Замок Драмланриг, Шотландия, 18 апреля, 11:58

Когда автомобиль остановился у замка, сквозь окно в тяжелых нависших тучах пробилось солнце. Под его лучами каменные стены окрасились в нежный розовый цвет, столь непривычный для окружающих зеленых полей и лесов.

Том Кирк выбрался из машины и, мгновенно продрогнув, поплотнее закутался в темный плащ, подняв воротник так, чтобы он закрывал все горло. На холодном ветру хлопала сине‑белая полицейская лента, огораживающая лестницу, ведущую к главному входу. Шести футов роста, стройный, с широкими плечами, Том был мускулистый – хотя это не бросалось в глаза, – а его сдержанные жесты и отточенные движения, в которых читалась скрытая сила, неизбежно притягивали взгляд любого стороннего наблюдателя.

Но самым удивительным в его облике были светло‑голубые глаза, в которых читались ум и решимость. Лицо Тома – с угловатыми чертами, тонкими изогнутыми бровями – было привлекательным, каштановые волосы коротко подстрижены, твердая линия подбородка и острые скулы выдавали уверенного в себе человека. Единственный диссонанс в облик мужчины вносили маленькие шрамы, покрывающие костяшки пальцев, – тонкие белые линии хаотично пересекались и переходили одна в другую, словно звериные следы в саванне.

Том глянул вверх и поразился причудливости и роскоши здания эпохи Возрождения, особенно в сравнении с простыми домами в деревне, через которую он только что проехал. Без сомнения, замок возводили в том числе и для того, чтобы постоянно напоминать простолюдинам об их низшем положении. А теперь он смотрелся несколько неуместно, словно бы внезапно возник в новом веке, не понимая, как теперь быть, какую роль играть, и даже как бы стыдясь своего пышного убранства.

Над расположенным неподалеку лесом кружил полицейский вертолет, к его рокоту примешивалось ровное жужжание раций примерно двух десятков полицейских, окружавших Тома. Кирк снова поежился, в этот раз не от холода. Такое количество копов всегда заставляло его нервничать.

– Я могу вам помочь, сэр? – крикнул один из полицейских по другую сторону ленты. В этот момент тучи вновь закрыли солнце и замок погрузился в свой мрачный сон.

– Все в порядке, констебль. Это ко мне.

Марк Дорлинг, высокий, в темно‑синем двубортном костюме и строгом галстуке в полоску, показался на левой стороне лестницы и нетерпеливо взмахнул рукой. В том, как привычно, по‑хозяйски держался Марк, Том увидел признак того, что он, возможно, частенько гостит в подобных домах.

Том, с позволения полицейского, нырнул под ленту и поднялся по стертым низким ступеням к Дорлингу. Тот ждал его, расправив плечи, подняв подбородок и спокойно опустив руки, словно охотник, позирующий для фотографии с лучшей своей добычей. В Оксфорде полно таких, как Дорлинг, подумал Том. Этих людей выдавал взгляд, надменно‑безразличный, с легким оттенком презрения, – они смотрели на мир, словно сами не принадлежали к нему. Когда‑то Тома задевало подобное отношение ко всем, у кого не было привилегированного положения или гарантированно блестящего будущего, но вскоре он понял, что в глубине его безжизненного взгляда скрыта холодная злоба на мир, в котором жизнь была настолько легка, что лишалась всякой загадочности и приключений. Таким образом, их отношение к другим было скорее завистью, чем презрением.

– Я не ждал тебя так рано. – Дорлинг приветствовал Тома натянутой улыбкой.

Том не обиделся. Люди вроде Дорлинга не любили сюрпризов. Это нарушало иллюзию порядка и контроля над всем, которую они так старательно создавали.

– Мне казалось, ты говорил, что находишься в Милане? – продолжил он, отбросив рукой со лба светлые волосы. На мизинце левой руки блеснул золотой перстень.

– Я был там, – кивнул Том. – Прилетел первым утренним рейсом. Мне показалось, это важно.

– Так и есть, – признался Дорлинг, и его светло‑зеленые глаза сузились, на скулах заходили желваки. – Дело в Леонардо. – И, помолчав, добавил: – Я рад, что ты здесь, Том.

Дорлинг сильно пожал ему руку, словно бы извиняясь за свою прежнюю грубость. Ладонь оказалась мягкой и крепкой. Том ничего не ответил, позволяя новой частице информации занять свое место. «Мадонна с веретеном». Одна из пятнадцати картин в мире, принадлежащих, как предполагается, кисти самого да Винчи. Примерная стоимость – сто пятьдесят миллионов долларов; возможно, больше. В деле Тома это было самым важным.

– Когда?

– Этим утром.

– Кто‑нибудь пострадал?

– Одна из экскурсоводов. Она получила несколько синяков и ссадин, но больше шокирована произошедшим, чем что‑то еще.

– Охрана?

– Так себе… – Дорлинг раздраженно передернул плечами. – Полиции требуется полчаса, чтобы добраться сюда. Похитители управились за десять минут.

– Похоже, они знали, что делают.

– Профессионалы, – согласился Дорлинг.

– Картина застрахована, не так ли? – Том усмехнулся. – Или за этот случай Ллойд платить не собирается?

– А зачем ты здесь, как думаешь? – Дорлинг слегка улыбнулся в ответ, и стали заметны морщинки у вмиг потемневших глаз.

– Старая история про браконьера, ставшего лесником?

– Что‑то вроде.

– Ну а ты кто тогда?

Дорлинг помедлил с ответом, но было видно, как жилка на его виске забилась быстрее.

– Деловой человек. Как обычно.

Совершенно другая характеристика вертелась у Тома на языке, но он сделал глубокий вдох и промолчал. На то были причины. В компанию Дорлинга, занимающуюся лицензированной оценкой ущерба, страховые агенты Ллойда звонили в первую очередь, когда предстояло рассматривать дело с большой суммой выплаты. И все те десять лет, на протяжении которых Том был вором, специализировавшимся на предметах искусства – самым удачливым, как говорили, – Дорлинг сотрудничал с полицией в расследовании дел, где Том Кирк числился главным подозреваемым.

Все изменилось, когда около года назад прошел слух, что Том Кирк и его давний приятель Арчи Коннолли перешли на сторону закона, занявшись консультированием музеев по вопросам безопасности и помогая вернуть потерянные или похищенные шедевры. Теперь люди, много лет охотившиеся за ними, для того чтобы посадить в тюрьму, просили помощи. Ирония судьбы.

Том не винил Дорлинга, даже находил его бесстыдное приспособленческое поведение оригинальным. Вокруг произведений искусства было полно таких людей – толстокожих, обладающих удобной манерой забывать обо всем, едва запахнет прибылью. Просто память становится лучше, когда тебе грозит тюрьма лет на двадцать.

– Кто внутри? – спросил Том, кивнув на вход в замок.

– Кого там только нет, – мрачно ответил Дорлинг. – Владелец, криминалисты, местные копы.

Сленг казался чужеродным в устах Дорлинга. Том задумался, не чувствовал ли тот неловкость из‑за прежних отношений и была ли это попытка увеличить или, наоборот, уменьшить пропасть между ними. Если верно последнее, то попытка была довольно‑таки неуклюжей, хотя Том оценил сам факт шага навстречу.

– А, и еще этот мелкий засранец из отдела расследования преступлений в сфере искусства.

– Мелкий засранец? Ты про Кларка? – Том усмехнулся, но не слишком весело. В данном случае определение подходило целиком и полностью, но он подозревал, что Дорлинг называет так всех, кто не ходил с ним в одну школу и не был частым гостем на званых обедах.

– Веди себя хорошо, – предупредил Дорлинг. – Он нам нужен. Помни, мы сотрудничаем, а не соревнуемся.

– Буду, если он будет, – пожал плечами Том, не подавив, намеренно или нет, нотку раздражительности в голосе. Его отношения с Кларком имели то, что Арчи назвал бы «предысторией». Не важно, насколько сильно ты хочешь оставить все в прошлом и идти дальше; зачастую окружающие просто не дадут тебе этого сделать. Внезапно Тому стало жарко, и он расстегнул плащ, под которым обнаружился серый однобортный костюм от Хантсмана[2]и синяя рубашка.

– Тебе нужно знать еще кое‑что. – Дорлинг остановился на пороге, одна нога снаружи, вторая – на мраморном полу, подбородок задран так, словно он готов принять удар. – Мне позвонили из офиса в Пекине. Майло на свободе. Китайцы выпустили его шесть месяцев назад – никто не знает почему.

– Майло? – Том замер, пытаясь понять, не ослышался ли он. – На свободе? Но что общего… ты думаешь, это его рук дело?

Дорлинг неуверенно пожал плечами, мгновенно потеряв всю свою напускную самоуверенность.

– Вот почему я позвал тебя, Том. Он тебе кое‑что оставил.