Глава 74

Рэйчел подняла глаза от последней страницы семейной хроники и устремила ошеломленный взгляд на буйство ярко-алых клематисов, готовых к перекрестному опылению. Процесс оплодотворения в действии, машинально отметила она, достижение природы, которое, как чумы, избегало сомерсетовских Толиверов. Назойливое жужжание оттеняло факты, о существовании которых она не знала или над которыми не задумывалась. Никто из тех, кто владел плантацией, не мог похвастаться многочисленным потомством, в каждом поколении выживал всего один ребенок, который и наследовал Сомерсет. Теперь, после смерти отца, она была единственным представителем клана Толиверов. Рэйчел опустила глаза на древний фолиант. Неужели она держит в руках объяснение проклятия их рода?

Этого не может быть. Такой вещи, как проклятие, не существует. Но ее прапрадед верил в него, как верила и тетя Мэри. Она сказала Амосу, что уберегла от него свою внучатую племянницу. Святой Боже... Неужели тетя Мэри боялась, что, оставив ей Сомерсет, она приговаривала ее к такой же жизни, которую прожила сама? Рэйчел вспомнила фотографию Мэттью ДюМонта, стоявшую на туалетном столике в спальне тети Мэри, и слова на обороте, написанные кровью из разбитого сердца. Уильям отзывался о Мэттью как о замечательном парне - добром и терпеливом, который учил его английскому и брал с собой, когда они вместе с Вайаттом Уориком устраивали игры на лужайке перед домом. Тетя Мэри и дядя Олли были потрясены смертью Мэттью, говорил отец Рэйчел. Они продолжали жить дальше, но детей у них больше не было...

Неужели тетя Мэри надеялась уберечь ее от трагедии?

В кухне пронзительно заверещал телефон, отчего пчелы заметались по двору. Шестое чувство подсказало Рэйчел, кто это. После второго звонка она положила книгу, которую читала, на столик, потом с механической точностью робота подошла к раздвижным дверям и вошла в ослепительно-белую кухню. Сняв трубку с аппарата, она сказала:

— Алло.

— Добрый день, Рэйчел. Это Перси Уорик.

Не испытывая никаких эмоций, она слушала, как он вкратце сообщил ей о решении, которое принял, пожелал ей всего доброго и повесил трубку. Она медленно вернулась в патио и еще целый час просидела на солнце, вслушиваясь в сердитое гудение пчел над клематисами. Затем набрала номер Тейлора Сазерленда.

Получасом позже зазвенел дверной звонок. Рэйчел решила, что это Кэрри опять забыла ключи или же Тейлор пришел пожать ей руку. Но одного взгляда в глазок оказалось достаточно, чтобы опровергнуть оба предположения. Ее взору предстала снежно-белая шевелюра, пышная, как хлопок в цвету. Опустив взгляд ниже, Рэйчел наткнулась на странно знакомые голубые глаза, пристально вглядывавшиеся в дверной глазок. Рэйчел нерешительно приоткрыла дверь. Женщина прибыла на черном лимузине, и шофер в ливрее прислонился к его капоту, поднося зажигалку к сигарете. Незваная гостья - невысокая и полненькая, которой явно перевалило за восемьдесят, в костюме под цвет глаз - напомнила Рэйчел свежеиспеченный кекс.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

Женщина моргнула.

—Ханна была права, — сказала она. — Ты вылитая Мэри, только не такая... — она в упор взглянула на Рэйчел, — напряженная.

— Прошу прощения?

— Я - бабушка Матта, — провозгласила женщина. — Люси Уорик. Я могу войти?

Часы показывали шесть вечера. Отрегулированный термостат создал в особняке вполне приемлемую атмосферу. К черту письменные предостережения Кэрри. Телефон звонил дважды, и оба раза к нему никто не подошел. Рэйчел не двинулась с места с тех пор, как бабушка Матта включила магнитофон. Краешком глаза в окно гостиной она видела, как шофер расхаживал у лимузина и из его ноздрей, как у дракона, вылетали клубы дыма. Скорее всего, ему было жарко, его мучила жажда, он хотел воспользоваться туалетом, но Рэйчел не смогла бы встать с кресла и предложить ему пройти в ванную, даже если бы от этого зависела ее собственная жизнь.

У них не было времени на обмен любезностями. Постукивая тросточкой, Люси Уорик сразу же направилась в гостиную, села в кресло и расстегнула сумочку.

— Ты прослушаешь вот эту запись, девочка моя, хочется тебе того или нет, — сказала она, доставая магнитофон и с размаху опуская его на стол. — Ты очень мало знаешь о Толиверах, и еще меньше - о человеке, которого хочешь раньше времени свести в могилу. Так что садись и слушай, а потом я уйду, а ты можешь делать, что хочешь.

И вот Рэйчел сидела и слушала. Жалость к тете Мэри и Перси, поначалу тоненькая, как ручеек, превратилась в бурный поток, пока пленка разматывала перед ней скрытые годы их трагической жизни. Рэйчел казалось, что перед ее внутренним взором проходит ее собственная, пусть пока короткая, история, словно на портрете молодой Мэри Толивер, висевшем в гостиной, проступили черты ее лица. Рэйчел часто думала, глядя на него, что если бы рядом повесить ее собственное изображение в той же позе и платье, то их лица были бы неотличимы друг от друга... так же как ее жизнь в точности повторяла жизнь тети Мэри.

— Ну вот и все, — сказала Люси, пряча кассету в сумочку. Она щелкнула замком и потянулась за тростью, собираясь встать. — Надеюсь, завтра ты вспомнишь о том, что слышала сегодня.

— Вы опоздали, миссис Уорик, — ответила Рэйчел. — Перед вашим приходом мне позвонил Перси и сообщил о своем решении, и я связалась со своим адвокатом. И сейчас он, наверное, беседует с Амосом Хайнсом.

Пухлое личико Люси побелело, а потом вытянулось.

— Вот как. Понимаю...

— Позвольте усомниться в этом. Прошу вас, не уходите, и я все объясню.

— Я не в настроении выслушивать жалкие оправдания, юная леди.

— А как насчет голой правды?