Лас‑Каиделариас, Севилья, 19 апреля, 21:53

Ева с неохотой уходила из мастерской. И Том понимал почему.

Несколько лет назад он сам, не в силах уснуть в ночь перед похоронами отца, шатался по холодным улицам Женевы и тщетно искал ответы на вопросы, которые еще не решился задать самому себе. На рассвете он оказался у дверей старой квартиры отца, словно бы притянутый туда древней магией. Сидел у его кровати, смотрел на запонки, поблескивавшие на крышке шкатулки, на галстуки, выглядывающие из‑за двери гардероба, словно подснежники, пробившиеся из‑под земли ранней весной, – и казалось, что отец все еще жив.

Он чувствовал, что с Евой происходит то же самое. Она впитывала воспоминания об отце, наполнявшие комнату, словно запах краски. Полупустой бокал вина с почти незаметными отпечатками пальцев на стенках. Карманный нож с потертой от частого использования рукояткой. Старые солнечные очки – одна из дужек погнулась, когда он сел на них. Часть Тома хотела обнять Еву, сказать, что все будет хорошо. Но он знал, что хорошо не будет еще долгое время, и с этим она должна справиться самостоятельно.

– Нам пора, – тихо проговорил Том, бережно завернув картину в ткань и спрятав в сумку.

– Куда? – горько спросила Ева. – Его квартира кишмя кишит полицией. Я не могу…

Сначала Том хотел предложить поехать в его номер в отеле, но тут же передумал. Она могла понять это неправильно, да и в любом случае там уже тоже наверняка полиция. Лучше всего было бы немедленно убраться из Севильи, но сначала нужно было зайти кое‑куда. Если верить Гильесу, в ночь, когда убили Рафаэля, его видели на пути в базилику дела Макарена. Скорее всего это был внезапный религиозный порыв, и Том хотел знать, что привело туда его друга. Но прежде чем он успел предложить это, Ева быстро и почти беззвучно прошептала:

– Ты должен знать кое‑что. Рафаэль сказал мне о твоем отце. О том, как он умер. Стоило сказать раньше, но я была так зла на тебя, что никогда бы…

Слова Евы были прерваны звоном разбивающейся стеклянной крыши. Том толкнул Еву на пол и бросился сверху, накрыв обоих своим плащом; осколки градом сыпались сверху, разрезая тонкий материал и разбиваясь об пол. В следующее мгновение Том был уже на ногах, он повлек девушку в сторону выхода, но с лестницы донеслись тяжелые шаги. Кирк резко развернулся, надеясь добраться до окна, но в комнату сквозь разбитую крышу спустились двое вооруженных людей, заблокировав пути к отступлению. Они в ловушке.

– На колени. – Стоящий слева человек сделал шаг вперед. Внешность и акцент позволяли предположить в нем выходца из северной Африки – возможно, марокканца. Сердце Тома колотилось как бешеное. Двое других были белыми, и череп одного рассекал длинный розовый шрам.

– Где Майло? – жестко спросил Том, зная, кто эти люди и кто их послал. Ева прижалась к нему, ее глаза яростно блестели.

– Заткнись.

– Отпустите ее, – потребовал Том. – Вам нужен я, а не она.

– Нам нужны вы оба. – Глаза марокканца сузились. – Уведите их.

Мужчина, стоявший за Евой, грубо толкнул ее к лестнице. Девушка развернулась и резко ударила его по лицу; звук пощечины эхом отразился от стен. Потирая лицо, тот приставил дуло к груди Евы, взвел курок; его глаза горели.

– Нет! – прозвучал окрик марокканца. – Он требовал доставить обоих живыми. – Повернулся и приказал: – Помоги ему.

Ева в отчаянии взглянула на Тома, но это было бесполезно. Один мужчина схватил ее руки и прижал к телу, второй – дернул за ноги, повалив на пол. Ева закричала, и этот звук разрывал Тома на части. Женщина извивалась, подтягивая колени к груди и резко выпрямляя, опять, и опять, и опять… Но ее крепко держал и, и вскоре рот заткнули пропитанной краской тряпкой, которую кто‑то подобрал с пола.

Том шагнул было вперед, сжав кулаки, но марокканец немедленно наставил на него оружие. Ева, устав и давясь грязным кляпом, все меньше сопротивлялась.

– Бросьте ее в багажник, – приказал марокканец.

– Я найду тебя! – выкрикнул Том, когда они тащили Еву из комнаты. Он успел поймать опустевший взгляд прежде, чем она исчезла из виду, уже не сопротивляясь в руках похитителей.

– Иди сюда, – приказал марокканец Тому, когда они остались одни.

– Если хочешь пристрелить, сделай это здесь, – возразил Том.

– Живо! – Он сделал шаг вперед и ткнул Тома дулом в грудь. Поняв, что это его единственный шанс, Том нащупал один из осколков стекла, запутавшихся в его плаще, высвободил и воткнул марокканцу в запястье. Мужчина взревел от боли и прижал руку к груди, выронив оружие.

Том схватил одну из веревок, свисавших с крыши как виноградная лоза, накинул петлей на шею марокканца и резко потянул на себя. Руки врага взлетели к горлу, пальцы впились в тонкую нейлоновую веревку, ноги засучили в воздухе, пока он пытался высвободиться. Том умудрился набросить на шею марокканцу еще одну петлю и со всей силы затянуть. Через несколько минут марокканец обмяк, повиснув на веревке, словно огромная плюшевая игрушка. В неровном красном неоновом свете казалось, что он покрыт кровью.

– Юсеф? – донесся голос снизу. – Ты в порядке?

Том услышал знакомый скрип третьей ступеньки. Кто‑то поднимался по лестнице.

Нашарив на полу оружие марокканца, Том бросился к двери. Оказавшись у дверного прохода, он выстрелил в приближающийся силуэт, попав человеку в плечо. Тот закричал от боли, выстрелил несколько раз в направлении Тома и покатился вниз по лестнице.

Том бросился следом за ним и вырвался на улицу, успев услышать визг шин машины, исчезнувшей за поворотом. Он опустил оружие, боясь попасть в Еву, и бегом взлетел обратно в комнату за своей сумкой.

Майло хотел, чтобы они оба были живы. Так сказал марокканец. Значит, у него еще было время найти Еву, время поторговаться за ее жизнь; может быть, даже в обмен на поддельную «Мадонну с веретеном», которую он обнаружил. Точно он знал только одно – он не бросит девушку. Ради нее. Ради Рафаэля.

А вспоминая то, что она сказала о смерти его отца, – скорее всего и ради себя.

Date: 2015-09-02; view: 291; Нарушение авторских прав