Глава 8. Aидж и Кружка вместе дошли до коттеджа Протеры, любуясь восходящей луной

Aидж и Кружка вместе дошли до коттеджа Протеры, любуясь восходящей луной. Страстные, хотя и отдаленные крики химер приветствовали ночное светило; химеры реагировали на луну так же, как мошки – на лампу.

Кружка покачал головой:

– Я никогда раньше их не видел и, скажу тебе, не хотел бы видеть впредь. С меня хватает и моего паршивца попугая. – Бидж засмеялась и взяла его под руку. Она мало виделась со своим дедом – отцом матери, который был болен хореей Хантингтона; общество Кружки было для нее новым и приятным переживанием.

Когда они дошли до дорожки, ведущей к крыльцу коттеджа, раздался тихий звук шагов по траве.

– Прекрасно встречаться при лунном свете, – сказал грифон.

Его появление должно было продемонстрировать его изобретательность: в мире, где не существовало часов, встречи происходили довольно беспорядочно. Все обычно старались приходить пораньше, но редко случалось, чтобы гости появлялись одновременно.

Кружка усмехнулся и похлопал грифона по боку:

– Иногда приятно знать, что за тобой присматривают.

Бидж тоже улыбнулась, хотя и не была уверена, что все испытывают от этого такое же удовольствие: когти на передних лапах грифона были в крови.

Грифон поймал ее взгляд:

– Прошу меня простить. – Он изящно и тщательно облизал каждый коготь, по‑кошачьи согнув лапу. – Я был тут по соседству, у меня оказалось неоконченное дело.

– Нет покоя грешным душам, – пробормотал Кружка. Грифон улыбнулся, насколько это позволял его клюв:

– Как раз наоборот, теперь есть. Бидж сказала ровным голосом:

– Надеюсь, тебя не заденут мои слова, но кровь у тебя и на клюве тоже.

– Спасибо, что ты обратила на это мое внимание. – Грифон слизал кровь. – Не следует смущать нашего доброго профессора, не правда ли?

Однако Бидж заметила, что грифон слизал не всю кровь, и с интересом подумала о том, какую цель он при этом преследовал.

Коттедж очень походил на все прочие, разбросанные там и тут по холмам, построенные поколениями пастухов и скитальцев дома. Он был больше, чем коттедж Бидж, и крыша его была покрыта шифером. Снаружи казалось, что он необычно ярко освещен.

Кружка нахмурился:

– Какое безрассудство – он ведь оказывается прекрасной мишенью. Вы только посмотрите: через окна все так легко увидеть.

– Не думаю, – ответила Бидж задумчиво. – Мне кажется, он очень осторожен. Грифон заглянул в окно:

– Бидж совершенно права. Лампы расставлены так, что слепят любого, кто заглянет в окно. Разглядеть, что происходит внутри, трудно, а наблюдатели, должно быть, хорошо ему заметны, если стекла не отсвечивают. Как это похоже на физика, точнее, геофизика: превратить свет в оружие.

При их приближении дверь отворилась – то ли Протера услышал голоса, то ли у него была какая‑то система сигнализации; в любом случае это производило впечатление. Гости на мгновение были ослеплены, и, пока все они беспомощно моргали, Протера вышел им навстречу:

– Я так рад, что вы смогли прийти. – В его голосе звучало искреннее удовольствие и возбуждение – как у мальчишки на вечеринке. Когда Бидж снова смогла видеть, она разинула рот от изумления.

Безупречно уложенные волосы Протеры были зачесаны назад, в ушах сверкали серьги – не маленькие сережки, какие стали носить многие мужчины в университете, а крупные кольца из жемчужин и золотых шариков. Протера был одет в элегантную шелковую сорочку и узорчатое шелковое кимоно. Его тщательно выбритые ноги были обуты в открытые темно‑синие туфли без задника. Кружка даже крякнул от удивления.

Бидж вспомнила, что в университете Протера был известен как спонсор Лямбда‑Хаус, коммуны геев, и что его прозвище было Сеньора Эстер.

Кружка все еще продолжал глазеть на профессора. Грифон, не колеблясь, любезно произнес:

– Ты великолепно выглядишь.

– Спасибо. – Протера жестом пригласил гостей внутрь. – Прошу вас. Чувствуйте себя как дома.

В почти пустой комнате хватало места даже для грифона. Бидж не удивилась тому, что коттедж профессора так скудно обставлен: никому не пришло бы в голову пригнать на Перекресток грузовик с мебелью. Тем не менее помещение оказалось на удивление богато декорировано: ярко‑синий шерстяной ковер, полка с маленькими статуэтками – фигурками в изысканных и смешных позах, множество тщательно пером и карандашом выполненных городских пейзажей. Бидж узнала Венецию, Манхэттен, Париж; другие были ей незнакомы.

Завершал серию рисунков вид вновь отстроенной гостиницы Кружки, как она видна с одного из окрестных холмов; на переднем плане красовалось мельничное колесо с отходящими от него приводными ремнями. Один из них вращал колесо с вертелами, другой приводил в действие пилу для распилки бревен. Окно комнаты верхнего этажа было открыто, и в нем виднелся силуэт пожилого человека.

Кружка долго смотрел на рисунок.

– Превосходно. Хотел бы я иметь изображение старой гостиницы, чтобы показать вам. Мы не жалели трудов, когда строили ее. Но… – Он пожал плечами. – Я не считал тогда, что следует делать зарисовки того, что другим не полагалось видеть.

Протера спокойно снял набросок со стены и протянул его Кружке:

– Может быть, вы захотите иметь этот, хоть на нем и изображена новая гостиница?

Кружка выглядел чрезвычайно довольным.

– Это очень любезно с вашей стороны. Благодарю, молодой… – Он смущенно взглянул на одеяние Протеры и неловко пробормотал: – Благодарю.

– Рад, если вам нравится. Я замечательно провел время в вашей гостинице. Прошу, садитесь. – Он указал на три кресла в углу и повернулся к Бидж, взмахнув полами кимоно, безупречно элегантный, как всегда. – Вам приходилось видеть раньше эти поделки?

– Нет, и они великолепны. Откуда они у вас?

– От мясоедов – кажется, их так здесь называют. Женщина по имени Джахнрр помогала мне устроиться здесь. – Бидж обратила внимание на его произношение – имя он выговорил точно так же, как сами мясоеды. – Пожалуйста, снимите их с полки и рассмотрите как следует, пока я занимаюсь напитками. – Протера направился в заднюю комнату, служившую, по‑видимому, кухней и кладовкой.

Бидж очень понравились статуэтки: толстый человечек, гоняющийся за бабочкой; женщина, распевающая, сложив руки на груди и закрыв глаза, а на ее клыке сидит и тоже распевает синеспинка; стоящие рядом, держась за руки. смущенные юноша и девушка. На фигурках была тончайшая резьба, так что даже можно было разглядеть вышивку на одежде; часто встречались глубокие параллельные линии – передающие рисунок на чулках или длинный мех животного. Кружка и грифон не столько рассматривали статуэтки, сколько наблюдали за реакцией Бидж.

– Они же выполняют резьбу собственными зубами, – с изумлением сказала девушка. – Выгрызают, верно?

– Мне нравится, как ты быстро во всем разбираешься, – сказал Кружка.

Протера вернулся, неся на подносе три чашки чая и миску, – Надеюсь, это подойдет, сэр, – обратился он к грифону, затем поставил собственную чашку рядом с одним из кресел, а миску на полу перед грифоном, не пролив при этом ни капли.

– Прекрасно, – ответил грифон, глотнув чаю. Когда он поднял голову. Протеры рядом не оказалось. – Боже мой, как же неслышно он может при желании передвигаться.

– Особенно в туфельках, – пробормотала Бидж. В туфельках без задника. Сама Бидж в такой обуви всегда передвигалась, как на ходулях поуго note 10.

Протера вернулся, неся бутылку коньяка, рюмки, чашку и столовую ложку. Чашку и ложку он поместил перед грифоном.

– Мне очень жаль, что я не могу лучше сервировать стол. Это подойдет?

– Великолепно. – Грифон налил в чашку щедрую порцию коньяка, зачерпнул его ложкой и ловко влил себе в клюв. – Благодарю за заботу.

– Вы же гость, – ответил ему Протера. Кружка и Бидж тоже отхлебывали коньяк. Напиток показался Бидж чересчур крепким, но она сочла, что вместе с чаем он очень хорош. Протера принес с кухни блюдо плюшек.

– Могу я предложить вам что‑нибудь более существенное?

Грифон повернулся так, чтобы свет упал на кровь у него на клюве.

Протера протянул ему плюшку и добавил:

– Позвольте предложить вам салфетки. – Грифон молча стер кровь, а Протера отвернулся, совершенно не смущенный. – А теперь, – сказал Протера, непринужденно откидываясь в кресле, – я хочу предложить вам тему для обсуждения.

– Какую же? – спросил Кружка.

Протера сложил вместе кончики безупречно наманикюренных пальцев:

– У меня имеется теория о природе Перекрестка. Если кто‑либо из вас располагает фактами, которые оказались бы противоречащими ей, я буду признателен, если вы их мне сообщите. – Он поднес к губам чашку с чаем, потом рюмку с коньяком. – Если же кому‑нибудь придет в голову, как можно проверить теорию на практике, я буду просто счастлив. – В чем же заключается твоя теория? – резко спросил грифон. Бидж про себя улыбнулась, видя его недовольство: грифон всегда предпочитал быть лектором, а не слушателем.

– Э‑э… Вы согласитесь, я думаю, что Перекресток не похож на другие миры? – Трое гостей кивнули. – Да это же очевидно, не правда ли? Перекресток ведет себя не так, как мир, в котором Бидж, мистер Кружка и я выросли.

Поскольку, согласно известным нам законам физики, в любом мире следствия одинаковых причин сходны, можно заключить, что существует сила, позволяющая Перекрестку сообщаться с другими мирами и дающая возможность существовать некоторым необычным видам. – Протера кивнул грифону.

Тот задумчиво грыз коготь.

– И как многое ты можешь нам сказать об этой силе?

– Что она собой представляет, я не знаю. – Протера улыбнулся и подмигнул, как будто это была остроумная шутка. – Но я могу показать вам, на что она похожа. – С ловкостью фокусника он извлек из‑под своего кресла металлический брусок, кусок картона и бутылочку с каким‑то темным порошком. Положив брусок на пол, он накрыл его картоном. – Теперь смотрите.

Протера открыл бутылочку и высыпал ее содержимое на картон. Бидж его действия были знакомы, и она всегда очень любила смотреть на этот опыт.

– Как же давно я это видел, – пробормотал Кружка. Грифон зачарованно наблюдал за происходящим.

– Потрясающе. Это действует электромагнитное поле, а порошок – железные опилки. Я прав?

– Сплав железа с никелем. От всей души надеюсь, что тот, кто измельчал его, носил маску‑фильтр… Но, знаете ли, я никак не ожидал, что вы поймете, в чем туг дело.

– Я довольно начитан, – сухо ответил грифон. Склонив голову, он принялся внимательно рассматривать образовавшийся на картоне узор. – Однако я никогда не видел этого собственными глазами.

Протера слегка поклонился:

– Для меня честь оказаться первым, кто показал вам такой опыт. Вы, таким образом, наблюдаете действие поля, которое ориентирует расположение частиц. Если металлические опилки пробудут Под действием поля какое‑то время, они намагнитятся сами. – Протера повернулся к Бидж: – Вы, наверное, знакомы со всем этим еще по школе.

– Да, я несколько раз видела такой опыт, – кивнула она. – Он всегда казался мне чем‑то немножко волшебным.

Протера улыбнулся и поднял бровь:

– Мне тоже. Мне так кажется до сих пор.

– А зачем вы привезли все эти приспособления с собой?

Кружка покачал головой:

– Юная леди, сразу видно, что ты практик, а не исследователь.

– Практика вещь незаменимая, – немедленно откликнулся Протера. – Ничто так быстро не отсеивает гипотезы: ведь поле исследований должно быть широким и достаточно неопределенным.

– Вы говорите совсем как Фиона.

– Кто? Ах, конечно, – Фиона Беннон. – Протера выглядел несколько смущенным. – Надеюсь, вы не сочтете, что я клевещу на вашу подругу, если я замечу, что ее манера одеваться слегка, самую малость, эксцентрична. Кружка ухмыльнулся. Грифон спокойно произнес:

– Боюсь, что тонкости человеческой моды выше моего понимания.

Бидж кинула взгляд на кимоно Эстебана и тактично ответила:

– Фионе недостает вашего вкуса и умеренности. Протера поклонился и улыбнулся в ответ на комплимент:

– В ее возрасте мне их тоже недоставало. – Он изящным движением расправил свое одеяние.

Кружка вновь сосредоточился на железных опилках, проведя пальцем вдоль образовавшихся линий.

– Выглядит точно так же, как на картинке в учебнике.

– Так и должно быть. Электромагнитные силы проявляются всегда одинаково. Меняются только интенсивность поля и положение отдельных частиц. Это должно быть справедливо, как мне кажется, для всех миров. Грифон коснулся лапой группы металлических крупиц. Они прилипли к его когтю, потом осыпались с него, снова образовав тот же узор.

– Так бывает всегда?

– При наличии магнита – всегда.

– А если теперь поместить их в другое поле?

– По крайней мере сначала частицы будут ориентированы в новом поле так же, как они были в прежнем: их собственная полярность заставит их расположиться вдоль силовых линий соответствующим образом.

Протера поднял картон и встряхнул его. Четкий рисунок смазался, потом исчез совсем. Физик снова положил лист на магнит, развернув его перпендикулярно прежнему положению.

– Тот же рисунок, – объяснил он, – но иной ориентации. Если менять положение магнита достаточно часто, от исходного эффекта мало что останется.

– Ты утверждаешь, что Перекресток отличается от других мест, – сказал грифон скептически, – потому что у него иные электромагнитные свойства?

Протера помотал головой так энергично, что его серьги зазвенели. Вернув их в должное положение пальцем с безупречным маникюром, он ответил:

– Во‑первых, я только предполагаю, а не утверждаю. Во‑вторых, как мне кажется, свойства Перекрестка похожи на свойства поля, но я не могу сказать, какова природа этого поля.

– Ну так что? – Кружка явно не был удовлетворен объяснением. – Вы продемонстрировали нам узор силовых линий; вы, по‑видимому, считаете, что для Перекрестка характерен какой‑то особый, специфический узор. Какова цель всех этих рассуждении?

Протера одобрительно улыбнулся, как будто Кружка попал в самую точку;

– Рассуждения имели бы смысл, если бы железные опилки показывали влияние поля Перекрестка. Но ведь состояние здоровья животных здесь сильно отличается – не так ли, доктор Воган?

Бидж сочла, что столь формальное обращение, как «доктор Воган», никак не сочетается с желанием Протеры, чтобы она называла его Эстебаном.

– Чрезвычайно сильно. Протера отставил свою чашку;

– В этом‑то и дело. В различных полях возникают различные условия жизни. Это чрезвычайно важно. – Он замолк, давая им возможность самим понять, что из этого следует.

Грифон был первым, кто догадался.

– Поэтому свойства видов, населяющих Перекресток, могут чрезвычайно редко встречаться в других местах. Протера развел руками:

– Эти свойства могут вообще нигде больше не существовать. Даже сами виды могут оказаться нежизнеспособными вне Перекрестка.

– Но доктор Бодрэ… – с запинкой выговорила Бидж.

– Люсилла Бодрэ. – Протера бросил на Бидж искоса острый взгляд. – Вы с ней сотрудничали?

– На самом деле я разговаривала с ней всего один раз. Она мне сказала… – Бидж закусила губу, вспомнив, как Люсилла Бодрэ сообщила ей, что пребывание на Перекрестке излечивает врожденные заболевания, даже смертельные. – Она рассказала мне о своих исследованиях в области аллергии.

– Она проводила исследования на раненой кошке‑цветочнице. Она, наверное, говорила вам, что перхоть животного не вызывает у нее аллергического насморка?

– Да. – Бидж очень хорошо помнила тот день. Доктор Бодрэ тогда, сама не подозревая об этом, была источником откровения: хорея Хантингтона не убьет Бидж. – Она объяснила мне, что некоторые наследственные и вирусные заболевания излечиваются на Перекрестке.

– Именно. – Протера поднял палец, чтобы привлечь внимание своих гостей к этому важному обстоятельству. – Однако, будучи врачом, а не физиком, она не отдавала себе отчета в том, что эффект носит географический, а не физиологический характер.

Последовало молчание: собравшиеся старались понята все значение сказанного Протерой.

– Хрис, – неожиданно с тоской произнес Кружка.

– По правде говоря. – ответил Протера серьезно, – я предполагаю, что, если бы он вернулся домой, у него очень скоро появились бы те же симптомы, что и раньше, – болезнь Альцгеймера и все прочее. Конечно, – продолжал он, – это всего лишь умозаключение, а не подтвержденный экспериментально факт. Это не тот случай, когда можно ставить опыты.

– Конечно, нет, – подтвердил грифон, а Кружка добавил:

– Я никогда не допустил бы этого.

– Да. Что ж, если ни у кого нет никаких соображений, как можно было бы проверить эффект поля Перекрестка, мне кажется, наша сегодняшняя тема исчерпана.

– На один раз вполне достаточно. – Кружка поднялся. – Я не хотел бы показаться невежливым, молодой… э‑э… профессор, но мне нужно вернуться к себе в гостиницу. – Он протянул руку Бидж.

Она покачала головой:

– Я еще немного задержусь: я должна передать профессору Протере записи своих наблюдений.

– Эстебану, – поправил он ее, смеясь.

– Постараюсь не забывать, – ответила Бидж с некоторым сомнением. – Я прекрасно доберусь и одна, – заверила она Кружку.

– Тогда мы, пожалуй, пойдем, – заключил трактирщик. Бидж наблюдала за хозяином: он явно заметил это «мы».

Грифон поднялся. Кружка поклонился Протере:

– Спасибо за угощение и особое спасибо за рисунок. Вы превосходно нас приняли, как и следовало ожидать. Протера с улыбкой тоже поклонился:

– За мной долг по отношению к Перекрестку. Я бывал его гостем много раз.

Когда Кружка и грифон ушли, Протера еще некоторое время смотрел в окно им вслед.

– Я дал им пищу для размышлений, верно?

– И мне тоже. – Бидж протянула ему свою тетрадь с записями. – Мне хотелось бы еще кое‑что с вами обсудить.

– Буду только рад. – Протера принес чайник со свежезаваренным чаем. – И что же, – спросил он с любопытством, но без всякой настороженности, – вы обо мне думаете?

Бидж задумалась и долго молчала.

– Неужели ответ будет таким неблагоприятным? – сказал он наконец. – Доктор Воган, если бы я предполагал, что вам будет неловко отвечать, я не стал бы спрашивать.

– Ох, нет. – Благодаря его непониманию она нашла нужные слова. – На самом деле я вас очень высоко ценю. Думая же о своей собственной жизни, – она запнулась, – я не могу не чувствовать по отношению к вам восхищения.

Протера с улыбкой подал ей чашку чая. Взяв ее у него, Бидж выпалила:

– Доктор Протера, почему в любви всегда все так запутано?

– Ну, мне кажется, ответ очевиден. – Он помешал свой чай. – Женщины, которые ищут любви, находят мужчин, которым нужен лишь секс. Женщины чаще всего стремятся к приправленной сексом любви, мужчины – к сексу с любовными добавками. Наш вид ведет себя довольно глупо. Когда‑нибудь изучение половых различий прояснит вопрос. А пока мы ссоримся, плачем и пишем стихи.

Грифоны, – добавил он, – сражаются друг с другом, никогда не плачут, а стихи только читают. Если бы можно было представить себе вид, основным занятием которого является отрицание, участь грифонов заслуживала бы сожаления. Однако я скорее склонен считать, что отрицание является привилегией лишь одного из полов. – И со многими грифонами вы знакомы? Протера в задумчивости нахмурил брови.

– Более или менее близко только с одним. Я, правда, встречал и других, когда устанавливал в горах сейсмические датчики. Это, правда, оказалось совсем бесполезным: природа Перекрестка оказывает на землетрясения умиротворяющий эффект… Но скажите, Бидж, приходилось ли вам встречать грифонов‑самок?

Ответ на этот вопрос представлялся Бидж очевидным.

– Но… – Она пожала плечами. – Думаю, что да. Да, я уверена.

Протера улыбнулся:

– Когда кто‑то говорит «да» два раза и добавляет, что уверен, часто оказывается, что уверенность на самом деле отсутствует. Почему вы считаете, что встреченный вами грифон был самкой?

– Он был меньше и имел более высокий голос… – Бидж умолкла, глядя, как Протера поправляет свое кимоно – гораздо более роскошное, подумала она с завистью, чем какой‑нибудь из ее домашних нарядов. – Впрочем, верно: я заметила только косвенные признаки пола.

– Так что вы на самом деле не обследовали его?

– Никто не рискнет осматривать незнакомого грифона, – ответила Бидж несколько наставительно, – без его на то согласия. Во всяком случае, более одного раза. Но если среди них нет самок, – добавила она тихо, – то как же, по‑вашему, они размножаются?

– Ну… Во‑первых, они делают это чрезвычайно скрытно – как мне известно по наблюдениям. Во‑вторых, они очень этого стыдятся – такой вывод я сделал по некоторым их высказываниям.

Протера посмотрел на Бидж блестящими, как у Старого Морехода note 11, глазами:

– И я подозреваю, хоть и не могу доказать, каков механизм этого. Возможно, я сейчас единственный человек на Перекрестке, кто мог бы догадаться, хоть мне это и не льстит.

Бидж предпочла сменить тему:

– Как случилось, что вы оказались таким превосходным фехтовальщиком?

– Когда я был молод, – ответил он с готовностью, – я учился в Лиме. Мои привычки не привлекли бы к себе особого внимания в Рио, но в.тех краях я был… исключением. Мне дважды ломали нос, один раз – ребро.

Его тон изменился. Бидж было ясно, что следующее признание далось ему нелегко, как бы ни старался он это скрыть.

– У меня был замечательный дядюшка – фермер, который всю свою жизнь воевал с соседями. Он учил меня: всегда нужно узнавать войну, когда сталкиваешься с нею. Так вот, в Лиме я понял: это война. Я занялся фехтованием в колледже, дополнительно стал изучать боевые искусства, а боксу меня обучил приятель‑кубинец, почти профессионал.

Когда на меня снова напали, – закончил Протера холодно, не глядя на Бидж, – двое моих противников получили сотрясение мозга и переломы костей носа, а один из них остался хромым на всю жизнь. Триумф, не правда ли?

Бидж молча смотрела на него. Сейчас Протера казался очень юным и очень несчастным.

– Я смотрел, как они лежат на камнях, – сказал он без всякой попытки притвориться бесчувственным, – один сжимал искалеченное колено, другой плакал, – и понял, что никогда больше не буду участвовать в драке. Я не прекратил тренировок – но теперь уже не только как боец, но в первую очередь как дипломат, мастер стратегии, исследователь и шпион. Я не добился бы и половины успеха, если бы не память о той ночи. Два года назад одна женщина спросила, что заставляет меня быть столь осторожным с публикацией результатов исследований. Я подумал тогда, хоть и не сказал ей, – что это тоже следствие той драки, воспоминание о пьяном юнце, ползущем по булыжникам мостовой, ничего не видя от заливающей лицо крови.

– Может быть, урок пошел им на пользу, – сказала Бидж.

Протера поднял брови:

– Может быть. намек дал бы тот же результат, что и сломанная носовая перегородка.

– А знаете вы, почему так хорошо находите общий язык с грифоном? – спросила Бидж.

– Потому что мы оба – цивилизованные существа.

– Вовсе нет. Потому что вы оба ясно понимаете, что представляете собой, и предпочли бы быть кем‑то другим. Последовало молчание. Затем Протера холодно произнес:

– Если вы имеете в виду мою манеру одеваться, нетрудно было бы понять…

– Нет, нет! – воскликнула Бидж, почувствовала, что говорит слишком громко, и понизила голос. – Я хочу сказать, что каждый из вас – воин и каждый предпочел бы быть мирным существом. Но ведь вам всегда придется быть бойцами, не правда ли? Потому что кто‑то же должен быть.

Протера ничего не ответил. Он поднялся и подошел к выходящему на юг окну. Бидж представила себе, куда направлен его взгляд: через реку Летьен, через степи, мимо каньона грифонов к Анавалону – где Моргана уже однажды собирала армию и где она могла собрать ее вновь. Наконец он сказал нетвердым голосом:

– Это цена, которую приходится платить за совершенство в чем‑то, не так ли? Люди нуждаются в твоей помощи, даже если это неприятно.

Бидж в душе упрекала себя за сказанное. Но Протера переменил тему:

– Вы заговорили о любви, и, как я понял, что‑то связанное с этим осложняет вам жизнь.

Бидж еще раз пожалела о том, что не промолчала.

– Можно, пожалуй, сказать, что я хотела бы, чтобы мне удалось влюбиться в кого‑то подходящего.

– Отсюда можно сделать вывод, что в настоящий момент вы влюблены в кого‑то неподходящего. На Перекрестке это понятие имеет чрезвычайно широкое значение. Постарайтесь не забывать, что здесь это не вопрос продолжения рода и даже не вопрос принадлежности к одному и тому же виду.

Последние его слова поразили Бидж.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что Медина выглядит как плод союза человека и козы – очень привлекательной козы и привлекательного человека, но все же. Грифон – наполовину орел, наполовину лев. Вы никогда не задумывались о том, как такое стало возможно?

– Я просто приняла это как данность, – признала Бидж. – Мои умозаключения не отличались глубиной.

– Нет, нет. Вы просто практик, не склонный к исследовательскому мышлению. Я же говорю о том, что поле, существующее на Перекрестке, какова бы ни была его природа, очень снисходительно к животным. Оно позволяет видам скрещиваться между собой, оно предохраняет их от генетических дефектов, неврологических и вирусных заболеваний: в пределах Перекрестка все это так.

Бидж глубоко задумалась, пытаясь представить себе происхождение кентавров, фавнов, людей‑оленей вроде Руди и Бемби.

– Но такое никогда не случается нигде, кроме Перекрестка. Ой…

– Вы очень восприимчивы.

– Не хотелось бы мне быть восприимчивой. Из ваших слов следует, что все эти виды нежизнеспособны в любом другом месте.

– В целом это так, хотя и зависит от конкретного мира, в котором они окажутся. Несколько поколений, и все… – Он развел руками. – Их дети окажутся уродами или родятся мертвыми, и вид вымрет.

– Не существует ли пути выяснить, так ли это?

– Не знаю. – Протера снова показался Бидж очень юным. – Мне очень хотелось бы ошибиться. Но я много думал на эту тему и боюсь, что я прав. Они сидели в тишине, прислушиваясь к дальним крикам химер. Бидж тоже думала, что Протера не ошибается.

Date: 2015-09-02; view: 269; Нарушение авторских прав