Проблема насилия в кантианском государственном праве

1) Итак, для гарантии безопасности жизни,
имущества и свободы каждого из приходящих в
соприкосновение свободных субъектов одних
теоретических аргументов, соображений
разума недостаточно, но положение имущества
и самой жизни в естественном состоянии
столь критическое, что "всякий имеет право
на такое принуждение, посредством которого
единственно возможно выйти из этого
естественного состояния и вступить в
гражданское, единственно могущее сделать
постоянным любое приобретение"32. Право
принудить к вступлению в естественное
состояние имеет каждый, - объективная
необходимость вступления в таковое вытекает
уже из того, что как доказывает Кант, самое
естественное право человека на свободный
выбор линии своего поведения, на
независимость от чужого мнения в своих
"внутренних делах", и именно как всеобщее и
равное право, - создает ситуацию, когда
индивиды, семьи, союзы, народы и госу-
дарства "никогда не могут быть уверены в
безопасности от взаимного насилия"33,
откуда, как мы уже видели, надобность пра-
вой силы, или, как часто выражается Кант,
"публично-законного принуждения"34
____________________
32 ZeF, 33.
33 MdS, 375.
34 Ibid, 430.

114 А.К.Судаков

становится объективно всеобщей. Сообщество,
в котором действует всеобще признанная
система правил общественной справедливости,
реализуемая всеми же признанной властью,
есть цель всякого естественного человека, -
цель, которую все обязаны иметь35. Но
допускать ее также целью, которую все в
естественном состоянии имеют, считать
правомерность порядка сообщества фактически
внятным всем мотивом воли, сообразным,
следовательно, не только интересу чистого
разума, но и интересу частного
благополучия, - не слишком ли это утопичное
мнение? А потому - не ущемляет ли свободы
многих будущих граждан (преследовать свое
счастье и благо на свой манер) любой
первоначальный законодатель и его основной
законодательный акт? Не чинит ли насилие
учредитель конституционно-правового строя?
Ибо, ведь в самом деле, в естественном
состоянии, хотя бы и возникла в умах идея
более безопасного состояния сообщества, но
ведь и это, пока оно зиждется на нерушимом
естественном праве, не есть состояние
несправедливости, коль скоро неизвестно
наверняка, что общение будет вестись на
языке силы, а не разума36, - а главное, и в
естественно-правовом сообществе могут быть
члены (индивиды и целые народы), объем
имущества или традиционные привилегии
которых (для признания каковых ведь вовсе
нет нужды в публичном законе) делают их как
раз жизненно заинтересованными в сохранении
____________________
35 Ibid.
36 Ibid.

Кант: власть, мораль и насилие115

естественного состояния, таковы могут быть
целые сословия (знать или бюрократия) или
категории народа (например, воры-
рецидивисты), сознающие прямой ущерб своему
частному интересу от учреждения правового
публичного состояния. И вот, если правовое
состояние вводится ради общего блага, не
исключаются ли эти субъекты из общего
блага, а потому не творит ли им первичный
законодатель несправедливости?

Никоим образом, - должен ответить
кантианский философ права. Ибо интерес
частного блага, а тем более объем частного
владения вообще не имеет отношения к
законодательству, посредством коего
переходят от естественного к публично-
правовому состоянию. Конституции и
учреждения государств вообще существуют не
ради блага, а ради права. Нагляднее всего
это проявляется в том, что, по Канту,
полное правовое равенство (вменяемости и
совершеннолетней правосубъектности) совме-
стимо с весьма серьезным имущественным (и
просто силовым, и тому подобным
естественным) неравенством тех же самых лю-
дей37: право едино и касается не материи
моей собственности, а формы моего обладания
(и соответственно гарант призван гаран-
тировать мне не полноту, а надежность
обладания прежде всего)38. Так вот,
продолжает Кант эту тему в другой работе,
люди вступают в конституционный строй и
составляют народ именно по этому правовому
____________________
37 Gemeinpbruch. 41-42.
38 Ibid.

116 А.К.Судаков

основанию39, то есть независимо от объема и
характера фактического имущества и от
объема их традиционных (неписаных) прав,
обыкновенно от состоятельности не вполне
независимых. Постольку правовое
конституирование сообщества никого не
ущемляет, напротив, оно-то и учреждает
некий новый и для всех равно доступный
контекст общения: контекст гражданского
права. Сам акт первичного законодательства
никому не создает ущемлений и не творит
несправедливости в подлинном смысле: он не
лишает никого ни свободы, ни собственности,
ни жизни, - более того, он начинает строить
систему гарантий сохранения всего этого.
Никакой экспроприации или ограничения в
правах не происходит, и законы правового
состояния не содержат ничего (в том, что
касается собственности), чего бы не
содержали законы в естественном состоянии,
но только содержат сверх того
институциональные условия осуществления
того естественного права собственности и
предприимчивости, о котором так хорошо
знает и "естественный человек", но которое
для него совершенно ненадежно, хрупко и
временно ("предварительно") (до первого
покушения), а в правовом состоянии этот
закон естественного права реализуем для
всех желающих40. Если же публичный
законодатель не может признать совместимой
с нормой права ту или иную избыточную
собственность или привилегию, он в согласии
____________________
39 MdS, 433.
40 MdS, 431.

Кант: власть, мораль и насилие117

с только что сказанным не изымает ее
содержательно, а создает такие социальные
условия, в которых она не может быть
реализована, и в то же время правомерный
объем претензий ущерба не испытывает. Таким
образом былая привилегия утрачивает
правовой смысл и перестает препятствовать
осуществлению гарантий всеобщей
справедливости, - ею отвыкают
злоупотреблять, и при этом элементом
личного достоинства своего носителя она
остается. То есть не ущемить наделенного
традиционной привилегией человека можно
только, если не отнимая ее вовсе (что было
бы неправомерным вмешательством
правоучредителя в область социально-бытовой
свободы подданого), лишить ее юридической
силы, и тем самым нейтрализовать в ней
возможный источник правонарушений. А это
уже проблема государственного благоразумия,
если угодно, даже хитрости учредителя
конституционного строя. Конституционные
права знати невозможно обеспечить принятием
особого закона в пользу знати: самое
существование такого закона подрывает
взыскуемое правовое равенство. Но
конституционные права знати нельзя и не
обеспечивать, нельзя не оформить ее
юридического положения: иначе либо
санкционируется социально-имущественный
произвол, либо во всяком случае не обес-
печивается всеобщность законодательства для
данного сообщества людей. На этом моменте
всеобщности изначального законодательства
нужно остановиться особо.

118 А.К.Судаков

2) Учреждение правового состояния
предполагает, что закон внешнего общения
людей должен быть: а) всем им известен;
б) всеми ими признан; в) всеми ими
соблюдаем. Постольку прежде всего принцип
поведения человека должен быть доведен до
всеобщего сведения, он должен быть всеобщим
образом декларирован, он должен быть
публичным, - в совершенно иной мере и в
ином смысле, чем частный договор и частное
объединение, государственное объединение
покоится на публичности законодательства
(устав частного социального объединения
имеет значение лишь для его членов, а
условия личного договора купли-продажи -
лишь для воли продавца и покупателя; сфера
их публичности ограничена).

Однако публичность законодательства сама
по себе вполне осуществима и в естественном
состоянии, - мы видели, что акт,
учреждающий естественное сообщество как
сообщество, именно и есть публичная
декларация претензий. Но именно претензий.
Правовое состояние требует чего-то
большего: оно требует, чтобы правомерные
претензии на свободу и собственность
(критерием правомерности которых и служат
публичные законы) также имели возможность
беспрепятственного осуществления, - чтобы,
следовательно, подданные публичного закона
имели благодаря самому закону возможность и
компетенцию принудить других к
удовлетворению их правомерных претензий, -
и притом не большую, но и не меньшую, чем
принуждающая компетенция этих других
относительно их самих: в этом состоит

Кант: власть, мораль и насилие119

гражданское равенство41. Граждане должны не
только знать, в чем состоит их право и
свобода, но и иметь возможность реально
пользоваться правом и свободой. И эту
возможность должно обеспечивать всем уже
первичное законодательство. От него должно
исходить "всякое право"42; оно должно
определять каждому и всем вместе меру
дозволенности его действий. А раз так, это
первичное законодательство должно быть
таким, что принятие его не может причинить
несправедливости кому бы то ни было из тех,
на кого распространяется его действие: в
отличие от принимаемых на его основе
частных законодательных актов, которые в
любой момент могут быть пересмотрены и
пересмотр которых не несет в себе угрозы
для правового пространства в данном
сообществе, основной закон, первичным
образом обозначающий пределы и инсти-
туциональные гарантии права граждан, не
может быть основой их гражданского
неравенства, так как отмена его приводит
общество к утрате критерия гражданского
мира, ставит общество на грань возврата в
естественное состояние. Дискриминируемая же
часть граждан самим принятием такого
основного закона, на который как в
отношении ее несправедливый она не может
дать своего согласия, ставит перед
необходимостью искать защиты своего права.
В соответствии с таким основным законом она
его по определению защитить не может, ибо
____________________
41 Gemeinpbruch, 42; MdS, 432.
42 MdS, 432; Gemeinpbruch, 46.

120 А.К.Судаков

он ее равного права просто не знает, а
потому, надо полагать, не предусматривает и
средств публичной защиты его. Но от этого
основного закона исходит всяческое право.
Поэтому не руководиться этим основным
законом - автоматически означает не
руководиться вообще правом, а жить по
правилам естественного состояния. Постольку
те, кому причиняет несправедливость
основной закон правового сообщества,
ставятся фактически перед сильным
искушением взорвать это правовое сообщество
и вернуть тем самым право в состояние войны
и угрозы, в естественное состояние.
Предусмотреть же за кем бы то ни было право
на этот основной закон, по самому смыслу
своему, не может. Постольку согласие
каждого на принятие основного закона
безусловно необходимо. Постольку частная
воля не может быть изначально-
законодательной. Кант приводит следующий
аргумент в пользу этого последнего своего
мнения: когда решение о делах одного
субъекта принимает другой, от него
отличный, если он, следовательно, извне
навязывает ему свою волю, то по меньшей
мере не исключено, что принимаемое им
решение есть относительно прав и интересов
этого другого несправедливость; чтобы
исключить такое положение, предписывающая
воля другого должна быть действенно
ограничена некоторым законом. Но это, в
свою очередь, предполагает, что закон такой
уже дан вместе с попекающими о его
соблюдении учреждениями. Иными словами,
этим уже предполагается решенной задача,

Кант: власть, мораль и насилие121

которую здесь только еще предстоит решить.
Исключить возможность несправедливости
самозаконной внешне диктующей воли в ее
акте конституционного законодательства
невозможно. А поскольку такая воля, если
она все же окажется источником
конституционного законодательства, не
учредит действительно публично-правовое
сообщество ("общежитие", как говорит Кант).
Особенная воля не может быть первичным
законодателем43, - именно потому, что
законодательство ее будет юридически
несправедливо по содержанию, и в то же
время необратимо по форме, а потому без
преступного произвола не может быть
навязано воле тех, относительно кого
устанавливает неравное правовое положение.
Особенная воля (лица, партии, сословия) не
может (в смысле: не вправе) принудить
общество к конституции. Решение о
принципиальном устройстве правового про-
странства в некотором сообществе не может
принимать ни деспот (диктатор - абсолютный
монарх), ни отдельное сословие, властвующее
по традиции в естественно-правовом
сообществе: потому, что попытка привести
эту конституцию в исполнение будет
сопряжена с неправомерным принуждением, то
есть с претензией распоряжаться
принадлежностью других людей без их на то
согласия.

Конституционный закон, принятый за основу
публичной справедливости, и должен поэтому
быть плодом такого изначального согласия
____________________
43 Gemeinpbruch, 46.

122 А.К.Судаков

всех. Ибо только в том, что воля решает о
себе самой, она гарантирована от
несправедливых решений, - только самой себе
воля юридически неспособна причинить
насилия, несправедливости. А поэтому
справедливое конституционное зако-
нодательство возможно лишь путем
объединения воли всех потенциальных
граждан, всех потенциальных подданных
публичного закона. Тогда только все
законодательствуют о каждом, а каждый
реально соучаствует в определении
юридической судьбы всех. Конституционный
закон может приниматься справедливо лишь
соединенной волей народа44. Ибо не только
повседневная свобода внешних проявлений,
согласная свобода всякого другого по
всеобщему закону, образует ключевое
содержание права, но и принятие этого
критериального всеобщего закона должно
совершаться свободно. Гражданская же
свобода понимается Кантом только как
способность подчиняться лишь тому закону,
на который дал свое согласие, то есть как
независимость от внешне-диктаторского
принуждения45, тогда как естественная
свобода может мыслиться как способность
подчиняться только своему собственному
произволу. Только в соединении для
законодательства граждане совершенно
отлагают свою естественную свободу, при-
обретая взамен гражданскую, или "законную"
свободу, государственно-гражданский
____________________
44 MdS, 432.
45 Ibid.

Кант: власть, мораль и насилие123

суверенитет46: они свободны в подчинении
публичному закону47, но именно постольку,
поскольку их согласие подчиняться и их
подчинение происходит из их собственной
законодательствующей воли48. Гражданская
свобода есть свойство правосубъектов,
присущее им как членам государственного
целого, как субъектам государственного
законодательства, как подданным того или
иного порядка конституционной власти.
Пространство, в котором граждане преследуют
свои эмпирические цели, и учреждают для
этой цели социальные союзы разного рода,
заключают договоры и т.п., - в котором они
выступают как внешние по отношению друг к
другу агенты, ибо принимают решения только
за себя и своих, вовсе не претендуя на
всеобщий, и тем менее принудительно-
всеобщий характер своих решений, - эта
сфера социальной свободы сама по себе
непосредственно не является предметом
первичного законодательства, - коль скоро
задача его не перераспределение и не
наделение (прав и имуществ), а лишь
гарантия (прав и имуществ, сложившихся
естественным порядком). Если социальная
сфера становится непосредственным предметом
государственного законодательства, то есть
если властитель, законодатель и судья
вмешиваются в решение вопроса о том, что
"действительно" полезно или вредно частному
лицу в его личной социальной жизни, в его
____________________
46 Ibid, 434.
47 Gemeinpbruch, 40.
48 MdS, 434.

124 А.К.Судаков

строительстве личного и частно-группового
счастья, частного блага, возникает, по
убеждению Канта (многократно
подтвержденному историей), ненормальное
отношение между властью и подданными,
именно такое отношение, которое подобно
отношению родителя к своим
несовершеннолетним детям, в котором,
значит, одна из сторон, а именно народ или
часть народа, сугубо пассивна, и именно в
том, что должно быть предметом ее
собственного деятельного попечения: в деле
добычи своего частного блага. Правитель
диктует правила добычи частного блага, а
это значит: предписывает по крайней мере
части народа, каким путем она должна
обеспечивать собственное счастье.
Возможность такого предписания основана на
предпосылке о бессилии данной части народа
самостоятельно определить себе контуры (и
технику достижения) своих
частнопрагматических целей и их единства в
идее счастья. Если относительно маленьких
детей (до известного, впрочем, возраста)
это может быть и верно, то о взрослых
совершеннолетних людях это предположение
унизительно: они, напротив, всегда имеют
такие идеи о собственном благе сами, и
только не просят общественной санкции своим
представлениям о счастье. Постольку
государственно-конституционное
законодательство о сфере частной свободы
ущемляет личное достоинство и совер-
шеннолетнюю свободу предпринимательства
всех тех граждан, к социальному положению и
бытованию которых относится. Такое

Кант: власть, мораль и насилие125

законодательство, и соответственно такое
правление, чинит, следовательно, самим
своим покушением законодательствовать о
частносоциальной жизни социальное насилие.
Кант называет такое законодательство и
правление отеческим, - но вовсе не в
одобрительном смысле49. Оно стремится чаще
всего своими попечительскими претензиями к
социальной справедливости, но по мысли
Канта, сам принцип законодательствовать о
частносоциальной справедливости есть
социальная несправедливость. Подданные
отеческого властителя, говорит Кант, должны
ожидать от благости властителя уже того
одного, чтобы власть захотела дать им
социальное законодательство50. Отеческое
правление именно потому предполагает
несовершеннолетие, юридическое (и мо-
ральное, в конце концов) недостоинство
подданных, что исходит из убеждения, будто
бы, если не дать подданным социального за-
конодательства, они так и останутся в
неведении о своем социальном благе. По
самому же смыслу государственного права как
публично-принудительной гарантии жизни,
свободы и собственности государственный
закон есть принцип, которого невозможно не
дать, которого - под страхом всеобщего
насилия и социального раздора - не может не
быть, даяние которого не может поэтому
зависеть от чьего бы то ни было особенного
произвола. Правление же, в котором такая
зависимость возникает, уже тем самым (при
____________________
49 Gemeinpbruch, 41-42; MdS, 435.
50 Gemeinpbruch, 41.

126 А.К.Судаков

всем блистающем совершенстве формальных
институтов собственно государственно-
политической правозащиты) есть правление
деспотическое, а не правовое. Социальный
попечитель в тоге главы государства
исполняет свою, а не общую волю - его
правление не есть правление
"республиканское". Кант, - вероятно, одним
из первых в Германии, - описал под именем
"отеческого" правления грозную (для права и
человеческого достоинства) перспективу (а
не только ретроспективу) социальной
деспотии от имени народа51.

И однако, именно признание
несправедливости принципа "отеческого"
(патерналистского социально-попечительного)
государственного правления, и связанная с
____________________
51 Из несправедливого по самому принципу
своему социально-диктаторского правления
есть, однако же, и справедливый исход:
этот исход - просвещение в кантовом
смысле, воспитание нации к суверенному
волеопределению, волеизъявлению и
действию, восстановление тем самым
всеобщности законодательствующей воли,
воспитание народа к свободному служению
суверенно избранной (или хотя бы
признанной) власти. Это просвещение, как
касающееся не характера властных
институтов самих по себе, а отношения
носителя властных полномочий и народа,
вовсе не обязательно означает ликвидацию
прежних властных институтов: не исключена
совместимость иных институтов и с
законодательством просвещенным.

Кант: власть, мораль и насилие127

этим идея о нумерическом тождестве
суверенного субъекта законодательства
(источника властных полномочий всякой иной
власти) и совокупности совершеннолетних
подданных этого законодательства (народа),
то есть идея национального суверенитета как
исходящего от народа, требует все же
признать необходимым некоторое
законодательное оформление отношений
народа-суверена (народа-законодателя) и
народа как совокупности частных лиц и
социальных союзов, - отношений народной
воли в гражданском к народной же воле в
естественном, социальном смысле слова.
Только в таком случае эти самые частные
лица и союзы (как единственные подданные
суверена) могут быть признаны находящимися
в гражданском состоянии. Только в
сообществе частных лиц, в котором не только
отношения их к целокупной воле суверена, но
и отношения их между собой (то есть
частногражданские отношения их)
урегулированы публично объявленными и
публично-принудительными законами, можно
говорить о господстве конкретного права
именем закона. Только такое сообщество
может именоваться государством52. Но это
уже будет законодательство не собственно
социальное, а законодательство юридических
границ и рамочных условий социальной
свободы, законодательство по поводу
социальной сферы. Постольку Кант признает
право суверена на социальное
законодательство лишь косвенным, то есть
____________________
52 MdS, 431.

128 А.К.Судаков

возникающим по делегированию от самого
народа53: граждане, не способные к
самосохранению, только и делегируют право
сохранять их предержащей власти. Отсюда -
право суверена обязать имущих обязательным
налогом в пользу неимущих и бессильных
членов общества и создавать иные
институциональные гарантии социальной
помощи54. Но предвидится и ограничение
этого права: если создается столь обширная
и мощная система государственной социальной
защиты и попечения, что бедность, хотя не
порок сама по себе, превращается в источник
средств к жизни сама по себе, а учреждения
для бедноты - в питомник лентяев55, тогда
социальная помощь начинает противоречить
неотъемлемой правовой свободе тех, кому она
оказывается, и вместо активных граждан
воспроизводит блаженно-пассивных
несовершеннолетних, которые за социальное
вознаграждение позволят злоупотребить собой
как угодно предержащей власти, а главное,
которые сами лишены сознания ценности
собственности и труда, а потому опасны
"публичной собственности" и сами56. В
качестве единственно справедливого
(гарантирующего от инструментализации
подданных) основания социальной защиты
Канту уже, видимо, предносилось
принципиальное для социального права со-

____________________
53 Ibid, 446.
54 Ibid.
55 Ibid, 447.
56 Ibid.

Кант: власть, мораль и насилие129

временной Германии положение: "помощь для
самопомощи".

3) Итак, всякий основной (и равнозначный
ему) законопроект должен, по
справедливости, приниматься на основе (так
или иначе организованного) "изначального
договора", согласия всеобщей и единственно
суверенной воли всех подданных, как
граждан. Принудить к принятию
конституционного закона ни одного из
подданных у суверена (воля коего включает в
себя и гражданское измерение воли этого
подданного) нет правомерной возможности.
Однако уже для этого изначального
законодательства фактического акта воли
всех не требуется, и в многочисленном
народе требовать на этот счет полного
единогласия противоразумно, а потому
следует рассматривать изначальный акт зако-
нодательства как косвенно санкционированный
так или иначе выраженной волей суверена, -
следовательно, всегда лишь большинства
граждан57. Тем менее может, следовательно,
требоваться такое фактическое единогласное
признание в случае частных законов и
распоряжений власти. Но, поскольку это
власть уже учрежденная и признанная, она
создает своими законами, общими и частными,
контекст правового порядка в данном
сообществе, а потому эти законы допускают
оценку с точки зрения возможного
изначального согласия, его идеи в чистом
разуме. Справедливое производное
законодательство и есть, по Канту,
____________________
57 Gemeinpbruch, 48.

130 А.К.Судаков

законодательство с точки зрения возможной
всеобщезначимости закона: законода-
тельствовать так, как если бы закон
происходил из соединенной воли граждан,
чтобы он мог мыслиться данным самим
народом, - коль скоро сам законодатель
легитимен, то есть существование его и
законодательствование происходит по явно
выраженной воле суверена. В
конституированном государственно-правовом
пространстве нет необходимости в получении
явного (гласного) одобрения народной волей
(прямо или через представителей) частного
(то есть не имеющего конституционного
значения) закона или распоряжения
предержащей власти, коль скоро таким
народным волеизъявлением легитимирована
самая власть: "...если только возможно,
чтобы народ согласился с ним, то является
долгом - считать закон справедливым;
допустим даже, что народ теперь находился
бы в таком положении или настроении..., что
будь он о том спрошен, он вероятно отказал
бы в своем согласии"58. И постольку
принимать законы, исходя из этой фикции
всеобщего консенсуса, есть дело искусства
власть имеющих, а не самих подданных.
Подданные обязаны - и нравственно, и
юридически - подчиняться (и признавать)
любым распоряжениям легитимированной ими
(или их предками) власти.

Это учение Канта встречало, может быть,
наибольшее число оппонентов, пытающихся
отстоять право подданного на неповиновение
____________________
58 Gemeinpbruch, 49.

Кант: власть, мораль и насилие131

или даже сопротивление легитимной власти. И
тема насилия играет в этом пункте
популярной критики Канта весьма важную
роль.

Для того, чтобы адекватно предметной
серьезности разобраться в кантовских
взглядах на право сопротивления, нужно с
самого же начала поставить два вопроса:
сопротивление кому (или чему) имеется в
виду? Какое именно сопротивление, по
характеру, имеется в виду (выраженное или
кулачное, кулачное или словесное,
"ненасильственное сопротивление" или
"простое" непризнание властей (либо данного
ими закона)?

А уже поставив эти два вопроса, мы сможем
всерьез ответить и на третий: всякое ли
сопротивление всякой ли политической
несправедливости отвергается Кантом? В
отношении первого из вопросов нужно сразу
сказать, что Кантом рассматриваются в не-
посредственной связи два, на первый взгляд
весьма различных объекта сопротивления:
одно дело - сопротивление отдельному
закону, изданному верховной властью,
неповиновение в частном случае при
сохранении общей лояльности, - и совсем
другое (как кажется) дело - сопротивление и
неповиновение власти верховного правителя
вообще, принципиальное
антиправительственное настроение и
соответственное поведение ("да он властей
не признает!"). Однако, как мы увидим, для
кенигсбергского философа эти два вида
сопротивления стоят очень близко друг к
другу, а часто имеют одинаковое основание,

132 А.К.Судаков

и соответственно - одинаковые последствия.
Но сказать на этом основании просто: Кант
отрицает оба вида права на сопротивление,
было бы слишком общо. Для верного понимания
нужно ввести еще одно различение: - со-
противление закону (верховной власти),
ущемляющему и благо, и право подданных; -
сопротивление закону, соблюдающему право,
но ущемляющему благо; - сопротивление
закону, ущемляющему право подданных,
безотносительно к их благу; и вот именно об
этих двух последних видах законов и говорит
Кант. Именно в отношении их он
разворачивает свою аргументацию. Заметим
здесь с самого начала, что в третьем виде
законов есть один мало кем из кантоведов
замечаемый подвид, в котором парадоксальным
образом находится место для всего первого
вида, - об этом мы поведем речь под конец
нашего исследования.

В работе "О поговорке: это может и верно
в теории, но не годится для
практики"(1793), под влиянием общего
лейтмотивного противопоставления принципа
блаженства и принципа морали, Кант начинает
обсуждение интересующей нас темы именно с
закона, который, по суждению народа,
неблагоприятен для народного благосостояния
и в то же время, - коль скоро принцип права
всеобщ и объективен, а как такой доступен
всем в качестве основания оценки, - можно
сказать: этот закон соответствует всеобщему
принципу права, а потому юридически
безупречен. Должно ли исполнять такой
закон, нет ли права воспротивиться ему?
Кант категорически заявляет: такого права

Кант: власть, мораль и насилие133

нет. "Ибо речь здесь вовсе не идет о
блаженстве"59. Основанием, побудившим
некогда к учреждению наделенного властью
"общежития" свободных людей, является вовсе
не защита народного благосостояния, а за-
щита права, гарантия безопасности жизни,
свободного "предпринимательства" и
надежного права собственности в широком
смысле. Законодательствующая власть
поставлена не на стражу народного
благосостояния, а на стражу всеобщего (не в
смысле, конечно, абстрактного, а в смысле:
свойственного всякому в народе и всякой
части его, то есть все-таки конкретно-все-
общего) права. Поэтому, как мы уже видели,
и социальное законодательство правомерно в
кантовской теории (что обсуждается именно в
этом же месте "Gemeinspruch") лишь как
косвенное, - не как самоцель, а как
средство поддержания гражданского мира,
сохранения правового состояния сообщества,
а постольку - сохранения общежития, как
такового, предотвращения социально
мотивированной анархии или войны между
частями государства либо его сословиями60.
Именно это различение права и блага по-
зволяет Канту утверждать, что при смешении
этих понятий власть нарушает неотчуждаемое
право народа самому определять пути и
средства собственного социального
благополучия. Прямое и самоцельное
социальное законодательство или иные методы
прямого полицейского вмешательства в
____________________
59 Gemeinpbruch, 50.
60 Ibid, 50-51.

134 А.К.Судаков

народное благосостояние характеризуется
Кантом как попытка "сделать народ
счастливым против его воли", как социальная
деспотия61. Власть, берущаяся определять за
подданного по своим понятиям, в чем состоит
его "подлинное", "разумное" и тому подобное
благосостояние62, есть власть, узурпирующая
свободу поиска счастья, принципиальную
гражданскую самостоятельность подданных.
Постольку на нее кантовский запрет
деятельного сопротивления не распространя-
ется. Причину того и дополнительный
аргумент в пользу того мы будем иметь повод
обсудить чуть ниже.

Но вот властью принят закон,
неблагоприятный для блага подданных, но
юридически (с точки зрения не просто
позитивного, действующего в данном
государстве, права, но и с точки зрения
права естественного, неотчуждаемого
независимо от местожительства) вполне
безупречный. В силу этого последнего с ним,
как с правомерным, связана компетенция
принуждать (к исполнению его), а со стороны
подданных - запрет на сопротивление ему63.
Компетенция же принуждать к исполнению
закона дает властным инстанциям право
подавлять сопротивление, если оно все же
возникнет, - и соответственно, можно
продолжить мысль Канта, народ не имеет и
права на сопротивление этим подавляющим
____________________
61 Gemeinpbruch, 51.
62 Это - хроническая болезнь многих и
многих политических учений Просвещения.
63 Gemeinpbruch, 50.

Кант: власть, мораль и насилие135

действиям верховной власти. Почему? Потому,
как утверждает Кант, что сопротивление
закону происходило бы по максиме,
разрушительной для правового состояния
общежития, - по максиме, всеобщая
значимость которой искоренила бы самую
возможность гарантированного конкретно-
гражданского права64. И затем Кант навсегда
оставляет тему сопротивления правому
асоциальному закону, а поэтому хотелось бы
попробовать все же как-то осмыслить его
скупую аргументацию на сей счет. Раз речь
идет о максимах, то ясно, что мы находимся
не в сфере строго права, не в сфере
политической теории, а в сфере политической
этики, в сфере размышлений о том, на
основании чего (каких представлений как
правил) воля подданного определяется к дей-
ствию (в данном случае - к неповиновению,
или сопротивлению в той или иной форме).
Правитель и законодатель, повторим еще раз,
не имеют права выступать в качестве
непосредственных социальных попечителей
народа, прямых отцов народного благосо-
стояния, под страхом социальной деспотии,
подменяющей принцип права принципом
блаженства. Подданный, считающий тем не
менее правителя обязанным к прямому
социальному попечению, считает его,
следовательно, обязанным быть тираном. Под-
данный, у которого сформировалось
социально-потребительское отношение к
власти, исходит из такого понятия о
властителе, которое противоречит правовым
____________________
64 Ibid.

136 А.К.Судаков

понятиям (примером такого подданного может
служить тот питомец ночлежки для бедных,
который в состоянии обеспечить себя, хотя
отчасти, и сам, но предпочитает бесплатный
суп от государства трудовому хлебу от рабо-
тодателя, - именно в этом-то смысле
опасался Кант, что изобилие социальных
служб воспитает социальную леность и
паразитизм:

Боюсь, сударь, я одного
смертельно:
Чтоб множество не накоплялось
их65.

Сопротивляется он, однако, закону,
который соответствует праву, - потому
именно, что он сам безразличен к праву,
лишен вовсе (или не воспитал в себе в
достаточной мере) правосознания. Он
рассматривает справедливый закон как
несправедливый, - а ведь кантианская теория
права именно настраивает на убеждение, что
для справедливости законодательства или
института достаточно его правомерности и
юридической (правозащитной в широком
смысле) эффективности, социальная же
благотворность необходима лишь как средство
для этой первой, как рамочное условие
сохранения общежития, а постольку сама по
себе вовсе не есть исчерпывающее условие
справедливости закона или установления, а
нечто вроде "сверхдолжной заслуги". Желание
сопротивляться справедливому закону именем
____________________
65 Сравни MdS, 447.

Кант: власть, мораль и насилие137

социальной справедливости есть,
следовательно, желание, противоречащее
самой справедливости, ибо совершающее
подмену в самом понятии о ней:
сопротивляться правомерному (обеспечение
которого входит в компетенцию власти) наш
потребитель благ собирается именем
благосостояния (которое как раз в
компетенцию власти непосредственно не
входит). Тем самым он легко может
воспрепятствовать власти в осуществлении ее
законных полномочий, требуя от нее принятия
на себя незаконных. Иначе кантов аргумент
можно понять еще так: сопротивление
правомерному, но асоциальному закону, как
возможное лишь по максиме социальной
деспотии, в пределе стремится к учреждению
такой социально-попечительной власти, перед
которой все подданные находятся в положении
несовершеннолетних подопечных, а потому не
могут и "обладать правами вообще". То, что
по убеждению Канта попечение о
благосостоянии подданных не входит в прямую
компетенцию властителя, позволяет осмыслить
его аргумент еще иначе: попечение подданных
о благе, ненарушение интересов их
социального благосостояния не могло быть
содержанием того изначального договора,
который (как факт или как идеальное до-
пущение, неважно) положил начало правовому
состоянию в сообществе. Максима же
сопротивления социально невыгодному закону
именно только и возможна исходя из
допущения, что в изначальном договоре такой
пункт содержался.Постольку она ставит этот
правовой изначальный договор на один

138 А.К.Судаков

уровень с (возможными вообще-то и в
естественном состоянии) договорами,
учреждающими общества потребителей,
кооперативы, социальные союзы и т.п., в
компетенцию которых благосостояние членов
не только может, но часто прямо должно
входить. Но, главное, такая максима
предъявляет неправомерные претензии к
партнеру по социальному договору, вменяя
ему исполнение требований, о которых в
существующем договоре ничего не сказано, а
самое-то главное, она исходит из мнимого
права разорвать договорные отношения по
причине неисполнения несодержащихся в
договоре условий. В этом - еще один "срез"
несправедливости такой максимы. Права же
творить несправедливость в условиях
недостаточного благосостояния, или даже в
условиях социальной нужды, - под именем
"чрезвычайного права" (на сопротивление),
Кант всерьез признать не может66. Ибо
разрушение правового контекста
человеческого общения есть преступление
величайшее и неизвинимое никакой социальной
нуждой67. Мнимое право на сопротивление
закону в чрезвычайной социальной нужде еще
и потому есть мнимое право, что ему
противостоит столь же мнимое оправдание
жестких карательных мер против социального
мятежа сопротивлением (социально
неблагоприятному) закону68. Мнимым это
оправдание Кант называет не по чисто
____________________
66 Gemeinpbruch, 52.
67 Ibid, 51.
68 Ibid, 52.

Кант: власть, мораль и насилие139

юридическим, а по нравственным причинам: с
чисто административно-юридической точки
зрения сопротивление подданных
действительно мешает власти реализовать
закон в полной мере, но это не означает
дозволенности любой жестокости в подавлении
социального мятежа, где власть также легко
может перейти в пафосе самооправдания грань
строгого права и строжайшей морали, как
бунтующие подданные размыли своей максимой
грань правового и прагматически-
эвдемонистического интереса. Спор о праве,
однако, может рассудить только тот, на чьей
стороне право, а не частный интерес
(перейти же обе эти грани можно, по мысли
Канта, лишь из частного интереса и потому
мнимо-правомерно): право же на стороне
власти. Поэтому подданным остается
единственная возможность: повиноваться, - и
остается в силе строгий запрет на
сопротивление этому закону.

4) До сих пор речь шла о мнимом праве на
сопротивление легитимной власти, издающей
правомерное, но социально неблагоприятное
постановление и осуществляющей его, что
приводит, соответственно, к ущербу для
естественного блага, но не приводит к
ущемлению неотчуждаемых естественных прав
подданных легитимной власти. Теперь нам
предстоит обратиться к выяснению вопроса о
праве подданных на сопротивление легитимной
власти, в случае если она нарушает права
подданных, по их собственному суждению, или
тем более, по их же собственному суждению,
нарушает конституцию или иной
конституционный закон, а тем самым, по

140 А.К.Судаков

суждению подданного, отступает от условий
артикулированного в конституции
изначального государственного договора. О
праве на сопротивление власти, по суждению
подданного, юридически нелигитимной. Скажем
сразу: это право, подобно
вышерассмотренному, Кантом также
оспаривается.

Присмотримся к аргументам, которые
выдвигает кенигсбергский философ. Первый из
этих аргументов таков: "при уже
существующем гражданском устройстве народ
не имеет правомерного суждения в
определении того, как это гражданское
устройство должно управляться"69; или то же
самое в иной формулировке: "поскольку народ
уже должен рассматриваться как объединенный
под единой всеобщезаконодательной волей,
чтобы правомерно судить о верховной
государственной власти, - народ не может и
не смеет судить иначе, чем того хочет
нынешний глава государства"70. Кант именно
исходит из того, что правовое состояние
сообщества (пусть не во внутреннем
нравственном, хотя бы во внешнем,
формальном, смысле слова) уже налицо, что
уже есть моральное лицо (особа, скорее,
группа особ), наделенное компетенцией
гарантии конкретного частного права, и
располагающее для этого также достаточной
силой, - для защиты частного права от
частных покушений внутри сообщества и на-
ционального интереса и достояния от внешних
____________________
69 Gemeinpbruch, 52.
70 MdS, 437.

Кант: власть, мораль и насилие141

покушений в международных делах, - что уже
учреждена властная сила, компетентная
попекать гражданское право и обеспечить
"каждому свое" (suum cuique), что уже есть
выделенный гарант конкретно-всеобщего
права, то есть, пользуясь библейским
выражением, "царь преобладающий"71.
Исходит, таким образом, из того, что народ
и суверен - это уже не одно и то же, что
это уже - различные "моральные лица"72, -
что уже есть не просто властный, но
достаточно (для целей всеобщего права и ни
шагу далее) властный суверен ("сильная
власть" Б.Чичерина), - так что Кант даже
отказывает недостаточно властному для
защиты частного права властителю в праве
повелевать подданному73. Именно властной,
или, что то же, государственной воле
подданный должен, по мысли Канта,
повиноваться безусловно, - и именно потому,
что как свидетельствует общий пафос
рассуждений философа на эту тему, введение
любых условий в это обязательство лишает
волю суверена статуса государственной.
Повиновение физически преобладающему (и
потому сугубо устрашением или пряниками
убеждающему), и постольку доправовому и
внеправовому повелителю (появление которого
возможно ведь и в условиях полного есте-
ственного состояния и одичания и анархии, и
в условиях гражданской войны, то есть
первичного государственного раскола, -
____________________
71 I Послание Апостола Петра, 2,13.
72 MdS, 439.
73 ZeF, 51.

142 А.К.Судаков

безусловное повиновение лидеру социального
союза (семьи, цеха, клана и т.п.) или
частнополитического объединения в
государстве (партия, например) кантианскими
аргументами обосновать недопустимо, да и
объективно невозможно. Речь идет о "царе",
"преобладающем" именно не физически, а
юридически, и соответственно о повиновении
не всякой наобум взятой социальной силе, а
только правовой (хотя бы и мнимо неправой)
власти. Поэтому моральный пафос негодования
(по логике приблизительно такой: Кант
признает безусловный долг повиновения
всякому властителю, а значит, всякому, кто
только возымеет претензию быть надо мною
властителем, только потому, что этого
требует идея верховной власти, этак-де идея
верховной власти обяжет меня повиноваться
всякому диктаториальному произволу) в об-
суждении кантовских аргументов по поводу
права на сопротивление не может и не должен
быть аргументом "против". Речь идет не о
всякой вообще власти, а только о власти
правовой, или, что для Канта в сущности то
же, государственно-правовой. Партбосс или
главарь мафии обсуждению не подлежат.
После этого предварительного замечания
существенно уточняется смысл
вышеприведенного аргумента: Кант оспаривает
за подданным право не столько правомерного,
сколько именно правомочного суждения,
имеющего или могущего иметь юридические
последствия. А это уже не простое
описательное суждение, а суждение-
претензия. Именно только для такого
суждения имеет смысл обоснование, которым

Кант: власть, мораль и насилие143

Кант снабжает свой аргумент: допустим, что
подданные имеют право претендующего
суждения о порядке управления и о пределах
конституционности мер, принимаемых
правительством в целях возможно полного
исполнения задач широкой правозащиты.
Допустим далее, что они имеют это право в
столь широком объеме, что оно включает
право выдвигать об этом претендующее
суждение, не соответствующее претендующему
суждению об этом правительства. Кто может
выступить судьей в этом споре о юридических
претензиях? - спрашивает философ. Ибо если
претензии с обеих сторон в случае их
правоты должны иметь юридические
последствия, должны, следовательно, иметь
юридически-обязательную (и принудительную)
силу, то должно быть возможно легитимное
судебное разбирательство в этом деле, а для
этого должен быть возможен независимый
судья. Естественно, что ни одна из сторон
тяжбы таким независимым судьей быть не
может. Допущение же независимого судьи вне
сторон также оказывается самопротиво-
речивым: трудности создает понимание
отношения, существующего между этим
независимым якобы судьей и суверенной
властью. Принадлежит ли судья к числу
подданных той власти, которую должен
рассудить с ее собственными подданными, -
тогда он будет судить как подданный, и,
следовательно, неизбежно пристрастно.
Принадлежит ли он к структурам самой вла-
сти, - тогда он не сможет отделаться от
партийности в пользу власти, и значит,
опять-таки будет пристрастен. Если же он не

144 А.К.Судаков

принадлежит к числу подданных и не входит в
число властителей, то для того, чтобы иметь
полномочия судить властителей, он должен
обладать большей властью, чем они сами, и,
стало быть, они сами должны быть его
подданными, - но тогда предопределена
тупиковая ситуация в разбирательстве, ибо
тогда властители не могут выиграть процесс,
ибо в пользу их преимущественного права не
остается доводов: они сами - не более чем
подданные. Так, по крайней мере, нам
представляется, можно расшифровать
утверждение о "самопротиворечивости" идеи
независимого судьи в конституционном споре
между властителем и подданным, - или даже
целой совокупностью подданных74. Предметом
же разбирательства в этой гипотетической
тяжбе должен быть спор о том, нарушено ли
(как полагает народ или "общество") либо не
нарушено естественное право общежития, - и
соответственно: нарушен ли властью
изначальный договор, являющийся правоос-
нованием самой ее властной компетенции, или
не нарушен. Сторонники права на
сопротивление именно и аргументировали
приблизительно в таком смысле: народ имеет
право судить, нарушен ли властью
изначальный договор или нет, и в случае,
если по суждению народа нарушение
удостоверено, народ имеет право на
неподчинение, неповиновение власти, вплоть
до вооруженного восстания, - хотя, как
признавали эти теоретики, это неповино-
вение, да уже и сам акт разрыва
____________________
74 Gemeinpbruch, 52.

Кант: власть, мораль и насилие145

государственного договора, означает
возвращение народа в естественное состояние
(по крайней мере в том, что касается
отношений его с бывшим властителем). Но это
их, видимо, не пугало (см. цитату у самого
Канта75). Фактически сторонники
естественного права на сопротивление при-
знают за подданным (или народом как
совокупностью подданных) право следующего
содержания: компетенцию, в случае на-
рушения, по собственному мнению подданного,
его конституционно закрепленного (и стало
быть подлежащего гарантированной
государством властной охране) естественного
права неким актом государственной власти,
признавать, по этому случаю, юридически
недействительным и конституционно-
учредительный акт в его целом и отказывать
(учрежденной этим актом) власти в по-
виновении (которое до тех пор им с полнотой
лояльности соблюдалось), или тем более
совершать принуждение в отношении носителей
самой власти (от принуждения их к принятию
тех или иных решений, вплоть до физического
насилия и умертвления относительно их).
Короче, речь идет о праве на нелояльность
власти, издавшей акт, нарушающий
естественное право подданного или целого
народа, и о праве, в таком случае, на
ответное принуждение в отношении власти, от
юридического (по сути дела,
псевдоюридического) "роспуска" ее, вплоть
до физического уничтожения ее носителей,
или в более слабой форме - насильственного
____________________
75 Ibid, 53.

146 А.К.Судаков

принуждения их к изданию более отвечающего
праву подданных закона либо указа. Ответ
Канта состоит, по существу, в одном: такое
право означало бы право на учреждение
легитимной альтернативной власти. Ибо, коль
скоро право на сопротивление властной
инстанции по юридическому смыслу своему
означает компетенцию ограничивать властные
полномочия этой инстанции, то уже право на
юридическое претендующее суждение о
властных компетенциях означает по сути
право на альтернативное законодательство,
на альтернативную систему принципов го-
сударственного устройства и администрации.
Иначе компетенция даже не равна компетенции
ограничиваемой им власти. Всякое право
возможно только в правовом состоянии целого
сообщества, в подчинении всех членов
сообщества единой воле верховного за-
конодателя, устанавливающего принципы и
порядок правового устройства в этом
сообществе76. Постольку право на
сопротивление верховной государственной
власти бессмысленно (=не есть право) без
права на неповиновение верховному
законодателю, а это последнее требует
заполнить нормативный вакуум альтерна-
тивными "законами". Вождь политического
неповиновения власти предержащей логически
необходимо ставит себя рано или поздно
перед потребностью законодательствовать
самому (при этом совершенно неважно,
совершается ли это неповиновение с
поддержкой ружейного огня или только
____________________
76 MdS, 438.

Кант: власть, мораль и насилие147

прокламаций). А тем самым он ставит себя
вне того государства, которому сопротивля-
ется: коль скоро он не признает действия
конституционного закона, а с ним и
основания легитимности живущей по нему вла-
сти, он принадлежит иному правопорядку в
своей максиме, он юридический иностранец в
собственной (по крови) стране, и власть
этой страны с полным правом, как убежден
Кант, будет действовать в случае, если и
позитивным законом поставит его (и всех его
фактических подданных) вне закона. Он уже
вне закона в своем правосознании, и с ним
вне закона (и государства, издавшего этот
закон) также и все те, кому ему удалось
объединить для акций неповиновения. Поэтому
суд над ним равноценен суду над внешним
врагом, ибо он не более лоялен к государ-
ственной власти, чем иностранец77.
Два же других момента этой альтернативной
компетенции Кант отмечает и открытым
текстом: право на сопротивление учрежденной
власти означает право повелевать, во-
первых, самой этой власти, чтобы побудить
ее к тем или иным, соответствующим мнимо-
правовому интересу сопротивленцев,
действиям, будь то законодательным или
силовым78, - во-вторых же, соучастникам в
акции сопротивления, чтобы побудить их к
внегосударственной и противогосударственной
правозащите ("публично повелевать
сопротивлением"79; а это означает право на
____________________
77 Ibid.
78 MdS, 441.
79 Ibid, 438.

148 А.К.Судаков

учреждение альтернативного верховного
повелителя (альтернативного главы
исполнительной власти). И наконец,
компетенция ограничения властных полномочий
"царя преобладающего" в каком бы то ни было
случае влечет за собою с необходимостью
компетенцию правомочного судьи и защиты
подданных по приговору этого правомочного
суда, - а это означает право на учреждение
альтернативной судебной власти80. Именно
компетенции альтернативного правосудия Кант
и уделяет наибольшее внимание, анализируя
вышерассмотренное право на суждение-
претензию. Даже если не задаваться здесь
вопросом о правомочиях конституционного
третейского судьи, то остается вопрос
такого содержания: а что такое в условиях
существования альтернативной власти сам
первенствующий властитель? Носитель
равноправной претензии? Но тогда мы
находимся в естественном состоянии.
Подданный альтернативной власти? Но тогда в
чем, кроме большинства голосов, основание
ее правовой компетенции, дающее ей
преимущественное право? Если же он по-
прежнему верховный властитель, то неясен
статус альтернативной власти. Для
окончательного опровержения самой юриди-
ческой возможности первого из этих трех
случаев, уже и при поверхностном
рассмотрении означающем право на
гражданско-государственный раскол и
гражданскую войну (особенно же актуально
эта тема начинает звучать, если мы учтем,
____________________
80 Ibid.

Кант: власть, мораль и насилие149

что Кант допускает такое соперничество
компетенций не только между властью и
подданными, но по существу и между
властителем как законодателем и
исполнителем (министром), - между "ветвями"
власти81), - как мнимое право на
непризнание единого в данном сообществе
контекста (и кодекса) права - Кант
дополняет свой логически-юридический
аргумент другим, собственно относящимся к
государственному праву.

5) Необходимость в этом новом аргументе
возникает вследствие того, что на первый
аргумент Канта возможен контрдовод
морального порядка: власть, о праве на
сопротивление которой идет речь, нарушила
справедливость, нарушила закон (или тем
более конституцию) и потому не имеет
морального права быть далее верховной
властью, а следовательно, с этической точки
зрения властные полномочия сопротивленца
суть не альтернативная, а единственная
подлинная власть, а он - единственный, кто
пользуется властью не вопреки праву и
справедливости, а по праву и
справедливости. И, следовательно, это даже
благоприятно, если теория строгого права
должна признать за ним действительные
властные компетенции.

На самом же деле, с кантианской точки
зрения, подобная аргументация сама нарушает
справедливость, неправомерно смешивая
правовые и сугубо моральные соображения.
Кант именно строго склонен различать между
____________________
81 Ibid.

150 А.К.Судаков

моральным дезавуированием власти и ее
юридическим низложением либо ограничением.
Именно второе для него существенно, хотя,
как понимает всякий, оно не может
происходить, совершенно не сопровождаясь
первым. Право на неповиновение или тем
более на сопротивление власти опасно не
тем, что создает альтернативную (якобы мо-
рально безупречную) власть в условиях
морального саморазоблачения власти
предержащей, а именно и только тем, что
через эту альтернативную власть разрушает
вообще контекст права и власти, воскрешая
естественное состояние тем полнее и
нагляднее, что само образование
альтернативной власти неизбежно порождается
и сопровождается моральным негодованием (а
то и осуждением) в адрес власти
предержащей, и вместо правового сообщества
перед нами, таким образом, опять предстоят
сообщества, где сосуществование разумных
мотивируется и руководится соображениями
морального или физического превосходства, -
причем, как правило, порознь. Иными
словами, в самом факте существования
альтернативной власти ничего морально
дурного не заключается, но возникающая
благодаря этому факту ситуация является
юридически несправедливой постольку,
поскольку в этой ситуации сама власть (и
притом всякая власть) утрачивает
действенность и значимость правой силы, а
вследствие этого ничего, кроме силы и
морали, на страже конкретно-частного права
не остается.

Кант: власть, мораль и насилие151

Подтверждению этого и служит второй
аргумент Канта. Он гласит: в правовом
сообществе всякое право должно быть защи-
щено строгим и непротиворечивым законом,
как принципом руководства воли,
пользующейся неким правом, и воли, защища-
ющей пользование им. Всякое право,
следовательно, и право на сопротивление, в
гражданском состоянии должно быть обосно-
вано на законе. Стало быть, право на
сопротивление власти (и сопряженное с этим
ограничение или уничтожение ее властных
полномочий) в случае нарушения этой властью
закона и тем более конституционного закона,
прямо обязано подлежать юридической
кодификации, как служащее (якобы) защите
конституции и законности. А такого
дозволяющего закона о праве на сопро-
тивление верховной власти именем закона
(или тем более конституции), который бы не
содержал в себе противоречия и, сле-
довательно, мог быть правооснованием
властной компетенции сопротивления, не
может быть. Следовательно, защита законно-
сти средствами массового неповиновения
законодательствующей власти сама по себе
незаконна и в правовом состоянии сообщества
поэтому недопустима. К этому присоединяется
также и то соображение, что конституционно-
государственный акт, который бы содержал в
себе такое чрезвычайное определение, не был
бы свободен от принципиальных противоречий
и поэтому не учреждал бы того, учреждению
чего по самому смыслу своему должен бы был
служить: правового состояния сообщества.

152 А.К.Судаков

Почему именно не может быть такого
дозволяющего закона? Во-первых, он порождал
бы противоречия в акте передачи властных
полномочий от народа-суверена верховному
правителю: одновременно утверждалась бы и
передача таких полномочий (в органах власти
выражается воля суверена об учреждении
конституционного строя и о наделении самого
строя (и его институтов) принуждающим
правом), и возможность действия подданных
согласно идее непередачи полномочий (в
качестве непосредственно властного
суверена), - то есть это было бы
законодательство, конституционно
закрепляющее две верховных власти: одну
непосредственно-суверенную волю народа и
непосредственно властную волю суверена как
равноправные властные инстанции. Вся
остальная конституция исходила бы из
совершившегося акта передачи властных
полномочий, - и только один этот закон
допускал бы возможность того, что акт этот
вовсе еще не совершился. Вся конституция
исходила бы из допущения, что законной вла-
стью является (личный или коллегиальный)
верховный правитель, - и только этот один
закон настаивал бы на том, что единственной
законной властью является непосредственная
воля народа: "народ претендовал бы тем
самым на правомерную власть над главой
государства"82, - или, что то же "верховное
законодательство содержало бы в себе
определение не быть верховным и делать
народ как подданного в одном и том же
____________________
82 ZeF, 51.

Кант: власть, мораль и насилие153

суждении сувереном над тем, кому он поддан;
что противоречит само по себе"83. Верховный
властный институт учреждается, и в то же
время учредительный акт одним из подпунктов
предусматривает меры на случай, если этот
институт не окажется верховной властью.
Конституция учреждается, но сохраняется
оговорка о том, что делать в случае, если
она утратит силу. Но это противоречит духу
и смыслу конституционного акта, смысл
которого именно в том, что это не
предварительный проект, а постоянная, если
не вечная, основа права каждого из его
подданных (субъектов). Ибо конституция и
вообще государственное законодательство, в
кантианской перспективе тем и отличается от
правил игры в покер и даже от партийного
устава, что цели регулируемого ею
объединения и ценности объединяемых ею
существ нуждаются в защите всегда, пока
вообще свободные существа хотят безопасно
сосуществовать с себе подобными. Кант
исходит из интуитивно ясного допущения, что
конституция (=правовое гражданское
состояние) учреждается навсегда, хотя
институциональное оформление и тем более
персональный состав правителей, не только
может, но в сообществе смертных и
себялюбивых существ непременно будет изме-
няться. Право есть ценность равнозначимая
для злых и добрых, а потому правовой
контекст общежития независим от морального
качества учредителей ("отцов-основателей")
и будущих наследников или реформаторов
____________________
83 MdS, 439.

154 А.К.Судаков

властных структур. Постольку невозможно и
противоречиво существование
конституционного закона, дозволяющего
(основанного на дозволении) сомневаться в
справедливости власти, учрежденной
конституцией данного государства.
Итак, конституция, единым актом
исповедующая верховенство справедливого и
подданство несправедливого правителя, по
мысли Канта, вовсе не есть конституция. Но
на этот логико-юридический довод
сохраняется в силе моральный контрдовод:
почему вообще мы должны признавать властью
власть законопреступную и несправедливую, -
почему бы не исходить из того, что в этом
чрезвычайном случае властные полномочия
автоматически переходят всецело к народу-
суверену? Признание власти предержащей,
отвечает на это кантианец, обязательно по
самопротиворечивости непризнания ее. А
именно, допустим даже, что мы именно так и
поступаем, как призывает поступить этот
моралист (и неконституционный демократ):
власть оспорена и низложена, вся полнота
властной компетенции принадлежит суверенной
воле совокупного подданного. Неудобство
однако же, в том, что тем самым уже эта,
народная, воля стоит перед проблемой нового
учреждения правового строя (мнение, что
проблема может отмереть в меру отмирания
бывших властит