ГЛАВА 43. Шейх Ануар аль‑Каад, наследник трона Объединенных Арабских Эмиратов и полномочный представитель своей страны

Шейх Ануар аль‑Каад, наследник трона Объединенных Арабских Эмиратов и полномочный представитель своей страны, прошел с другими приглашенными, поздоровался с господином Самюэлем Робертсоном, послом Соединенных Штатов Америки во Франции, который заверил его в доверии и дружбе своего народа. Шейх Ануар аль‑Каад ответил, что он счастлив приветствовать представителя страны великой демократии, каковой являются Соединенные Штаты Америки, и выразил надежду, что доверие и дружба, которые соединяют их уважаемые страны, с годами будут только крепнуть.

В двух шагах от них главный хранитель коллекций «Мюзеума» Иоганн Кирхер, облаченный в безупречный смокинг, принимал президента компании «Оливер», официального партнера устроителей этой «восхитительной выставки, достойной вписать дату в историю „Мюзеума“». Он представил ему Жана Кайо, временного директора «Мюзеума», тоже одетого с иголочки, и Ива Матиоле, советника Комиссии по разработке школьных программ, выглядевшего еще более важным, чем когда‑либо.

Чуть поодаль, около пирожных и шампанского, мужчины в двубортных костюмах и дамы в легких платьях беседовали, не скрывая своего высокомерия по отношению к ученым «Мюзеума», тоже приглашенным на коктейль и легко узнаваемым по джинсам и помятым рубашкам – со своим чисто научным мышлением они не считали это обыденное событие столь важным, ради чего стоило бы приодеться. Официальные гости обменивались любезными словами о необходимости финансировать большие группы фармацевтических исследований, о ярких впечатлениях о туристических поездках и природном разнообразии, в то время как ученые мужи яростно спорили о том, можно ли, если ДНК лягушки проанализировать с помощью электрофореза в геле агарозы,[64]а потом последовательно клонировать в плазмиде,[65]узнать, появится изучаемая бактерия в течение суток или для этого потребуется больше времени. Итак, все шло своим чередом.

Иоганн Кирхер переходил от одной группы приглашенных к другой, одинаково непринужденно держась как с влиятельными политиками в костюмах от Черутти, так и в компании с небрежно одетыми учеными в очках с огромными стеклами в облупившейся оправе. Он остановился, чтобы сфотографироваться с послом Робертсоном, подошел поприветствовать Тоби Паркера, но едва обратил внимание на отца Маньяни, который, как всегда в сутане, мелькал в толпе.

Леопольдина и трое полицейских вышли на свежий воздух через проход, расположенный под галереей ботаники. Никогда молодая женщина даже не подозревала, что за штабелем просроченных огнетушителей, которые она видела каждый день, спокойно ржавевших здесь десятки лет, скрывалась решетка, которая вела в чрево Национального музея естественной истории. Она посмотрела на старые здания другими глазами. Их внушительный вид, их почтенные фасады скрывали нечто другое, непристойную тайну, побуждение к смерти, огромное количество секретов, отвергнутых наукой, но которые снова появлялись путями самыми хитроумными, удесятеренной ненавистью.

Поглядывая издали на празднество, комиссар по рации передал приказ: двадцать человек должны немедленно прочесать сеть подземных галерей. В ответ он получил информацию, которая его едва ли удивила: профессора 1 Сервана дома не оказалось. Интуиция ему подсказала: генетик скрывается на территории «Мюзеума». И еще он узнал о смерти какого‑то человека, по предположению – Годовски.

Вы так считаете? Как мы можем считать, что это именно он?

Узнав об обстоятельствах его смерти, он побледнел и провел рукой по лицу.

Осмонд стоял перед огромным книжным шкафом Годовски.

«Истина в книге». Какую именно книгу такой человек, как Годовски, выбран для этого?

Роберт Аксельрод, «Эволюция в сотрудничестве»; Дидро, «Письма о слепых для тех, кто видит»; Патрик Тор, «Словарь дарвинизма»; Стефан Джей Гоулд, «Большой палеи панды»; Даниель К. Донне, «Дарвин опасен?».

Ничего необыкновенного для такого ученого, как Годовски.

Движимый неожиданной интуицией, американец снял с полки этот последний труд, который он знал и которым особенно восхищался, и полистал его. На многих страницах были пометки, уголки некоторых страниц загнуты, но больше – ничего. Он поставил книгу на место и продолжил поиск.

Но название книги Даниеля К. Донне, «Дарвин опасен?», все время крутилось у него в голове.

Леопольдина чувствовала, что ей нужна передышка. От волнений последних часов нервы у нее были напряжены до предела, она уже ничего не могла больше делать. Ей хотелось просто немного человеческого тепла и, главное, отойти от всего этого безумия. В силу своего практического ума она без труда нашла, к кому обратиться.

Она застала профессора Флорю на его любимом наблюдательном посту: у окна лаборатории, с огромным биноклем.

– Профессор? Вы не на приеме?

Он обернулся, с удивлением посмотрел на нее, словно на инопланетянку.

– Леопольдина? Что вы здесь делаете?

– Ну… я работаю.

– В воскресенье? Но вы должны отдыхать, малышка Леопольдина. Вы себя губите делами! Вы такая бледненькая…

Она была счастлива видеть этого старика. Он всегда так внимателен к ней.

– И это говорите мне вы? Разве вы сами не приходите сюда каждый день?

– О, а что мне остается делать… Я старый человек, у меня уже нет семьи, мои друзья ушли, и чем же мне, по‑вашему, занимать свои дни? А здесь я небесполезен… – Старый профессор вернулся к своему занятию, бурча: – Без меня в «Мюзеуме» ничего не двигается, вы же прекрасно это знаете. Они поймут это, когда меня здесь не будет! Они очень хорошо поймут! Здесь будет хаос, и никакой идеи!

Леопольдина растроганно посмотрела на него.

– Послушайте, профессор, – с решительным видом произнесла она, – не надо сидеть здесь и ворчать. В конце концов, если все отдыхают, почему бы и не нам тоже? Идемте, я провожу вас на праздник!

– Что? И не помышляйте! Это уже не для моего возраста, дорогая! И потом, я еще не закончил свою работу…

– Никаких отговорок, командую я! Надевайте свой пиджак и идите со мной!

– Но, Леопольдина…

– Никаких возражений!

В душе старый профессор был рад покинуть ненадолго свою лабораторию и свои пожелтевшие папки. И Леопольдина это прекрасно знала.

В лифте он приложил палец ко лбу:

– Кстати, я должен вам сказать… Я вспомнил кое‑что, касающееся Аниты Эльбер… Вы помните…

– Попозже, профессор. Вы все мне расскажете за бокалом шампанского!

Рядом с оранжереями, где высились кактусы, юкка и баобабы, Иоганн Кирхер увидел группу ученых, которые оживленно что‑то обсуждали. Не изменяя своей обычной деликатности, он присоединился к ним.

– Теория Дарвина – труд гения, – говорил один из них. – Он в любом случае открыл бы законы эволюции, какой бы ни была его родная страна или эпоха, в какую он жил.

– Я согласен с тобой, – ответил его собеседник, – но не будем забывать, что он был подданным великой мощной державы – державы, более политической, чем интеллектуальной. И это позволяло ему быть в курсе самого нового в науке…

– Тем более что Англия владычествовала на морях, – вмешался Кирхер. – Он мог путешествовать в свое удовольствие по самым далеким странам, наблюдать…

– Конечно! – воскликнул второй ученый. – Достаточно посмотреть на географическую карту того времени: Англия там предстает центром мира. Правильно, это была самая влиятельная в свое время страна. И нет ничего удивительного в том, что теории Дарвина распространились с быстротой молнии и его последователи незамедлительно возвели его на пьедестал…

Дарвин на пьедестале… Англия в центре старинной географической карты… Один из собеседников извинился и поспешил в сторону, толкнув на ходу отца Маньяни, который внимательно следил за разговором.

Дарвин опасен?

По‑видимому, так, думал Питер Осмонд, продолжая лихорадочно просматривать книжные полки. По‑видимому, для них Дарвин опасен! Он даже был самым опасным человеком в истории с момента появления книги. Его книга. Осмонд был уверен, что найдет ее в этом кабинете.

Он сконцентрировал внимание на старинных томах, спрятанных в глубине шкафа.

Эврика! Вот она, толстый том в кожаном переплете, задубевшем за годы, потрепанный читателями и сотнями рук, которые брали ее.

Объявление войны.

Сущность нового мира.

Конец света.

«On the Origin of Species by means of Natural Selections»,[66]Чарлз Дарвин, 1859.

– I've got it![67]– вскричал Осмонд. – Я нашел! Первое издание тысяча восемьсот пятьдесят девятого года!

– И что в ней такого важного? – спросил Коммерсон.

– Все в этой книге!

– Но почему именно в первом издании? – удивился Вуазен.

– Потому что в ней Дарвин не упоминает о Боге! Нигде! А это противоречило обычаю и морали того времени… Скандал разразился такой, что во втором издании Дарвин уступил давлению и добавил в конце параграф, где упоминает о Создателе. И именно это второе издание послужило базой для переводов. Опираясь на него, католическая Церковь долгое время пыталась протолкнуть мысль, будто Дарвин был верующий и его исследования не вступают в противоречие с христианской верой.

Лейтенанты Вуазен и Коммерсон с трудом представляли себе всю важность спора, который казался им пришедшим из другого века. Но у Осмонда не было времени во всей широте раскрыть перед ними метафизические и этические последствия, вытекающие из этой маленькой детали.

И вдруг, листая книгу, он увидел сложенный вчетверо пожелтевший листок.

– Да, я имею право выпить стаканчик! – негодовал Алекс. – Вы хотите посмотреть на мои документы? Вы знаете, с кем вы разговариваете?

Официант оглядывал с подозрением этого нахального маленького человека, который протискивался к буфету и требовал, чтобы ему налили стакан, не требуя подтверждения его возраста. К счастью. Леопольдина, которая подошла к буфету, заступилась за своего любимчика:

– Конечно, он имеет право, но только немножко. – Она шутливо погрозила ему пальцем: – Не увлекайся, Алекс! Только один стакан! Обещано?

Алекс бросил на нее мрачный взгляд и что‑то пробурчал. Когда речь заходила о его росте, он терял чувство юмора. Официант вытащил коричневатую пробку из огромной бочки, стоявшей на треноге.

– А что это? – с беспокойством спросила Леопольдина.

– Ром, – ответил официант. – Привезли прямо из запасника «Мюзеума». Эта бочка, похоже, ждала годы, пока ее откроют. Странно, что про нее раньше не вспомнили… Вы хотите попробовать? Ром отличный.

– Нет, спасибо, – отказалась Леопольдина. – для меня он слишком крепок. Я лучше пойду выпью шампанского.

Она принесла два бокала и чокнулась с профессором Флорю, который, сидя на стуле, с видом знатока начал смаковать шампанское.

– Прекрасное. На мой вкус немного переохлажденное, но все же очень хорошее.

Леопольдину позабавило, что он изображает из себя опытного специалиста по винам. А профессор Флорю, как обычно, увлек ее в свои воспоминания;

– В последний раз, когда я пил его, это, пожалуй, было в девяносто пятом году, по случаю моего выхода на пенсию. Мои коллеги думали таким образом избавиться от меня! Но не тут‑то было!

Он посмеялся над своей проделкой. Леопольдина немножко расслабилась. Наконец‑то она забыла об испытаниях этих последних дней.

– По случаю моей защиты диссертации… Я говорю вам о том времени, когда вы еще не родились, малышка Леопольдина, это было в начале шестидесятых годов… Мы устроили с друзьями ужасную вечеринку. Надо сказать, что в то время я был куда более выносливый и… – Он потер лоб. – Но впрочем… Вот что я хотел вам сказать! Вы помните эту историю с Анитой Эльбер, я вам рассказывал о ней…

– Возможно, – сказала Леопольдина.

– Да нет, скандал, который имел отношение к ней… Так вот, я вспомнил то утро, о котором идет речь; в конце восьмидесятых годов Анита Эльбер возглавляла комиссию при защите одной диссертации, которую она отказалась утвердить.

– Зарубленная диссертация? Это редкий случай, даже просто невозможный!

– Да, удивительный случай. Насколько я знаю, единственный подобный, который произошел здесь. И он вызвал огромный скандал… Соискатель ушел, угрожая Аните Эльбер смертью, ни больше ни меньше…

Леопольдина, которая собиралась осушить свой стакан, так и застыла с приподнятой рукой. Диссертация по биологии…

Она побледнела, словно сомнамбула встала и бегом бросилась к зданию Центральной библиотеки.

– Эй, ты куда? – крикнул, проходя, Алекс.

– Не беспокойся. Я сейчас вернусь, я на одну минутку!

– Вот почему Анита Эльбер хотела связаться с Годовски! – воскликнул лейтенант Вуазен.

– Да, Годовски один мог понять, что хотела сказать Эльбер своей запиской; «О. приехал в „Мюзеум“».

– Но почему он нам ничего не сказал? – удивился Коммерсон.

– Потому что он нуждался в доказательстве. И это доказательство – вот оно! – сказал Осмонд, вытаскивая листок, спрятанный в книге Дарвина.

Регистрационная карточка соискателя на бланке Национального музея естественной истории. Учебный год 1986–1987. И фотография.

Осмонд сразу вспомнил Леопольдину. Зверинец.

– Надо быстро действовать, – сказал он полицейским, выходя из лаборатории Годовски.

Леопольдина пыталась сориентироваться в лабиринте полок. Уже наступила ночь, и хранилища Центральной библиотеки купались в холодном полумраке, издали пронизываемом слабым светом лампы. Она быстро оглядела этикетки архивных ящиков: «Завоевания Наполеона, 1802–1813», «Казаманс, 1890–1930»… Лихорадочным движением она выдвинула один пропыленный ящик, второй, быстро просмотрела, задвинула обратно… Становилось совсем темно… Куда она засунула это? Если только эту работу поручали ей…

Наконец она обнаружила то, что искала: «Лаборатория биологии, 1980–1990». Под пачкой книг – брошюра в твердой обложке, «Генеалогия эукариотной клетки», диссертация на соискание звания доктора биологии Жана Оствальда, руководитель Анита Эльбер, докладчик Франсуа Серван. «О. приехал в „Мюзеум“. Предупредить Годовски». Записка Аниты Эльбер теперь читалась по‑новому.

Неожиданно она услышала, что пришел в движение лифт, кабина остановилась на четвертом этаже, потом кто‑то прозвенел связкой ключей, по‑видимому, вытаскивая ее из кармана. И звук открывшейся двери.

Кто‑то вошел в хранилища «Мюзеума».

Осмонд, Вуазен и Коммерсон поспешили в зал, где шел прием. Внимательным взглядом окинули толпу. Безрезультатно. Они прочесали ряды гостей, самые почетные из которых явно выражали свое удивление, что их рассматривают таким неприличным образом. Телохранители шейха Ануара аль‑Каада положили руки на оружие, когда увидели, как Осмонд, растолкав небольшую группу дам, приближается к принцу. Дело грозило дипломатическим скандалом, но американец бросил на них безразличный взгляд и продолжил свои поиски. Лейтенанты Вуазен и Коммерсон разочарованно махнули рукой: птичка упорхнула.

Второй раз за неделю Осмонда охватило мрачное предчувствие. Увидев Алекса, который требовал обслужить его в баре – и наверняка не в первый раз, судя по его жалком виду, – он поспешил к нему:

– Алекс! Где Леопольдина?

– Лео? – пробормотал Алекс, несколько обескураженный тем, что его засекли в такую минуту. – Должно быть, там, в углу. Она сказала мне, что через минуту вернется. Подождите пять минут, профессор, и попробуйте этот ром… Просто пипи маленького Иисуса… Гарсон!

Официант склонился к крану бочки, но оттуда вылилось лишь несколько капель. Но он же еще не налил столько стаканов… Надо открыть бочку, посмотреть, что там заклинило…

Едва он приоткрыл крышку, как раздались крики ужаса, многих вырвало. Алекс мгновенно протрезвел.