ГЛАВА 21. Сжимая в руке сидиром, Марк Корсо чувствовал, как потные пальцы прилипают к пластиковому футляру

Сжимая в руке сидиром, Марк Корсо чувствовал, как потные пальцы прилипают к пластиковому футляру. Он впервые оказался в святая святых Марс-проекта – конференц-зале. И был весьма разочарован. В душном помещении стоял запах кофе, ковролина и «Пледжа».^[25] Искусственная отделка кое-где деформировалась. Пластиковые столы вдоль стен были заставлены плоскими компьютерными мониторами, осциллоскопами, пультами и прочей электроникой. В торце помещения с потолка спускался экран, а в центре красовался самый жуткий из всех столов для совещаний, который он когда-либо видел, – из коричневого жаропрочного пластика, со штампованными уголками по краям и металлическими ножками.

Корсо занял место в соответствии с маленькой пластиковой табличкой со своим именем. Он сел, поставил ноутбук и, подключившись к сети, загрузил его. Между тем в зал продолжали прибывать научные сотрудники; оживленно болтая, они толпились возле древней кофеварки «Санбим» в очереди за слабым калифорнийским кофе.

Усевшись рядом с ним, Марджори Люнг тоже включила свой компьютер. На него повеяло ароматом жасмина. Вопреки обыкновению она была в элегантном черном костюме, и Корсо порадовался, что утром надел свой лучший пиджак и самый дорогой из имевшихся у него шелковых галстуков – среди присутствующих не нашлось ни одного человека в белом лабораторном халате.

– Нервничаешь? – спросила она.

– Немного. – Корсо впервые присутствовал на совещании старшего состава: из десяти выступающих он был третьим по счету – каждому отводилось по пять минут, не считая ответов на вопросы.

– Скоро привыкнешь.

В зале воцарилась тишина, когда со своего места во главе стола поднялся Чарлз Чодри. Он нравился Корсо – довольно молодой, современный, с ранней проседью в волосах, собранных сзади в тугой хвостик; весьма незаурядный и в то же время очень рациональный. Все знали его историю: родился в Индии, в Кашмире; приехал в Штаты в числе беженцев во время Второй кашмирской войны 1965 года. Он вырос, можно сказать, на пустом месте – одна из «счастливых иммигрантских историй»: полученная в Беркли докторская степень в области планетарной геологии, диссертация, удостоенная Стоктонской премии. Словно во искупление своего иностранного происхождения Чодри стал американцем до мозга костей – даже скорее калифорнийцем: занимался скалолазанием, гонял на горном велосипеде и увлекался серфингом, укрощая зимние волны в Мэвриксе^[26] – одном из наиболее опасных мест для серферов в мире. Поговаривали, что он из рода богатых браминов с сомнительным прошлым и на родине за ним сохранялся титул паши или набоба, а может, это всего лишь шутки, однако никто не знал наверняка. Он был несколько самолюбив, но этим грешили большинство сотрудников НЛРД.

– Приветствую всех присутствующих, – непринужденно начал он, сверкая белозубой улыбкой. – Участники проекта добились больших успехов. – Он перечислил их последние достижения, отметил удачную статью в научном разделе «Нью-Йорк таймс», процитировал отрывок из английской публикации «Нью сайентист», не без определенного злорадства упомянул о вероятности проблем в связи с китайской орбитальной станцией «Ху Цзиньтао» и отпустил пару острот.

– А сейчас, – продолжал он, – давайте перейдем к выступлениям. – Он взглянул в листок бумаги. – Пожалуйста, по пять минут, и затем – вопросы. Начнем с погоды. Марджори?

Люнг встала. Во время своего доклада о погоде на Марсе она пользовалась программой «Пауэр пойнт», показывая с ее помощью инфракрасные изображения экваториальных ледяных облаков, недавно полученные с орбитального картографа. Корсо пытался слушать, но слишком разволновался. Близился «момент истины»: ему – старшему научному сотруднику – отводилось пять минут, за которые он мог произвести впечатление. Он собирался сделать довольно рискованный шаг, что было для него не характерно, но почему-то чувствовал уверенность. Он уже успел прокрутить это в голове сотню раз. Пусть несколько не по правилам, но он поразит всех. По-другому и быть не могло – ошеломительная тайна, обнаруженная доктором Фримэном незадолго до смерти и потому не изученная. Корсо подхватил эстафетный факел. Это был, как он представлял себе, достойный способ отдать должное профессору и в то же время построить собственную карьеру.

Он перевел взгляд на противоположный конец стола, где сидел Дерквейлер; перед ним – пухлая кожаная папка. Дерквейлер непременно вмешается, как только поймет, куда ветер дует.

Корсо слушал первых выступающих, но едва понимал, о чем те говорили. От волнения свело живот, когда доклад предыдущего выступающего подошел к концу.

– Марк? – пригласил Чодри, взглянув в его сторону. – Прошу. – Он ободряюще улыбнулся.

Корсо подтолкнул компакт-диск в дисковод компьютера, и через несколько мгновений появилось изображение, открывающее его выступление.

Комптоновский гамма-сцинтиллятор ОКМП:

Анализ данных аномальных гамма-излучений высокой энергии

Марк Корсо, старший научный сотрудник

– Благодарю вас, доктор Чодри, – сказал Корсо. – У меня есть для всех в некотором смысле сюрприз – открытие, которое, как мне кажется, имеет определенную значимость.

Физиономия Дерквейлера помрачнела. Корсо старался на него не смотреть. Ему вовсе не улыбалось, чтобы тот спутал все карты.

– Вместо данных, полученных с поверхностного радара, я бы хотел обратить ваше внимание на данные комптоновского гамма-сцинтиллятора, полученные с орбитального картографа Марс-проекта.

В зале стало очень тихо. Корсо опасливо покосился на Чодри. Тот, казалось, заинтересовался.

Он перешел к следующему изображению – Марса и многочисленных орбитальных траекторий вокруг.

– Это траектория орбитального картографа за прошедший месяц и соответствующие собранные данные – можно сказать, полярная орбита… – Он стал быстро излагать хорошо известную ему информацию, иллюстрируя ее в динамичной последовательности на нескольких экранах, пока наконец не дошел до самого главного. Появилось графическое изображение с периодическими всплесками. – Если бы на Марсе предполагался источник гамма-излучений, это послужило бы его теоретическим подтверждением, полученным с орбитального картографа.

Послышался приглушенный гул голосов, присутствующие кивали и переглядывались.

Он перешел к графическим изображениям, наложенным одно на другое, с почти совпадающими всплесками.

– А здесь, леди и джентльмены, фактические данные с картографа совмещены с теоретическими. – Он замолчал в ожидании реакции.

Тишина.

– Хочу обратить ваше внимание на то, что можно назвать существенным совпадением, – продолжал он, стараясь говорить непринужденно-беспристрастным тоном.

Чодри, прищурившись, чуть подался вперед. Остальные выжидающе смотрели.

– Знаю, что погрешности кажутся довольно большими, – продолжил Корсо, – шумовой фон высок. И разумеется, сцинтиллятор не направленного действия – он не фокусируется на конкретном источнике. Однако я провел статистический анализ и пришел к выводу, что шансов случайности совпадения лишь один к четырем.

Тишина продолжалась. Слышались лишь едва различимые нервные шорохи.

– И какой же вывод, доктор Корсо? – Вопрос Чодри прозвучал нарочито безучастно.

– На Марсе есть источник гамма-излучений. Некий точечный источник.

Напряженное безмолвие.

– И что может являться таким источником? – спросил Чодри.

– Именно этот вопрос и требует ответа. Полагаю, следующим шагом должно быть изучение визуальных изображений и изображений, полученных с помощью радара с целью выявления предполагаемого артефакта.

– Артефакта?

– Объекта – я неправильно выразился, благодарю вас за уточнение. Я не имел в виду, что там есть нечто искусственное.

– Какие-нибудь теории?

Корсо замялся. Он так и не решил, стоит ли озвучивать свои мысли. «Семь бед – один ответ».

– Это, разумеется, можно назвать лишь догадками, но у меня есть некоторые предположения.

– Давайте послушаем.

– Это может быть некий естественный геологический реактор, аналогичный обнаруженному на Земле, – движение горных пород или воды увеличивает концентрацию массы урана до подкритического состояния, и результатом радиоактивного распада становятся гамма-лучи.

Кто-то кивнул.

– Однако в этой теории есть существенные провалы. В отличие от Земли на Марсе нет плитотектоники, крупномасштабных смещений пород или воды, способных привести к подобным процессам. Падение метеорита не сконцентрировало, а рассредоточило бы материал.

– Что бы еще это могло быть?

Корсо сделал глубокий вдох.

– Миниатюрная черная дыра или часть нейтронной вырожденной материи, ставшие источником гамма-излучений высокой энергии. Объект мог оказаться на Марсе в результате ударного действия и, находясь достаточно близко к поверхности, испускать гамма-лучи в космическое пространство. Фактически он может по-прежнему оставаться в активной фазе и «пожирать» планету. Ситуация способна перерасти… – Он сделал паузу и продолжил: – В критическую. Если черная дыра поглотит Марс или превратит его в нейтронную материю, поток гамма-лучей способен привести к полной стерилизации Земли.

Он замолчал. Ему все-таки удалось сказать то, что он хотел, однако, окинув взглядом аудиторию, получил в ответ ощутимое недоверие. Ничего – есть неоспоримые данные.

– А что с информацией с поверхностного радара? – поинтересовался Чодри.

Корсо не верил своим ушам.

– Я подготовлю ее через несколько дней. Мне казалось, и, я надеюсь, вы согласитесь, что гамма-излучения представляют собой большую важность.

Вмешался Дерквейлер – его тон был на удивление дружелюбным, без намека на раздражение.

– Простите, доктор Корсо, но, по-моему, на сегодняшнем совещании вы должны были представить материалы, основанные на данных поверхностного радара.

Корсо перевел взгляд с Дерквейлера на Чодри и назад. Теперь гнилая сущность Дерквейлера должна была стать понятной всем.

– Мне это представлялось более важным, – наконец произнес он и посмотрел на Чодри в поисках… в надежде на моральную поддержку.

Чодри откашлялся.

– Скажем прямо, я пока не разделяю вашего энтузиазма по поводу полученных данных, доктор Корсо. Большие погрешности практически сводят на нет всю значимость упомянутого «совпадения», и, учитывая шумовой фон, нельзя сделать никаких определенных выводов.

– Большинство космологических данных едва ли превышает уровень фона, доктор Чодри, – тихо заметил Корсо.

– Верно. Но я, хоть убей, не представляю себе, что могло бы стать источником гамма-излучений на поверхности мертвой планеты, где в данный момент не наблюдается ни тектонической активности, ни магнитного поля. Что же до черной дыры или… – Явный скептицизм в голосе позволил ему оставить фразу незавершенной.

– Позволю себе высказать в качестве рекомендации исследование поверхности планеты с целью визуального поиска объекта, способного испускать гамма-лучи. Если бы нам удалось засечь источник гамма-излучений, мы могли бы сфотографировать его при помощи камеры с высоким разрешением. Скажу больше: возможно, мы уже получили такой снимок, но просто не смогли оценить его значение.

Чодри будто бы приходил в себя – он пристально смотрел на экран, и все ждали, что он скажет.

– Я вижу здесь неувязку.

Корсо напряженно молчал, затаив дыхание.

– Судя по вашим диаграммам, для этого так называемого источника гамма-излучений характерна примерно тридцатичасовая периодичность. Однако вращение Марса происходит за двадцать пять часов. Как вы объясните подобное расхождение?

Корсо обращал внимание на разницу, но она казалась ему незначительной.

– Пять часов – погрешность в пределах допустимого.

– Прошу прощения, доктор Корсо, если перенести на это вашу диаграмму, то произойдет сдвиг по фазе, и весьма внушительный – далеко за пределами допустимого.

Корсо смотрел на диаграмму. Чодри прав – теперь это бросалось ему в глаза. Элементарная, глупая и непростительная ошибка.

Воцарилась мертвая тишина.

– Понимаю, о чем вы говорите. – Его лицо пылало. – Я перепроверю все данные, чтобы прийти к окончательному выводу. Однако периодичность несомненно отмечается – она может объясняться орбитальным движением вокруг планеты.

Вновь вмешался Дерквейлер:

– Доктор Корсо, даже если данные точны – в чем я весьма сомневаюсь, – это непозволительный уход от работы над решением наших главных задач. Я бы настоятельно просил вас направить усилия на обработку данных поверхностного радара – результатов, которые мы давно ждем.

– Но… нам обязательно следует разобраться в причине аномальных гамма-излучений, – неубедительно возразил Корсо. – Они могут представлять угрозу жизни на Земле.

– Не уверен, что здесь уместно говорить о какой-то аномалии, – сказал Чодри. – И не приветствую распространение панических настроений на почве подобных шатких теорий. Нам всем следует проявлять определенную осмотрительность.

– Но ведь даже если существует малейшая вероятность…

– Когда всматриваешься слишком долго, можно увидеть и то, чего нет, – оборвал Чодри. – Таковы особенности человеческого рассудка. – Он говорил это спокойно, почти сочувственно. – Данные с радара крайне важны. Покойный доктор Фримэн посвятил слишком много времени изучению гамма-излучений, и мне бы очень не хотелось, чтобы вы совершили такую же ошибку.

Дерквейлер повернулся к Чодри.

– Чак, я сам закончу анализ данных, полученных с радара, – завтра к пяти они будут у тебя на столе. Приношу свои извинения за задержку.

– Завтра, к пяти, – кивнул Чодри. – Буду признателен, Уинстон.

Остаток совещания Корсо просидел с сосредоточенным выражением лица, скрестив на груди руки, – он ничего не видел и не слышал, ему казалось, будто он умирает. Он даже не почувствовал, когда Марджори Люнг утешительно похлопала его по плечу. Ну как же он мог допустить такую элементарную ошибку?

Фримэн был прав: Чодри на поверку оказался таким же идиотом, как Дерквейлер. Ну а он сам? По уши в дерьме.