Макарена, Севилья, Испания, 14 апреля (Великий четверг), 02:37

Едва слышный шепот, больше похожий на дрожание воздуха, прокатился по замершей в ожидании толпе. – Pronto. Pronto estará aqui. – Скоро. Уже скоро она будет здесь.

Но шепот исчез почти так же быстро, как и возник. Внезапный порыв ветра сорвал его с губ и унес ввысь над толпой, в теплую ночь, словно осенний лист.

Вместо него послышался отдаленный звук трубы. Ее печальный, похожий на женский, плач эхом разнесся над булыжной мостовой. В этот раз люди даже не пытались сдержать возбуждение, их лица озарил странный внутренний свет.

– Ahora viene. Viene La Macarena. – Она приближается. Макарена приближается.

Люди, стоявшие почти в десять рядов с каждой стороны улицы, хлынули к барьерам, огораживающим дорогу. Темные камни мостовой, поблескивая в неверном свете, напоминали воды черной реки.

Мужчина позволил окружающим нести его вперед. Он стоял в толпе, но не поддавался ее настроению и пристальнее разглядывал лица окружающих, нежели приближающуюся процессию. Оторвался ли он от преследователей? Вряд ли им удастся обнаружить его здесь.

Внезапно он увидел собственное отражение в полированном ободе фонаря, который держала стоявшая перед ним женщина. Грубая кожа, мерные, горящие как угли глаза, резко очерченные скулы, рот с тонкими алыми губами, взлохмаченная копна светлых волос. Отчаявшийся человек. Ему представился одряхлевший лев, который стоял на утесе, в последний раз обводил взглядом свои владения и прайд, лежащий перед ним в лучах заходящего солнца.

Радостные крики вернули его к реальности. Появились первые участники процессии. Они безмолвно шагали в мрачных пурпурных плащах и остроконечных шляпах, лица были закрыты масками с прорезями для глаз, один нес черную свечу. Следом двигался оркестр, задавая ритм.

– Esta aqui! Esta aqui! – Она здесь! Здесь!

Маленький мальчик с золотистыми локонами, пробившись ближе к дороге, подпрыгивал, чтобы лучше разглядеть процессию. Мужчина улыбнулся его пылу и искреннему восхищению и на мгновение забыл о своем страхе.

– Todavia no. Ves? – Еще нет. Видишь?

Он подхватил ребенка и поднял повыше, чтобы тот мог увидеть, как много участников шествия еще должно пройти мимо, прежде чем появится серебряная платформа со статуей Вирхен де ла Эсперанца Макарена.

– Gracias, señor. – Мальчик робко поцеловал его в щеку и, махнув рукой, исчез в толпе.

Первая украшенная цветами платформа – со сценой вынесения приговора Христу Понтием Пилатом – медленно ползла мимо. Легкий порыв ветра донес слабый запах ладана и флердоранжа, и он сделал глубокий вдох, наслаждаясь им, как тонкий ценитель наслаждался бы ароматом хорошего коньяка. Как же до этого дошло? Все случилось так давно. Все забыто.

Он снова взглянул на процессию и увидел, что назаренос сменили два ряда пенитентес – тех, кто искал отпущения грехов. Босые, они несли на плечах тяжелые деревянные кресты. Печальная улыбка тронула его губы при виде разбитых окровавленных ног. Какая‑то его часть страстно желала присоединиться к пенитентес; другая знала, что уже слишком поздно.

Внезапный просвет между участниками этой безрадостной процессии дал ему возможность увидеть противоположную сторону улицы. Там несколько служек, детей в одеяниях священников, раздавали сладости тем, кому повезло оказаться в первом ряду. Все улыбались, воздух звенел от смеха. Все, кроме одного человека, который прижимал к уху телефон и внимательно смотрел на него.

– Они здесь! – выдохнул мужчина. – Меня обнаружили.

Он бросился прочь, инстинктивно направившись против движения процессии, чтобы затруднить преследование. Локтями проложив себе путь через толпу, выбрался к узкой улочке и бросился по ней, миновав какого‑то пьяного – тот мочился на дверной проем, и юную парочку, занимавшуюся сексом. На полпути он свернул в проулок, под свисающие с балконов яркие флаги и увядшие цветы.

Перевел дух у массивных деревянных ворот. Если верить прикрепленному на них знаку, в данный момент здание реконструировалось строительной компанией Педро Альвареса – то есть было пустым.

Взлом замка занял считанные секунды. Мужчина скользнул внутрь и закрыл за собой дверь, оказавшись в маленьком внутреннем дворике, покрытом испачканными в краске строительными инструментами и битой черепицей. Слева от входа была большая куча песка, на которой лежали собачьи экскременты.

Беглец подошел к колодцу. Колодец посреди дворика был заброшен, черная решетка, перекрывающая отверстие, делала висящее над ним ведро простым украшением. Это место годилось ничуть не хуже любого другого.

Спичка вспыхнула в темноте, мужчина поднес ее к маленькому блокноту. Сухая бумага мгновенно занялась, огонь стал жадно поглощать страницы, пока не остался один обугленный корешок. Он взглянул на ворота. Время еще было. Время, чтобы оставить хоть какой‑то ключ к тому, что он обнаружил, пока не стало слишком поздно.

Нож вонзился в его ладонь, кровь хлынула из глубокой раны и потекла по пальцам, теплая и липкая. Он едва успел закончить, когда ворота распахнулись.

– Esta alli. Те dije que le iba a encontrar. Venga! Venga! Antes de que se vaya. – Он здесь. Я же говорил, что найду его. Быстрее! Быстрее! Пока он не сбежал.

Он поднял глаза и увидел ребенка, которого поднимал над толпой, чтобы тому было лучше видно. Мальчик со злостью в глазах показывал на него пальцем, а золотистые волосы сверкали в темноте, как пламя.

Пятеро человек ворвались через деревянные ворота, двое выкрутили мужчине правую руку и заставили упасть на колени.

– Ты правда думал, что сможешь сбежать от нас, Рафаэль? – раздался голос за его спиной.

Он не ответил, зная, что это бессмысленно.

– Поднимите его.

Хватка немного ослабла, его поставили на ноги. Холодный мерцающий свет ударил в глаза, заставив Рафаэля заслонить лицо свободной рукой. Видеокамера. Эти ненормальные putas[1]снимали его. Они снимали все.

Внезапно перед ним возникла тень, черный силуэт заслонил яркий свет, мир стал черно‑белым. В одной руке человека был молоток, в другой – два шестидюймовых гвоздя, подобранных с земли. Татуировки сплошным узором покрывали его руки, скрываясь под рукавами и вновь появляясь у шеи подобно воротнику.

Рафаэль почувствовал, что его распинают в дверном проеме, подняв над землей и прижав запястья к стене. Человек с камерой занял место поудобнее, чтобы взять в кадр всех участников действа.

– Готовы?

Рафаэль слышал доносившиеся снаружи крики радости и звуки женского плача. Он знал, что Богоматерь наконец‑то появилась на соседней улице и стеклянные слезы горя от потери единственного сына застыли на ее резном лице.

Она пришла. Она пришла за ним.