Цитаты из книги

“...Поселениями это назвать сложно - скорее бисерная россыпь небольших хуторов на покрывале степи. Путь от стоянки до стоянки может занимать больше часа.

"...Отправляясь в путь, они вооружаются (на случай встречи с соседями), либо облачаются в хитроумные маскировочные костюмы”

“...Над выгоревшим на солнце травяным ковром возвышаются то тут, то там остатки строений довоенного времени - если поглядеть с высоты птичьего полета, это должно быть похоже на старинное кладбище с рядами серых надгробий. Там, где некогда жили и трудились люди, степное разнотравье отступает, и руины густо заросли болиголовом и полынью. Воздух там особенно тяжелый, травяные испарения дурманят и душат. Изгнанники избегают этих мест...”

“...Бедность и разруха превосходят всякое воображение. Грязь в жилищах ужасающая. Предметы обихода грубы и неуклюжи, всякая вещь, сделанная в городе, ценится очень высоко. Чистая вода, свежие продукты, лекарства, одежда - в Поселениях это настоящие сокровища.”

“...Здешние обитатели за годы изгнания выработали собственный язык, местами весьма сильно отличающийся от привычной речи. Сложно бывает понять беглый говор местных старожилов. Верхняя одежда называется клифтом, гембелем называется любое самодельное оружие и так далее. Горожан пренебрежительно называют небехами (это слово применяется к любому человеку, добровольно выполняющему тяжелую или неприятную работу)...”

“...Я остановился у человека по имени Виллис. Не могу утверждать, что это его настоящее имя. По меркам Поселений Виллис глубокий старик - ему почти шестьдесят. Выглядит он много старше.

В городе Виллис заведовал одним из складов Кузницы. Не будучи удовлетворен жалованием, он допустил большую растрату, а когда складом заинтересовался аудитор - устроил пожар, пытаясь скрыть свое преступление. Он рассказывает об этом, с виду оставаясь спокойным. Впрочем, с тех пор прошло много лет.

Виллис уже стар и вещи, которыми я плачу за жилье, для него драгоценны. Но, неожиданно для меня, самой большой ценностью оказался мой переносной приемник. Впервые после Изгнания он услышал голос Джека - и клянусь вам, я видел слезы у него на глазах”

“...Конечно же, никакого единства в Поселениях нет, да и откуда бы ему взяться. Здешние жители разделены на множество групп, различающихся решительно во всем - от стиля одежды до обычаев и философии (порой весьма глубокой и своеобразной).”

“...Отдельной неприязни здесь удостоились Знаки - нас здесь презрительно величают “размалеванными”, “клеймеными”, “мечеными”. Говорят, некоторые нынешние Изгнанники в свое время просто забрели в Поселения, ведомые любопытством. Местные жители силой заставили их стереть Знаки, столь им ненавистные".

"...В одном из поселений мне указали на такого бедолагу. Он попался в лапы Могильщикам и они срезали Знаки у него с лица вместе с его (лица) значительной частью. Действительно, лицо несчастного было страшно изуродовано. Произошедшее повредило его рассудок, и я так и не смог выяснить у него, правдива ли эта история...”

“...Среди Изгнанников ходят самые дикие слухи - будто бы некие вооруженные до зубов люди охотятся на них словно на диких зверей - загоняют и убивают без пощады. Видеть их, понятно, никто не видел, но многие уверены в том, что это Судьи или пограничники. Живя в окружении убийц и палачей, эти люди в своем воображении рисуют убийцами нас.”

“...Изгнанники действительно поддерживают связи с городом (конечно же, не все - чудовища наподобие Могильщиков или Сыновей богомола держатся подальше от горожан, могущих оказать сопротивление). Чаще всего с ними встречаются пограничники и скауты. Существует даже небольшой (по меркам города) товарообмен между Вендигротом и Поселениями. Изгнанники получают чистую воду, одежду, строительные материалы, взамен отдают огнекамень и иногда - редкости времен старого королевства.
Во многом горожан здесь не любят из-за осознания простого факта - без притока товаров из города Поселения не выживут”

“...Есть в Поселениях и свой Закон - куда более суровый, чем законы Вендигрота. Людей, которые установили его и железной рукой карают преступников, называют триумвиратом. Говорят, в триумвирате собрались изгнанные из города Судьи. Сам я ни разу не видел человека из триумвирата, а местные жители по понятным причинам совершенно не стремятся к встрече с ними”

Первый закон.
Моя жизнь, как и моя смерть, принадлежат только мне. Я выбираю, как мне жить, я выбираю, как мне умереть.
Второй закон.
Моя еда и вода - только мои. Еда и вода - это возможность жить. Я борюсь за жизнь, исходя из первого закона.
Третий закон.
Мой дом - только мой. В моем доме я решаю, как жить, в доме хранится моя еда и вода. В моем доме Я - закон. Я защищаю свой дом, исходя из первого и второго закона.
Четвёртый закон.
Моя добыча - только моя. Моя добыча - это источник средств для создания дома, получения еды и воды, а значит жизни. Я защищаю свою добычу, согласно Первому, Второму и Третьему законам.
Пятый закон.
Тот, кого я выбрал в спутники, принадлежит только мне. Мой спутник помогает мне получить добычу, создавать дом, добывать еду и воду, а значит сохранять жизнь. Я защищаю своего спутника, согласно первым четырем законам.

Этими пятью нехитрыми тезисами исчерпывается законодательство Поселений. Воспринимаются они довольно причудливо. Так, например, кража - это серьезное преступление, а отнять то же самое имущество силой среди бела дня - уже следование букве четвертого закона.

“Положение женщин здесь весьма незавидно. Слабые и забитые, они остаются вечной тенью своих мужей. Впрочем, бывают и исключения. Есть в поселениях женщины, чья сила, хитрость и жестокость ставят их вровень с самыми опасными бандитами. Есть и женщины (знахарки в первую очередь), чьи знания и умения таковы, что с ними не осмеливаются даже заговорить непочтительно - не то, что руку на них поднять”

“Конечно же, читатель ждет от меня рассказа о самой, пожалуй, мрачной из легенд о Поселениях - и здесь я вынужден читателя огорчить. Мне не довелось побыть объектом гастрономического интереса местных жителей, меня не бросали в котел и не пытались нанизать на вертел. Сами жители Поселений боятся людоедов, но я не смог установить, продиктована эта боязнь действительными обстоятельствами или же это ещё одна из многочисленных местных легенд. Говорят что людоедов довольно много среди жителей Отчуждения (так называют дальние окраины, которые заселены совсем таинственными людьми - я не добрался до тех мест) ”

“В поселении Старая запруда я стал свидетелем похоронного обряда Поселений. Покойника раздели догола и отнесли на самую высокую из имеющихся в окрестностях руин - “на поживу ветру и хищным птицам”. Уже назавтра об умершем не вспоминали - словно его не было на свете. В поселениях мне пришлось стать свидетелем чудовищных вещей, но это меня поразило больнее всего. Знать, что с твоей смертью умрет всякая память о тебе, умрут все твои дела… Изгнанники умирают насовсем - возможно именно поэтому они с такой отчаянной силой цепляются за жизнь”

“...Мне навсегда запомнится мой первый ночлег в Поселениях. Уже на закате Виллис тщательнейшим образом проверил запоры на двери, провел ревизию запасов топлива и удостоверился, что трут сух и огниво исправно. Огонь в доме горел всю ночь напролет, хотя было достаточно тепло.
Наутро я спросил хозяина о причинах такого расточительства (тем более, топливо в поселениях добывать не так просто). Старик ответил в том духе, что все, кто ночью оказывается без источника света, исчезают бесследно. Как я мог убедиться, в остальных поселениях также неукоснительно придерживаются этого поверья.

Сперва я не воспринял слова Виллиса всерьез. Легенд здесь бродит множество, большинство - мрачные и пугающие. Так я и посмеивался над ним втихомолку, пока в одну из ночей не услышал прямо над головой на крыше хижины чьи-то осторожные мягкие шаги. Не знаю точно, что в них было такого, что заставило меня в животном ужасе вжаться в угол и продрожать до утра. Не знаю и не уверен, что хочу знать - с этой ночи я куда старательнее помогал хозяину со сбором хвороста. По сей день я скорее пойду на казнь, чем останусь в Степи ночью в темноте…”

“...Как это ни удивительно, даже здесь находятся люди, посвящающие себя высоким устремлениям. Так, например, среди Изгнанников ходят разговоры о книге, написанной будто бы самым первым человеком, изгнанным из города. Минуя множество неудобных вопросов (хотя бы, чем и на чем писал этот человек), я не могу не порадоваться непреклонности человеческого духа. Даже в таких ужасных условиях люди создали себе прекрасную мечту - и поверили в неё.
По великому секрету (триумвират якобы охотится за книгой и всеми, кто прочел её) мне показали список с одной из глав. Реликвия Изгнанников меня разочаровала - это оказался путевой дневник или что-то наподобие, к тому же, весьма пресно написанный. Вероятно, в глазах Изгнанников эта книга смотрится значительно лишь по причине полного отсутствия других…”

Кредо