Часть-5: «от палаток таборных позади к

НЕИЗВЕСТНОСТИ ВПЕРЕДИ»

На Бору хоронили тетю Машу Левину. Над гробом, обитым алой камчатной тканью, разносились неспешные могучие звуки похоронного марша, исполняемые гарнизонным оркестром. За гробом на бархатных подушечках медленно плыли три боевых ордена и множество медалей. В глазах сына и трех дочерей тети Маши стояли слезы. Скорбь застыла и на лицах их русоволосых светлоглазых «половинок»…

Гроб двигался к погосту, окутанный рыдающими звуками оркестра. Бор скорбел. А в гробу, спокойная и строгая, без вечной своей шаловливой улыбки на тонких губах, лежала знаменитейшая в городе гадалка, «ломщица» и «кукольница»…

…Обнажим головы. Помолчим. Поразмышляем – пока что про себя. А потом, когда сложатся во фразы нужные слова, когда выстроятся по ранжиру, как солдаты почетного караула, мысли – вернемся на кладбище, к скромной ухоженной могиле. Тогда и поговорим. Порассуждаем. О тете Маше. О ее семье. И – о трагедии цыганского народа…

«ПРОЩАЙ, МОЙ ТАБОР…»

…Когда круглая лохматая Колина башка в третий раз поднялась над поверхностью воды, он уже не думал ни о сопротивлении, ни даже о мести. Он уже вообще ни о чем не думал. Где-то очень глубоко, на дне черной зияющей полыньи, покоился нож, которым пытался он полоснуть невысокого, худощавого и вовсе не страшного на вид молодого мужика, ухватившего его за ворот дубленки во дворе школы на Мещерах. Коля и не понял, каким образом его оружие оказалось вдруг в руках незнакомца, откуда взялась нестерпимая боль в обеих руках, и куда исчезли из карманов несколько чеков героина, кои не успел он реализовать своим постоянным клиентам-старшеклассникам. Очнулся он лишь тогда, когда в лицо ему пахнуло запахом холодной ключевой воды. Коля встряхнулся – и обнаружил себя лежащим на ломком мартовском льду Мещерского озера. Попытался было возмутиться – что эти гайджо себе позволяют!? – но захлебнулся темною ледяною влагой. Через несколько секунд голова его резко рванула вверх, он успел глотнуть воздуха – и вновь погрузился в воду. Одновременно раздался плеск: это нож, взятый из дома «для самозащиты», погрузился в сонную могилу озера. Еще через мгновение он увидел, как затянуло под лед полиэтиленовый пакетик с товаром. За ним – второй, третий… «Интересно, а героин тонет? Может, еще получится достать?»

Кстати, а что это за мужик, который не в свое дело лезет? Мент? Вроде не похож. Да и ведет себя не по-ментовски… А раз не мент – так пусть место свое знает! «Встретимся еще, так твою!» - рыкнул Коля. Правда, на всякий пожарный, все-таки по-цыгански рыкнул: а то мало ли что. Рыкнул – и тут же в третий раз ощутил лупоглазой губастой физиономией бодрящий холод полыньи…

…Когда через полминуты, мокрый, продрогший и полностью утративший боевой пыл парнишка был вытянут на лед, мужчина брезгливо отшвырнул его к берегу – и добил наповал. Ибо фраза: «Еще раз тебя здесь увижу – утоплю, сволочь!» - была сказана на чистейшем диалекте русских цыган, «хэладико рома». Тут только взглянул незадачливый продавец отравы на своего обидчика. Желто-карие круглые глаза с неславянским разрезом… Темные, почти черные вьющиеся волосы… Серьга в левом ухе… Да, обидчик явно оказался соплеменником. А значит… значит… Да что бы ни значило, некогда разбираться! Гайджо ведь по закону живет, утопить не посмеет, а с ромом еще неизвестно как выйдет! И проверять что-то не тянет!

Кое-как поднявшись на ноги, 16-летний Коля из Толоконцева бегом бросился к автобусной остановке – и через десяток минут навсегда покинул свои охотничьи угодья…

-А мне что, смотреть на него было? У меня дочь училась в этой школе! – рассказывал впоследствии Александр Яковлев. Талантливый рок-бард, основатель и лидер нижегородской группы «Новые ворота». Журналист, одно время – начальник секретариата РИЦ «Понедельник», затем – начальник пресс-службы Нижегородской филармонии. Бывший десантник, прошедший горячие точки. Наконец, мастер и знаток рукопашного боя; последнее как-то раз вызвало жестокий переполох в филармонии.

Дело было так: приехал в Нижний с концертом великий Владимир Спиваков. Великий во всем велик. Вот и Спиваков; помимо музыкального гения, обладает он еще и профессиональным умением бить морды. Во всяком случае, удостоверение кандидата в мастера по боксу у него имеется…

…Рассказывали (жаловались!), что Саша, ворочавший в то время пресс-службой, с генетической непосредственностью завел с маэстро беседу о боевых единоборствах. Высокоинтеллигентные филармонические дамы, краснея и бледнея, полтора часов вынуждены были слушать разговор двух мужчин – настоящих мужчин, о настоящем мужском, и на настоящем мужском языке. Вся программа пребывания мэтра в Нижнем пошла псу под хвост: настолько не хотелось ему покидать неожиданного (и где встреченного!) собеседника и прерывать беседу о том, о чем поклонники, «ботаники» почти сплошь, с ним не разговаривают. «В кои веки настоящего мужика встретил!» - растроганно говорил Владимир Теодорович впоследствии.

…Эх, приятно рассказывать о старинном друге, особенно когда есть, что рассказать. Но – биография одного, пусть самого симпатичного и талантливого человека, не есть задача этой работы. Так что, извинившись перед Александром Яковлевым за то, что имя его всуе трепать приходится (и еще кое за что; потом объясню), отправимся на его историческую родину, в Западную Сибирь…

…Дед Александра, Яков Васёха, был, по Сашиным словам (и не только; кое-какие его рассказы я сумел проверить, явочным, так сказать, порядком), одним из лидеров крупного табора. Фронтовик (и, как многие ветераны Великой Отечественной, до последних дней великий поклонник своего Верховного), в юности промышлял он конокрадством. После войны с криминалом завязал полностью, работал, хотя окончательно с миром гайджо сливаться и не собирался.

…Это была просто случайность, что школьной учительнице его сына, Федора, сделалось обидно за остренького, способного мальчишку, которому, по всем законам и обычаям его народа, предстояло уйти из школы после пятого класса, а еще через несколько лет позабыть даже грамоту.

Другая бы учительница вздохнула – да и оставила все как есть, горько сетуя на «нецивилизованность» ромал. Эта – явилась в дом Фединого отца и простыми словами заявила: парень способный, у него – будущее. Не надо мешать ему заканчивать школу – для начала хотя бы. Выслушав, Яков молча кивнул головою. Исполать безвестной сельской учительнице из Сибири и таборному «пхуро рому», израненному герою войны, кавалеру боевых наград.

…Окончив десятилетку, Федор Яковлев уехал в Горький, окончил радиофак университета, долгие годы работал в НИИ «Салют», защитился. Страна получила талантливого ученого-радиофизика.

…А я Федора Яковлевича с детства помню: работал на «Салюте» он вместе с моим покойным отцом. Дружили. Так что с Сашкой Яковлевым мы друг другу, считай, по наследству достались – от наших батек…

Впрочем, хватит лирики. Пожалуй, девяносто девять и девять десятых процента таборных цыган уходят, по словам Киплинга, «от палаток таборных – позади к неизвестности – впереди», в нашу цивилизацию, по описанной парадигме. Сказал бы «сто процентов», ежели бы не знал один случай, когда во время войны на крыльцо казавшейся более-менее зажиточной избы в селе на Ярославщине был подброшен цыганский мальчишка. Впоследствии выросший, выучившийся и также сделавшийся ученым, доктором наук. Ныне он уже умер. Имени не называю: и он сам при жизни, и его потомки до сих пор здорово переживают свою как бы «незаконнорожденность». Так что – Бог с ним…

На нескольких интернетовских сайтах выложены списки «знаменитых цыган». Иною речью, лиц цыганского происхождения, сумевших добиться успеха, славы, известности. Списки, надо сказать, короче воробьиного клювика, причем знаменитость многих товарищей, в оные списки вошедших, мягко говоря, проблематична.

Естественно, много артистов – начиная с великого Николая Сличенко и блистательной Валентины Пономаревой и заканчивая сгинувшим десяток лет назад от передозировки героина рок-певцом Шандором. Здесь же «неуловимый мститель» Василий Васильев – Яшка-цыган из знаменитой кинотрилогии, четыре десятка лет неведомо чем занимавшийся. Здесь же – звездный фабрикант Александр Бердников – явный показатель того, что в «цыганские знаменитости» может, по предъявлении паспорта, попасть любой желающий. Большинство остальных – артисты «Ромэн»: хорошие, средние и я-наверное-чего-то-не-понимаю.

Людей, со сценой не связанных, поменьше. Ян Александрович Сергунин-Решетников, генерал-лейтенант, на исходе жизни подавшийся в правозащитники и – связано с этим или нет – павший в 2005-м от пули киллера. Олег Эрденко, полковник, инженер-ракетчик. Естественно, доктор исторических наук Надежда Деметр; если Сличенко называют «главным цыганом России», то Надежда Георгиевна – главная цыганка, притом официально.

Российско-цыганских писателей в списке крайне немного, и обоих мы уже поминали выше. Мало их и на «расширенных» сайтах, в списках, включающих в себя не только российских цыган. Зато неожиданно (хотя почему?) много спортсменов. Особенно футболистов, в основном – выходцев с Балкан и Пиренеев, плюс форвард итальянской сборной Андреа Пирло. Конечно, Пирло и один мог бы стать городостью «цыганской сборной», но он – не один, и это мягко-мягко говоря! Чего стоит, например, такой игрок, как коварно-расслабленный, точный и экономный в движениях «Балканский Марадона» - Хаджи. Или мастер «фламенко с мячом» Навас. Или плутовато-мудрый – истинный «баро шэро» югославской команды (бывшей, бывшей…) Деян Савичевич. Или нахально-напористый потомок боснийских скотокрадов и контрабандистов (и по игре видать!) Златан Ибрагимович – анфан террибль шведской сборной… Наконец, словно розочка на подарочном торте – гениальный футболист и трижды гениальный хулиган Эрик Кантона, долгие годы державший в страхе соперников – и коллег по сборной Франции. И это еще не все, называю лишь тех, за чьей игрою следил специально – и с эстетическим удовольствием!

Однако, ежели уж зашла речь о спортсменах-цыганах, то не обминуть нам одного имени, одной судьбы, трагичной, как сама трагедия.

…Многократный чемпион Германии начала 30-х годов по боксу в полутяжелом весе Ганс Троллеман обладал лицом и фигурой античной статуи. Но, как известно, внешность для боксера – не главное (по нашему Николаю Валуеву это особенно хорошо видно)…

Важнее другое: историки спорта в один голос говорят, что этот чернокудрый красавец, обожаемый публикой, особенно женской ее частью, далеко опередил свое время. В те времена, когда бокс, особенно профессиональный, был разновидностью драки, где умение врезать посильнее ценилось куда больше тактических изысков, руки – больше головы, Троллеман упор делал именно на тактику. Устраивал на ринге настоящие хореографические представления, бывало, целыми раундами вообще не нанося сопернику ударов – в ожидании момента, когда можно будет пантерьим броском оказаться на нужной дистанции – и закончить бой одним-единственным движением…

…Когда к власти в Германии пришли нацисты, боксер еще по инерции пару-тройку лет участвовал в соревнованиях – и продолжал побеждать, что в условиях третьего рейха было идеологически неприемлемо. Сперва за его победы наказывали судей. Затем – ясно стало, что рефери ни при чем: просто среди «белокурых бестий», как им ни подсуживай, не находилось соперников гениальному цыганскому боксеру.

Дело едва ли не усугублялось тем, что Ганс был коренным немецким цыганом – синти. Мы говорили выше, что Гитлер со скрежетом зубовным признал это племя «арийским», так что отправить боксера на обожаемую фюрером гильотину по законам рейха было не так просто, как если бы принадлежал он к какому-нибудь иному нэци.

Тогда, в 30-е, когда Берлин готовился к Олимпийским играм, нацистские волки еще изображали из себя домашних псов, не знающих вкуса человечины. Судьба представителей «низших рас» еще могла сложиться относительно благополучно. Во всяком случае, некоторая часть немецких евреев, славян и (очень немного) цыган сумели эмигрировать. Однако Троллеману, которого с распростертыми объятиями наверняка приняла бы всякая цивилизованная страна мира, такой возможности не дали. Почему – только гадать остается; ведь выпустили же нескольких физиков-ядерщиков… Не отправили его и в «резервацию», куда попали несколько родов синти. Нет, его предпочли арестовать, стерилизовать – и держали в концлагере до 42-го года, после чего неожиданно выпустили, дали в руки автомат – и отправили на Восточный фронт.

В 44-м году бывший чемпион, успевший получить к тому времени несколько ранений, был вновь арестован и отправлен в Освенцим.

…Он погиб через несколько месяцев. Погиб от ежедневных побоев: с ослабевшим, израненным на фронте, «дошедшим» от лагерной баланды чемпионом ражие тыловые эсэсовцы-охранники ежедневно устраивали «спарринги», как сами они это называли. Шакал всегда шакал; высший кайф для него – загрызть связанного, не имеющего возможности ответить льва. Самоутвердиться. Компенсировать страх и ненависть, которые внушал лев, пока был в силе…

…Так погиб гениально одаренный спортсмен, несостоявшийся реформатор ринга, виновный лишь в том, что на свет появился в цыганской семье…[35]

Здесь же, в этой главе, скажем коротенько и о совсем иной группе товарищей: о тех, кого составители «списков великих» с фирменным небрежением к чужому сочли «плохо лежащими», а стало быть – подлежащими неукоснительной «приватизации». В этом списке, пожалуй, три имени выделяются: во-первых, цыганом-«джипси» объявлен сын разорившегося мелкого английского дворянина Чарльз Спенсер Чаплин. Великому артисту придумана соответствующая биография, род его возведен едва ли не к вожакам первых таборов, появившихся в Англии, а актерский гений, естественно, приписан столь «благородному» происхождению.

Уже забавно, но «во-вторых» и «в-третьих» цыганских патриотов вызывают не просто улыбку, но гомерический хохот. Итак – внимание! – оказывается, «цыганами» были сын чувашского крестьянина Василий Иванович Чапаев и украинец, в Гражданскую – командир взвода Чапаевской дивизии, а в Великую Отечественную – символ партизанского движения на Украине Сидор Артемьевич Ковпак! Поскольку оба они были к тому же полными георгиевскими кавалерами, то, думается, могут они быть проведены аж по двум спискам «великих цыган»!

Здесь, кажется, комментировать нечего, тем более что все уже прокомментировано: известный нам Николай Бессонов, на сей раз – с полным основанием, сделал своим «подшефным» выговор, справедливо сочтя попытку примазаться к чужой славе проявлением некоего «чувства неполноценности».

Впрочем, анекдот – он и есть анекдот. А вот имеется у нас к этим «великоцыганским» спискам (и их составителям) вопрос посерьезнее, быть может – самый серьезный из всех, в этой работе поставленных. Касающийся самоидентификации цыганского народа. Иными словами – кого и по каким признакам цыгане относят к «своим», и достаточно ли для этого просто иметь цыганскую кровь в жилах…

Речь пойдет о Юрии Осиповиче Домбровском – писателе, который мог бы составить славу любой литературы мира. Один из немногих «возвращенных» в 80-е годы (хотя он никуда и не пропадал!), чьи книги пережили краткую «антисталинскую моду» перестроечных времен и по сей день читаются с напряжением и интересом. Книги об ответственности человека перед историей – и самим собою (роман «Державин»). О развращении властью («Обезьяна приходит за своим черепом»). О судьбе гаера, шута-комедианта, в котором ни он сам, ни окружающие не прозревают гения («Смуглая леди», о судьбе Шекспира). Наконец, анатомия, типология, классификация предательств – во всех разновидностях («Хранитель древностей» и, особенно, «Факультет ненужных вещей», в котором в момент первой отечественной публикации в 88-м году видели лишь очередное «обличение сталинизма» - при том, что о Сталине лично не произнесено ни единого худого слова. Напротив, он в романе выступает, как разумный, мудрый и доброжелательный «ночной» собеседник полу- или, скорее, четвертьавтобиографического главного героя).

Юрий Домбровский родился в Москве в 1909 году, в довольно зажиточной и образованной семье, отец его до революции был юристом. Вскоре после окончания университета и – одновременно – Высших литературных курсов в столице юный писатель был арестован, сослан в Алма-Ату, там, в 37-м – вновь арестован и осужден на 10 лет лагерей. Третий арест последовал в 1948-м; освобождение и полная реабилитация – в 56-м, кажется…

Знакомые писателя вспоминали, что о, так сказать, «национальной подоплеке» своих арестов рассказывал он примерно следующее: в 32-м его арестовали на очередном витке «борьбы с русским великодержавным шовинизмом» - естественно, как русского националиста. В 37-м обвинения были повторены – и ссылка заменена лагерем. В 48-м его взяли как «безродного космополита» - и, естественно, записали евреем. «А в 56-м, при реабилитации, дали мне формуляры почитать, которые с тридцатых за мною по лагерям да ссылкам таскались. Так самое смешное, что национальность в этих формулярах стояла правильная – во всех!» А «правильная» национальность была – цыган…

История, конечно, замечательная во всех отношениях. Это ж насколько «химерической» почитала советская власть национальность цыгана, ежели запросто могла объявить его всем, чем угодно; если «русского шовиниста», а следовательно – антисемита,[36] могла на очередной «спирали» государственной политики перековать в сиониста-русофоба, причем даже не заморачиваясь переписыванием зэковских формуляров!

Сам Юрий Осипович, по тем же воспоминаниям, цыганским своим происхождением очень гордился и даже, говорят, немного важничал. Обладал, кстати, говоря, характерной внешностью: огромные круглые черные глаза, густущая смоляная буйно-кудрявая шевелюра, не желавшая ни редеть, ни седеть до самой кончины…

Потому и загадкой для автора этих строк остается, почему же не вдохновила создателей «выдающихся цыганских списков» фигура этого по-настоящему крупного писателя. Уж ежели мало оказалось совокупности фамилии, внешности и самоидентификации, то уж запись-то в пятом пункте советской анкеты должна была окончательно разрешить сомнения![37]

Вот тут и оказываемся мы едва ли не перед сфинксовой загадкой. Предположить в составителях «цыганских списков» похвальную осторожность невозможно совершенно: Чарли Чаплин, а уж тем паче Ковпак с Чапаевым, ни единого слова о своем, якобы, «цыганстве» за всю жизнь не произнесли.

Остается предположить единственное: русский писатель, ни малейшего отношения не имевший к таборной жизни и ни единого слова не написавший о судьбе цыганского народа, просто как бы «не считается». Как «не считается» (в отличие от собственного отца-драматурга) украинским писателем Николай Васильевич Гоголь. Как «не считается» украинкой поэтесса Анна Горенко (на чье «хохлацкое упрямство» жаловался после развода ее первый муж Николай Гумилев). А когда Аня Горенко взяла себе в качестве литературного имени фамилию бабушки – широкую и мягкую, как майская степь, покрытая юным ковыльным ковром, и сделалась Ахматовой – никто не счел ее татаркою…

Примеры толпятся, отталкивая друг друга, как усердные школьники на устном опросе. Блок, Дельвиг, Фет… Правнук темнокожего невольника А.С. Пушкин… Сын ирландской дворянки П.А.Вяземский… Сын пленной турчанки В.А. Жуковский… Да и звонкая, словно веселым ксилофонным молоточком выбитая, фамилия Ман-дель-штам в последние лет 90 не воспринимается русским ухом как чужая…

Ну, и так далее, в глубь истории, до самого что ни на есть Рюрика…

Примеров множество – и все «не считаются». Немцами не считаются, датчанами, евреями, ирландцами – все русские…

Но цыгане – особь статья. Из шатров своих стараются не выпускать ничего, что хоть немного в их кочевом хозяйстве годится.

Так почему же отказались они от Домбровского? Кстати, не только от него: судя по фамилии, цыганские корни есть и у другого, не менее знаменитого деятеля культуры: польско-французского кинорежиссера Анджея Вайды…

Или по-другому: кого вообще можно считать цыганом[38]? И кому сами цыгане оставляют место у ягори – старинного кочевого костра?

ТРАГЕДИЯ И «ТРАГЕДИЯ»

А теперь, пожалуй, настало время вернуться на Бор, к могиле никому не известной, ни в какие «списки великих» не попадавшей пожилой женщины. Тети Маши…

…Впрочем, не всегда она была пожилой, и тетей – не всегда. Уроженка Ленинградской области, во время войны, семнадцатилетней девчонкой, оказалась она внутри блокады. Именно там, в блокадном Питере, и заслужила она свои боевые награды.

…Всякому известно, что даже заслуженные ордена даются за разное. Разной бывают пробы. Какой пробы были ордена у юной цыганочки Машутки, с первой блокадной зимы и до самого прорыва блокады гонявшей грузовики по льду Ладожского озера, по Дороге Жизни – судите, господа, сами. Каждый рейс – игра в русскую рулетку с единственным пустым гнездом в барабане. Перед каждым рейсом – поцелуй в лоб. Каждый рейс – прогулка под руку со смертью… Оружие, продовольствие, боеприпасы… Не просто блокадница, не просто безликая «участница обороны», но одна из тех (тоже, впрочем, десятков тысяч), без кого не выстоял бы город-исполин… И вечная ей слава…

А дальше? Ленинград выстоял, герои блокады схоронили умерших, в первый раз за без малого три года наелись досыта, и принялись потихоньку восстанавливать северную столицу из руин. А еще через год мощный салют возвестил об окончании самой великой и кровопролитной войны в истории человечества. Следовало из фронтового, голодного, вшивого, кровавого, героического Бытия возвращаться в быт – без вшей, крови – и без великой изначальной боевой простоты, когда точно знаешь, в какую сторону направлять ствол автомата – или ход автомобиля.

Вернулась в «быт» и двадцатилетняя красавица-цыганка. В цыганский быт. В родной табор…

Продолжать, господа? Рассказывать о почти мгновенном замужестве, о необходимости «по обычаю» содержать мужика, а затем – и четверых детей? Причем и содержать – «по обычаю», перебиваясь гаданиями и мелкими кражами…

Тогда, после войны, Маша Левина не сумела – или не захотела, или побоялась – покинуть цыганскую жизнь. Это при том, что имела после фронта приличную гражданскую профессию: квалифицированного шофера с руками оторвал бы любой колхоз, любое предприятие. Ведь подымали страну после войны женщины. Тогда-то, кстати говоря, и родилась горькая частушка:

Я и лошадь, я и бык,

я и баба и мужик,

для подружек я кобёл,

для дружков я – женский пол…

Однако время шло. Семья Маши, после долгих мытарств и кочевий, оказалась на Бору. Немолодая, заматеревшая женщина через недолгое время сделалась грозою всех борских юных дурочек, желающих знать «всю правду» о будущем; всю, впрочем, правду они узнавали от родителей, когда возвращались без копейки, без колечка на руке, сережки в ушах, а порою и без некоторых элементов одежды. Рассказывают – правда ли, нет ли – что одна из юных «жертв» тети Маши отдала ей «за правду о женихе» приличные импортные туфли. Так босая домой и вернулась… Вообще-то на байку похоже, хотя кто знает…

…Тем временем, сын и три дочери тети Маши усердно готовили дома школьные уроки, не отвлекаясь ни на «цыганские дела», ни на гулянье по улицам: мать следила за этим строго!

…Постепенно тетя Маша сделалась легендарной личностью. Гадать, конечно, уже не слишком получалось: город маленький, примелькалась. А вот что касается спекуляций, да «со взломом» - тут сделалась она специалисткой экстра-класса. Втюхать жадному лоху денежную «куклу» при покупке дефицита для перепродажи, да так, что когда сообразит – искать мошенницу уже бесполезно. Попросить в магазине разменять крупную купюру – и пока-а еще лопух-продавец разберется, что за рубль отдал пять, а то и десять червонцев (а в последние времена – пять тысяч за стольник…). «Ломала» тетя Маша вообще артистически: по рассказам знавших ее милиционеров (и не милиционеров) Игорю Кио там делать было нечего…

…Тем временем сын и две дочери тети Маши усердно готовились к сессиям в институтских библиотеках Нижнего. Третья – у, отщепенка! – предпочла граниту науки что-нибудь более съедобное – и подалась в кулинарное училище. Впрочем, «отщепенкой» оказалась не она одна: сестра ее встретила как-то раз в коридоре вуза черноголового красавчика, и через недолгое время была уже его женою, сохранив тем самым в жилах своих детей чистоту цыганской крови. Сын и две другие дочери тети Маши связали свои жизни с гайджо.

…Время шло. Тетя Маша старела. Болели «на погоду» фронтовые раны. Давали знать себя ночи, проведенные под открытым небом, у кочевых костров. И голод, испытанный в молодости, и мужнины побои, и вечно натянутые нервы – обязательный атрибут любого авантюриста-мошенника… Была ли она судима – точно не знаю. Кажется, нет. Во всяком случае, никто из собеседников точно не вспомнил… Да это и не столь важно, наверное…

Куда важнее другое. Незадолго до кончины, чувствуя ее приближение, тетя Маша взялась подбивать итоги. По словам ее соседки, отставного (а в ту пору – действующего) подполковника милиции, затем – наркополиции Ирины Владимировны Барановой, в конце жизни часто говорила пожилая цыганка следующее: «Я плохую жизнь прожила, воровала да обманывала. Не умела по-другому заработать. Зато на эти деньги детей выучила, в люди вывела. Им воровать и обманывать не придется. Не придется жить этой жизнью. Слава Богу – они больше не цыгане!»

«Слава Богу – больше не цыгане!» Прежде, чем распрощаться с сопровождавшим нас на протяжении всей этой работы художником Николаем Бессоновым, приведем еще один его рассказ. Отвечая на какую-то не слишком мудрую газетную публикацию, Николай Владиславович патетически вопросил: «Да знаете ли вы, сколько цыган среди, например, врачей!» Вот только, продолжает он, никто из них о своем происхождении не говорит. А на вопрос «почему?» отвечают, что боятся потерять пациентов…

Этот пассаж нашего уважаемого оппонента, как обычно, вызывает растерянную улыбку. Интересно, а чего он ждет от доктора? Чтобы на двери кабинета в поликлинике или больничной ординаторской была крупными буквами написана его национальность? Или чтобы доктор вместо белого или светло-синего халата облачился в алую рубаху навыпуск, шляпу, цветные шаровары, юфтевые сапоги, а на осмотры ходил с гитарой или скрипкой вместо стетоскопа?

Да ведь и это пациента не отпугнет: ему ведь по большому счету глубоко фиолетово, блондин его лечит или брюнет, русский, цыган, еврей или кавказец; ему мыслей о своей боли хватает! Так что ответ доктора (или докторов; в тексте не очень ясно, задал ли Бессонов вопрос одному врачу или провел блиц-опрос среди нескольких) напоминает скорее вежливую просьбу не лезть не в свое дело…

Потому что значительное количество – смею сказать, большинство! – цыган, выбравшихся из табора, прежде всего перестают считать себя цыганами, а детей и вовсе воспитывают «в русском стиле». Могут, гордясь, рассказывать о своем происхождении, о семейных преданиях, о похождениях деда-прадеда (не ближе!), но не дай и не приведи тебе завести об этом разговор первому! Не дай Бог назвать твоего собеседника цыганом – оскорбишь смертно! По собственным ли воспоминаниям, по рассказам ли родителей, слишком хорошо, изнутри, известны ему романтические прелести таборной жизни. И не желает он с жизнью этой иметь ничего общего!

Исключений практически не бывает. «Ромэн» и прочие цыганские театры, театрики и ансамбли, все эти «Брички» да «Дилижансы», артисты которых всячески свое цыганство подчеркивают – не в счет. Они, в конце концов, именно за это зарплату и получают. И цыгане-то среди артистов оных – не все, и жизнь-то таборная, ими воспеваемая, «вытанцовываемая» и изображаемая в спектаклях – кукольная. И цыган-то, которых они играют – сейчас нет, да вряд ли когда и были, как не было ни индейцев а-ля Фенимор Купер, ни пряничных русских мужичков в шелковых лапоточках, воспетых перед революцией Николаем Клюевым и Сергеем Клычковым, ни безупречно куртуазных рыцарей средневековых романов. Так что не судить о жизни народа по ее «театральному» варианту.[39] Быть может, высокообразованные и интеллигентные артисты «Ромэн» и считают себя истинными представителями своего народа, да только основания у них к тому сомнительны.

И еще одно: не раз доводилось мне видеть кисловатые улыбки на лицах таборных цыган, когда пытался я завести разговор об ансамблях. Для них все эти «губы как кровь, черная бровь» - из другой жизни, которую они не знают, да и знать не хотят… Вообще цыгане, табор покинувшие, ушедшие в гущу жизни гайджо, особой популярностью, как правило, не пользуются…

Итак, работа наша подходит к концу. И осталось нам ответить всего на несколько вопросов. Первый: можно ли сохранить в России цыган как особую народность? Второй: так ли уж это необходимо, прежде всего – для самих цыган?

Или, быть может, точнее будет так сформулировать: смогут ли цыгане остаться цыганами, ежели будут ликвидированы остатки таборной жизни со всеми их милыми прелестями, описанными в нашей работе?

Или еще резче: можно ли победить цыганский «национальный» криминал, не разрушая цыганские таборы?

Прежде чем набраться храбрости и отпечатать в ответ на все поставленные вопросы решительное «нет!», позволю себе еще чуть-чуть порассуждать…

Воспитанный в советские времена, с детства приученный к мысли о том, что нет на земле «плохих» народов, я с трудом… и, отчего бы не признаться, страхом готовлюсь приступить к последней главе этой работы. Тем более что осознаю и другое: редко судьба предоставляла мне шанс полюбоваться цыганом, не украшенным наручниками или, на худой (во всех отношениях!) конец, не заслуживающим упомянутого украшения. Понимаю и другое: на искренность, на «разговоры по душам» с героями этой работы мне рассчитывать не приходилось: мало того, что я был «гайджо», «чужой», с которым откровенничать не рекомендуется, так еще и воспринимался как «мент», в беседе с которым сам «дэвл» велел лгать без зазрения совести…

Но даже при таком раскладе не слеп я был и на хорошее, точнее – на рудименты хорошего, полностью изжитые нашей цивилизацией, но еще доживающие свой век в цыганских домах. Например, не отнять у ромал таких качеств, как патриархальное уважение к старшим. Преданность родным. Гостеприимство, пусть порою и «сквозь зубы»; ежели гость переступил порог дома – его нужно принять как можно лучше. Строго охраняемая чистота цыганских девочек, особенно дорогого стоящая на фоне почти повсеместного (и, хуже того, едва ли не официально пропагандируемого!) бл..ства. Конечно, каждое из этих качеств, как монета, имеет реверс: если, например, старший посылает младшего на преступление, тот идет молча и не задумываясь (мы о таких случаях рассказывали выше). Но ведь извратить можно все, что угодно…

Однако, «пусть… радетели «за все самобытное и национальное» спросят у тех цыган, что наконец-то зажили нормальной человеческой жизнью (и лезут в драку-собаку, ежели их назовешь цыганами! – авт.)… хотят ли они бросить все это и уйти скитаться… в поисках случайного заработка, нередко противоправного?.. Нет-нет, а слышатся голоса: мол, отними у цыган их извечный способ существования, они перестанут быть цыганами. Порочность этого взгляда доказала сама жизнь!» - писали в далеком уже 87-м Е. Друц и А. Геслер. Теперь, через четверть века, только и остается вздохнуть – и, согласившись в главном, поставить все же еще раз вопрос: да совместима ли вообще «нормальная человеческая жизнь» с «традиционным укладом» ромал, пусть и оседлых (впрочем, и оседлых-то все же весьма относительно, но об этом позже)?