина открыла холодильник: колбаса, сыр, икра, йогурты, майонез. Можно сварганить бутерброды и вскипятить чай. Варить борщи или супы она не то чтобы не любила, – не видела необходимости. Днем питалась в кафе, а по вечерам закусывала фруктами. Она не готовила для себя, и уж тем более – для мужчины. Каким бы замечательным любовником он ни являлся.

Сашка стоял у окна, упершись ладонями в подоконник, и созерцал широкую серую ленту дороги, расшитую желтыми бусинами автомобилей. Он ощущал неловкость. Впервые с момента знакомства с девушкой почувствовал, как сильно отличаются их миры. Кухня была укомплектована бытовой техникой, назначения которой парень не сразу уловил. Пол, выложенный керамической плиткой с вычурным рисунком, роскошно мерцал в полумраке, на него было жаль наступать. Узкий стол из бледно-сиреневого стекла – слишком элегантный, чтобы осквернять его тарелками и чашками. Дорогое убранство говорило о том, что хозяйка квартиры предъявляла высокие требования к месту обитания. Агеев вспомнил свое скромное жилище и представил реакцию брюнетки, окажись та у него в гостях. Наверное, ей было бы не очень комфортно. Как и ему сейчас.

Марина перевела взгляд на фотографа. Он казался подавленным. Соскучился по своему замороженному Магадану? Ей захотелось сделать для него что-нибудь приятное. Приготовить вкусную домашнюю пищу… Приготовить вкусную домашнюю пищу?! Вот это новости.

– Потерпишь минут двадцать?

– Без проблем, – отозвался Сашка.

Вытащила из шкафчика кастрюлю, достала картофель, овощи и лук (мать недавно приезжала из Подмосковья навестить дочь и прихватила натурпродукт). В юности Летова шикарно справлялась с рагу. Самое время освежить былые навыки.

Парень зачарованно следил, как она возилась у плиты. Никто никогда не кухарил непосредственно для него одного. Приготовление еды поварами в интернате и отдаленно не походило на священный ритуал, а являлось обычным конвейером. Главная задача – сварить быстро, много и желательно съедобно. Маленький Агеев, ковыряя ложкой в миске с невкусной кашей, грезил о том, что когда-нибудь наступит день, и близкий человек накормит его особенным блюдом. Особенным потому, что оно будет приготовлено если не с любовью, то хотя бы с теплотой и симпатией. Те, кого бабушка, мама, сестра трижды в день звали на семейную трапезу, вряд ли поймут навязчивую мечту лишенных этого счастья.

– Я могу чем-то помочь?

Марина, смущенная столь пристальным наблюдением за ее манипуляциями, обрадовалась возможности занять гостя делом.

– Да. Почисти лук. Если это буду делать я, у меня тушь потечет.

Сашка очищал луковую шелуху с таким задором, с каким щенок гоняет по лужайке резиновый мячик. Девушка хихикнула.

– Я что-то делаю не так? – он улыбнулся.

– Ты отлично справляешься. Но мне непривычен подобный энтузиазм.

Лук попался ядреный; как Агеев ни крепился, слезы не удержал. Хозяйка не преминула сыронизировать:

– Не плачь, я больше не нагружу тебя работой, – кинула ему полотенце.

– Ты не понимаешь. Я просто растрогался.

Блюдо было практически готово. Повариха попробовала его на соль, поперчила. Получилось довольно аппетитно. Потушила еще пять минут и разложила по тарелкам.

– Пожалуйста, – поставила дымящееся рагу на стол.

Острый аромат дразнил обоняние. Сашка подцепил вилкой кусочек и отправил в рот. Летова внимательно следила за его реакцией.

– Ты потрясающе готовишь. Не ел ничего вкуснее.

– Какая неприкрытая лесть, – возмутилась она, не догадываясь, что гость сказал правду.

После ужина перебазировались в гостиную. Сидели на диване, болтали о всякой чепухе. Из незанавешенного окна в комнату вторгались огни ночного города, разбавляли серый сумрак помещения светлыми тонами. Агеев посмотрел на зеленые цифры электронных часов, стоявших на тумбочке: 01.15.

– Уже пора, – почти физически ощутил острое нежелание расставаться. Как ни велик был соблазн поддаться самообману, парень отдавал себе отчет, что вряд ли когда-либо вновь увидится с брюнеткой. Они живут на разных планетах. Полчаса назад девушка спросила его, почему он решил стать фотографом. Ответил, что с детства об этом мечтал.

– Неужели у тебя никогда не возникало сомнений в выборе? Мыслей, что умнее освоить иную профессию? – затронутая тема вызывала у собеседницы неподдельный интерес.

– Я выучился на автомеханика. Но даже когда работал в сервисе, знал, что это ненадолго. Понимаешь, если бы я продолжал выполнять то, к чему не лежит душа, я бы утратил радость от жизни. Какой смысл существовать, не имея смелости заниматься любимым делом? Это же скучно…

Марина задумалась. В течение минуты ее лицо казалось застывшей маской. Девушка будто погрузилась в болото далеких воспоминаний и никак не могла выбраться. Он коснулся ее руки. Она вздрогнула, как от удара током. Улыбнулась ехидно:

– Но если увлечение не приносит достойных денег?

– Каждый человек выбирает то, что ему интереснее. Если для кого-то деньги – на первом месте, он делает соответствующий выбор. Лично мне интереснее фотографировать.

– Бывают же обстоятельства, при которых ты вынужден идти на поводу у рассудка, а не у сердца! – горячилась Летова.

Сашка усмехнулся:

– Пустые отговорки. На мой взгляд, разумнее заниматься тем, к чему имеешь склонность. Тогда ты будешь не каторгу отбывать, а получать удовольствие. С таким настроением всегда легко придумать, как заработать на своем хобби и разрулить те самые обстоятельства.

– Ну, снимаешь ты медведей и тюленей, и как? Разбогател? – саркастично фыркнула.

– Я не ставил задачу разбогатеть. Приходится брать заказы на рекламные фото-сессии, и этим обеспечивать себя. Уверен, со временем меня осенит, как зарабатывать, фотографируя преимущественно «медведей и тюленей», – грустно улыбнулся, вспомнив, сколько раз посылал снимки в «National Geograthic». Тщетно. Его не удостоили даже коротким ответом. Но было бы глупо сдаваться, не начав сражение. Есть другие журналы. И, может, они однажды заинтересуются…

– Ты рассуждаешь, как лирик-максималист.

– Но ведь я имею право рассуждать, как мне нравится?

Марину разозлил диалог. Агеев напомнил ей саму себя в подростковом возрасте. Она тоже мечтала, тоже верила в утопию и надеялась посвятить свою жизнь изучению природы. Ха-ха-ха. Спасибо мозгу за его победу.

Часы показывали 01.15.

– Уже пора, – парень поднялся с дивана. – А то опоздаю на регистрацию. Еще ведь надо заскочить в гостиницу за сумкой.

– Я подброшу тебя… до метро, – у Летовой едва не вырвалось «в аэропорт». Она не нанималась извозчиком. Мальчик изображает одухотворенную личность, чурающуюся прагматизма, вот пусть сам и добирается.

– Не стоит, Мар. У тебя был тяжелый день, лучше ложись спать. Я найду метро, не беспокойся.

Хозяйка оперлась спиной на стену прихожей. Гость сидел на корточках, завязывая шнурки. Когда распрямился, протянула ему диск:

– Переписала, как и обещала.

– Спасибо.

Мялся на пороге, не зная, как поступить. Обнять Марину или попрощаться без телячьих нежностей, которые та, судя по всему, не жалует? Какого черта! Шагнул вперед, привлек девушку к себе и зарылся лицом в ее черных густых волосах. Они были гладкими и пахли дорогой краской. Поцеловал ее в висок, прошептал одними губами:

– Я буду по тебе тосковать…

Отстранился, повернул замок, вышел на лестничную площадку. Минуту Летова вслушалась в звук удалявшихся шагов, вторивших ударам ее сердца, затем захлопнула дверь.

Сашка сбежал вниз по ступеням, позабыв о лифте. Постоял у подъезда, пытаясь избавиться от гнетущего чувства, и направился к мигающему светофору на перекрестке. Резко остановился, поднял глаза вверх, на здание. Отсчитал нужное количество этажей. Все обитатели четырнадцатого уже спали: свет нигде не горел. Среди десятков черных квадратиков были и ее окна. Но какие именно? Впрочем, это не играло роли. Она уже умылась, расстелила постель и готовится ко сну, выкинув из головы образ случайного знакомого….

Марина стояла на кухне у раскрытого настежь окна и глядела вниз на дорогу. Вскоре появился одинокий прохожий. Он шел медленно, словно терзался неразрешимыми вопросами, а потом и вовсе остановился и посмотрел прямо на нее. От неожиданности юркнула за штору и притаилась, ругая себя за необоснованное ребячество. Агеев никак не мог ее разглядеть, даже при зрении в 200 процентов. И все-таки его взгляд был устремлен прямо на нее!

Всю ночью она плакала. Заснула лишь под утро.

Date: 2015-09-18; view: 240; Нарушение авторских прав