В непосредственном окружении Сталина таких не было ни одного

Таковых не было не только в окружении Сталина, но и вообще в России.

А вот за пределами России такой индивид появился.

Один-единственный!

И э т о б ы л Г и т л е р.

Он удовлетворял всем приведенным требованиям: опирался на рабочий класс, был неспособен к деторождению, отдавал приказы о массовых убийствах, толпы у его ног впадали в кромешный транс и даже флаги в его государстве были революционно-красными.

Да и похожи они были по темпераменту — суетливый Ленин и экспрессивный Гитлер. Оба, как и Сталин, “внешники”.

Ключ невроза не мог не сработать.

И сработал.

Сталин влюбился.

Страстно.

Со всей страстностью последней любви.

При которой угадывают и исполняют желания кумира — подобно тому, как психологически склонный к зависимостям Сталин предугадывал желания Ленина…

Сталин покорился бы любви к “внешнику” и безо всех более тонких совпадений, они, в конце концов, лишь увеличивали глубину садо-мазохистского чувства Джульетты к Ромео.

Может показаться, что Сталина могло остановить то, что Гитлер был врагом. Дескать, ненависть к врагу должна была остановить развитие любви — разве не так пишут в бульварных романах?!

Но ведь и Ленин Сталину был враг! Ведь Ленин, подобно всем сверхвождям, не мог не презирать своих восторженных холуев. Без ненависти страсть не разгорается. Страстная любовь соединила Ромео и Джульетту — единоборцев от враждующих кланов — в их приключениях на кладбище. Страсть соединила Еву Браун с Гитлером — на ковре. Почти все остальные “любовницы” фюрера тоже покончили жизнь самоубийством, выполняя невысказанную волю своего “возлюбленного”. За Лениным шли те, кто не мог не знать, что революция обязательно пожирает своих детей…

Чувство, вообще говоря, в каком-то смысле было взаимным — “наездник” появившуюся “жертву” замечает сразу, да и вообще один гомик другого узнает даже не с полувзгляда, а с полувздоха.

Ужас надвигавшегося на Россию кошмара заключался еще и в том, что невроз Сталина в предыдущей его реализации (с Лениным) был не то чтобы не разделен на уровне чувств, но не разрешился в физиологическом контакте. На пути непреодолимой стеной стояла ненавистная Надежда Константиновна; страховала Арманд — болезненный объект страстной любви множества мужчин. (Ленин, кстати, мог не замечать Сталина еще и демонстративно: чем меньше “женщину” мы любим, тем легче нравимся мы ей — этот лозунг целиком и полностью из области страстной любви, как давным-давно известно, всегда асексуальной.)

Таким образом, удовлетворяться Сталин мог только символически, на расстоянии, привлекая внимание объекта (Ленина, а затем и Гитлера) какими-либо поступками государственного масштаба. Сталин как субвождь не мог не привлекать внимание любимого вождя — и привлекал. И не стеснялся обилия кровавых жертв. А чего стесняться? — ведь, как учили еще в античных риторских школах, для того чтобы фраза воспринималась, была привлекательной, яркой и сильной, оратор должен был вплести в нее горы трупов и реки крови. И Сталин учился вплетать.

Для вождей вообще существуют только они сами и между ними одними взаимоотношения; быдло же, которое поклоняется им или какому другому вождю, — ничто. Необходимость в кровопусканиях как способе привлечения внимания — а что для влюбленного может быть хуже, чем безразличие возлюбленного? — могла подкрепляться тем, что Сталин реализовывал не столько свои кровавые мечтания, сколько мечтания Ленина, не вербализуемые им по соображениям имиджа. (Этим, вообще говоря, можно объяснить, почему Сталин был столь умерен в кровопусканиях в период между смертью Ленина и до времени вознесения Гитлера.) Вакханалия убийств — это красиво, а красота, как всем известно, спасет мир.

Таковы яркие некрофилы.

Итак, за годы служения “революции” Сталин научился быть “счастливым” — на расстоянии, украшая, во вкусе его стаи, мир.

В соответствии с незыблемыми законами развития не вычищенных психокатарсисом неврозов, — и ненависть, и пространственная разобщенность должны были стать нормой и в очередной драматизации значимого невроза — сближение могло стать предвестником гибели счастья (как это было в случае с Лениным).

Ослабление сверхвождя — трясущиеся руки и ноги, седина — означало высвобождение ненависти — вплоть до штурма Берлина.

При выявлении внутренней логики до сих пор не объясненных странных (но лишь с точки зрения адептов суверенитизма) или, как их называют в мемуарной и исторической литературе, “загадочных” поступков Сталина в 1941 году надо иметь в виду, что даже у индивида есть некая нравственная грань, за которую он не преступает.

Это проявляется в жизни каждого, а экспериментально было подтверждено классическим экспериментом с участием гипнотизируемых женщин. Им после введения в гипнотический транс предложили раздеться — прямо перед публикой. При этом выяснилось, что начала раздеваться только та, которая прежде работала профессиональной стриптизершей. А вот так называемые “порядочные женщины” даже в состоянии транса на предложение раздеться не реагировали. Чтобы снять с женщин ограничения к безнравственным поступкам, гипнотизеры “порядочным” внушили, что они стоят вовсе не перед публикой, а в запертой ванной — наедине с собой — и готовятся принять душ, вокруг же никого нет. И вот тогда и остальные женщины начали снимать одежду. Перед публикой, — но готовясь принять душ.

Точно так же для совершения некоторых действий страстно влюбленный желает получить возможность представить, что ему “нужен душ” — и сейчас.

Практика показывает, что влюбленные все делают сами, никаких вспомогательных внушений им не требуется, да и рационализацию они изготовят сами — помните, как подопытный, получивший внушение о краже у него чертежей, подробно “вспомнил” все обстоятельства: и какой ценой ему эти чертежи достались, и в каких условиях они были украдены, и даже кто именно их украл.

Естественно, что раз так поступают все невротики, то тем более так должен был поступать Сталин.

Естественно, когда Сталин послушно чувствовал, что собранные под Москвой резервы должны погибнуть и притом самым оптимальным для гитлеровцев образом — с одной винтовкой на двоих, брошенных вперед, когда система огня немцев после трехминутной артподготовки была восстановлена, в полный рост на пулеметы окопавшихся гитлеровцев, — то дальше Сталин уже самостоятельно додумывал, что без “подвига” солдат погибнет вся страна, дескать, дело это политическое, на нас заграница смотрит, еще какая-нибудь чушь про классовую борьбу, — и приказывал подхалимистым маршалам и генералам типа Власова атаковать.

И комсомольцы-сталинцы штабелями послушно ложились под пулеметным огнем.

В одну только зиму 1941–1942 годов погибло миллион пехотинцев, в последнюю минуту своей преданной Сталину жизни думавших, что их послали в атаку.

Погибли они без какого бы то ни было ущерба для Гитлера и его войск.

И это было красиво.

Появлялась некая ощутимая напряженность в страстных взаимоотношениях вождей.

Это так — как это ни больно для русского сердца (а у автора, как и у многих, погибло достаточно много родственников). Это — истина.

Любовь требует жертв — разве не каждый стайный одобряет этот принцип — ценой даже своей жизни?!

Date: 2015-09-18; view: 349; Нарушение авторских прав