Глава тридцать девятая

ЛЮБОВЬ СТАЛИНА К ЛЕНИНУ.

ВСЕПОБЕЖДАЮЩАЯ ПОТРЕБНОСТЬ

В ВОСПРОИЗВЕДЕНИИ БОЛЕЗНЕННОЙ ЗАВИСИМОСТИ –

ЗАКОН ДЛЯ СУБВОЖДЯ НЕИЗБЕЖНЫЙ

Из того, что Сталин приспосабливался, ограничивал свои желания формами, приемлемыми в данной цивилизации, может сложиться впечатление, что это есть проявление личностных качеств. Но это не так.

В конце концов, антилопы гну не пытаются всем стадом объесть одну кочку — каждая щиплет на своем участке; да и чайки при сколь угодно больших гнездовьях не путают свои яйца с соседскими, — но от этого ни гну, ни чайки не становятся личностями. Разумеется, между исполнителями различных коллективных органов тела стаи и животными того или иного вида есть некоторая разница. Если в лебединой паре погибает один супруг, то другой, взлетев высоко в небо, складывает крылья и камнем падает вниз, тем являя свою верность и память; а вот гну-мать будет отчаянно защищать своего новорожденного теленка от шакалов или гиен только до тех пор, пока они не затащат его в близлежащую пустующую нору; как только гну-мать перестает своего детеныша видеть, она тут же о нем забывает, немедленно успокаивается и начинает преспокойно щипать траву. Поведение разное: и у лебедей, и у чаек, и у гну, и у исполнителей, но все они — элементы стаи. Различия не личностные, но — индивидные. Сталин мог приспосабливаться, но ничем принципиально от стадных гну не отличался, — будучи в большей мере управляем сверхвождем, чем собственными неврозами. Исключительность его случая та, что личный невроз не противоречил, но существенно способствовал стайному поведению.

Всякий “великий полководец”, будь то Ганнибал, Наполеон или Гитлер, непременно невротичен и притом до состояния одержимости моноидеей.

Бо?льшая, по сравнению с остальными элементами стада, невротичность вождей следует из того, что стремление к неестественной форме взаимоотношений с ближними — власти — непременно ими оправдывается, что приводит к дальнейшему извращению и утрате защищающего критического мышления (а это приводит к еще большей невротизации), сохраняется логическое мышление разве что в виде узкопрофессиональной ориентации в технической информации.

Невротическое поведение бывает двух типов, они суть воспроизведение:

— греха, совершенного предками;

— травмы, воспринятой в течение жизни человека, — являющейся, по большей части, наслоением на грехи предков и их развитием.

В случае с Наполеоном все предельно прозрачно — он воспроизводил Ганнибала вплоть до мельчайших подробностей.

В случае же со Сталиным у нас, к сожалению, нет достаточных данных, кого из субвождей прошлого он является осознанным или неосознанным повторением — пока; возможно, некие предания сохранились. Какой-то аналог, несомненно, был — главарь банды (о нем туманно упоминают в биографиях Сталина) или националсвященник; скорее всего, было и то, и другое (возможно, в одном лице).

Реализации всяких неврозов представляют собой цепь вновь и вновь повторяющихся (искусственно провоцируемых) жизненных ситуаций — однотипных браков и несчастных случаев, схожих по обстоятельствам изнасилований, утрат имущества, краж и т. п.

В своих брачных предпочтениях Сталин, не поднимавший на женщин глаз, не вышел за пределы унаследованного невроза — об этом говорилось в “КАТАРСИСЕ”.

Продолжим исследование роли личности Сталина во всепланетной иерархии с его взаимоотношений с Лениным.

Ленин Сталина хвалил, Ленин Сталина же и ругал. В разные, правда, периоды. Пока Ленин над толпами властвовал, он Сталина превозносил; но уже больной, разбитый инсультом Ленин о Сталине отзывался скверно.

Знаменитое “Письмо к съезду”, в котором Ленин поносил Сталина в свойственной юристам форме и требовал от съезда его снятия с высшей должности генсека, было лишь последним аккордом в симфонии вражды к некогда приближенному Сталину. (Самым любимым учеником Сталин никогда не был, — это миф, созданный самим Сталиным: даже на сохранившемся официальном фотомонтаже самых видных функционеров большевистского правительства note 50, Сталин среди шестидесяти человек отсутствует!) Сталин у Ленина был исполнителем — но не самым-самым.

Вражда к некогда любимому Сталину началась задолго до “Письма к съезду”, с начала болезни Ленина.

Вот что пишет Мария Ильинична Ульянова, сестра В. И. Ленина:

Раз утром Сталин вызвал меня в кабинет В. И. Он имел очень расстроенный и огорченный вид: “Я сегодня всю ночь не спал, — сказал он мне. За кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь”. Мне стало жаль Сталина. Мне казалось, что он так искренне огорчен.

Ильич позвал меня зачем-то, и я сказала ему между прочим, что товарищи ему кланяются. “А”, — возразил В. И. — “И Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что он так любит тебя”. Ильич усмехнулся и промолчал. “Что же, — спросила я, — передать ему и от тебя привет?” — “Передай”, — ответил Ильич довольно холодно. “Но, Володя, — продолжала я, — он все же умный, Сталин”.

“Совсем он не умный”, — ответил Ильич решительно и поморщившись.

(РЦХИДНИ. Ф. 12. Оп. 1. Д. 398. Л. 8;

Цит. по кн.: Куманёв В. А., Куликова И. С. Противостояние:

Крупская — Сталин. М.: Наука, 1994. С. 18)

В этом отрывке каждое слово настолько значимо, что хоть пиши их все с заглавной буквы! К анализу некоторых из этих слов мы еще вернемся, чуть позднее.

Итак, заболевший Ленин свои отрицательные эмоции по отношению к Сталину облекает в форму высказывания: “Совсем он не умный”.

А в декабре 1922 года уже больной Ленин в беседе с супругой Надеждой Константиновной так отозвался о Сталине: “У него нет самой элементарной человеческой честности” (Троцкий Л. Дневники и письма / Под ред. Ю. Фельштинского. “Эрмитаж”, 1986. С. 77. note 51).

Спустя несколько месяцев больной и уже устраненный от руководства Ленин продиктовал такое письмо:

ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ

Строго секретно

Лично

Копия тт. Каменеву и Зиновьеву

Уважаемый т. Сталин!

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.

С уважением Ленин

5-го марта 23 года

(Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 329–330)

Все вышеприведенные высказывания Ленина коммунисты в период всеобщей преданности Сталину, до “развенчания” “культа личности”, вслед за своим субвождем из Кремля толковали как проявление болезни Ленина, а после “ развенчания” культа — как его прозрение (как предполагалось, интеллектуального).

Дело, разумеется, не в том и не в другом — у иерархов типа Ленина эмоции определяются их положением в иерархии: пока лизоблюд типа Сталина смотрит снизу вверх — он хороший, но стоит ему изменить свое к вождю отношение… Он становится плохим.

Прежде чем обратиться к тому периоду, когда Сталин для Ленина был хороший, сгруппируем некоторые факты, которые выявляются в приведенных документах и свидетельствах:

— ревнивый Сталин очень ненавидел жену Ленина;

— Ленин относился к Сталину как к предателю (но только с начала своей болезни);

— способ, с помощью которого Сталин мог принудить не желавшего его замечать Ленина, использовался один, “внешнический”, — грубость (насилие).

“Вождь мирового пролетариата” (так Ленина называли — одни с издевкой, другие на грани агонии восторга), действительно, не всегда чувствовал к Сталину неприязнь.

Мало кто знает, что в 1919 году Ленин даже предлагал Сталину, одному из преданнейших своих сподвижников, взять в жены свою сестру Марию Ильиничну. И очень удивился, когда узнал, что совсем недавно, в 1918 году, Сталин женился на Надежде Аллилуевой.

В этом эпизоде интересно и характерно все — прежде всего, сам факт того, что любимую сестру, с которой Ленин советовался (а с неумной женщиной советоваться может только садо-мазохист — в фазе неуверенности в себе) и, видимо, ценил, — он не мог отдать ни за кого иного, как за хорошего. Из самого факта этого брачного предложения, сделанного лично Лениным, следует, что Ленин считал Сталина умным (отсюда понятно мнение гипнабельной Марии Ильиничны, что Сталин — “умный”). Да, считал умным и высоконравственным — а кем еще может быть хороший? — и отнюдь не из соображений партийной дисциплины и интересов мировой пролетарской революции, а совершенно искренно.

Очень характерно также и то, что ревнивый (!) и, по всеобщим воспоминаниям, не поднимавший на женщин глаза будущий болезненный параноик Сталин после вступления в брак с откровенной валабиянкой Надеждой Аллилуевой, дочерью т. н. профессионального революционера и прямо-таки разнузданной шлюхой (этот тип женщин любит “бандитов”), ничуть не изменился. Вообще говоря, всегда бывает очень заметно, когда мужчина после продолжительного воздержания начинает вести регулярную половую жизнь — его как подменяет. А вот Сталина не “подменило”. Если вспомнить про его исключительную ревнивость, паранойю, и про то, что кремлевский вождь заставлял мужчин (высших иерархов, секретарей обкомов и т. п.) танцевать друг с другом, то диагноз гомосексуальности очевиден (даже без воспоминаний о его отношениях с “голубым” венгерским евреем Паукером).

Другое дело, что сталинское влечение к Ленину, скорее всего, в известных действиях не оформлялось — вынужденно, мешали женщины, — отсюда понятна его подсознательная ненависть к Надежде Константиновне, женщине. Не по причине же разночтений Маркса эта неприязнь! Даже если Сталин и понимал смысл — тайный и фасадный — трудов Маркса, разделений людей из-за логических несовпадений никогда не бывало (этому учит опыт тысячелетий) и не будет никогда… Яркая неприязнь бывает или к конкуренту, или к противоположному психотипу — Надежда Константиновна была для Сталина как минимум первым…

Итак, пока Ленин был здоров, он воспринимал Сталина как хорошего-хорошего, преданного и умного; но как только Ильича разбил инсульт, одна половинка мозга усохла до размеров грецкого ореха, и Ильич ослаб — как вождь-гипнотизер, прежде всего! — то он якобы прозрел и распознал в Сталине мерзавца.

“Просто ошибался и прозрел”, — типичный взгляд исполнителя, прежде всего, на самого себя, хорошего.

Хотя все, действительно, просто — но с точки зрения теории стаи.

Ленин — очевидный вождь, из чиновничьей семьи (чин отца соответствовал генеральскому, мать крутилась при дворе) сумевший подняться до уровня главы государства, властитель воли многосоттысячных толп. А раз подняться сумел, значит, влечению этому отдавался, а раз отдавался, значит власть ему, как таковая, естественна. Иными словами, из одного того, что Ленин смог стать во главе сплоченнейшей стаи, следует, что он превыше всего ставил поклонение, обожание и собачью преданность.

Пока Ленин не начал биологически разлагаться, психоэнергетическая сила его была колоссальна, причем настолько, что, как следует из тысяч и тысяч мемуаров, его начинал любить всякий, кто оказывался в непосредственной к нему близости. Причем, как это на первый взгляд ни покажется странным, даже тот, кто до встречи считал себя его идейно-теоретическим противником.

И Сталин тоже любил сверхвождя совершенно искренно и преданно, — и тем порождал у Ленина положительные эмоции; рационализации строились с использованием слов “умный”, “способный”, и т. п.

Но вот в жизни Ленина происходит в точности то же, что и в жизни Ганнибала, Наполеона, Гитлера и других: пройдя максимум своего влияния, его подавляющая сила идет на спад. В жизни Ленина эта точка перелома заметней, чем у других сверхвождей, — на Ленина было совершено удачное покушение, одна из пуль задела жизненно важный узел.

После ранения Ленин слабеет, а со временем все больше и больше; вскоре и вовсе становится беспомощным. Ленина перестают слушаться даже молоденькие секретарши и стенографистки (наиболее гипнабельный контингент). Дамочки против воли прикованного к постели Ленина доносили Сталину о всех высказываниях некогда ими обожаемого до самозабвения вождя, и из этого непослушания комсомолочек следует, что сила некрополя Ленина упала почти до нуля.

Как говорится, “сердцу” не прикажешь, — исчезли искорки обожания и в глазах Сталина тоже.

Но хуже того, о некогда испытываемом рядом с картавым вождем ломовом кайфе у “отца народов” осталось воспоминание! Это воспоминание хуже, чем забвение — поруганная “любовь” воспринимается как разочарование, как агрессия объекта любви, предательство (в понимании носителя стайного начала). “Разочарование” всегда высвобождает проявления ненависти.

Экс-вожди выход из-под повиновения замечают немедленно — и всегда оскорбляются. И начинают мстить. При бессилии — обзываться. Ленин был не оригинален: вдруг оказалось, что Сталин — мерзавец и неумный.

Ленин наконец-то умер, как умирали и другие вожди, а Сталин остался до времени жить.

Подавленное психическое состояние Сталина очевидно.

Надо понимать, что рядом с еще не развалившимся Лениным Сталин действительно был совершенно счастлив, — и не важно, понимал он или не понимал некоторые нюансы марксизма-ленинизма. Он был счастлив — восторженно.

А еще — что очень важно для понимания структуры психики Сталина — при жизни Ленина он был счастлив еще и от самого послереволюционного времени. Ленинцам было внушено верить, что все их внутреннее несчастие души (которое проявляется в ревнивости, страстной влюбленности в жен своих друзей, скверности тех женщин, с которыми они оказывались повязанными юридическим браком, и вообще вся остальная боль), происходит, якобы, вовсе не от того, что они суть неличностные элементы иерархии, а потому, что виноваты внешние обстоятельства, якобы плохой социальный строй (сословный). Дескать, если банки и трудолюбивых крестьян ограбить, деньги забрать себе, а инвентарь и хозяйственные постройки передать так называемой бедноте — то есть не желающей ни работать, ни думать черни, которая если чего и желает, так это достижения состояния “счастье” (напиться, накуриться или попасть в психоэнергетическую зависимость на каком-нибудь “национал-социалистическом” собрании), — то боль исчезнет.

Когда в 1917 году власть в столицах Российской империи досталась ленинцам, напряжение их душ было колоссальным, — как при первой любви, когда тешатся надеждой, что вот еще чуть-чуть, и боль души пройдет. Словом, оставалось только перебить тех, кто не нравится, тех, кому завидуешь — и вот оно, ломовое счастье!

Процесс устилания страны трупами, разрушение городов и сел, учреждение чекистских пыточных подвалов уже само по себе есть удовольствие для всякого некрофила, будь он ярким или жухлым. Удовольствие, разумеется, усиливается от наслаждения процессом поглощения себя сверхвождем. И самое главное: ожидание избавления от боли — великолепное, ни с чем не сравнимое наслаждение заведомо ложной надеждой!! Ложь ценится толпой выше истины и распознается безошибочно.

И Сталин в 17-м наслаждался. Вместе с остальными верными ленинцами, забывая о своей сухой руке, сросшихся на ногах пальцах и прочих уродствах, забывая о муках ревности, о неисполненном желании заставить соратников по партии с мужскими половыми органами танцевать друг с другом, о невыясненности отношений с любимым Ильичом, на пути к которому стояли Инесса Арманд и Надежда Константиновна…

Но надежды скончались.

Гражданская война потухла, из чего следовало, что нет уже больше достаточно убедительного повода убивать, нет основания подписывать приказы о расстрелах конкурентов и ненравящихся.

Сословное общество разрушили, — но боль не прошла: то, что вызывало зависть на духовном уровне, обрести не удалось.

Хуже того — Ленин заболел, а потом и вовсе умер, тоже не оставив никаких надежд на возвращение былого счастья страстной влюбленности — ведь подобного Ленину чуда-юда на горизонте пока не вырисовывалось.

Жизнь Сталина утратила свой вкус — “отец народов” вынужден был коротать время в припадках гнева на законную жену-валабиянку, вспышках ненависти к номинальным детям, как говорится, сомнительного происхождения, — но сомнительного только для нас, а Сталин, прилюдно называвший свою мать “старой шлюхой”, вряд ли обольщался насчет своей жены — “почему-то” точной копии его матери. Приходилось тянуть лямку ненавистной жизни, занимаясь внутренними разборками со всякими там Троцкими, Рыковыми и Зиновьевыми, червонными казаками (или “червонцами”, т. е. казаками, перешедшими на сторону Ленина, но психологически несовместимыми со Сталиным, поскольку испокон веку ненавидели кавказцев) и прочими.

Что оставалось ждать не умевшему жить Сталину, кроме смерти?

Если в таких случаях невротики не кончают жизнь самоубийством, то на что надеются?

Только на одно.

На реанимацию прошлого. Во всех эмоциональных тонкостях и воссозданных обстоятельствах.

В таких случаях, со всей силой и мощью невроза, отрицающего ценность жизни, некрофилы стремятся впасть в транс “счастья”, для воспроизведения которого необходимо найти аналог предыдущего вождя (“ключ”), который подобно рубильнику под рукой подрывника в одно мгновение взорвет действительность и всякую осмысленную целесообразность.

Необходимо осознавать всю силу преступного влечения вождя к “счастью”, по сравнению с которой тяга наркомана — ничто. А наркоманы, помнится, не останавливаются ни перед чем: украсть — так украсть, убить — так убить, Родину предать — никаких проблем…

Воспроизведение “ключа” желательно точное.

“Ключ” конкретен, он поддается измерению — он всегда психологический аналог ключа предыдущего.

Чтобы провалиться в невроз, полученный Сталиным от Ленина, необходим был аналог Ленина, “вождя российского пролетариата”, то есть, это должен был быть:

— мужчина;

— примерно сорока лет (столько примерно было лет Ленину, когда с ним познакомился Сталин);

— человек, стремящийся захватить власть в стране;

— вождь, стремящийся войнами достичь мирового господства;

— называющий это преступление “революцией”;

— обещающий всем счастье;

— достигающий обожания толпы публичными выступлениями;

— неспособный к деторождению;

— использующий женщин для удовлетворения определенных (отнюдь не традиционных) потребностей;

— не стесняющийся с отдачей приказов к расстрелам и грабежам;

— автор публицистических работ, невнятность изложения которых и лозунговость выдает опыт гипнотического воздействия на аудиторию;

— достаточно аскетичный в быту.

Список можно было бы продолжить, но и без того ясно, что число людей с подобными “государственными” качествами весьма ограничено — их единицы.

Date: 2015-09-18; view: 301; Нарушение авторских прав