Тот же город, то же время. – Та‑ак, еще совсем немножко, последний штришок – совсем тихо, как будто про себя, произнес Мисс Кровь

ВТОРЫМ ПЛАНОМ: МИСС КРОВЬ

– Та‑ак, еще совсем немножко, последний штришок… – совсем тихо, как будто про себя, произнес Мисс Кровь. Сидя перед зеркалом, освещенным рядом лампочек, как в артистических гримерных, и почти вплотную приблизив к нему лицо, он аккуратно провел черной подводкой вдоль правого века. Затем положил кисточку и откинулся назад, любуясь своей работой. – Ну вот. Теперь красотка в полном блеске.

Он интригующе, как Донна Миллз в телесериале „Вынужденная посадка", захлопал накладными ресницами.

– Ты заслуживаешь поцелуя, – сказал он.

Он подался вперед и, сложив губы трубочкой и прикрыв веки, послал своему отражению сексапильный поцелуй Мэрилин Монро. Чмокнул губами.

Довольно поглядел на себя в зеркало и хихикнул, затем еще раз чмокнул губами. И еще раз.

– У‑ух!

– Привет, красотка! – пропел он мелодичным высоким голосом. – Приве‑ет!

– Привет‑привет!

Моргая ресницами, он прижал руки к плечам и, раздвинув пальцы, изобразил трепещущие крылья бабочки.

О д‑да‑а! Он был так красив. Просто великолепен. И так сексуален!

– У‑ух!

Не вставая с маленькой розовой с золотой отделкой банкетки, он отодвинулся от зеркала и застегнул бледно‑розовый кружевной бюстгальтер с накладными, телесного цвета грудями. Быстро, как женщина, провел ладонями по черным чулкам, пристегнутым к поясу резинками. Осторожно дотронулся до члена, спрятанного под большой гигиенической прокладкой, которую он закрепил широкими полосками клейкой ленты. Поднял сначала одну ногу, потом другую – полюбоваться своими туфлями. На редкость вульгарные, это были его любимые туфли без задников, да еще на шпильке. Конечно, из магазина „Фредерик оф Голливуд"! Для такой красотки – все самое лучшее!

Но волосы и грим потребовали от него огромного искусства, и здесь он преуспел. Потратив почти два часа, он добился желаемого результата – выглядеть так, как он хотел.

Он осторожно поправил тщательно уложенную прическу. Сегодня на нем был скальп с волосами Вайяны Фэрроу. В свое время он потрудился над ним полдня, чтобы волосы лежали как надо.

А грим! Не грим, а просто чудо: черные миндалевидные глаза и четко очерченные румянами высокие скулы с искусно положенной под ними тенью выглядели в точности как у Оби Кьюти… губы, как у Джой Затопековой.

О да! Ему удалось соединить в себе черты всех своих очаровашек. Все эти сладкие, сладкие красотки теперь слились в одну!

Он взял духи „Бал в Версале" и с удовольствием обрызгал себя. О! Они такие прохладные! И так восхитительно пахнут! Еще, еще! Мисс Кровь просто обожа‑а‑ает, как пахнет французская проститутка. Такая испорченная‑испорченная!

Напоследок он спрыснул мошонку: кашу маслом не испортишь.

Теперь он готов!

В предвкушении удовольствия он даже передернул плечами – его ждало истинное наслаждение. Еще час – и он будет в Саутгемптоне. В доме, должно быть, уже полным‑полно этих бойких красоток. Готовятся к завтрашнему показу.

Он уже представлял себе их. Приоткрытые губки, покачивающиеся бедра и изумительные ножки… так и мелькают, когда они идут по помосту, а потом – р‑раз! – поворот, и обратно.

Встав с банкетки, он на секунду задержался перед зеркалом в обрамлении горящих лампочек и, прежде чем задернуть отделяющую его от остальной части комнаты занавеску, предусмотрительно выключил свет. Затем подошел к окну и выглянул на улицу.

На улице было чудесно – темно и почти никакого движения.

У подъезда стоял его небольшой автомобиль. Такой удобный, то, что надо для красотки!

С легким сердцем Мисс Кровь с размаху сел на сиденье и положил руки на руль. Затем включил двигатель и посмотрел в боковое зеркальце, нет ли машин слева. Никого.

Сердце радостно билось.

Итак, мисс Кровь, в путь!

– Девушки, я еду к вам! – крикнул он и до отказа нажал на газ.

– Девушки, еще раз. С самого начала, – и Эдвина положила палец на кнопку стереомагнитофона. – Готовы? – она сосчитала до пяти и включила музыку.

Вновь оглушительно загремела веселая мелодия босановы. Через четыре такта упругой, свободной походкой, по которой сразу можно отличить профессиональную манекенщицу высокой моды, на помост вышла Билли Дон.

Отступив на шаг и скрестив на груди руки, Эдвина внимательно наблюдала за ней, непроизвольно отбивая такт ногой.

Движения Билли Дон были отточены и совершенны. При каждом новом прогоне она повторяла всю заранее выверенную хореографию с поразительной точностью – так же, как и в предыдущий раз.

Эдвина уже знала все движения наизусть. От выхода до середины узкого помоста – двенадцать шагов. Затем поворот и еще двенадцать шагов, потом в конце помоста – двойной поворот и назад, к началу помоста.

Вроде бы просто, но на самом деле это не так. Один пропущенный такт может нарушить весь ритм показа, и получится неразбериха, особенно если на помосте одновременно находятся пять‑шесть манекенщиц.

Двойной поворот Билли Дон в конце помоста служил знаком выхода Аллилуйи, и сейчас она появилась вовремя. В ее движениях не чувствовалось точности Билли, это достигается практикой, но у нее был свой неповторимый стиль, своя манера держаться.

Глядя на нее, Эдвина ощутила прилив материнской гордости. Только увидев Аллилуйю на помосте, она впервые заметила, какие длинные у нее ноги и какая на самом деле ее дочь стройная. И еще она заметила, что Аллилуйя обладает врожденной грацией.

Интересно, а есть ли у меня врожденная грация?

Как только Аллилуйя вышла на помост, Билли повернула обратно. На середине они должны встретиться и одновременно сделать поворот.

Эдвина затаила дыхание. Это трудный кусок. Для двоих очень мало места.

При повороте Аллилуйя согнутым локтем задела Билли.

О черт!

– Нет, нет, нет! – простонала Эдвина и тут же выключила музыку – Ал, дорогая, так не пойдет. Надо рассчитать таким образом, чтобы твой локоть был чуть дальше от того, кто находится рядом с тобой.

– Извини, мам, – виновато потупилась Аллилуйя. – Я чувствую себя какой‑то отвратительной нескладехой. Это только кажется просто, понимаешь?

– Ну конечно, милая. Я понимаю. За исключением этого кусочка все остальное тип‑топ. А знаешь что? Давай пройдем этот кусочек несколько раз без музыки?

– Подождите минутку, – вмешалась Билли. – Который час? Я забыла часы.

– Пять минут двенадцатого, – ответила Эдвина, взглянув на свои.

– Что? Ой, Господи! – И, присев на корточки, она спрыгнула с помоста. Она должна позвонить доку. Она обещала звонить ему каждые два часа, а если не позвонит, то он будет беспокоиться. Она знает. – Я сейчас вернусь, – бросила на ходу Билли. – Мне надо срочно позвонить.

– Передай папе привет, – ухмыльнулась Аллилуйя.

– И звони только из платных автоматов! – крикнула уже вдогонку Эдвина.

– Хорошо!

Оргкомитет специально установил платные телефоны еще до начала реставрационных работ. В доме был только один обычный телефон, но пользоваться им запрещалось строго‑настрого всем, кроме председателя комитета, то есть Анук.

Не прошло и минуты, как Билли вернулась. Недоуменно пожимая плечами, она пробормотала:

– Как странно…

– Что такое? – спросила Эдвина, стоя на помосте.

– Что‑то странное с телефонами. Я уже разговаривала с доком, а потом вдруг – раз! – и все. Полная тишина. Как будто они отключились.

– Как, все? Ты уверена?

– Ну да, – ответила Билли. – Я даже попробовала обычный телефон. Он тоже молчит!

В своем доме в Ист‑Сайде Дункан Купер нервно барабанил по рычагу телефона.

– Билли? – Не услышав ответа, он крикнул громче, в голосе его появилась тревога. – Алло! Билли! Ты меня слышишь?

Молчание. Полная тишина.

Он медленно повесил трубку. Да что же случилось, черт побери? Телефон зазвонил. Он снял трубку. Она сказала: „Привет, дорогой. Извини, что не позвонила раньше". Он ответил: „Привет. Все нормально. Как ты?" „У меня тоже все хорошо. Мне весело. Мы только что…"

И это все. Он больше ничего не слышал. Ни единого звука. Даже щелчка.

Дункан схватил трубку и послушал: гудок был громкий и отчетливый.

Значит, дело не в его телефоне.

Он выдумывал всякие предлоги: может быть, их случайно разъединили и она сейчас перезвонит?

Ожидая звонка, он порылся в ящиках стола, вспоминая, куда положил записку с номером телефона, который она дала ему. Прошла минута. Вторая.

Она не звонит!

Сняв трубку, он быстро нажал одиннадцать цифр номера телефона саутгемптонского дома.

Ничего. Он не услышал даже ответного гудка. На другом конце была… мертвая тишина.

Дункан позвонил на телефонную станцию и попросил позвонить оператора. Ему ответил характерный гнусавый голос:

– Извините, сэр. Похоже, какие‑то неполадки на линии.

Он вдруг похолодел: там сейчас не только Билли, но Эдвина и Ал!

– Нет! – крикнул он и вскочил на ноги, опрокинув гул. Схватив ключи от прекрасно отремонтированного „феррари", Дункан выбежал на лестницу и стремглав понесся вниз, перепрыгивая через три ступеньки.

Пока он бежал к гаражу, в мозгу его звучало только одно: нет. Господи, нет.

Фред Кочина и Кармен Толедо опять засиживались допоздна. Единственный способ хоть как‑то справиться с постоянно накапливающейся писаниной – это задерживаться после работы.

Ох эта писанина. Похоже, в отделе она процветала. А если подумать, так вся чертова городская бюрократия просто жила ею! Неважно, что у тебя куча другой работы, но от бумаг прямо спасу нет! На каждый мыслимый и немыслимый случай имеется форма, начиная от покупки карандаша и кончая арестом.

Спустя некоторое время Кочина раздраженно сдвинул в сторону бумаги. Мысли его были далеко. Он думал о том, что происходит в Саутгемптоне.

Должен ли он был разрешать Билли уезжать так далеко? Конечно, он не мог запретить ей, но этот вопрос не давал ему покоя. Он обеспечил ее безопасность. Послал туда двух самых лучших полицейских. Если что‑то случится, он приказал звонить немедленно. Безотлагательно.

И в который уже раз он попытался сосредоточиться на бумагах. Взял еще один формуляр и вставил в машинку, которую давно пора выбросить на свалку. Поставил ограничители. Поискал „д". Нашел. Стукнул. Потом „и". Стукнул. То, как он печатал, рисовало в его воображении какую‑нибудь несчастную курицу, выискивающую зерна в российском захолустье.

– Чертов графоман, вот кто я такой! – проворчал он и, вытащив формуляр из машинки, скомкал его и запустил в угол.

Кармен Толедо подняла голову от бумаг, которыми был завален и ее стол, посмотрела на Кочину, но ничего не сказала. Она, как барометр, давно научилась определять его настроение и знала, в каких случаях лучше помолчать.

Кочина уставился на телефон, стоявший на столе. Нет, это бесполезно! Как он ни старался, он больше ни о чем не мог думать, по крайней мере до тех пор, пока не убедится, что в Саутгемптоне все путем.

Сняв трубку, он набрал номер отеля, где остановилась Билли Дон, и попросил соединить с ней.

Послышались гудки. Он ждал, но никто так и не ответил. Может, уснула? Но звонок разбудил бы ее. Он даже не стал просить на коммутаторе, чтобы ей передали о его звонке.

Затем он позвонил в особняк. Тишина. Никаких гудков.

Это не только удивило его, но и встревожило. Нахмурившись, он вызвал станцию и попросил проверить линию.

– Ну давай, давай же, – нетерпеливо бубнил он, барабаня пальцами по испачканной крышке стола. – Не всю же ночь ждать…

Наконец послышался голос оператора:

– Извините, сэр, похоже, неполадки на линии.

Вот черт! Кочина рывком отодвинул от стола крутящийся стул и, вскочив на ноги, схватил со спинки помятый пиджак.

Кармен подняла глаза.

– Ты куда собрался, босс?

– Оставайся здесь, – коротко бросил он. – Свяжись с патрульным отделением Саутгемптона и скажи, чтобы послали в дом машину. И побыстрее. И пусть ждут меня там, пока я не приеду.

С этими словами он вышел из комнаты.

Анук находилась на втором этаже в „английской" библиотеке, когда ей послышалось, что где‑то позади нее слабо скрипнула половица. От страха по спине пробежал холодок и кожа покрылась мурашками. Нахмурившись, она медленно повернулась.

Неужели я не закрыла дверь, когда входила? Может, там кто‑то прячется?

Она затаила дыхание и прислушалась.

Нигде ни звука.

Все спокойно. Казалось, вокруг никого нет.

Она тихо засмеялась. Какая глупость! Ну конечно, здесь никого нет, только стеллажи со старинными книгами, обитая ситцем мебель, медная каминная решетка, иранский ковер со сценами охоты… Ей показалось.

Через несколько минут надо спуститься вниз и сказать Билли Дон, Эдвине и Аллилуйе, что пора уходить, решила она. И чем скорее, тем лучше. В такой поздний час здесь не место женщинам, да еще одним. В течение нескольких месяцев дом был наполнен шумом, десятки рабочих наводняли комнаты, повсюду слышалась пронзительная ругань дизайнеров. И как странно, что сейчас пустота и неожиданно наступившая тишина, о которой она так мечтала, вдруг нагоняют на нее прямо‑таки суеверный ужас. В каждом шорохе теперь ей мерещилось что‑то зловещее.

В голове теснились всякие образы, и воображение рисовало такое…

Ну, хватит, твердо сказала она себе. Она „закончит" библиотеку и на этом – все.

Но почему‑то она никак не могла успокоиться. Ее охватила непонятная дрожь. Почему?

Анук быстро принялась за дело. Отодвинула от стола несколько стульев. Прошлась вдоль стеллажей, слегка вдвигая и выдвигая корешки книг, чтобы они стояли неровно. Чуть перекосила абажур настольной лампы.

Она отступила к двери, любуясь проделанной работой. Вот так. Благодаря этим изменениям, внесенным так искусно и со знанием дела, комната имела не совсем безупречный вид. Теперь гораздо лучше. А Марку Хэмптону не следовало тогда говорить ей, что она должна подождать еще полгода, прежде чем он сможет взяться за переделку ее загородного дома.

Она не могла сдержать самодовольной улыбки. Еще никто и никогда не заставлял де Рискалей ждать.

Анук повернулась и уже собиралась выйти, как дверь вдруг захлопнулась прямо перед ней. Даже не успев сообразить, что произошло, она инстинктивно отпрянула назад.

Значит, действительно там кто‑то прятался!

И в этот момент, словно в замедленном кино, какое‑то безумное подобие женщины, взмахнув ножом, прыгнула на нее из‑за угла.

„Бежать!" – беззвучным криком взорвалось в мозгу Анук. – „Бежать!"

Но эта чудовищная женщина двигалась стремительно. Холодно сверкнула сталь. Пронзительно вскрикнув и пытаясь защититься, Анук вскинула руки, но поздно – нож вонзился в ее тело.

Нанеся первый удар, Мисс Кровь быстро повернул нож в ране и рывком выдернул его. Затем еще раз вонзил нож. И еще раз. В грудь. В плечи. В живот. В горло.

– Так, моя сладкая, – вполголоса приговаривал Мисс Кровь, – хорошо, правда? – Почти нежно обхватив шею Анук, он слегка потянул ее на себя, и она сама упала на острие ножа, вонзившегося в тело по рукоятку. Держа ее голову одной рукой, он начал вращать нож медленно круговыми движениями.

Брызнули фонтанчики крови, и казалось, что узкое лицо Анук вспухает. Глаза округлились. В горле послышалось бульканье.

Кровь брызнула сильнее, заливая их обоих, и дыхание Мисс Кровь стало исступленным.

– О, как приятно! Это чудесно, восхитительно! Так тепло! Просто сказочно!

Глаза Анук померкли, язык завалился в горло.

Мисс Кровь отпустил безжизненно поникшую голову и вытащил нож. Из тела, растекаясь по полу, бил фонтан крови. Стоя на коленях, он погрузил в нее ладони и принялся намазывать свои голые руки. Затем вытянул их вперед, восторженно глядя на алую прилипшую кровь. Как красиво они блестят! Какое приятное тепло!

В последний раз тело Анук конвульсивно дернулось, и голова откинулась в сторону. Все было кончено.

Мисс Кровь насухо вытер нож о свой чулок и, рывком сдернув заколку, которой были скреплены волосы Анук, тут же принялся за работу.

– Скоро будет готов первый скальп! – напевал он.

– Ева Габор, ты со своими париками – и то лопнешь от зависти! Тоже мне, кинозвезда!

– Что это было? – Билли Дон резко остановилась, и все ее тело напряглось. Она повернулась к Эдвине и Аллилуйе. – Вы слышали?

– Похоже на крик, – медленно произнесла Эдвина. Нахмурившись, она склонила голову набок и прислушалась. – Но я больше ничего не слышу.

– Говорю вам, это было где‑то там, в глубине дома!

– настаивала Билли. – Я точно слышала!

– Да перестаньте вы! – Аллилуйя старалась говорить, как взрослая, но голос ее звучал встревоженно.

– Это просто ветер. – Сама она, правда, не была уверена в том, что говорила: страх – вещь заразительная. Она ничего не могла сказать о Билли, но мать свою знала очень хорошо. А Эдвина не из таких, кому в пустом доме мерещатся привидения, на нее это совсем не похоже.

– Сейчас я тоже ничего не слышу, – прошептала Билли. – Может, это Анук, как вы думаете?

– Да перестаньте же вы наконец! – закричала Аллилуйя. – Если так пойдет, то скоро нам всем будет казаться Бог знает что!

– Думаю, нам надо уйти, – мрачно высказалась Билли. – Сейчас же.

Но Эдвина уже не слушала, она выходила из зала, направляясь в холл. Переглянувшись, Билли и Аллилуйя последовали за ней. Оказавшись в большом фойе с расписным потолком, Эдвина сложила ладони рупором:

– Анук!

– А‑а‑ну‑ук! – еще раз крикнула Билли.

Они замолчали и прислушались. Дом отозвался мертвой тишиной.

– Анук! – снова позвала Эдвина.

– А‑а‑ну‑ук! – вторила ей Билли. По‑прежнему тишина.

– Но я точно слышала крик, – в отчаянии всплеснула руками Билли. – Это не фантазия, и вы тоже слышали.

– Идите с Аллилуйей в зал, – оборвала ее Эдвина.

– И ни в коем случае не выходите. Слышите?

– Куда вы собрались? – Билли схватила ее за руку.

– Прошло уже по крайней мере полтора часа, но Руди так и не заехал. Вы ведь обе слышали, как он пообещал заглядывать каждые сорок минут. Но он не появлялся.

– Эдс… – прошептала Билли.

– Может быть, он… задержался? – Аллилуйя до сих пор не хотела признаться себе, как она на самом деле напугана.

– Может быть, – согласилась Эдвина. – Но в любом случае я хочу выйти и посмотреть. Это не повредит, и я ненадолго. А вы будьте вместе. Что бы ни случилось, – подчеркнула она.

– Если вы встретите двух переодетых полицейских… – начала Билли.

– Я обязательно удостоверюсь, что они здесь, – бодро заверила ее Эдвина.

– Ma, – лицо Аллилуйи выражало тревогу. – Ты там поосторожней, ладно?

Эдвина улыбнулась.

– Хорошо, моя золотая. – Она порывисто обняла дочь. – Это я тебе обещаю.

И направилась к двери.

Кармен Толедо не отступала.

– Разве вы не можете вызвать его по рации и попросить проверить? Может быть, их нет в доме. Может, что‑то случилось.

– Офицер Руди сказал, что будет заезжать к ним, – ответил диспетчер саутгемптонской полиции. – Я не могу связаться с ним, возможно, он вышел из машины. А возможно, он в этот момент сидит с ними и пьет кофе.

Кармен это не успокоило.

– Пошлите туда другую машину, – настаивала она.

– Хотя бы ради того, чтобы убедиться.

– Послушайте, леди, сколько, по‑вашему, у нас людей на дежурстве? Это вам не Нью‑Йорк.

Но Кармен была упряма.

– Меня это не волнует. Пошлите машину, сейчас же.

– Хорошо. Обязательно. – Диспетчеру это явно надоело.

– Я серьезно! – резко бросила она.

– Ладно.

Кармен повесила трубку и зло посмотрела на телефон. Она почему‑то не могла избавиться от ощущения, что над ней посмеиваются.

Кармен решила дать диспетчеру ровно десять минут, а потом надавить снова.

Ночь была прохладной, и с океана дул свежий соленый ветер. Выйдя за дверь, Эдвина тотчас ощутила на лице уколы маленьких твердых песчинок, поднимаемых порывами ветра с окружающих дюн. Высоко над головой, временами закрывая звезды, проносились рваные облака. По обеим сторонам дорожки, вдоль которой стояли фонари, шумели деревья.

С минуту, собираясь с духом, Эдвина оглядывалась по сторонам. Дополнительное скрытое освещение производило довольно неприятный эффект. Все вокруг выглядело желтовато‑зеленым и каким‑то нереальным и походило скорее на сцену, нежели, как предполагалось, на залитую лунным светом лужайку. Во всяком случае, сочетание яркого света и длинных теней, отбрасываемых деревьями, придавало всему окружению зловещую таинственность. Даже при полной темноте не возникло бы такого ощущения страха.

Вдруг в кустах справа от нее громко хрустнула ветка. Она резко обернулась. Кто это может быть? Зверек? Или человек?

– Кто здесь? – крикнула она.

Ни звука в ответ. Только вздохи ветра, шум кустов и приглушенный грохот прибоя. Ей показалось или нет? Она пошла по дорожке.

Не успев пройти и нескольких метров, она услышала, как позади нее со стуком захлопнулась входная дверь. Через секунду погасло наружное освещение.

23 часа 46 минут

Рассекая прохладный ночной воздух и не снижая скорости, угнанный „харлей" резко свернул с основного шоссе на боковую дорогу. Под хромированным мотоциклетным шлемом, напоминающим каски времен кайзера Вильгельма, поблескивали глаза Змея.

Уже скоро. Каких‑нибудь шесть – восемь километров – и он будет на месте, черт возьми. Вперед!

Съезжая с магистрального шоссе, он расхохотался во все горло и на полную вывернул газ. Мотор взревел еще сильнее, стрелки тахометра и спидометра резко качнулись вправо. Машина рванулась вперед, и в лицо, словно невидимый жесткий кулак, ударил ветер.

Жить, чтобы мчаться, и мчаться, чтобы жить, – вот мой лозунг, браток. Все просто.

Свет фары прорезал темноту. По обеим сторонам двухрядного шоссе, вдалеке от проезжей части, утопали в зелени огромные, залитые светом дома. Таких он еще никогда не видел.

Кто бы мог подумать? Он, Воин Сатаны – здесь, где живут эти богатые засранцы. Все правильно!

На расстилавшемся перед ним прямом участке дороги он заметил, как дальний свет идущей навстречу машины переключился на ближний и затем опять на дальний, подавая ему сигнал тоже переключиться на ближний.

Усмехнувшись, он лишь прищурил глаза. Пошел ты!

Фары приближающейся машины снова мигнули.

– Ну ладно, мать твою, – прошипел Змей. – Наезжаешь на меня? Посмотрим, как ты сейчас обделаешься! – И, резко выехав на встречную полосу, продолжал мчаться вперед, не снижая скорости.

Расстояние между ними стремительно сокращалось; в свете его фары казалось, будто он летит навстречу двум ослепительным солнцам со сверхзвуковой скоростью. Раздался гудок, и в последнюю секунду машина резко вильнула в сторону.

Змей успел заметить перекошенное от ужаса белое лицо, и „сааб" пронесся мимо, обдав его теплым потоком воздуха.

Он опять ухмыльнулся и направил „харлей" на свою полосу. Все правильно! Он хозяин дороги. Этот подрагивающий под ним, словно хищный зверь, „харлей" и он – одно целое.

Приближался Саутгемптон. Дома уже стояли плотнее; затем, вытянувшись в ряд по обеим сторонам ярко освещенной улицы, появились дорогие магазины. Мощный мотор в 1200 кубических сантиметров разорвал тишину.

Он почти у цели. В пропитанном морской солью воздухе ему мерещился ее запах.

В ушах, словно скандировали тысячи голосов, звучало:

Шерл. Шерл. Шерл. Шерл…

Сейчас он покажет ей, кто хозяин.

Да, надо ее немного проучить.

Никто, никто, черт возьми, не переходил ему дорогу.

Он кипел от ярости.

За этой чертовой сучкой должок.

23 часа 48 минут

Сидя в патрульной машине, припаркованной у съезда на Сэйвилль с лонг‑айлендского скоростного шоссе, двое дежурных дорожной патрульной службы неторопливо пили горячий кофе.

– Сегодня ночью никакого движения, – заметил сидящий за рулем, подливая себе в стаканчик из термоса. – Не понимаю, зачем надо включать спидган в такой час.

– Да все из‑за жалоб на рокеров; – напарник подул на кофе. – Вот детишки, черт бы их подрал.

Неожиданно в темноте ослепительно мелькнули фары, и мимо пулей пронеслась машина; красные задние фонари растаяли почти мгновенно.

– Черт! – воскликнул сидящий за рулем и выпрямился. – Что такое? – И он повернулся к напарнику, хлопая широко раскрытыми глазами.

– Не знаю, но посмотри на радар! У этого мерзавца скорость 250 километров! Вот это маши‑ина!

Водитель включил сирену и мигалку, и темнота осветилась красно‑синими вспышками.

– Ты никогда не догонишь его на этом катафалке, – махнул рукой напарник.

– Да что ты говоришь? Ставлю десять долларов, что догоню, если ты перестанешь ковырять в заднице и нажмешь кнопку рации. Наш радар сможет его держать еще километров пятнадцать.

Они выкинули стаканчики с кофе, и машина, взвизгнув тормозами, рванулась в погоню.

23 часа 49 минут

Отбросив всякую осторожность, Дункан Купер вдавил педаль газа в пол, и „феррари" летел стрелой. Его мысли были настолько сосредоточены на одном, что он даже не услышал сигнал бортового антирадара. Его мучил страх: Билли в опасности. Что еще может означать „мертвый" телефон?

– Я сейчас приеду, Билли! – произнес он, словно она могла его услышать. Мысленно он уже был с ней.

– Все будет хорошо, детка! Я не допущу, чтобы с тобой что‑нибудь случилось!

Дункан взглянул на светящийся спидометр и часы. Он проехал уже больше девяноста километров, оставалось еще столько же. Если повезет, то меньше чем через двадцать минут он будет в Саутгемптоне.

Двадцать самых долгих минут в его жизни. Нарушая все ограничения скорости и побив все известные ему рекорды на шоссе между Манхэттеном и Саутгемптоном.

В зеркальце, далеко позади, он заметил вспышки красно‑синих огоньков.

– Ну давай, служивый, попробуй! – пробормотал он и еще сильнее стиснул зубы. – Эту крошку тебе не догнать!

23 часа 59 минут

Фред Кочина гнал свой „додж" по лонг‑айлендскому скоростному шоссе, когда у него спустила правая задняя шина. И он ничего не мог сделать. Подрулив к обочине и остановившись, он со злостью ударил кулаком по баранке. Вот черт! Именно сейчас она лопнула! А он еще не выехал из Куинса. Чтобы добраться до Саутгемптона, ему потребовался бы час с четвертью даже в такой поздний час, когда шоссе совершенно свободно, и это при том, что он выжмет все из своего паршивого „доджа".

Если он будет менять покрышку, то приедет еще позже. Решив попытать счастья – а вдруг ему удастся вызвать центральную диспетчерскую отсюда, находясь вне зоны связи со своим участком, он схватил микрофон полицейской рации.

– „Ц"‑девятнадцать вызывает центральную, „Ц"‑девятнадцать вызывает центральную.

Ну давай, давай, повторял он про себя. Он должен связаться. Если не получится…

Рация молчала. Ни звука. Затем раздался треск и опять пропал. Кочина попробовал вызвать снова:

– „Ц"‑девятнадцать вызывает…

И вдруг, непонятно каким чудом, сквозь исчезающий и появляющийся треск и помехи, послышался лаконичный ответ диспетчера:

– „Ц"‑девятнадцатый, центральная слушает.

Вот это да! Он распрямил плечи. Похоже, получилось! Может, там, наверху, кто‑то действительно приглядывает за ним.

– „Ц"‑девятнадцатому нужен вертолет.

– Извините, „Ц"‑девятнадцать. Все имеющиеся вертолеты находятся в гавани на спасательных работах. Судно потерпело аварию.

Кончина снова ударил по баранке. Это был мой шанс! Ну почему не может повезти два раза подряд? И почему именно в этом деле мне постоянно мешает то одно, то другое? Как сговорились!

Несколько минут он сидел молча, пытаясь найти решение. Ведь должен же быть другой способ, чтобы быстро добраться до Саутгемптона. Интуиция подсказывала, что дорога каждая минута, какой‑то внутренний голос говорил ему, что Билли Дон или любая другая женщина, оказавшаяся в это время в доме, может стать…

„Я не должен думать об этом. Даже страшно представить"…

… оскальпированным трупом.

Эдвина ошибалась. Внезапно наступившая темнота таила в себе гораздо большую опасность, нежели неверный призрачный свет и резкие тени, так путавшие ее еще минуту назад. Она мгновенно почувствовала свою незащищенность: глаза еще не привыкли к темноте, а света из окон дома было явно недостаточно. Что же делать? Вернуться? А может, сначала попробовать открыть входную дверь и уже потом обойти вокруг?

Опять где‑то хрустнула ветка, на этот раз слева.

Она вздрогнула и повернулась в ту сторону.

– Кто здесь?

И опять в ответ она услышала лишь шум деревьев, шорох листьев и океанский прибой. Да еще насмешливое стрекотание сверчков и цикад на пруду где‑то по другую сторону улицы.

Судорожно сглотнув, она решила попробовать еще раз.

– Мистер Руди, перестаньте играть со мной в прятки. Это уже не смешно.

Она подождала.

Ничего.

Пожав плечами, она медленно пошла по темной неровной дорожке, стараясь не оступиться. Дважды споткнулась и едва не упала.

Вскоре ее глаза привыкли к ночной темноте, и на чуть более светлом фоне она уже различала казавшиеся угольно‑черными силуэты деревьев и кустов. Дорожка из плиток кончилась, и она ступила на еще не совсем затвердевший асфальт недавно проложенной подъездной дороги. Положив руки на бедра, она постояла с минуту, оглядываясь по сторонам.

Так, что дальше?

Найти полицейских Билли Дон, ответила она себе.

Но куда они могли поставить машину? Конечно, не против входа, это ясно: слишком открытое место для тех, кто, хочет оставаться незаметными. Чуть дальше, ближе к концу дороги. Возможно. Да. Стоит начать оттуда.

Изогнутая дугой подъездная дорога была короткой, метров двадцать – двадцать пять.

Эдвина уже почти дошла до конца, когда ей показалось, что здесь кто‑то есть, даже почудился тихий смех.

Она остановилась и повернулась. Перед ней возвышался куст. Налетел легкий порыв ветра, и листья тихо зашелестели.

– Мистер Руди? – голос ее дрогнул.

В ответ – лишь вздох ветра. Лишь шорох листьев. Лишь пронзительное стрекотание цикад.

– Я же сказала вам! Перестаньте шутить! Все тихо.

Сердце Эдвины бешено колотилось, ее охватил страх. Она не помнила, чтобы когда‑нибудь ей было так страшно. Он проник в сознание, в кровь, во все тело. Она ощущала его каждой клеточкой.

Ее охватило непреодолимое желание бежать, и в то же время она не понимала, почему возникло такое желание, почему в нее вселился такой ужас. Этому не было логического объяснения. Но страх оставался. Что произошло? Ну, какой‑то вскрик, ну, погасло наружное освещение. Захлопнулась входная дверь. Отключился телефон. И все же желание бежать было всепоглощающим. Инстинкт говорил ей, нет – кричал! – об опасности.

Бежать! Бежать немедленно! Пока еще есть возможность!

Нет, твердо сказала она себе. Ты не должна быть трусихой. Ты не позволишь испугать себя. Ты обязана довести начатое дело до конца.

Как ей хотелось увидеть хоть какое‑нибудь движение на дороге! После большого шумного города такая уединенность и тишина действовали угнетающе. Как вообще люди могут здесь жить? Ну, если большая семья, достаточно прислуги и друзей… что ж, может быть. Но в одном она была уверена: она бы в таком месте жить не хотела. По крайней мере, одна. И не в этом доме. Нет уж, дорогие мои, большое спасибо.

Дойдя до конца дороги, она посмотрела сначала направо, потом налево. Напряженно вгляделась в темноту. А не машина ли это? Там, справа у обочины? Или опять тень?

Это можно узнать только одним способом, старушка, подумала Эдвина и пошла вперед.

По мере того как она приближалась к темному пятну, шаги ее непроизвольно ускорились. Это действительно была машина. И не одна: припаркованные друг за другом, стояли две машины.

Почти подойдя к ним, она уже слышала, что двигатель первой машины работает на холостых оборотах; странной формы тень на крыше другой оказалась выключенной мигалкой.

Так значит, это все‑таки Руди! Да она просто убьет его за то, что он до смерти напугал ее! Она готова задушить его голыми руками! И вообще…

Эдвина подошла к первой машине и забарабанила ногтями по стеклу водительской дверцы. Решив, что ее не слышат, она прижала лицо к холодному стеклу и, сложив козырьком руки, попыталась заглянуть внутрь. От работы двигателя стекло слегка подрагивало. В темном салоне она с трудом различила силуэты двух мужчин, они спали, слегка откинув головы.

Так вот, значит, те, кто должен охранять Билли Дон? Да разве на них можно положиться?! Не хотела бы я доверить им свою жизнь!

Она постучала снова, на этот раз сильнее. Но они не просыпались.

Что это с ними?

– Эй, вы! – закричала она, барабаня руками по крыше. – Просыпайтесь!

Никакой реакции. Тогда Эдвина попробовала открыть водительскую дверцу.

Она оказалась незапертой, и, когда Эдвина распахнула ее пошире, в салоне зажегся свет. Она уже наклонилась, чтобы потрясти сидящего за рулем полицейского, но тут же отпрянула назад: весь салон был залит кровью. В лицо ей ударил смрадный, отдающий медью запах кровавой бойни.

– О Господи!

Под подбородком одетого в штатское полицейского, от уха до уха, словно огромный рот в зловещей ухмылке, зияла рваная рана. Все было забрызгано и пропитано свежей липкой кровью – человек, сиденье, приборная панель. Еще не засохшие вязкие темно‑красные пятна покрывали внутреннюю поверхность лобового стекла, продолжая стекать тягучими багровыми струйками.

Эдвина заставила себя взглянуть на сидящего рядом напарника.

Тоже мертв. Убит тем же зверским способом.

Она попятилась, захлопнула дверь и несколько раз судорожно глотнула воздух. Ставшие словно ватными ноги дрожали, в ушах стучала кровь. Живот свело судорогой, и Эдвина старалась побороть подступившую тошноту. Вдруг она почувствовала, что больше не может сдерживаться, и согнулась. Ее тут же вырвало.

Наконец это кончилось. На спотыкающихся ногах она с трудом добралась до багажника и бессильно оперлась о него. После того как ее вырвало, ей трудно было дышать, во рту оставался кислый привкус, саднило горло. Из глаз лились слезы.

Взгляд ее упал на капот патрульной машины.

Руди. Надо проверить…

Нет! Только не это! У нее нет сил.

Она должна.

Спотыкаясь, она обошла капот и дернула дверцу. Ей пришлось отскочить в сторону: к ее ногам, уткнувшись головой в траву, выпало тело офицера Руди.

И в этот момент включилось скрытое освещение вокруг дома. Несколько секунд Эдвина молча смотрела на освещенный особняк и лужайку. Теперь она знала, что означает этот свет. Это приманка.

Кто‑то играет с ней, играет, как хищник со своей жертвой, подумала она. И этот кто‑то смертельно опасен.

Она не хотела возвращаться в этот дом. Все в ней кричало о том, что надо бежать, бежать, не останавливаясь, бежать в город, в полицию.

Но в доме была Анук. И не только Анук. Билли Дон. Но главное – Ал.

Она застонала, ее убивал страх.

Вдруг ее сознание наполнилось твердой решимостью. В глазах появился характерный стальной блеск. Ах ты, ублюдок!

– Только через мой труп! – произнесла она сквозь зубы.

Не задумываясь, она опустилась на колени и, преодолевая отвращение, попыталась достать револьвер Руди, молясь всем богам, чтобы он был заряжен. Схватив револьвер, она побежала. Но не в полицейский участок.

Быстрее назад, в дом!

Стоя на опустевшей стоянке перед торговым центром в Куинсе, Фред Кочина наблюдал, как принадлежащий телепрограмме „Айуитнес ньюс" вертолет фирмы „Белл", чуть опустив носовую часть, плавно приземлился на асфальт. Втянув голову в плечи и пригнувшись, чтобы не попасть под вращающиеся лопасти, он побежал к вертолету.

Через секунду боковая дверь открылась, и оттуда высунулось знакомое лицо с копной рыжих, отливающих медью волос. Это была журналистка из отдела происшествий и преступлений.

– Эй, Кочина! А может, ты зря так торопишься? – заорала она, чтобы перекрыть рев двигателей.

– Какого черта, Бебс, ты меня знаешь, – проорал он в ответ – Разве я когда обманывал?

– Бывало. – И она в упор посмотрела на него своими зелеными глазами. – Ну что там на этот раз?

– Расскажу по дороге. Она замотала головой.

– Говори сейчас, или мы летим в гавань, там кого‑то спасают.

О, Боже Всемогущий! Сейчас, когда на счету каждая секунда, он должен тратить время и рассказывать про это дело, черт возьми! Ох уж эти репортеры! Он их терпеть не может. Но и без них тоже нельзя. Иногда. Особенно в таких случаях, как сейчас.

– Какой‑то маньяк убивает манекенщиц, – прокричал он.

Бебс Петри не колебалась.

– Так что ж ты сразу не сказал? Шевели задницей и вперед!

Входная дверь была широко распахнута, словно и не закрывалась. Ступеньки заливал треугольник желтого света, падавшего из дверного проема.

Он напоминал блевотину.

Эдвина бежала не останавливаясь. Она бежала прямо к раскрытой двери, даже не задумываясь о том, что может ожидать ее. В ней горел неиссякаемый огонь материнской любви, и по мере приближения к дому он лишь усиливался. Она задыхалась от усталости и напряжения, сердце готово было выскочить из груди.

Она хотела закричать, чтобы Аллилуйя знала, что она уже здесь, но решила этого не делать: все силы надо вложить в действия, а не в слова.

Когда она подбегала к ярко освещенному проему, ей казалось, что он растет на глазах, а фойе позади него расширяется и увеличивается в размерах, все сильнее разгораясь зловеще‑желтым светом. Она с разгону влетела в дверь навстречу этому слепящему потоку. Резко остановившись, она быстро огляделась. Потом побежала через холл в бальный зал. Оглушительно гремела мелодия босановы. Слишком громко. Ал и Билли никогда бы не включили так громко.

Только бы вы были здесь! – беззвучно молилась она. Ну пожалуйста, я хочу, чтобы вы были здесь! Я спасу вас! Мама спасет тебя, родная моя! Мама обнимет тебя, и все пройдет. С тобой ничего не случится, доченька…

Зал был пуст.

От отчаяния у нее брызнули слезы.

Куда могли исчезнуть Ал и Билли? Эдвину охватила паника. Может, они спрятались? Но где? Господи, дом такой огромный! Можно искать сто лет. Итак, все по порядку.

Она подбежала к магнитофону и выключила музыку.

Ее обступила странная тишина. Как в могиле.

– Ал! – крикнула она. Голос гулким эхом прокатился по комнатам. – Ал! Билли!

Эта тишина словно насмехалась над ней.

Отчаявшись и не зная, что делать, она принялась метаться по соседним комнатам, затем бросилась обратно в фойе. Перепрыгивая через две ступеньки, взлетела вверх по спиральной лестнице, украшенной бронзовыми светилами.

– Ал! Билли! – надрывалась Эдвина.

Задержавшись на площадке второго этажа, она услышала какой‑то жалобный крик. Только невозможно было понять, откуда шел этот крик.

– Ma!

– Ал! – закричала она в ответ. – Ал, детка, где ты?

– Ма‑а…

Голос звучал справа. Да, это там! И она рванулась туда.

– Ma!

Эдвина тут же остановилась: теперь крик слышался сзади! Ну, конечно, она бежала не в ту сторону! В замешательстве она посмотрела вокруг.

– Ma! – теперь крик действительно звучал где‑то справа.

– Ma! – послышалось из дальнего конца холла. От страха у нее все сжалось внутри и перехватило дыхание. Но Ал не может одновременно находиться в разных местах! Это значит, что только один голос принадлежит ее дочери. А кто‑то другой всего лишь имитировал.

Нет, это не просто кто‑то.

Это убийца!

О Господи! Она сжала револьвер.

– Ma! – послышалось справа.

– Ma! – теперь слева.

Эдвина поворачивала голову на каждый крик.

– Ал! – что было силы закричала она. – Где ты?

– Здесь, мама!

– Нет, я здесь! Здесь!

Эдвина не могла понять, откуда звучит голос ее Ал. Возможно ли это? Неужели два голоса могут быть так похожи?

Сначала иди к тому, что ближе! – приказала она себе.

Со всех ног она бросилась через холл. Она должна спасти Ал, спасти ее от…

Нет! Не думай об этом! Она ворвалась в библиотеку и чуть не упала, споткнувшись о…

… Анук! Все вдруг поплыло перед глазами. В ужасе Эдвина отпрянула назад, не в силах поверить тому, что увидела. Анук! Боже мой! Нет! Это невозможно! Где ее волосы? Боже Милосердный…

Что же это чудовище сделало с ее волосами?

– Ал! – закричала она и уже метнулась обратно, как вдруг в дверях мелькнула какая‑то тень, и в следующую секунду безжалостный удар в грудь сбил ее с ног. Со сдавленным стоном она отлетела назад, револьвер выпал из рук.

„Ал!" – хотела она крикнуть, но не могла вздохнуть, не могла даже прошептать это имя. С усилием набрав в легкие воздуха, Эдвина сделала попытку встать на ноги.

И в ужасе опять упала.

Рядом, прямо над ней стояло нечто совершенно чудовищное. Одетое во что‑то из черного нейлона, с размазанным по лицу гримом и с ног до головы покрытое засохшими пятнами крови, а на голове – о Боже! – был окровавленный скальп Анук!

Глядя вниз на Эдвину, мисс Кровь произнесла голосом Аллилуйи:

– Ты готовишься к Олимпийским играм, ма?

В отчаянии, Эдвина пыталась глазами отыскать на ковре выпавший револьвер, но он, должно быть, отскочил слишком далеко. Она его не видела.

Упираясь локтями в пол, она попробовала отползти назад.

Последнее, что она помнила, это визгливый безумный хохот, и на голову ей обрушилось что‑то тяжелое. Глаза ее закатились. Все провалилось в черноту. Она так и не услышала внизу рев „харлея", когда Змей, перепрыгнув на нем через порог, въехал в дом.

– Пока, Джонни! – произнес вслух Р.Л. и, направив на телевизор пульт дистанционного управления, нажал кнопку.

Сидящий за столом Джонни Карсон, улыбающийся зрителям своей мальчишеской улыбкой, пропал вместе со вспышкой.

Р.Л. бросил пульт на ночной столик и взглянул на полированный латунный будильник от „Тиффани". Он показывал первый час ночи. На этой огромной кровати в колониальном стиле для одного слишком много места! Он чувствовал себя одиноким и покинутым. Почему она так задерживается?

Р.Л. уставился в потолок и вздохнул. Он специально договорился с одним из сослуживцев, что тот даст ему этот дом на выходные; приехав сюда, он надеялся, что они с Эдвиной смогут хоть немного отдохнуть здесь во время подготовки к демонстрации моделей. Очевидно, он ошибся.

Повернув голову и взглянув на телефон, он решил позвонить в особняк, но тут же передумал: нет, звонок лишь напомнит о его нетерпении и создаст дополнительные сложности, а это как раз то, что Эдвине сейчас меньше всего нужно. И потом, разве она не предупреждала его, что может задержаться допоздна?

Да, конечно. Но так поздно? Уже за полночь?

От нечего делать он снова взял пульт и включил телевизор. Посмотрел, что идет на разных каналах Реклама, какая‑то поздняя телеигра, опять реклама, ток‑шоу, снова реклама. Рок‑звезды, производящие какафонию звуков, царапая ногтями по доскам, которые они называют гитарами, и скачущие под эту „музыку".

Развлекательные программы для подростков. Ничего интересного. Да что ж такое? Ни одного старого фильма.

Р.Л. выключил телевизор. Несколько минут лежал, уставясь в потолок. Господи, как тихо! Ему безумно недоставало Эдвины.

Почему она так задерживается, черт возьми? Какая жестокость! Она нужна ему. Очень нужна.

Если она сейчас не придет, он оденется, поедет в особняк и будет просто ждать, пока она не выйдет. И потом отвезет ее сюда. Пусть это будет для нее сюрпризом.

Но он даст ей еще сорок пять минут. Нет, от силы полчаса.

Самое большее.

Змей решил въехать прямо в дверь. Отбросив шлем в угол, он искусно маневрировал мощным „харлеем", точно направляя его через комнаты и холлы первого этажа. Шины царапали инкрустированный пол, на дорогие ковры капало масло, на импортном мраморе оставались следы горелой резины.

Огромный руль едва проходил в двери, обдирая косяки, но это не смущало его. Он – это сила. Да если надо, он тут все в бараний рог свернет. Будьте уверены.

Смрад выхлопных газов заполнил комнаты.

Подняв переднее колесо в воздух, он проехал по бесконечно длинному коридору.

На первом этаже никого не оказалось. Это его не обескуражило – надо только хорошенько поискать, и дичь найдется.

Дав газу, Змей с ревом вылетел в фойе и юзом проехался по всей окружности. Затем, нацелив переднее колесо на ступеньки спиральной лестницы, он включил первую передачу, отпустил сцепление и дал газ.

Это было все равно, что въезжать на поднимающуюся уступами каменную гору.

Низ рамы и выхлопная труба задевали за каждую ступеньку, нещадно царапая их, и от этого металлического визга и скрежета разрывались барабанные перепонки.

Но Змей не обращал внимания ни на ступеньки, ни на мотоцикл. Дорогой интерьер не имел для него никакой ценности, а мотоциклы он никогда не покупал. Он их просто угонял. Если один ломался – ну что ж, он его выбрасывал и „заменял" на другой.

Наконец с неимоверным грохотом „харлей" тяжело перевалился через последнюю ступеньку и выехал на площадку. Змей остановился и несколько раз газанул, затем посмотрел в одну сторону коридора, в другую.

Куда все подевались? – недоумевал он. Они что, не слышат его?

Он выключил мотор. Наступила напряженная тишина, а потрескивание остывающего двигателя напоминало часовой механизм бомбы замедленного действия.

Змей сложил рупором грязные ладони.

– Шерл! – взревел он. – Я знаю, что ты здесь! Давай выходи, или я сам найду!

Он поднял косматую голову и прислушался. Дом молчал. Черт! Подозрительно тихо, а дверь была распахнута настежь.

– Ну погоди, сука проклятая! – орал он. – Я до тебя доберусь! Ты еще пожалеешь!

Чуть приподнявшись на сиденье, он ногой включил стартер. От внезапного рева треснули два зеркала в позолоченных рамах.

Отжав сцепление, он помчался в дальний конец холла и, снизив скорость, круто свернул вправо, в первую комнату. Он начнет свои поиски отсюда и пусть медленно, но доберется до конца, не пропуская ни одного угла и закоулка, ни одной щели.

Это страшнее, чем кошмар, думала Билли Дон; вселяющий ужас мотоциклетный рев неумолимо приближался. Она с трудом подавила стон. Наверное, это и есть ад. Страшнее этого ничего нет.

Они с Аллилуйей тесно обнялись, ища друг у друга поддержки и сил. До появления Змея они успели перебежать на второй этаж в детскую и сейчас, съежившись, прятались за трехстворчатой ширмой, закрывающей угол. В соседней комнате, ломая и разбрасывая мебель, ревел мотоцикл Змея.

– Мне страшно, – прошептала Аллилуйя и посмотрела на Билли. – Билли, что же нам делать?

Та сильнее прижала ее к себе.

– Тс‑сс, – и закрыла ей рот ладонью. Рев мотоцикла уже слышался в холле. Их комната была следующей.

Почти в ту же секунду в дверь с грохотом въехал „харлей". В рамах задрожали стекла.

Затаив дыхание, Билли осторожно наклонилась к ширме, приложив глаз к тонкой щелке между створками.

Стоя посередине и медленно поворачивая голову, Змей оглядывал комнату. Внешне он ничуть не изменился, все тот же, каким она его знала раньше. Такой же отвратительный, грязный, вонючий, в той же старой одежде. Что она могла в нем найти? Боже мой, тогда, наверное, это была моя последняя надежда!

Вдруг она вся напряглась: теперь он повернулся к ширме и смотрел прямо на Билли. У нее перехватило дыхание. Затем его взгляд скользнул в сторону, и она почувствовала огромное облегчение. Но неожиданно он вернулся на прежнее место и вновь сосредоточился на ширме. Змей не отрываясь смотрел в ее направлении, зрачки сузились и превратились в точки, подозрительный взгляд, как бурав, казалось, проникал сквозь тонкую перегородку.

Билли застыла на месте, не смея шевельнуться. А что, если через щелку он заметил тень? У него всегда было исключительное зрение. Краем глаза он видел малейшее движение.

Эти несколько секунд превратились в целую вечность. От нервного напряжения на лбу у нее выступили капельки пота. Ну почему он не уходит? Она жалела, что спряталась именно здесь, за ширмой. Это так очевидно. Но больше всего она жалела о том, что вообще когда‑то встретила Змея.

Змей…

От одного его вида у нее сжималось сердце и мутилось сознание. Память иногда ведет себя очень странно. Она уже почти забыла, каким сильным было это грубое животное; его большое, массивное тело, казалось, заполняло собой всю комнату. Но она не забыла, насколько он опасен, это она помнила хорошо. Где бы он ни появлялся, он окружал себя ненавистью и жестокостью.

– Шерл! – заорал Змей. – Ты здесь?! Вздрогнув, Билли отпрянула от ширмы и вцепилась Аллилуйе в руку.

Еще никогда Аллилуйя не видела такого страха, таких обезумевших, затравленных глаз.

– Черт тебя подери! – завопил Змей. – Отвечай мне! – Послышался удар, и со стола с грохотом упала и разбилась лампа.

Билли и Аллилуйя еще теснее прижались друг к другу Змей дал полный газ.

– Шерл! – орал он, перекрывая то нарастающий, то затихающий рев мотора. – Я знаю, что ты здесь, черт возьми! – Ударом кованого ботинка он перевернул детскую колыбельку.

Билли сильнее вцепилась в Аллилуйю. И вдруг Змей расхохотался:

– Ох, Ширли! Ну Ширли!..

Все внутри Билли сжалось. Он знает! – стучало в голове. Он знает, что я здесь! О, Боже Милосердный, он поймал меня!

Змей отпустил сцепление и, взревев двигателем, медленно поехал вперед. Переднее колесо коснулось ширмы, и она зашаталась. Затем он отвел мотоцикл на несколько шагов назад и опять медленно поехал вперед.

Он играл с ней.