Если рассуждать в высоких категориях, то получается, что соучастие в сталинском институте связных было, по сути, предательством Родины, соучастием в геноциде русского народа

Потому и можно предположить, что высланные из отряда под видом связных на верную, а главное, бессмысленную гибель достаточно сформировавшиеся неугодники не гибли, а комиссаров посылали ко всем чертям и продолжали ошарашивающе эффективную войну против гитлеровцев в одиночку — свободные от “ценных указаний” кретинов с партбилетами. Спасая Родину и не соучаствуя в предательстве.

Об этих бойцах-одиночках мы из прокоммунистических отчетов и донесений, разумеется, не узнаем прежде всего потому, что отчеты заказывались вовсе не для того, чтобы отражать объективную реальность, а для того, чтобы воспевать иерархическое начало в лице его носителей.

Но, к счастью, история хоть и удушаема, но не нема — в качестве источников мы можем использовать сохранившиеся донесения немцев.

У одиночного партизана, на стороне которого кроме преимуществ психики была еще и внезапность нападения (можно беспрепятственно бросить несколько гранат или произвести несколько прицельных выстрелов, прежде чем будет организовано сопротивление), оставалось также время при благоприятном рельефе местности, чтобы скрыться, — для подготовки к следующему “мероприятию”. Результат — двое или трое убитых на один ствол. Убить столько оккупантов на фронте могла только рота, неся, правда, при этом потери (при извращенно-массовых сталинских атаках — десяти-, если не стократные) — да и то за сутки боевых действий.

Читаем немецкий приказ по 6-й немецкой армии генерал-фельдмаршала фон Рейхенау (надо отдавать себе отчет, что из идеологических соображений генерал-фельдмаршалу было выгодно, и даже необходимо, для поддержания боевого духа подчиненных одиночного партизана выдавать за группу):

В ночь с 5 на 6 ноября (1941 г. — А. М.) полковник Зин и два инженера его штаба убиты партизанами. Другая партизанская группа убила пять человек… Обязываю каждого солдата во всех случаях: во время работы, при отдыхе, обеде и т. д. всегда иметь с собой винтовку… Одиночным офицерам ездить только по главным и охраняемым дорогам…

(ЦАМО. Ф. 208. Оп. 2526. Д. 78. Л. 18)

Подобного рода штабных отчетов архивы сохранили сотни, тысячи; об атмосфере кошмара, который создали именно одиночные партизаны, свидетельствуют многие трофейные письма, в которых солдаты вермахта, отведенные на “отдых”, тоскуют о фронте как о месте, для них более безопасном и спокойном.

Вот строки из письма убитого немецкого офицера, погибшего в карательной операции против ленинградских партизан:

Лучше быть на передовой, чем здесь, там бы я знал, что противник находится на таком-то расстоянии. Здесь враг находится всюду, он вокруг нас, из-за каждого прикрытия выслеживает. Несколько (!) (курсив мой. — А. М.)выстрелов, и обыкновенно эти выстрелы попадают …

(Цит. по кн.:

На Северо-Западном фронте, 1941–1943 гг.

М., 1969. С. 284)

Гитлеровскую стаю психологически истощало, тем надламывая психику сверхвождя, одно только существование именно одиночных партизан, а вовсе не фигурирующие в бумагах коммунистических отчетов муштрованного ума отряды, поглощенные в партизанских краях и зонах строевой подготовкой.

Так что не случайно, что особо гипнабельные коммунистические иерархи, в соответствии с желанием Гитлера, пытались неугодников или уничтожить, или выманить на советскую территорию, или заставить заниматься строевой подготовкой в партизанских краях. Пытались. Да только всегда ли получалось?

Итак, если изъясняться достойным темы высоким слогом, то человек, в 41-м отправляемый в связные, внешними обстоятельствами ставился в положение, в котором он был вынужден принять важнейшее для своей души духовное решение: или стать “внешником” и погибнуть без всякого смысла и пользы для Родины и вечности, и даже, хуже того — выжив, нанести Родине вред, укрупнив собой стаю и сделав ее еще более подвластной воле сверхвождя; или же, напротив, избрав Истину, выйти из стаи окончательно и действовать во вред противнику самостоятельно (вместе с себе подобными), — тем обретая жизнь вечную.

В самом деле, ради кого было умирать — и биологически, и духовно? Ради, в конечном счете, Гитлера? Пусть даже с предсмертным воплем: “За Сталина!”?

***

Конечно, если рассуждать традиционно, задыхаясь в прокрустовом ложе суверенитизма в торгашеском его варианте, то была одна категория населения Советского Союза, впрямую заинтересованная в существовании института связных. Это были высшие местные иерархи власти: секретари обкомов, крайкомов, райкомов партии, драпанувшие в глубокий советский тыл из оккупированных областей, их заместители, инструкторы, а также чиновники в армейских погонах из политуправлений фронтов. Несмотря на то, что все вышеперечисленные могли повлиять на борьбу с захватчиками только отрицательно уже одним только своим существованием (во всяком случае, в первый период войны), они, тем не менее, приобретали оправдание своего отсиживания в тылу, — дескать, организуют отпор врагу на оккупированных территориях, систематизируя отчеты связных (подправляя документы под букву и дух марксизма-ленинизма в сталинской интерпретации; не подправишь — могут и расстрелять) и давая ценные указания тем, кто, в отличие от них, не драпал, а защищал своих жен, детей, — друзей, наконец.

И эта драпанувшая и отсиживающаяся в тылу верхушка управленческой иерархии отнюдь не разделяла с остальным населением Советского Союза полуголодное существование, — нет, она жрала.

Во время военного голода, когда население питалось непонятно чем, хлеб пекли из смесей странного состава, даже с добавлением древесных опилок, а картофельные очистки воспринимались как деликатес, что-то вроде подарка с неба, мать автора и его бабушка жили на втором этаже дома, в котором на первом этаже была пекарня. Да не простая, а “спец” — в ней пекли сладкие сдобные булочки из белоснежной муки — для коммунистической верхушки города Коврова. Терпеть голодным людям поднимавшийся снизу аромат было выше всяческих сил; и тогда еще молодая бабушка (сорока лет не было) не выдерживала, врывалась в коммунистическую пекарню, и, несмотря на тычки и побои, хватала в каждую руку по булочке и неслась из этого вертепа прочь.

“Ум, честь и совесть эпохи” жрала, естественно, не только в Коврове, а повсеместно, и — подобно проститутке Масловой, считавшей свое занятие высокодостойным только потому, что этим занималась она, — считала, видимо, этот осуществляемый ею процесс пищеварения для страны весьма полезным — ведь нужны же партийцам были силы, чтобы внушать населению, что они есть “ум, честь и совесть” эпохи Гитлера…

Конечно, иерархам для борьбы друг с другом силы были нужны — ведь в тылах развелось множество партийных органов, каждый из которых отдавал свои приказы партизанским отрядам — естественно, противоположные и взаимонесовместимые.

Несмотря на важность и серьезность партизанского движения в Отечественной войне, до сих пор не решен в центре основной организационный вопрос — кто должен заниматься организацией и руководством партизанским движением… Существует ряд органов, пытающихся руководить партизанским движением… В результате на местах иногда дело доходит до больших недоразумений, даются отрядам и местным районным партийным и советским органам противоречивые указания.

Начальник политуправления Северо-Западного фронта бригадный комиссар Ковалевский, доклад в ГлавПУ РККА 17 октября 1941 года

(ЦАМО. Ф. 221. Оп. 362. Д. 16. Л. 436;

Оп. 1366. Д. 6. Л. 255–256; цит. по кн.: Пережогин В. А. Указ. соч. С. 63)

Полезно поразмышлять, что кроется под эвфемизмом “большие недоразумения”. Вообще говоря, неподчинение приказу влекло за собой, по законам того времени, только одно — расстрел (в новом сталинском Дисциплинарном уставе 1940 года было нововведение: в статье 6 специально оговаривалось — подчиненный должен выполнять любое приказание, если нет — расстрел на месте; согласно же статье 7 командир, который не принял всех мер к выполнению своего приказа, должен был предстать перед судом военного трибунала). Всякое “недоразумение”, видимо, заключалось прежде всего в том, что было непонятно, кого же расстреливать — из партизан, разумеется, — ведь, следуя только одному из противоположных прикаазов, они тем самым отказывались выполнять другой. В сущности, при любом варианте действий расстрелу подлежал весь партизанский отряд! Чего, как очевидно всякому знакомому с психологической наукой пусть даже поверхностно, подсознательно и добивалась верхушка коммунистической иерархии — психологически, как видно из ее поведения в годы войны, несмотря на взаимную ненависть, единая.

Date: 2015-09-18; view: 428; Нарушение авторских прав