Двойственность

Человек воспринимает мир в категориях двойственности. Мы не способны представить: однообразие и монотонность; полную неподвижность без движения; только движение без покоя; безвременность; только одну сторону объекта без других; только свет без темноты; цвет, без оттенков и противоположностей. Весь процесс нашего восприятия основан на факте двойственности и в то же время — ограничен им. Все, что доступно восприятию, должно быть: не слишком большим — не слишком малым; не слишком долгим — не слишком кратким; не слишком тяжелым — не слишком легким; не слишком контрастным по температуре, цвету, яркости и насыщенности, иначе мы его просто не сможем воспринять. Деление «на два» — это основа процесса восприятия. Чем сильнее противоречия между признаками, необычнее и несуразнее форма, чем жестче условия и сильнее эмоции, тем активнее процесс нашего участия, восприятия и запоминания происходящего. Нет различий — восприятия нет. В этом неразрешимый парадокс нашего восприятия (опять же двойственность): мы замечаем то, что не похоже на нас: внимание привлекает скорее нечто необычное, чем обыденное; мы можем воспринять только то, что обладает характеристиками, которые доступны восприятию нашими органами чувств: воспринимаемое должно иметь форму, вес, звук, цвет, плотность — иначе оно не будет воспринято. С одной стороны: восприятие основано на максимальном различии, а с другой: условием восприятия является полное соответствие.

6.4. Двойственность восприятия
как причина возникновения патологии

Воспринимать себя одновременно и как «организм», и как «личность» невозможно, потому что эти категории противоречат друг другу. Личность — всегда «озвучена», существует в обществе, мыслит и проявляет себя. Организм — безмолвен и существует по собственным законам, не имеющим ничего общего с законами общества. Личность — создание общественное и живет в социуме. Организм — начинается и заканчивается собой, занимаясь только проблемой собственного выживания. Считать себя «личностью» — означает отрицать тело. Считать себя «организмом» — исчезает личность. Совместить в себе эти два понятия — задача не из легких. Большинство именно так себя и воспринимают: «есть Я — человек: единственный и неповторимый и, есть мой организм: который должен на меня работать». Организм (тело) зачастую воспринимается как «нечто» менее важное, менее сложное (в чем-то даже примитивное в своих реакциях и желаниях). Возникает образ тела как некоего мелкого «придатка» к «развитой личности». Невозможно доказать, что: и выбор, и желания во многом обусловлены состоянием организма. Даже намек на то, что процесс мышления тесно связан с функциями поглощения, усвоения и выделения, вообще воспринимается как нечто унизительное. Человек, как правило, с трудом признает, что «он» — организм, прикрываясь понятиями «души», «личности» и «духа», создавая для себя иллюзию понимания их значения. В действительности, оперируя этими абстрактными категориями, он просто защищается от признания необходимости хоть сколько-нибудь изучить себя. Именно этим можно объяснить такое неудержимое влечение к «духовным практикам» и «совершенствованию души», но никак не тела. Все «духовные усилия», по сути, сводятся к бесконечной болтовне и рассуждениям о том, «как будет здорово, когда наконец-то все станет хорошо». Но ни одна из теорий по «совершенствованию души» не дает конкретных указаний о том, что же именно нужно делать. Оперируя символами «эгоизма», «судьбы», «бога», «веры» и «смирения», человек погружается в бесконечные словесные построения, пытаясь объяснить себе то или иное абстрактное понятие. Заявляя о том, что надо «чувствовать энергию души», «понять причину», «слиться с миром» и «всех любить», он так и не готов начать действовать. Каждый раз «духовно ищущий» говорит себе: «время применить мои знания еще не пришло, а вот когда придет, тогда я и раскроюсь во всей мощи». Но, к сожалению, при первом же столкновении с реальной и не самой сложной проблемой в жизни (например: симптом болезни или стресс) такой «совершенствующийся» пускается во все тяжкие, пытаясь при помощи все тех же абстрактных рассуждений найти правильное решение, совершенно реальной ситуации. Но его «духовная сила» почему-то не имеет никакого влияния на «бренное тело». Да и трудно представить, чтобы организм положительно отреагировал на абстрактные словесные «возлияния». Даже сам человек достаточно смутно представляет тот механизм, через который они влияют на его самочувствие. Конкретные и простые вопросы: что именно он собрался «регулировать у себя внутри»? и каким образом (механизм действия?) «правильные рассуждения» способны победить болезнь»? приводят его в полное замешательство. Он не знает, не представляет, но искренне верит в то, что это произойдет. Главное, считает он — найти «правильное слово» и достичь «нужного понимания» через «сосредоточение». Все хорошо. Все правильно. Проблема только в том, что он не имеет ни малейшего понятия и, тем более, практического опыта ни в одном из перечисленных моментов. Убедившись в том, что при помощи слов помочь себе невозможно (обычно эта практика длится не больше пяти минут с ожиданием максимального эффекта), «практикующий» делает самый парадоксальный вывод: «надо совершенствовать теорию дальше. Раз она не помогла, значит, я не до конца ее понял». Хотя, казалось бы, что самым естественным выводом должно быть: «хватит болтать, давай делай и найди подтверждение своему пониманию»: разработан реальный метод воздействия; есть признаки улучшения, и они такие же явные, как и твоя неспособность сосредоточиться, выдержать нагрузку, быть последовательным и терпеливым. Но «духовно совершенствующийся» как огня боится любых реальных действий, прикрываясь стандартными фразами о том, что: «мол-де, без понимания причин проблему не убрать, а причины так глубоки, что их не отыскать и вообще, душа — важнее тела»… Бесконечно долго страдая физически, человек все равно будет искать убежище в словах, любыми способами избегая реальных действий. Почему? На этот вопрос есть простой ответ: ни один человек не готов признать себя больным, каждый до конца надеется, что «все не так уж плохо и скоро должно пройти само», а если «потом» - пройдет само, то зачем же напрягаться и тратить время на это «сейчас? Каждый верит в чудо, что само по себе уже подразумевает полное бездействие со стороны человека: просто сиди и жди. Ни один человек не готов заниматься здоровьем (профилактикой болезней) всю жизнь. Ни один человек не обладает достаточной устойчивостью, чтобы делать одно и то же, не прерываясь. Нежелание, лень и привычную рассеянность преодолеть очень непросто. Каждый готов «говорить и думать о здоровье», считая себя «условно здоровым». Даже признавая, что конечно «там» есть «что-нибудь не то», человек совершенно искренне считает, что: «лучше этого не знать и тем самым не провоцировать». Знаний так мало, а разговоров и страхов так много, что на действия уже не остается ни времени, ни сил. Размышления о действиях — заменяют действия. Разговоры о здоровье — заменяют здоровье. Существует еще несколько прямых причин, почему человек скорее предпочтет теорию, а не практику. Заниматься теорией — достаточно безопасно. Слово всегда позволит сделать вывод о собственной правоте. Логика слов всегда убедит в правильности выбранного пути. Вот только со временем теория становится настолько обширной, и в ней появляется такое изобилие абстрактных понятий, что овладеть ею, действительно можно только на словах. Только слово, с его способностью называть все, что угодно, способно как-то сдерживать напор теории. Теоретик постепенно погружается в мир терминов и в результате — неизбежно тонет в нем. Выбрав путь теории, он тем самым расписывается в собственной неспособности выполнить хоть что-нибудь из того, что знает на словах. В этом заключается самый странный парадокс: чем обширнее теория — тем меньше шансов, что человек вообще когда-либо начнет практику. С одной стороны — он полностью признает необходимость перехода с уровня теории на уровень действий, иначе какой смысл в построениях? Но чем дальше, тем сильнее страх того, что теория может оказаться ошибочной. Поначалу он говорит: «Я недостаточно подкован теоретически и поэтому не готов практиковать». С другой стороны: обширность и многоплановость теории может быть полностью разрушена на практике. Самые красивые предположения и ходы могут оказаться ошибочны и неприменимы. В глубине души теоретик признает, что не способен применить ничего из того, что придумал. И в то же время — он искренне верит, что если решит практиковать — то все получится именно так, как было сказано в теории. Чем дальше, тем страшнее разочароваться в себе. Реально оценивая ситуацию, он понимает, что может и не получиться. Потому он бесконечно долго откладывает сам момент начала действий, убеждая себя, что «еще рано» Защита идеальная: нет проверки — нет и поражения. С одной стороны, он уверен в правильности и теории, и своего понимания. С другой — он косвенно допускает, что у него может не получиться. И это ужасно. Избавляя себя от разочарования, теоретик вообще не начинает практику, лелея мысль о том, что в «нужный момент» он сможет собраться и все сделать как надо. Теорию терять жалко, и потенциальный практик становится чистым теоретиком: он предлагает идеи одна красивее другой, но не способен подтвердить практикой ни одну из них. Он очень дорожит своим трудом, которому посвятил жизнь, и не готов позволить практике развалить красоту его построений. По этой причине происходит полный отказ от любого типа действий, и человек уходит на уровень теории. Теория же, наоборот: заведомо «обречена на успех». Ее основа — наша логика, и теория полностью во власти того, кто ее создает. Многоплановость слов и образов позволяет добиваться схождения самых невероятных признаков. Все кажется верным. Еще бы! Ведь человек и рассуждает именно так, чтобы все в итоге сошлось. На словах — получается все, что угодно. Плюс к этому абстрактные рассуждения, призывы «понять себя» и «достичь истины», которые еще глубже погружают в теорию. Но: только практика может однозначно подтвердить правильность или ошибочность теоретических построений.