Как Сталин готовился к Великой Отечественной.

Великого вождя нашего народа Иосифа Виссарионовича Сталина не стало. Упразднилась сила великая, нравственная, общественная сила; сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которой он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которой он утешался в течение многих лет”.

Патриарх Алексий I во время не санкционированного государством (а следовательно, от души идущего) отпевания Сталина в 1953 г., Елоховский собор

Самая главная подлость, какая только может быть совершена руководителем страны, соседствующей с государством, в котором нарывает очередной сверхвождь, — это принятие доктрины наступательной войны. Эта подлость — отнюдь не следствие логических построений или целесообразности, это — проявление психоэнергетической зависимости от готовящегося к нападению сверхвождя.

И эту подлость Сталин, “сила великая, нравственная”, наподобие отцеубийцы и кровосмесителя Александра I, не посовестился совершить.

Внушаемость военных — не новость. Тем более что солдафонство среди верных сталинцев накануне войны было доведено до абсолюта.

В воспоминаниях уцелевших можно встретить упоминание, что в первые дни войны — до того, как Сталин наконец выступил по радио и сказал, что война началась, — происходившее многими воспринималось как некий дурной сон, как некая нереальность. Сталинцы знали, что будут наступать, ничего не могло быть иного. А тут… Хрестоматийными стали радиограммы из приграничных воинских соединений, в массе перехватываемые немецкими радистами, типа:

“Нас атакуют! Что делать?”

А из штабов им отвечали:

“Вы что с ума сошли? Почему открытым текстом?”

Гитлеровцы много потешались над интеллектом обменивавшихся подобными радиограммами. Хотя если бы сами гитлеровцы были способны задуматься над глубинным смыслом происходящих в этом мире событий, то перестали бы быть нацистами, покаялись, подорвали бы свой танк, а если кишка на такое тонка, то хотя бы ушли в лес к русским партизанам (бывали и такие случаи, да только всего лишь единицы на сотни тысяч немцев- исполнителей — задуматься и гитлеровцам тоже было нечем).

А вообще говоря, забавно: в профессиональных военных стреляют, убивают их самих, их жен, детей и их подчиненных, а они не могут сообразить, что нужно по этому поводу делать. Картина рельефна в особенности потому, что командиры еще застали Первую мировую войну, во время которой немцы любили развлекаться тем, что русских пленных, не доводя до концлагерей, замучивали до смерти со всяческими вывертами. Все, смерть постучалась — и срочно радиограмма в тыл: можно ли сопротивляться? ведь убивают? убивают?

А из штаба — а там те же комсомольцы — отвечают: обращайтесь по форме, найдите шифровальщика, поставьте перед ним задачу; потом, когда он сообразит, что от него хотят, и зашифрует послание, шифровку нам пошлете, мы по квартирам поищем нашего шифровальщика, потом он сядет расшифровывать, и т. д. Словом, “служи по уставу — завоюешь честь и славу”.

Кто в большей степени имбецил — штабисты или кадровые командиры — решить трудно.

Весь этот с точки зрения неугодника маразм с нереальностью войны продолжался больше недели, — до тех пор, пока по радио не выступил товарищ Сталин (его упрашивали и даже требовали, чтобы он выступил, но он прятался) и не сделал внушение, что война началась.

По поводу наступательной доктрины офицерский корпус Красной Армии, надо отдать ему должное, остался холуйски преданным неполностью, были и несогласные. “Внешники” согласились; у редких “внутренников” появился повод для недовольства и еще большей разнузданности в воровстве; третьи, и вовсе раритетные, подобно тому, как поступил бы в этой ситуации Кутузов и его герои-зятья, возмутились.

Но в Красной Армии никаких Кутузовых, да и вообще неугодников по замыслу Гитлера быть было не должно. Да и “внешники” должны быть помоложе и созвучны влюбленной душе Сталина. И Сталин начинает в Красной Армии знаменитые чистки, особо кровавые в 1937 году. И в сталинизации “внешников” преуспел.

А вот неугодники в армии все равно сохранились. Накануне 22 июня, за несколько часов до нападения немцев на некоторых (как будет показано в V части, — строго закономерных) участках фронта командиры не очень высокого ранга вверенные им подразделения выводили из казарм, вооружали и выводили на позиции к обороне. Надо отдать должное мужеству этих немногочисленных командиров: если бы начало вторжения было перенесено Гитлером на пару дней позже, их непременно бы расстреляли — якобы за паникерство.

Вообще говоря, все командиры частей о готовящемся нападении знали. Можно вспомнить того же мужественного подполковника из разведуправления В. Новобранца, который в декабре 1940-го вопреки приказам начальства разослал всем командирам вплоть до командиров корпусов сводку № 8 о готовящемся нападении. В. Новобранца сняли (поучительно, что этот неугодник — как выясняется, не единственный подобный — не был казнен, но выжил) и сводку дезавуировали. Но все получившие сводку лишний раз оказались наедине со своей совестью.

Можно себе представить, с какой откровенной наглостью и насколько неприкрыто гитлеровцы готовились к нападению у самых границ, если, невзирая на опасность расстрела, опираясь исключительно на то, что можно было видеть через бинокль, и на слова перебежчиков (были, были среди немцев и такие! низкий вам, братья, за это поклон!), эти неподчинившиеся командиры отдавали столь опасный для жизни в иерархии неугоднический приказ. (Чемпион мира по шахматам Михаил Ботвинник в своих мемуарах пишет, что его приятель только на основании сообщений немецких радиостанций вычислил, что война начнется именно 22 июня — и накануне сообщил об этом ему, Михаилу Ботвиннику.)

Но на большей части границы еще накануне вторжения верные сталинцы у солдат изымали патроны, приказывали разбирать танки и орудия, якобы для профилактики.

Исторический факт: даже в героической Брестской крепости (в которой на несколько тысяч человек гарнизона и приданных частей нашлась горстка людей, которые не оказались в близлежащем концлагере) ко времени нападения гитлеровцев по приказу, исходящему сверху, были разобраны все орудия! А специалисты, могущие их восстановить, были отправлены — ведь мирное же время! — в увольнительные в город. С верой в грядущую наступательную войну на чужой территории.

***

Список проведенных субвождем Сталиным перед войной поистине с немецкой педантичностью мероприятий огромен.

Гитлеровские офицеры с удовольствием отмечали, что не в пример той же Сербии все приграничные мосты, и не только приграничные, достались им в целости и сохранности!

Удивительное дело! Мосты, в особенности приграничные, — даже, казалось бы, вполне мирного назначения, всегда и во всех странах находятся на учете у военных и непременно подготавливаются к уничтожению. Даже гитлеровцы, в период самых блистательных своих захватнических акций в Европе, еще не завершив возведение очередного моста, уже начинали готовить его к взрыву!

А тут ни один из сотен приграничных мостов взорван не был!

Однако секрет этой странности прост.

Товарищ Сталин лично распорядился, чтобы все мосты были разминированы! (Без его хотя бы устного распоряжения не делалось ничего. — См. в кн.: Невежин В. А. Синдром наступательной войны, М.: АИРО–XX, 1997.)

Странное разминирование мостов в разгар полыхающей в Европе Второй мировой войны пытались, разумеется, объяснить — но всегда в рамках суверенитизма. В сущности, до сих пор придумано лишь два таких объяснения:

— Сталин — дурачок, разминирование мостов — одна из великого множества его ошибок;

— Сталин готовился захватить весь мир, и для того, чтобы наступлению на Европу ничто не мешало, приказал мосты разминировать.

Сторонников первого — оправдывающего,якобы, Сталина — объяснения о случайности множества странных, но весьма закономерных поступков Сталина не переубедить — это подсознательное оправдывание не Сталина, а себя, это свои закономерно гнусные поступки называют ошибочными, тем сохраняя за своим вождем право на самолюбование.

Что же касается второго объяснения, о подготовке “советизации” Европы, а затем и мира, то с его помощью, действительно, пытаются объяснить многое, — в том числе и приказ разрушить укрепления на старой границе (дескать, редко стоящие ДОТы мешали советским колоннам наступающих, а противотанковые рвы, соответственно, советским танкам. Глупое, конечно, объяснение — по уровню интеллекта напоминает майорское. Если с некоторых пор по-немецки педантичный Сталин так уж хотел захватить мир, то на сэкономленные от незасыпания противотанковых рвов (они никому не мешали) средства можно было вооружить еще одну дивизию. В которой пригодилась бы взорванная на ликвидированных партизанских базах взрывчатка.

Однако, нельзя не согласиться с главным “майорским” наблюдением — расположение Красной Армии перед 22 июня 1941 года, действительно, никоим образом не соответствовало интересам обороны.

Армия была так расположена согласно приказам Сталина — чего же он хотел?

Если не обороняться — то чего? Наступать?

Сталин, если чего подсознательно и хотел, то только не наступать, — хотя, действительно, оставлял в армии только тех, кто мог мыслить исключительно категориями наступательной войны. Субвождь хотел не наступать.

Да, действительно, Сталин отдал очень много “ошибочных” приказов:

— приказал разминировать мосты;

— приказал переслать большое число здоровых обритых мужчин в военной форме ближе к границе (но без тяжелого оружия — оно, поперек всем законам ведения войн и даже правилам передислокаций в мирное время, перевозилось отдельно; обритость же облегчала задержание здоровых мужчин гитлеровцами и многочисленными, откуда ни возьмись появившимися, полицаями);

— приказал разрушить высокоэффективные оборонительные сооружения на старой границе;

— приказал разоружить минные поля;

— приказал выложить имевшиеся боеприпасы впереди скученных у границы безоружных здоровых мужчин;

— приказал разбавить русские части украинцами и лицами, выражаясь языком начштаба вермахта, “монгольской национальности”;

— приказал лишить войска навыков оборонительных сражений;

— внушил доктрину наступательной войны омоложенному офицерскому корпусу.

Сталин вести наступательную войну мог, но только в смысле каннского погрома — подставляя подчиненных под окружение и уничтожение. Сталин весь 41-й и 42-й не уставал повторять это упражнение, посылая людей в бессмысленные атаки — то есть действовал в точности как сын мясника Варрон.

Конечно, Сталин рационализировал свои “странные” непроизвольные действия по разрушению обороны страны тем, что готовился к мировой революции, к освобождению Европы от Гитлера. В таком случае концы манипуляций с обороной худо-бедно сходились, — и тем устранялась критика тех немногих оставшихся в его аппарате способных на критическое мышление. (Вообще говоря, сталинское бряцание оружием под лозунгом “Мировая революция!” Гитлеру было на руку и даже необходимо: европейские “внутренники” вместе с “болотом” пугались, становились гипнабельнее — и тем непроизвольно попадали в волю сверхвождя.)

И становилась более убедительной его, коротышки, роль — великого человека, колосса.

А вообще жизнь Кавказца была ничтожна и трагична. Он любил — и страстно. Но был обречен на платонические взаимоотношения, потому что и он, и Гитлер — оба физиологически были Джульеттами.

А две Джульетты, как ни крутись…

К тому же особую трагичность любви двоих диктаторов придавало то, что между ними стоял не какой-нибудь зацивилизованный до полного демократизма народ, но русские. Которые своим неугодничеством обрекали Сталина на повторение несчастной невротической судьбы его чувств к Ленину, — вслед за биологической деградацией кумира-параноика неизбежно наваливалась ничем не ограничиваемая к “возлюбленному” ненависть.

Вплоть до Парада Победы на Красной площади.