II. Сила, власть и право: подвластность и завладение в железный и золотой век правового общества

1) В основе моей компетенции принуждать
нарушителя либо оскорбителя моего права
лежит мое право на владение вещью,
основание которого, как видим, должно

86 А.К.Судаков

заключаться не в моем владении (прецеденте
владения) как в факте и не в моей способ-
ности физически обладать вещью. Смысл
принадлежности по праву Кант трактует через
понятие покушения: мое правовым образом
есть то, употребление чего другим без моего
согласия ущемляет мое право, есть неправое
принуждение (к признанию совершившегося
факта пользования моим имуществом), а зна-
чит насилие13. Напротив, правовым образом
мое есть также то, любое употребление чего
с моей стороны правомерно (если оно,
конечно, не затрагивает прав других
субъектов). Скажем поэтому: мое правовым
образом есть то, чему я сам не могу
причинять насилия и ущерба, но чего всякое
употребление другим без моего согласия есть
юридический ущерб и насилие мне. Моя
приватная свобода употребления моей
собственности нормами (естественного) права
не ограничена. Для этого, впрочем, нужна и
полная достоверность того, что вещь именно
моя, хотя бы она не находилась в сию минуту
у меня в физическом владении: иначе
невозможно обосновать мое право на
возвращение или хотя бы возмещение вещи, из
моего физического владения изъятой, пусть
даже вещь эта помечена клеймом или несет на
себе иные внешние признаки, позволяющие
заключать о связи ее со мной как
владельцем. Следовательно, если правовым
образом мое не есть нечто иное, чем только
физическое мое имущество, и если физическое
владение есть единственное правооснование
____________________
13 MdS, 353.

Кант: власть, мораль и насилие87

собственности на вещь, то с прекращением
такого владения (произошло ли оно
естественным путем, например с моей смертью
или просто отъездом, - или насильственным
путем, отнятием против моей явно выраженной
воли) собственность если не прекращается,
то становится предельно недостоверной, а
это значит, - неопределенной, а это, в свою
очередь, - значит - беззащитной. Факт
насилия, вообще имущественного
правонарушения (понимая здесь имущество
предельно широко и отвлеченно) в таком
случае вообще не может быть с
достоверностью доказан, так как ликвидация
внешних признаков принадлежности вещи
(клеймо и пр.) поистине есть дело особого
рода искусства, не более того, а при сугубо
физическом толковании права собственности
эти внешние признаки суть единственные
свидетельства того, что вещь, изъятая из
моего физического обладания, есть моя вещь,
и что завладение ею или вообще посягание на
нее без моего ведома нарушает именно мое
право. Если, следовательно, право
собственности зависит лишь от фактического
обладания вещью, или хотя бы от возможности
физического завладения ею в будущем, то за
недостоверностью хозяина любое покушение на
чужую сферу свободы, и в частности сферу
имущества, принципиально недоказуемо (с
достоверностью), а потому любое насилие над
личностью и собственностью ненаказуемо, или
вернее, наказуемость насилия зависит тогда
исключительно только от физической же
способности правонарушителя (насильника)
ликвидировать внешние признаки

88 А.К.Судаков

чужевластности вещи (= "не пойман (на месте
преступления) - не вор"). Есть такая
способность - и тогда очень просто сделать
бывшее (изъятие собственности) как бы
небывшим - путем внешних манипуляций над
вещью, выдать которую за свою или в крайнем
случае за ничейную есть в таком случае
чисто риторическая задача14.

2) Следовательно, возможность иметь в
собственности нечто внешнее (отличное от
моей субъективности) требует возможности
ущерба мне от употребления другим такой
вещи, которой я физически не обладаю.
Только в том случае, если правоотношение
собственности существует и сохраняется
независимо от физического обладания
предметом, возможна претензия на владение
предметом, которым возобладал другой, и
поскольку возможно также доказательство
факта насилия, неправомерного покушения на
вещь. Нарушение, которое вообще можно
достоверно зафиксировать и потому "по
делам" наказать, есть значит, нарушение не
физического обладания, а некоторого иного
рода обладания, прямо не связанного с
физическим владением, а часто не только
отличного, но и отдельного от него. Такое
специфическое правовое обладание Кант
называет умопостигаемым15. Собственное
право обладания, в отличие от факта
обладания, носит умопостигаемый характер.
Соответственно и правонарушение есть на-
рушение не эмпирической целостности тела,
____________________
14 MdS, 356.
15 Ibid, 353.

Кант: власть, мораль и насилие89

имущества или вообще "внешнего моего", - а
существенным образом и прежде всего есть
нарушение некоторого умопостигаемого
положения дел, некоторой тоже цельности и
связи (моего "я" с предметом), но -
идеального характера. Насилие есть
покушение не на тело или жизнь, а прежде
всего на право, точнее, на правосубъект-
ность, на волю и свободу лица. В этой
перспективе принципиально мыслимо
физическое насилие, не являющееся насилием
юридически, - и обратно, юридически
совершенно строго доказуемое насилие без
наглядных внешних деятельных проявлений
(так называемое латентное насилие). Далее,
и правозащита есть в таком случае не
столько защита фактического, эмпирического
порядка обладания, сколько умопостигаемого
правопорядка, хотя последний, безусловно,
всегда так или иначе проявляется эмпи-
рически. Правозащитник защищает не
фактическое существование человека, а право
на жизнь (если, конечно, таковое призна-
вать), не абсолютный объем реального
имущества человека, а прежде всего его
право собственности. Для правозащитника, в
его качестве право - защитника, абсолютна
не фактическая жизнь человека, а его право
на жизнь; неприкосновенно не имущество че-
ловека, во всем объеме его и до мелочей, а
право собственности его, благодаря которому
все им физически обладаемое вообще может
обозначаться как принадлежащее ему по
праву, и не будь которого, единственно
надежным гарантом безопасности имущества
было бы буквальное исполнение максимы

90 А.К.Судаков

древнего оригинала: все свое носить с
собой. Тем самым за органом правозащиты
признается принципиальная компетенция
лишить правонарушителя фактического,
чувственного, эмпирического обладания, при
условии сохранения за ним неотчуждаемой
свободы и правосубъектности, при сохранении
за ним правового обладания предметом и, в
частности завладения (законного
приобретения) внешними предметами. Это
будет впоследствии весьма существенно для
трактовки темы насилия в кантианском
уголовном праве.

3) Итак, кантовская теория права исходит
из различения обладания физического, или
эмпирического, и интеллектуального,
умопостигаемого. Именно это последнее, если
доказана его возможность, и служит
основанием права собственности, права име-
новать предмет принадлежащим мне: поэтому
Кант называет интеллигибельное обладание
также сугубо-правовым16. Поскольку в
возможности физического обладания у
здравомыслящих теоретиков сомнения быть не
может: если имеется хотя бы одно существо,
способное действовать внешним образом и
физически способное пользоваться внешними
предметами, то сомневаться в возможности
физического обладания можно, разве только
берклеански отрицая самостоятельную
реальность самих предметов произволения, -
поскольку физическое обладание принадлежит,
таким образом, к числу несомненных исходных
данных, то единственная проблема состоит в
____________________
16 MdS, 353, 357 и др.

Кант: власть, мораль и насилие91

возможности обладания правового. И вот Кант
утверждает, как постулат: правовое
обладание возможно в отношении всякого,
абсолютно любого, предмета произволения;
изъятие хотя какого-нибудь предмета из
сферы возможного интеллигибельного
обладания противоправно17. Раз это
постулат, то для него возможно не
доказательство, а скорее оправдание. И вот
в ходе этого оправдания Кант пользуется
одним понятийным различением, которое столь
существенно для нашей темы, что на нем
следует остановиться с особым вниманием.
Предмет произволения есть то,
употребление чего физически в моих силах. И
таков всякий предмет физического обладания,
- таков же должен быть и предмет, в
отношении которого предполагается
невозможным правовое обладание. Это
последнее предположение означает
несправедливость употребления вещи, то есть
несовместимость его со свободой всякого по
всеобщему закону; означает, иными словами,
что употребление вещи нарушает (чью-то)
свободу и право, употребление же всех
прочих вещей права не нарушает. При всем
том употребление и физическое обладание
вещью (этой загадочной, якобы ничейной
вещью) должно быть возможно, и только
свобода особым законом лишает себя права на
таковое.

Иначе говоря, ничейный предмет есть
предмет произволения, употребление которого
возможно, но как несправедливое абсолютно
____________________
17 MdS, 354.

92 А.К.Судаков

(всем и навсегда) запрещено, а значит,
никогда не станет действительным
(актуальным). Вещь подсильна, но не под-
властна: предмет, который в нашей власти,
есть тот, который мы употребляем актом
произволения (который, "предполагает акт
произволения")18. Чтобы как-то осмыслить
это различение силы и власти, мы допускаем,
что в наших силах то, что физически
возможно употребить, в нашей же власти то и
только то, возможность употребления чего
сугубо юридическая, а это значит, -
идеальная; то, чем мы можем обладать
умопостигаемым образом, ибо ведь "акт
произволения", с которым Кант соотносит по-
нятие власти, не только не обязательно есть
физическое действие, но в контексте
дедукции правового постулата разума
существенно ограничивается от него, как акт
именно правового завладения (мнимо -
невозможного для "ничейной вещи"). Правовая
подсильность прямо соотносится в тексте со
всеобщим принципом права, - тогда как чуть
ниже создается впечатление, будто законо-
дательство касается именно физической
подсильности: распространяясь на предметы
произволения вообще ("если только это
предмет произволения"19), понимаемые только
в смысле физической подсильности, а не
подвластности20, они могут диктовать им
разве что как предметам природы, и в
результате итогом дедукции может быть разве
____________________
18 Ibid.
19 MdS, 354.
20 Ibid.

Кант: власть, мораль и насилие93

что такое заявление: от природы ничейных
вещей не бывает. Для доказательства чего
особо не нужно тратить силы ума, - да и
исходная формулировка постулата говорит
совсем о другом: о невозможности абсолютно
ничейных вещей по закону практического
разума (а это совсем не то же, что "от
природы"). Поскольку мы смеем
скорректировать кантовскую дедукцию на
более строгое понимание подсильности как
возможности физического обладания и
подвластности как компетенции правового
обладания (и соответственно претендующего
на вещь "акта произволения", - и
соответственно этому, постулат практи-
ческого разума гласит: всякая подсильная
вещь объективно может быть (рассматриваема
и употребляема в качестве) подвластной
кому-нибудь; или, - всякий внешний предмет,
доступный физическому
(эмпирическому)обладанию, может рассматри-
ваться как юридическая принадлежность.

4) На основании вышерассмотренного
постулата Кант толкует приобретение вещи в
собственность тоже как своего рода по-
кушение: первым элементом завладения
является захват вещи, не принадлежащей
никому фактически (иначе этот захват проти-
воправен)21, причем именно
пространственное, а потому эмпирическое
завладение. Первый захват, говорит Кант,
имеет за собою некое правооснование22.
Положение "блаженны обладатели ("beati
____________________
21 Ibid, 368.
22 Ibid, 360.

94 А.К.Судаков

possidentes")" (имеется в виду: первые
обладатели, но Кант почему-то опускает это
обстоятельство) есть аксиома естественного
права. Никто не обязан документально
подтверждать факт своего обладания - хотя
сомнительным может быть (и очень часто
бывает) первенство обладания. Именно
поэтому следующее засим обозначение моей
претензии на предмет, которое теоретически
уже могло бы учредить мое умопостигаемое
право на него, и которым я вменяю всем
другим, по самому смыслу собственности,
воздержание от моей вещи, может быть, а с
учетом природы человека непременно будет,
подвергнуто сомнению. Это - лишь
односторонний акт моей воли (строго говоря,
только произволения), это только претензия
на вещь, а тем самым на первенствующее
(приоритетное) обладание и пользование ею.
Факт обладания может оспорить и
пересмотреть лишь тот, кто располагает
достаточной (или даже превышающей мою)
способностью физического завладения
предметом. Но вот оспорить факт пер-
венствующего обладания может вообще-то
любой; и прежде всего потому, что
практический разум своим постулатом
исключает метафизически - ничейные предметы
и дает всякому право на первый захват, а
следовательно, лишает меня возможности
оспорить за ним такое право теоретически, и
если бы вдруг объявился действительный
первый обладатель, я не имею рациональных
средств ни удостовериться в его
первенствующем праве, ни опровергнуть
таковое. Пока все остается только при

Кант: власть, мораль и насилие95

претензиях (односторонних актах
произволения) на обладание предметом,
только при декларациях обладания,
единственные основания которого суть
разумные аргументы справедливости
(отвлеченная идея естественного права) и
фактическая физическая сила (дающая одному
кому-нибудь возможность сиюминутного обла-
дания), - пока все остается только при
претензиях на обладание разумных и сильных
частных лиц, - перед судом разума и права
все эти претензии поистине равны, а именно
- равно недостоверны. Одностороннее
произволение обладать предметом, будь оно
даже укреплено фактическим (физическим)
владением и соответствующей силой
(способностью), не является достаточной
гарантией от неприкосновенности имущества,
то есть гарантией нежелательных
претендентов на первенствующее обладание. А
постольку в таком сообществе, где правит
сила и разум порознь, где силой
подкрепленная претензия признается правом
(за неимением третейского судьи претензий),
- всякое применение силы (после первого
завладения, то есть раздела "сфер влияния")
творит насилие, и в то же время -
относительно право (ибо понятие права здесь
отвлеченно и вменяет право всем равно, а
поскольку - никому в особености, и значит,
не может защитить ничьего особенного
права). В обществе, где претенциозная сила,
а не признанная власть, является основанием
права на владение, - в обществе
естественного права насилие есть
единственный способ практического

96 А.К.Судаков

осуществления справедливости, ибо господ-
ствующая в нем идея справедливости не в
состоянии определить сколько-нибудь
достоверно пределы конкретного применения
силы: именно потому, конечно же, что перед
судом естественного права все равны - до
невозможности.

Тем не менее, несмотря на эту
ненадежность возникающей в результате
всеобщей декларации права естественно-
правовой общности, нужно подчеркнуть, что
общность возникает именно здесь, на втором
шаге присвоения предметов. Физический
захват (пока, и только пока, это первый
захват) есть внутреннее и суверенное дело
каждого субъекта, - и только обозначение
претензий на владение и вменение всякому
воздержания от моей вещи впервые объединяют
замкнутые пространства владения в единое
имущественно-личностное поле, в единое
изначальное сообщество. Сообщество это есть
в известном смысле правовое сообщество, - а
именно, в том смысле, что возникновение его
и каждый из породивших его частных актов
завладения узаконен естественным правом, -
и в этом отношении его можно даже назвать
естественно-правовым сообществом, но на
защите естественного права (на жизнь и
собственность и свободу) в таком сообществе
стоит (кроме физической силы
правосубъектов) только само это
естественное право; а при всей своей
естественности оно также вполне отвлеченно,
и как мы видим (и еще увидим не раз), пло-
хой поэтому защитник от незаконных
покушений, коль скоро за спиной

Кант: власть, мораль и насилие97

претендентов стоит то же, всеобщее и
равное, право человека. Поэтому в таком
сообществе не парадоксально право на на-
рушение права (которое, впрочем, выдвигая
как претензию, не могут, - и логически
невозможно, - обосновать), право на насилие
именем естества. Отнятие принадлежащего
другому, даже и против его воли, в таком
сообществе принципиально не есть насилие, -
потому что пределы владения провозглашены,
однако не признаны, и преступление их
зависит от того, где их проводит моральный
глазомер каждого. Объективных критериев
справедливости в сообществе принципиально
текучих границ не существует, и не
существует поэтому объективных оснований
наказания насильников.

Проблема, следовательно, в том, чтобы
учредить некоторую инстанцию права, как
конкретного частного права, и при том так,
чтобы не уничтожить естественно-правовую
основу справедливости (и в том числе
принцип "благо обладающим"!), - чтобы не
вменить этому защитнику и гаранту права
перераспределение прав (которое, как
нарушение естественного порядка имуществ,
будет преступлением естественного права), -
чтобы сделать в лице этого защитника и
гаранта право силой, не оставляя однако
правой силе возможности попирать право, как
свой исток и основу, насиловать именем
власти. Следовательно, как альтернатива
правопорядку силы, в котором завладение
или, точнее, захват является
правооснованием пользования вещью, где,
следовательно, говоря в принятых нами выше

98 А.К.Судаков

терминах, сила является "оправданием"
власти (в сущности же, ее заместительницей
и разрушительницей), - в альтернативу
правопорядку силы, и все же не в ущерб
деятельной силе вообще, должен быть
учрежден властный правопорядок, где бы
источник права был независим от объема
обладания и физической способности захвата
и источник власти мог бы быть прямо слаб в
эмпирическом смысле, - но сама по себе
правая власть достаточно сильна, чтобы
гарантировать каждому неприкосновенность
его законно приобретенного имущества (des
Seinen), где право было бы властью, а
власть - правомерна.

5) Но в самом ли деле необходим переход
от естественно-правового сообщества (в
котором ведь у каждого есть имущество и
есть способность пользоваться им в своих
житейских целях) к некоторому позитивно-
правовому сообществу, где статус-кво
естественного порядка имуществ был бы
всего-навсего гарантирован? Не является ли
выше рассмотренная угроза порядку имуществ,
угроза преступного покушения на жизнь и
собственность в естественно-правовом
сообществе собственников сугубо
теоретической возможностью, которой (в
случае, например,законодательного
закрепления естественного права) едва ли
суждено когда-либо стать действительностью?
Не возможно ли, иначе говоря, мирное и
свободное от насилия сосуществование
разумных существ и в естественном
состоянии? Нужна ли в самом деле правая
власть для мирного справедливого

Кант: власть, мораль и насилие99

сосуществования? Кант всей своей теорией
права отвечает: безусловно нужна. Более
того, даже справедливое обладание возможно
лишь в подданстве законной власти, в
правовом состоянии, а потому всякий
благонамеренный имеет компетенцию принудить
всякого другого к вступлению в правовое
состояние общения с собою, - в интересах не
просто своего, но всеобщего права, - а это
последнее значит - всеобщего мира. Причем
если для первого из этих положений Кант
находит лишь чисто-юридическое, то для
второго, которое ведь есть своеобразное
усиление первого, он дает антропологическое
обоснование. Рассмотрим их, - ибо в
особенности это последнее имеет
принципиальное значение для понимания
кантианского взгляда на философию
ненасилия.

Моя претензия на обладание внешними
предметами вменяет всем прочим воздержание
от покушений на них, при условии такого же
воздержания с моей стороны. Об этом, а
также о передаче собственности (дарении,
продаже, заимодании и пр.) возможны (уже в
естественном состоянии) частные договоры.
Собственно, только такая воля, которая
выражена в договоре, то есть подтверждена
чужим согласием, и может к чему-либо
обязывать участника договора: непризнанная
новая претензия в естественно-правовом
сообществе не может служить принуждающим
правооснованием, как воля (или лучше
сказать, произволение) сугубо одно-
сторонняя. Но Кант утверждает здесь, что
для возникновения обоюдного обязательства

100 А.К.Судаков

нет нужды в особом акте, но что оно
возникает из самого понятия внешнего
обязательства, как всеобщего и постольку
обоюдного. Иными словами, разумность членов
сообщества - хотя и не единственное, но
достаточное основание признания ими
правовой обязанности невреждения другому и
его имуществу. И все же односторонняя воля
не может быть принудительным законом для
всякого, ибо иначе не избежать ущерба
всеобщей и равной свободе, то есть все тому
же естественному праву23. За обязывающей
волей должна быть всеобщеобязательная
значимость. Поэтому это должна быть собира-
тельно-всеобщая воля, в которой и я, и
всякий другой известным образом
соучаствует24. Хотя я и вменяю разумность
всем своим сородичам и соседям, и в самом
этом вменении вменяю им также известное
правосознание, - и все же ни моя личная
претензия на новое приобретение вещи, ни
совместная претензия нескольких воль на
общее признание содержания их частно-право-
вого договора не могут быть вполне
гарантированы в естественном состоянии,
пусть даже они и сопровождаются таким
вменением правового благоразумия. Даже воля
двух договорившихся есть в отношении
третьих лиц воля односторонняя и постольку
принципиально необязательная. И владение, и
дарение, и заимодание, как признанное
только мной (нами), есть поэтому нечто
принципиально случайное. Признавать итоги
____________________
23 MdS, 365.
24 Ibid, 365, 356.

Кант: власть, мораль и насилие101

частных договоров только потому, что об
этом существует частный договор, третьи
лица также мало могут быть обязаны, сколь
мало могут быть обязаны они признавать все
частные претензии своих соседей только
потому, что соседи их столь же разумны и
благоразумны, а потому и справедливы, как и
они сами: в противном случае может и в
самом деле сложиться такая система
договоров и тем более такая система частных
претензий, которая приведет к пере-
распределению имущества, весьма существенно
ущемляющему естественное право
собственности (а то и здоровья, или даже
самой жизни) невключенных в договорную сеть
мирных соседей. Иначе говоря, из того, что
договоры должны соблюдаться, еще решительно
не следует, что все договоры должны
признаваться (третьими лицами), так же как
и из естественного права иметь и
приобретать собственность не следует право
приобретать ее вопреки желанию
первоначальных ее обладателей. Если поэтому
предположить общество, единственным
кодексом жизни которого было бы
естественное право, которое (как на
поверхности кажется) учреждало бы и
закрепляло порядок имуществ, - то в свете
приведенного аргумента Канта это же самое
естественное право служило бы и угрозой
этому естественному порядку прав. И не
только по чисто правовой причине, о которой
шла уже речь выше (естественное право как
всеобщее и равное само по себе - плохой
защитник конкретного права конкретного
человека в ситуации, когда и истец, и

102 А.К.Судаков

ответчик имеют некоторое основание
апеллировать к естественному праву), но и в
силу природы человека.

6) Предположим, в самом деле,
естественно-правовое сообщество уже
возникшим. Это означает, что перед нами
сообщество существ, каждое из которых
осуществило первое завладение и
декларировало его всеобщепонятным образом;
каждое из которых разумно и вменяет такую
разумность всем соседям; но каждое из
которых, наконец, не имеет иного защитника
своей собственности и заступника своего
права, кроме, во-первых, основанных на
гуманитарном вменении всеобщих прав
человека (себе и всякому другому)
соображений разумного человеколюбия, - во-
вторых, собственной физической силы. Это,
таким образом, сообщество, где всякий
сильный есть собственник, но всякая сила
лишена поддержки правой власти. Всеобщность
правосубъектности, всеобщность значимости
претензий на владение внешними предметами
уже без всякой декларации есть достаточно
сильный аргумент разума, чтобы известное
поведение (именно воздержание от моей
принадлежности) вменялось тем самым всем
другим. Но на крайний случай, на случай,
если другой (или сговорившиеся другие), не
поведет себя сообразно вменению и
вторгнется в сферу моей свободы, покушаясь
на мою собственность, или свободу, или даже
жизнь, - на этот крайний случай для защиты
моего естественного (допустим на мгновение,
что я честен и презумпируемое право
действительно принадлежит к числу моих

Кант: власть, мораль и насилие103

естественных прав) моего права я располагаю
только двумя средствами: юридическим либо
гуманистическим вменением, аргументами или
суггестивной проповедью разума, покоящейся
на идее всеобщей человечности, всеобщей
правовменимости и связанной с этим идее о
всеобщей восприимчивости к голосу право-
сознания, - или собственной силой (силой
употребить предположительно мое и силой
наказать предположительно - обидчика). В
естественном состоянии на защите
собственности, жизни и свободы порознь
стоят два "адвоката": практический разум (с
его идеей достоинства и права) и грубая
сила "прагматического" кулака.

Тут-то и советует нам гуманист-моралист -
"ненасильственник" воспользоваться первым
из этих средств, живописуя неудобства,
связанные с выбором "максимы кулака". Если
бы можно было действительно всецело
положиться на чистый разум в деле
учреждения правового состояния в сообществе
разумных существ, - если бы можно было
спокойно исходить из предположения о
совпадении разумной воли человека с его
естественной склонностью, а это совпадение
совета разума и рекомендаций частного
интереса, чтобы моралист мог действительно
надежно оперировать им, должно быть не
иначе как всеобщим законом человеческой
природы, - рекомендация гуманиста была бы
приемлема, ибо редко кто в самом деле так
хорошо понимал убийственность "максимы
кулака", и более того - ее необратимое
стремление к прогрессии, для общественной
жизни и гражданского права, как теоретик

104 А.К.Судаков

"вечного мира" из Кенигсберга. И однако
именно он оспаривает возможность
нравственно-рациональной правозащиты в
естественном состоянии (а это ведь значит,
- и возможность "непринужденного" перехода
силами сугубо разума в состояние
гарантированно - всеобщего правопорядка
имуществ, то есть в гражданское состояние,
- и возможность сугубо ненасильственной
гарантии права). Нет разумных оснований
апеллировать к разуму и праву
"естественного человека" при защите своего
права от этого "естественного человека",
человечность - плохой гарант мира в
естественном сообществе: "ибо что могло бы
обязать его умнеть только на ошибках, ведь
общую склонность людей - изображать из себя
хозяина других людей (не уважать чужого
превосходствующего права, если только
чувствуешь свое превосходство над ними в
физической силе или хитрости), - он может
достаточно ясно видеть по самому себе и нет
нужды дожидаться действительной враждебно-
сти"25. То есть разумный и естественный
интерес не гармоничны в человеке, и угроза
превосходящей силой есть природная склон-
ность человека. Склонным к обоюдному
воздержанию от насилия, даже при сознании,
что имеет дело с разумным существом, Кант
во всяком случае не может признать
"естественного человека". Подчеркнем: речь
идет именно о разумном человеке, об об-
думанном интересе господства, о
сознательной склонности попирать право
____________________
25 MdS, 424-425.

Кант: власть, мораль и насилие105

человека превосходящей силой, - а не так
обстоит дело (как могло бы показаться), что
эта необщительная склонность доразумна и
подразумна, разумный же интерес права
должен победить и подавить ее. Именно в
этом и особенность Кантовой теории, что
согласно ей "естественный человек" по
природе своей и сознательно-обдуманно не
склонен к равномерному обоюдному вменению
прав (и соответственно обязанностей),
склонен напротив, хотеть и делать другому
того, чего он решительно не желает и не
делает себе, что человек не только
потенциально может, но и естественно
склонен желать и поступать помимо
рационально-правовых аргументов, вне и без
учета контекста всеобщего права, если
только такое поведение обещает умножение
господства над вещами и человеческим миром,
и если только потенциальная возможность
такого поведения осознана, а сама стратегия
по "максиме кулака" осмыслена и рассчитана.
Человек естественно наклонен сделать других
простыми объектами приложения своего
произволения, в полном игнорировании голоса
правосознания, и все же сознательно.
Постольку "естественный человек" рано или
поздно непременно реализует эту свою
враждебную (и лицу и праву) склонность в
"действительной враждебности", то есть
будет и действовать на основе непризнания
равного права, и даже может создать такую
"теорию права", по которой именно его
максима и будет правомерна. Впрочем, за
такой теорией ему далеко ходить не надо -
всеобщий кодекс естественных прав человека

106 А.К.Судаков

всегда готов служить ему таковой (как мы
видели выше). Соответственно и задача
учреждения и гарантированного обеспечения
правопорядка состоит не в том, чтобы
подавить естественно присущую человеку
склонность к насильственному господству, а
в том, чтобы нейтрализовать эту склонность,
исключить возможность ущерба от нее для
интереса всеобщего права. Правопорядок и
гарантия от насилия должны быть учреждены
(или возможны) "даже в дьявольском
народе"26. Но нечто должно быть
предпринято: оставаться в состоянии, где
эта склонность "естественного человека" не
нейтрализована, где поэтому неограниченное
насилие над личностью и собственностью
может стать повседневным, - где идею права
заменяют хитрость и сила мышц, - оставаться
в таком состоянии преступно, противоправно,
а именно "в формальном смысле"
(formaliter). Даже бездеятельное и
абсолютно - по внешней кажимости -
безвредное пребывание в состоянии, где
внешние взаимоотношения людей регулируются
только презумпцией человеколюбия и хитрой
силой, и где поэтому практике человеколюбия
нет гарантий, а практике силы -
препятствий, - преступно formaliter: даже
"премудро-пескарское" поведение в
естественном сообществе, активный или
пассивный конформизм естественно-правовому
сообществу есть угроза перспективе
правостроительства, формальное правонару-
шение, а тем самым - мать всех насилий и
____________________
26 ZeF, 33.

Кант: власть, мораль и насилие107

правонарушений. Поскольку должно быть
позволено всякому принудить всякого другого
к вступлению в правовое состояние.
Принудить, разумеется, силой. Но применение
силы за пределы правовой компетенции
(здесь, конечно, естественно-правовой, за
неимением иного основания компетенции)
преступно по самому смыслу и сути есте-
ственного права. Ни разум, ни сила порознь
не могут быть ни гарантами, ни
путеводителями, ибо оба преступноначальны,
хотя и в разном смысле. Как же выйти из
положения (и из естественного состояния), -
не путем ли "преступления во имя порядка"?
Чего недостает в естественно-правовом
сообществе и что должно быть обеспечено
новоявленным гарантом права, нам поможет
понять пример, который приводит Кант в этом
самом месте рассуждения. А это подскажет и
возможный выход из мнимого морально-
правового "пата".

7) В состоянии "внешне беззаконной
свободы"27 находятся не только два
дерущихся дикаря, но и два воюющих
государства. Побоище не есть нарушение
права воюющих сторон, - ибо совершается
обоюдно, а значит, невозможно установить
какое-либо одностороннее правонарушение.
Ведение войны в согласии с неписанным
кодексом правил, своего рода этосом войны,
не приводит к однозначному нарушению
презумпции права хотя бы одной стороны. Но
армия, уничтожившая пленных или капитули-
ровавших солдат противника, - или тем более
____________________
27 MdS, 425.

108 А.К.Судаков

мирных жителей, - не вправе жаловаться в
международный трибунал, если армия
противника, доныне соблюдавшая этос войны,
теперь при всяком случае станет отвечать ей
тем же истреблением пленных. Война, ведь, и
вообще есть крайнее средство разрешения
споров в состоянии (естественном)
межгосударственных отношений, когда именно
нет возможности судебно-процессуального
разрешения споров; суда, как
предполагается, просто нет28. И все же
армия, поступающая таким образом, совершает
действия, которые "лишают значимости само
понятие права и предоставляют все, будто бы
по закону, дикому насилию (Gewalt), а этим
низвергают право людей вообще"29, и потому
преступны формально. Хотя того права, в
контексте которого может вообще впервые
родиться в умах идея правонарушения, -
частного права, - такой поступок не
нарушает. Месть такого рода совершается
вовсе не как наказание за правонарушение, -
нет, она совершенно выводит действующие
армии из того контекста права, в котором их
еще удерживал этос войны, она возвращает
людей в состояние дикости, естественное
состояние, где нарушение жизни, свободы и
собственности соседа не санкционируется
ничем, кроме кулака этого соседа и
проповеди встречного моралиста. Частное
право не нарушено, точнее, говорить о таком
нарушении есть бессмысленный лепет, ибо
нарушено естественное право. Отвечая грубой
____________________
28 MdS, 425
29 Ibid, 425, примечание.

Кант: власть, мораль и насилие109

силой на силу (а неправая сила есть для
теории права всегда грубая сила), я не чиню
несправедливости силе обидчика (хотя бы в
итоге я извел всех обидчиков до единого или
обрек их на физические мучения).Довольно и
того, что я чиню всеобщую несправедливость:
я принимаю закон сугубой силы: признаю для
себя дозволенным добиваться частных целей
(и имущественных, и сугубо идеальных),
таким путем, от которого страдают частные
цели других (их жизнь, или имущество, или
правомерная свобода). Отвечая силой на
силу, я поселяю себя и обидчика в возможный
мир насилия, а самым действием - реализую
этот мир и утверждаю силу на место права.
(Никак не отвечая на силу, я по сути делаю
то же самое: отрекаюсь от своего права в
пользу чужого произвола, устраивающего меня
своим соответствием с какими-то частными
целями моими, пытаюсь мазохистически
получать удовольствие (личную выгоду) от
творимого надо мною насилия.)

Выход, очевидным образом, в том, чтобы
сила стояла на службе права. Вследствие
вышеобозначенного антропологического
обстояния понятно, что Кант совершенно не
требует поставить право на место силы, так
чтобы сознание собственной силы
(господствовать другими) вообще не было
основанием определения воли к поступкам.
Трезвое человековедение говорит о том, что
пока человек обладает значительной силой,
он всегда будет искушаем злоупотребить ею.
"Себялюбивые склонности"30 в человеке
____________________
30 ZeF, 33.

110 А.К.Судаков

неистребимы, - пока мы не говорим о
религиозно-духовном преображении. Задача:
поставить силу на службу праву, - и не
предполагает истребления себялюбия и
себялюбцев, не предполагает, что все
обладатели силы нравственно сознательны в
своем подчинении (неизбежно-принуждающей)
правой силе, - не предполагает, иначе
говоря, "народа ангелов", - но вполне
допускает, что каждый из подданных правой
силы в душе естественно склонен к изъятию
себя из подчинения ее велениям и законам, в
душе злоумышлен на ближнего. В том-то и
состоит проблема, чтобы при любых возможных
максимах и настроениях общежитие было
организовано внешне так, чтобы в результате
злонамерения не переходили в злодеяния,
чтобы, то есть, результат был таким, как
если бы злонамерения вообще не было также и
в максиме31. Гарантия права от
насильственного покушения вообще не есть,
следовательно, нравственная (в смысле:
индивидуально-нравственная) проблема, а
есть проблема чисто правовая и полити-
ческая. Правовая сила должна стоять не на
службе морального усовершенствования и
духовного обращения граждан, не на службе
морали вообще, - а только и исключительно
на службе всеобщего и равного права. В
"миниатюре" проблема учреждения гаранта
права заключается, по Канту, в том, чтобы
так внешне организовать общение двух
заведомых злоумышленников-эгоистов, чтобы
от природы присущие им злоначальные
____________________
31 Ibid.

Кант: власть, мораль и насилие111

склонности не перешли в действие, - и все
же реализовались (а не фрустрировались
только), например, взаимно нейтрализуясь. В
"народе ангелов", или, что почти то же, в
сообществе нравственно сознательных
миротворцев и ненасильников, подобная
проблема вообще не стоит. А это означает: в
сообществе ненасильников нет нужды во
внешнем принуждении правой силы, а
соответственно - и в законе, на основании
которого такое правое принуждение со-
вершается, и в силовом институте, руками
которого оно совершается. Монастырю
ненасильников не нужен устав, а "миру без
насилия" - конституция и государственные
законы (почему ненасильник столь склонен
презрительно относиться к этим последним).
Проблема гарантий от войны и насилия
есть, стало быть, для кантианца (вполне
разрешимая) проблема социальной орга-
низации, обустройства внешней свободы
сообщества разумных существ, а именно,
такого обустройства, при котором обеспече-
ние интересов их жизни и безопасности могло
бы пренебречь их умонастроениями и
намерениями, а вовсе не проблема нрав-
ственной проповеди и перевоспитания
фактически немиролюбивых соседей. Проблема
социальных учреждений, а не моральных
назиданий (хотя и для Канта несомненно, что
привычка жить в подчинении таким социальным
учреждениям и нормам, как и самое
учреждение социально-правовых гарантий
безопасности, есть значительный шаг к
моральности, но именно и только к мо-
ральности; это не есть ступень собственного

112 А.К.Судаков

морального прогресса, который до того (в
естественном состоянии) вовсе не имеет
места. Этика ненасилия есть поскольку в
кантианской перспективе только и всецело
социальная этика ненасилия, основу которой,
как мы увидим в последствии, образует этос
социальной лояльности, безусловная
значимость которого признается под страхом
возврата к цивилизованной дикости
естественного состояния. И этот акцент
должен быть сохранен всякой этической
теорией, которая сознает, что область
применимости ее - не чистые ангельски
добродетельные души сознательных
миролюбцев, а непросветленные и потому не
то чтобы прямо злые, но во всяком случае
удобоизменчивые ко злу души людей со
свойственными им страстями и склонностями
(без допущения коих в этике нет надобности,
а при абсолютизации коих ее проповеди нет
осмысленной возможности), что задача ее на
первых порах в том человечестве, с которым
она имеет дело - не столько проповедь
преображающей любви, сколько организация
защиты от деятельной неприязни, - этикой,
которая, храня безусловное почтение к
идеалу высшего нравственно-духовного
совершенства, не склонна ни идеализировать
свою аудиторию в блеске лучей этого идеала,
ни насилием вести ее к этому идеалу,
заставляя взлететь прежде, чем научит
ходить по лестнице.

Кант: власть, мораль и насилие113

Date: 2015-09-03; view: 406; Нарушение авторских прав