Набережная Жемап, Десятый квартал, Париж, 21 апреля, 12:01

Комната была пуста. Майло в одиночестве стоял у окна, так чтобы его не было видно с улицы, сцепив руки за спиной. Снаружи кипела жизнь: узкая лодка скользила по каналу Святого Мартина, булыжную дорогу на берегу наводняли велосипедисты и бегуны трусцой, туристы покорно шли туда, куда их направляли гиды. Над крышами можно было разглядеть белый купол Сакре‑Кер на Монмартре. Солнце, появляясь из‑за облаков, подмигивало, словно далекий маяк.

Давненько он не был в Париже. Возвращаться сюда было рискованно, но Майло всегда знал: если он решит осуществить задуманное, необходимо будет присутствовать в Париже лично. А к тому времени как все станет известно, он будет далеко.

Раздался стук в дверь. Майло поправил галстук, одернул манжеты, чтобы они ровно на полдюйма выглядывали из‑под пиджака, и повернулся.

– Да.

Вошел Джулу с засунутым за пояс пистолетом.

– Она здесь, сэр.

– Ну так введите ее, капитан, – нетерпеливо приказал Майло.

Джулу втолкнул в комнату Еву. Глаза девушки были завязаны, она ступала неуверенно, выставив одну руку перед собой, а другой держась за рукав Джулу. Он остановил ее в середине комнаты под оголенными проводами, свисавшими с потолка.

– И еще пришел какой‑то парень по имени Аксель.

– Техническая поддержка. Помоги ему устроиться в подвале, – приказал Майло. – Сегодня вечером устроим репетицию.

Кивнув, Джулу выскользнул из комнаты. Подождав некоторое время, Майло пошел к Еве; паркет скрипел под каждым его шагом.

– Что вам нужно?! – требовательно воскликнула она, повернувшись на звук. Майло молчал, пока не приблизился к ней вплотную.

– Теперь можешь это снять, – сказал он, аккуратно сняв с руки девушки серебряный браслет и сразу же отбросив прочь, словно украшение обжигало его пальцы.

– Это правда необходимо? – спросила она.

– Конечно, – улыбнулся он, обняв Еву за талию.

Она тут же обвила руками его шею и притянула Майло к себе, раскрыв губы навстречу его языку. Дыхание Евы участилось. Майло прижал ее к стене, его рука сначала гладила грудь девушки, а потом скользнула между ног, вызвав сладострастный стон.

Внезапно Майло отдернул голову – с его губ капала кровь.

– Это за то, что твои обезьяны запихнули мне в рот кляп. – Ева стащила с глаз повязку и лизнула свою ладонь, словно пытаясь заглушить неприятный вкус.

– Ты сама сказала: все должно выглядеть убедительно, – напомнил он, слизывая кровь.

– Ты сказал, что Кирк будет так занят погоней за «Мадонной с веретеном», что даже не узнает о смерти Рафаэля. – Ее глаза яростно сверкнули. – Разве не для этого прибивали вонючую кошку к стене?

– Зато теперь он ищет тебя. Это нам тоже подходит.

Ева несколько секунд смотрела на любовника и сообщила, прежде чем согласно пожать плечами:

– Он считает, что послание, которое Рафаэль оставил на колодце, говорит о том, что ты убил его.

– Естественно, он так думает. Он хочет так думать. Ему удобно так думать. Но мы оба знаем, что это не так.

Повисло молчание. Их взгляды встретились: его – решительный, ее – вопрошающий.

– Что между вами произошло?

– Ничего. Просто никто из нас не любит проигрывать.

– Ты знаешь, что несколько недель назад Рафаэль был в Лондоне и искал его? – Ева подошла к зеркалу, аккуратно накрасила губы помадой, сжала их, а затем подправила край мизинцем.

– Наверное, свернул во время последней поездки в Париж, – предположил Майло. – Хотя мы договаривались, что он не будет этого делать.

– Поездка была напрасной, – заверила Ева, убирая выбившиеся пряди под белый ободок. – Тома не было в городе.

– То есть они не разговаривали?

– Очевидно, нет.

– Тогда откуда он узнал? – спросил Майло, глядя девушке в глаза.

– Узнал что?

– Все. Вчера они с Дюма пришли в Лувр и все им выложили.

– Это невозможно, – недоверчиво произнесла Ева.

– Кто‑то проболтался. Если не Рафаэль, то кто?

– Кто‑то проболтался? – со злостью передразнила она. – Год проработки плана коту под хвост, потому что кто‑то проболтался? – Щелчок пальцами был призван усилить впечатление от ее слов.

– Не волнуйся, ничего не изменилось, – твердо ответил Майло. – В Лувре его подняли на смех. Если что, мы можем использовать это себе во благо. В конце концов у нас в рукаве козырь.

– И что же это? – Ева усмехнулась.

– Ты.

Майло поцеловал Еву в нахмуренный лоб.

– А теперь помоги мне.

Он подошел к деревянному ящику, стоявшему возле камина, взял две отвертки и передал одну девушке. Вместе они вскрыли один угол. Майло бережно вытаскивал упаковочную солому и отбрасывал в камин, постепенно открывая изображение женщины, внимательно, даже обеспокоенно смотрящей на младенца, сидящего на ее колене. Внимание ребенка было приковано к деревянному предмету, который он сжимал обеими руками. К веретену.

– Когда ее привезли? – с восторгом спросила она.

– Сегодня утром.

– Ты знал, что Рафаэль сделал копию картины перед смертью? Он спрятал ее в мастерской. А Том нашел – прошлой ночью.

– Мертвый Рафаэль преподносит гораздо больше сюрпризов, чем живой. – Голос Майло был полон то ли гнева, то ли уважения. – Но пусть Кирк ее забирает. Она никому не нужна. Есть спички?

Ева бросила ему коробок. Майло зажег огонь и поднес к лежащей в камине соломе. Она занялась сразу же, сгорая с шипением и треском и отбрасывая на стены камина оранжевые блики.

– Опусти жалюзи! – приказал он. – Никогда не знаешь, кто за тобой следит.

Когда комната погрузилась во мрак, Майло осторожно поднял картину так, чтобы ее поверхность заблестела.

– На подобные работы нужно смотреть именно так. – Его голос звучал удивительно нежно, почти благоговейно. – Электрический свет подчеркивает каждый мазок кисти, но убивает тайну. Пламя же смягчает все недостатки и отметины времени и наполняет изображение странным, мистическим сиянием… на щеках появляется румянец, глаза горят, все оживает. Настоящая магия творится в темноте.

– Мы могли бы оставить ее, – предложила Ева, жадно глядя на картину. Ее глаза и волосы сверкали.

– Слишком рискованно, – твердо ответил Майло. – План остается прежним.

Бросив на картину последний, почти тоскливый, взгляд, он повернулся к камину и аккуратно положил ее в огонь. Несколько мгновений он находился там невредимым, словно само пламя расступилось. Но затем языки огня неумолимо начали пожирать обнаженное тело младенца и нежные складки одежд Мадонны.

Изображение потемнело, дым поднимался от него узкими струйками, пока внезапно мощный язык пламени не поглотил обе фигуры. Краска вздулась, доска, на которой была написана картина, прогнулась вперед, словно бы в агонии, и раскололась. Вскоре уже невозможно было различить ничего, кроме контура гор на заднем плане. Зеленые язычки огня вспыхивали и тут же исчезали, поглощая оставшуюся краску.

– Ты видела, какого цвета было пламя? – задумчиво спросил Майло, кочергой раскалывая почерневшую доску на много маленьких угольков. – Это из‑за красителей, которые раньше использовались при изготовлении краски.

– По меньшей мере мы знаем, что это была не подделка, – улыбнулась Ева.

– В этом есть что‑то от судов над ведьмами, – произнес он.

– Что ты имеешь в виду?

– Тем, кто подозревался в колдовстве, привязывали к ногам камни и бросали в воду. Если женщина тонула – инквизиторы признавали ее невиновной. Если же выплывала – ее убивали за сговор с дьяволом.

– А какое отношение это имеет к «Мадонне с веретеном»? – нахмурилась Ева.

– В некоторых случаях приходится уничтожить что‑то, чтобы узнать, что оно было настоящим.