Вопрос и ответ

⇐ ПредыдущаяСтр 17 из 19Следующая ⇒

Всякий вопрос есть вторжение. Используемый как средство власти, онпроникает словно нож в тело спрашиваемого. Известно, что там можно найти; нохочется непосредственно прикоснуться к найденному. С уверенностью хирургакто-то добирается до твоих внутренних органов. Он поддерживает в своейжертве жизнь, чтобы побольше о ней узнать. Это хирург особого рода, онработает, сознательно вызывая местную боль. Он раздражает определенные частижертвы, чтобы достоверно узнать о других. Вопросы рассчитаны на ответы: если ответа не следует, они подобныстрелам, пущенным в воздух. Самый невинный вопрос изолированный, не влекущийза собой других. Спрашиваешь незнакомого про какой-нибудь дом. Тот тебе егопоказывает. Ты удовлетворяешься этим ответом и идешь дальше своей дорогой.На какой-то миг ты задержал незнакомца. Ты заставил его что-то вспомнить.Чем ясней и убедительней его ответ, тем быстрее он освобождает человека. Ондал, что от него ожидали, и больше тебе с ним видеться незачем. Но задавший вопрос может этим не удовлетвориться и начнет спрашиватьдальше. Если вопросов становится слишком много, они скоро вызываютнеудовольствие спрашиваемого. У него не просто отнимают время, с каждымответом он еще немного раскрывает себя. Это может быть какой-нибудь пустяк,лежащий на поверхности, но незнакомец вытянул его из тебя насильно. И онсвязан с чем-то другим, более сокровенным и гораздо более для тебя важным.Неудовольствие, которое ты ощущаешь, скоро перерастает в недоверие. Ибо с каждым вопросом у спрашивающего возрастает ощущение власти; этопоощряет его расспрашивать все дальше и дальше. Отвечающий подчиняется тембольше, чем чаще он поддается вопросам. Свобода личности здесь взначительной мере связана с возможностью защищаться от вопросов. Самаясильная тирания та, что даст право задавать самые сильные вопросы. Умен такой ответ, который кладет конец вопросам. Тот, кто может себеэто позволить, задаст встречный вопрос; среди равных это испытанное средствозащиты. Кому положение не позволяет задавать встречных вопросов, тот долженлибо дать исчерпывающий ответ, выложив таким образом все, чего от него хочетдругой, либо как-то хитро уклониться от дальнейшего проникновения. Он можетпольстить, признать физическое превосходство спрашивающего, так что у тогоне будет нужды самому его демонстрировать. Он может перевести разговор надругое, о чем спрашивать интереснее или выгоднее. Если он знает толк впритворстве, он может выдать себя не за того. Тогда вопрос, так сказать,переадресуется другому, он же сам объявляет себя некомпетентным, чтобыотвечать. Если конечная цель вопросов расчленение, то первый вопрос подобенприкосновению. Прикасаются затем ко многим и разным местам. Там, гдеоказывается меньше сопротивления, происходит внедрение. Извлеченноеоткладывают в сторону, чтобы пустить в дело потом; им не пользуются тотчасже. Надо сначала добраться до чего-то, определенного заранее. За вопросомвсегда кроется хорошо осознанная цель. Неопределенные вопросы, вопросыребенка или дурака, не имеют силы, от них легко отделаться. Опаснее всего, когда требуются ответы краткие, сжатые. Тогда трудно, ато и вовсе невозможно убедительно притвориться или ч нескольких словахвыдать себя за другого. Самый грубый способ защиты прикинуться глухим илиничего не понимающим. Но это помогает только, если разговор ведется наравных. Вопрос сильного к слабому может быть поставлен письменно илипереведен. Тогда ответ на него становится еще обязательней. Его можноподтвердить документально, и противник может на пего сослаться. Человек, беззащитный внешне, может прикрыться доспехами внутренними:такими внутренними доспехами против вопроса является тайна. Она подобнавторому, более защищенному телу, (крытому внутри первого; попыткаприблизиться к ней чревата неприятными сюрпризами. Тайна выделена средиостального как нечто более плотное и укрыта мраком, осветить который данолишь немногим. Всегда больше волнует исходящая от тайны угроза, чемсобственно ее содержание. Самое важное, можно сказать, самое плотное в тайнеэто недоступность вопросу. От молчания вопрос отскакивает, как меч от щита. Полное молчаниекрайняя форма защиты, причем в ней столько же преимуществ, сколько инедостатков. Упорно молчащий человек ничего не выдаст, зато он производитвпечатление более опасного, чем есть па самом деле. Начинают думать, что онзнает не только к), о чем в действительности умалчивает. Раз он молчит, емуесть о чем умалчивать; тем важней не отпускать его. Упор-нос молчание ведетк мучительному допросу, к пытке. Однако ответ всегда, в том числе и в обычных обстоятельствах, связываетчеловека. От пего уже не так просто отказаться. Oil закрепляет человека наопределенной позиции и вынуждает на ней оставаться, тогда как спрашивающийможет целиться (повсюду; он, так сказать, ходит вокруг другого и выискивает,откуда его удобнее поразить. Он может зайти с одной стороны, с другой,заслать врасплох, привести в замешательство. Перемена позиции дает емусвоего рода свободу, которой другой лишен. Он атакует человека вопросом, иесли удается его задеть, то есть вынудить, к ответу, гот уже связан и емуникуда не уйти. "Кто ты?" "Я такой-то". Теперь человек уже не может бытьникем другим, иначе его ложь поставит его в затруднительное положение. Онуже лишился возможности ускользнуть, выдан себя за другого. Этот процесс,если он продолжается некоторое время, можно рассматривать как своего рода связывание. Первый вопрос выясняет личность, второй касается места. Поскольку обапредполагают языковое выражение, интересно посмотреть, мыслима ли архаичнаяситуация, которая предшествовала бы словесному вопросу и емусоответствовала. Интерес к месту и к личности здесь бы еще не разделялся --одно без другого не имело бы смысла. Такая архаическая ситуация нашлась: это пробное прикосновение к добыче. Кто ты? Можно ли тебя есть?Животное, непрерывно занятое поиском пищи, ощупывает и обнюхивает все, чтонаходит. Оно сует свой нос во все: можно ли тебя есть? Каково ты на вкус?Ответом является запах, сопротивление, безжизненная неподвижность. Чужоетело обрело здесь для себя место, а обнюхивание и ощупывание означаетзнакомство с ним, в переводе на наши человеческие понятия: ему даютназвание. По-видимому, на ранней стадии воспитания детей все больше нарастают,перекрещиваясь, два процесса; их роль неодинакова, тем не менее они тесносвязаны. Если родители постоянно отдают приказы, категоричные и настойчивые,то и дети бесконечно спрашивают. Эти ранние детские вопросы подобны крику опище, только в другой, более высокой форме. Они безобидны, ибо отнюдь недают ребенку полного знания о родителях, чье превосходство остаетсянепоколебимым. С каких же вопросов начинает ребенок? Среди самых ранних вопросы оместе: "Где то-то и то-то?" Другие ранние вопросы: "Что это?" и "Кто это?"Можно видеть, какую роль уже играют место и идентификация. Это действительнопервое, что интересует ребенка. Лишь потом, в конце третьего года,начинаются вопросы "Почему?", а еще гораздо позднее: "Когда?", "Как долго?"вопросы о времени. Так продолжается до тех пор, пока у ребенка несформируется точное представление о времени. Начинаясь неуверенным прикосновением, вопрос, как уже было сказано,старается внедриться дальше. В нем есть нечто разделяющее, он действуетподобно ножу. Это чувствуется по сопротивлению, с каким младшие детивстречают двойные вопросы. "Что ты хочешь больше, яблоко или грушу?" Ребенокбудет молчать или скажет "грушу", потому что это было последнее слово. Нодействительное решение, разделение между яблоком и грушей, дается емутрудно; в сущности, он хотел бы того и другого. Подлинной остроты разделение достигает там, где возможны лишь двапростейших ответа, да или нет. Поскольку они часто противостоят друг другу,поскольку ничего промежуточного между ними не оставлено, решение того илидругого рода оказывается особенно обязывающим и важным. Пока не задашь человеку вопрос, зачастую не знаешь, что у него на уме.Вопрос вынуждает человека сделать выбор "за" или "против". Будучи вежливым иненавязчивым, он предоставляет человеку решать. В "Диалогах" Платона своего рода царем вопроса предстает Сократ. Он спрезрением относится ко всем обычным видам власти и тщательно избегаетвсего, что о ней бы напоминало. Его превосходство в мудрости, которой можетнабраться у него всякий желающий. Однако чаще всего он проявляет ее не всвязных речах он задает свои вопросы. Диалоги строятся так, что больше всеговопросов ставит он, причем эти вопросы самые важные. Так он овладеваетсвоими слушателями, вынуждает их ко всевозможным разделениям. Господства надними он достигает исключительно с помощью вопросов. Важное значение имеют формы культуры, ограничивающие выспрашивание. Обопределенных вещах нельзя спрашивать незнакомого. Если это все же делают, тоэто воспринимается как насилие, вторжение; спрашиваемый вправе чувствоватьсебя уязвленным. Сдержанность же должна свидетельствовать об уважении кнему. С незнакомым ведут себя так, будто он сильнейший; эта форма лестипобуждает и его вести себя так же. Лишь находясь на некоторой дистанции поотношению друг к другу, не угрожая друг другу вопросами, как будто все онисильны и сильны одинаково, люди чувствуют себя уверенно и настроенымиролюбиво. Чудовищный вопрос вопрос о будущем. Это, можно сказать, предел всехвопросов; в нем же больше всего и напряжения. Боги, к которым он обращен, необязаны отвечать. Такой вопрос к сильнейшему отчаянный вопрос. Боги ничем несвязаны, в них никак нельзя внедряться дальше. Их выражения двусмысленны,разделению они не поддаются. Все вопросы к ним остаются первыми вопросами,на которые дастся только один ответ. Часто ответ состоит просто из знаков.Жрецы разных народов свели их в большие системы. До нас дошли тысячи такихвавилонских знаков. Бросается в глаза, что каждый из этих знаков обособленот других. Они не вытекают один из другого, между ними нет никакойвнутренней связи. Это просто списки знаков, не более, и даже тот, кто знаетих все, может каждый раз лишь по каждому из них отдельно делать заключения очем-то отдельном в будущем. В противоположность этому допрос призван восстановить прошлое, причемво всей совокупности происходившего. Он направлен прочив слабейшего. Нопрежде чем рассмотреть, что такое допрос, имеет смысл сказать несколько словоб учреждении, существующем сейчас в большинстве стран, о всеобщем полицейском учете людей. Вырабатывается определенная группа вопросов,повсюду однотипных и в основном направленных на обеспечение порядка.Желательно знать, насколько кто-либо может быть опасен, и, если кто-тоокажется опасным, желательно иметь возможность тотчас его схватить. Первыйвопрос, который официально задается человеку, как его зовут, второй где онживет, адрес. Как мы уже знаем, это два древнейших вопроса, вопрос обидентификации и о месте. Следующий вопрос, о профессии, призван выяснить родего деятельности; наряду с возрастом это позволяет судить о влиянии ипрестиже человека: как к нему относиться? Семейное положение говорит о болееузком круге его связей; поэтому важно: есть ли муж, жена или дети.Происхождение или национальность могут дать представление о его образемыслей; сейчас, в эпоху фанатичного национализма, это более важныйпоказатель, чем религиозная принадлежность, теряющая свое значение. В общеми целом вдобавок к фотографии и подписи установлено уже довольно много. Ответы на такие вопросы принимаются. Поначалу их не подвергаютсомнению. Лишь в ходе допроса, который преследует определенную цель, вопросначинает звучать подозрительно. Тут складывается система вопросов, служащаядля контроля ответов; теперь каждый ответ сам по себе может оказатьсяневерным. Допрашиваемый находится в состоянии вражды с допрашивающим. Будучигораздо более слабым, он может ускользнуть, если сумеет уверить, что неявляется врагом. Допрос в ходе судебного следствия еще более усиливает позициюспрашивающего как всезнающего. Дороги, по которым шел человек, дома, где онбывал, события, которые он пережил, как ему казалось тогда, свободно, встороне от чьих-либо глаз, все вдруг оказывается можно проследить. По всемдорогам приходится пройти вновь, во все дома опять заглянуть, пока от былойневозвратимой свободы не останется самая малость. Судья должен как можнобольше знать, прежде чем будет вправе вынести приговор. Всеведение значитдля его власти особенно много. Чтобы его добиться, он имеет право задаватьлюбые вопросы: "Где ты был? Когда ты там был? Что ты там делал?" Если ответы должныдоказать алиби, место противопоставляется месту, личность личности. "Я был вэто время в другом месте. Я не тот, кто это сделал". "Однажды, рассказывается в одной вендской легенде, в полдень близ Дехсына траве лежала юная девушка и спала. Рядом с ней сидел се жених. Он думал,как бы ему избавиться от своей невесты. Тут подошла полуденная дева и сталазадавать ему вопросы. Сколько бы он ни отвечал, она спрашивала его вседальше и дальше. Когда колокол пробил час, сердце его остановилось.Полуденная дева заспрашивала его до смерти" *.

Тайна

Тайна самая сердцевина власти. Акт выслеживания по своей природетайный. Затаившись, существо становится неотличимо от окружения и не выдастсебя ни малейшим шевелением. Оно как бы целиком исчезает, облекается тайной,словно чужой кожей, и надолго замирает в своем укрытии. В этом состоянии егоотличает своеобразная смесь нетерпения и терпения. Чем дольше удается еговыдержать, тем больше надежды на внезапную удачу. Но чтобы в конце концовчто-то удалось, терпение существа должно быть бесконечным. Если оно выдастсебя хоть па мгновение раньше, все пойдет прахом, и, отягощенноеразочарованием, оно должно будет начать все сначала. Потом уже хватать можно открыто, потому что здесь должен действовать ковсему еще и страх, по когда начнется пожирание, вес- вновь окутываетсятайной. Рот темен, желудок и кишки невидимы. Никто не знает и никто незадумывается, что там беспрестанно происходит у него внутри. Этот самыйизначальный процесс пожирания в основном покрыт тайной. Он начинается стайны, с сознательного и активного выслеживания, и в тайной тьме телазавершается неосознанно и пассивно. Лишь миг хватания ярко вспыхивает впромежутке, подобно молнии, ненадолго сам себя освещая. Сокровеннейшая тайна то, что происходит внутри тела. Знахарь, силукоторому даст знание телесных процессов, должен вытерпеть необычные операциина собственном теле, прежде чем будет допущен к своим занятиям. У племени аранда в Австралии человек, желающий быть посвященным взнахари, отправляется к пещере, где обитают духи. Там ему вначале протыкаютязык. Он остается совсем один, несмотря на то что очень боится духов.Способность выдержать одиночество, да еще именно в таком месте, где этоособенно опасно, по-видимому является непременным условием для этойпрофессии. Считается, что потом будущего знахаря убивают копьем, котороепронзает ему голову от уха до уха, и духи уносят его в свою пещеру, гдеживут как бы в своего рода потустороннем мире. Для нашего мира он простопотерял сознание, в потустороннем же мире у него тем временем изымают всевнутренние органы и заменяют новыми. Надо думать, что эти органы лучшеобычных, может быть, неуязвимее или, во всяком случае, меньше подверженыколдовским угрозам. Он приобретает таким образом силу для своей профессии,но если вникнуть, его новая власть начинается с его внутренностей. Он былмертв, прежде чем вступил в свои права, но эта смерть служит болеесовершенному наполнению его тела. Его тайна известна только ему и духам: онав его теле. Примечательная черта наличие у колдуна множества мелких кристаллов. Онносит их вокруг своего туловища, они непременная принадлежность егопрофессии: усердные манипуляции с этими камешками совершаются при всякомдействии с больным. Иногда колдун сам раздает такие камешки, затем вновьизвлекает их из пораженных частей тела больного. Чужеродные, твердые частицыв теле оказываются причиной его страданий. Это как бы своеобразная валютаболезни, курс которой известен лишь колдуну. Если не считать этих весьма интимных действий с больным, колдовствообычно совершается на расстоянии. Втайне изготовляются всевозможные видыострых волшебных палочек, затем их издалека направляют на жертву, которая,не подозревая об этом, оказывается поражена ужасным действием колдовства.Здесь в ход идет тайна выслеживания. Выпушенные с дурными намерениямималенькие стрелы иногда можно увидеть на небе в виде комет. Сам актсовершается быстро, но его действия приходится иногда ждать некоторое время. Индивидуальные колдовские действия с целью причинить зло доступныкаждому аранда. Но защита от злых действий в руках одного лишь знахаря.Посвящение и практика дают им особые возможности защиты. Некоторые оченьстарые знахари могут навлекать напасть на целые группы людей. Так чтосуществует как бы три степени власти. Тот, кто способен одновременнонапустить болезнь на многих, - самый могущественный. Немалый страх внушает колдовская сила чужаков, обитателей отдаленныхмест. Вероятно, их боятся потому, что не так хорошо знают противоядие противих колдовства, как против собственного. Кроме того, здесь нет такойвозможности привлечь к ответу за причиненное зло, как внутри собственнойгруппы. Поскольку речь идет о защите от зла, об излечении болезней, властьзнахаря можно считать доброй. Но от него же может исходить и всяческое зло.Ничто плохое не происходит само по себе, все навлекает злонамеренный человеклибо дух. То, что нам обычно представляется причиной, для них вина. Всякаясмерть убийство, и это убийство требует отмщения. Поразительно, насколько все это близко к миру параноика. В другом месте[...] об этом будет сказано подробнее. Будет детально описано даже вторжениево внутренние органы; после их полного разрушения, после долгих страданийони вновь обретают неуязвимость. Двойственный характер присущ тайне и дальше, во всех высших формахпроявления власти. От примитивного знахаря до параноика не более шага. И небольше шага от них обоих до властителя, во всем множестве его хорошоизвестных исторических обличий. У тайны здесь весьма активная сфера действия. Властитель, прибегающий кней, хорошо это знает и прекрасно умеет оцепить, что ему надо в каждомконкретном случае. Он знает, за кем надо следить, если хочешь чего-тодобиться, и он знает, кого и:! своих помощников использовать для слежки. Унего много тайн, поскольку он много хочет, и он приводит их в систему, гдеодна тайна скрывает другую. Одну он доверяет тому, другую атому и заботитсяо том, чтобы они не могли друг с другом связаться. Каждый, кто что-то знает, находится под надзором другого, которомунеизвестно, какой собственно тайной владеет тот, за кем он следит. Он долженбрать на заметку каждое слово и каждое движенье порученного его надзору; этисведения, накапливаясь, дают повелителю представление об образе мыслейнаблюдаемого. Но и сам соглядатай находится под наблюдением других, идонесения одного корректируют донесения другого. Таким образом, властительможет всегда судить о надежности сосуда, которому он доверил свои тайны, отом, насколько стоит ему доверять, и способен заметить, когда этот сосудокажется настолько полон, что может уже перелиться через край. Ключ ко всейсложной системе тайн в руках у него одного. Он чувствует, что опаснодоверить его целиком кому-то другому. Власть означает неодинаковую степень просматриваемости. Властительпросматривает все, но он не позволяет просматривать себя. Никто не вправезнать ни его настроений, ни его намерений. Классическим примером такой загадочности был Филиппа Мариа, последний Висконти*. Его герцогство Милан было великой державой в Италии XV века. Небыло равных ему в умении скрывать свою сущность. Никогда не говорил оноткрыто, чего хочет, но все затуманивал с помощью своеобразной манерывыражаться. Если кто-то становился ему не по душе, он продолжал его хвалить;наделяя кого-то почестями и подарками, он обвинял его в горячности илиглупости и давал человеку понять, что он не достоин своего счастья. Пожелавкого-то иметь в своем окружении, он на время приближал человека к себе,обнадеживал, а затем оставлял ни с чем. Но когда человек уже считал, что егозабыли, он призывал его к себе обратно. Удостоив милости людей, и чем-топеред ним отличившихся, он с удивительным притворством спрашивал потом обэтом других, как будто ничего не знал об оказанном благодеянии. Как правило,он давал не то, что его просили, и всегда не так, как этого хотели. Задумаввручить кому-то подарок либо оказать почести, он за много дней до этоголюбил расспрашивать человека о посторонних вещах, чтобы тот не могдогадаться о его намерениях. Более того, чтобы никому не выдать, что у неюна уме, он нередко сожалел о дарованной им же самим милости или о смертномприговоре, привести в исполнение который сам же приказал. В этом последнем случае он действовал так, будто пытался держать что-тов тайне даже от самого себя. Терялось ощущение тайны осознанной и активной,ее вытесняла пассивная форма тайны, той, что скрывается в темнотесобственного тела, что хранят там, где к ней уже нет доступа, тайны, окоторой не помнишь сам. "Право царей хранить свои тайны от отца, матери, братьев, жен идрузей", говорится в арабской "Книге династии", где рассказано о многихдревних традициях двора Сасанидов*. Персидский царь Хосров II Победоносный * придумал совершенно особыйспособ, чтобы удостовериться, умеет ли человек, которого он хочетиспользовать, хранить тайну. Зная, что двое из его приближенных связаныузами тесной дружбы, во всем и против всех заодно, он уединялся с одним изних и доверял ему тайну, касавшуюся его друга. Он сообщал ему, что решилэтого друга казнить и под угрозой наказания запрещал выдавать тому этутайну. Затем он наблюдал, как тот, к кому относилась угроза, появлялся водворце, наблюдал за его поведением, походкой, за цветом лица, когда онпредставал перед царем. Если видно было, что его поведение ни в чем неизменилось, он убеждался, что друг не выдал ему тайну. Тогда он этогочеловека приближал к себе, повышал в чине, всячески отличал и демонстрировалсвое расположение. Позднее, наедине, он ему говорил: "Я собирался казнитьэтого человека, потому что мне кое-что о нем сообщили, но, разобравшись вделе поближе, я убедился, что все это была ложь". Но если он замечал, что названный им человек проявлял страх, держалсяособняком и отворачивал взгляд, становилось ясно, что его тайна выдана.Тогда он демонстрировал предателю свою немилость, понижал его в чине исурово с ним обращался. Другому же он давал понять, что всего лишь испытывал его друга, доверив ему тайну. Он доверял способности придворного молчать, когда вынуждал его предатьсвоего лучшего друга, обреченного на смерть. Но самым скрытным старался бытьон сам. "Кто не годится, чтобы служить царю, говорил он, тот и сам ничего нестоит, а кто сам ничего не стоит, от того мало проку" - Власть молчания всегда высоко ценилась. Она означает способность неподдаваться никаким внешним поводам для разговора, а им нет числа. Ты ни начто не даешь ответа, как будто тебя и не спрашивают. Невозможно понять,нравится тебе что-то или не нравится. Молчишь, хотя и не онемел. Но слышишь.Стоическая добродетель непоколебимости в своем крайнем выражении сводилась кмолчанию. Молчание предполагает, что ты хорошо знаешь то, о чем умалчиваешь.Поскольку в действительности ты онемел не навсегда, существует выбор междутем, о чем можно сказать, и тем, о чем ты умалчиваешь. То, о чемумалчивается, лучше известно. Это знание точнее, и оно больше ценится. Ононе только защищается молчанием, оно сосредоточивается в нем. Человек,который много молчит, всегда производит впечатление более сосредоточенного.Предполагается, что, раз он молчит, он много знает. Предполагается, что онмного думает о своей тайне. Она у него на уме всякий раз, когда приходитсяее защищать. Таким образом, тайна в молчащем не может забыться. Его уважают за то,что она жжет его все сильнее и сильнее, что она растет в нем и что онвсе-таки се не выдаст. Молчание изолирует: молчащий более одинок, чем говорящие- Значит емудана власть обособленности. Он хранитель сокровища, и это сокровище в нем. Молчание противостоит превращению *. Кто чувствует себя на внутреннемпосту, не может от него отлучиться. Молчащий может кем-то прикинуться, ноуже надолго. Он может надеть какую-то маску, но уж тогда ее не меняет.Текучие превращения не для него. Они слишком неопределенны, с ними никогдане знаешь заранее, куда попадешь. Молчат всегда там, где не хотятпревращаться. Замолкнув, обрывают всякую возможность прекращения. Разговоромвсе начинается между людьми, в молчании все застывает. Молчащий обладает тем преимуществом, что его высказывания большеожидают. Ему придают больше цены. Оно звучит кратко, обрывисто и напоминаетприказ. Между приказывающим и тем, кто должен ему подчиняться, возникаютотношения искусственного видового различия, предполагающие отсутствие общегоязыка. Они не должны говорить друг с другом, как будто они этого не могут.При всех обстоятельствах считается, что отношения между ними возможны лишь вформе приказа. В рамках таких отношений получающие приказ становятсямолчальниками. Но обычно ожидают также, что, когда молчальники наконецзаговорят, их высказывания будут звучать как приказы. Недоверие ко всем более свободным формам правления, презрение к ним,как будто они вовсе не способны серьезно функционировать, связаны с тем, чтов них мало тайны. В парламентские дебаты вовлечены сотни людей, смысл этихдебатов в их открытости. Здесь провозглашаются и сравниваютсяпротивоположные мнения. Даже заседания, объявленные закрытыми, труднодержать в полном секрете. Профессиональное любопытство прессы, финансовыеинтересы часто влекут за собой разглашение тайны. Считается, что сохранить тайну может отдельный человек или совсемнебольшая группа близких ему людей. Совещаться надежней всего, по-видимому,совсем маленькими группами, где все обязались хранить тайну ипредусматриваются самые тяжелые санкции за предательство. Но доверять еелучше всего отдельному человеку. Тот может сам не знать ее суть, пока ему еене доверили, а получив, воспримет как приказ, который необходимо быстреевыполнить. Почтение, с каким относятся к диктатурам, в значительной мере основанона том, что те имеют возможность сконцентрировать всю мощь тайны, которая вдемократиях разбавлена и разделена между многими. С издевкой подчеркивается,что демократии все способны проболтать. Каждый обо всем болтает, каждый вовсе вмешивается, нет ничего, о чем бы не было известно заранее. Кажется,будто сетуют на недостаток решительности, на самом деле разочарованынедостатком тайны. Люди готовы вынести многое, если что-то нагрянет на них насильственно ивнезапно. Похоже, существует какой-то особый рабский соблазн, ведь сам незамечаешь, как оказываешься в могучем брюхе. Непонятно, что на самом делепроизошло, непонятно когда; другие еще рады первыми угодить в пастьчудовища. Почтительно ждут, трепещут и надеются стать избранной жертвой. Вэтом поведении можно видеть апофеоз тайны. Ее прославлению подчинено всепрочее. Не так уж важно, что происходит, если только это происходит свнезапностью извергнувшегося вулкана, неожиданно и необратимо. Но когда все тайны оказываются у одной стороны и в одних руках, этоможет в конечном счете оказаться роковым не только для тех, кто ими владеет,что само по себе было бы не так уж и важно, но также и для тех, к кому ониотносятся, а вот это имеет значение огромное. Всякая тайна взрывчата и всебольше раскаляется изнутри. Клятва, скрепляющая ее, есть то самое место, гдеона и раскрывается. До чего опасна может быть тайна, стало особенно ясно лишь в наши дни.Она обрела еще больше власти в различных сферах, только внешне друг от друганезависимых. Едва скончался диктатор, против которого мир вел объединеннуюборьбу, как тайна явилась теперь уже в виде атомной бомбы -- более опасная,чем когда-либо, и быстро набирающая силу в своих отпрысках. Концентрацией тайны можно назвать отношение между числом тех, кого онакасается, и числом тех, кто ею обладает. Из этого определения легко увидеть,что наши современные технические секреты самые концентрированные и опасныетайны из когда-либо существовавших. Они касаются всех, но осведомлено о нихлишь малое число людей, и от пяти--десяти человек зависит, будут ли ониприменены.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 161718 19 Следующая ⇒

Date: 2015-09-18; view: 241; Нарушение авторских прав

mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.008 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию