Декабрь 1988 года 4 page

И подумать только, если бы не чистая случайность, она никогда бы на нее не наткнулась!

В центре города дел у Олимпии было мало, и уж совсем никаких – в Ист‑Виллидж. Что там у них происходит в этой части Нью‑Йорка, ее волновало мало. В то утро она оказалась в этом районе чисто случайно: она пропустила вернисаж одной из своих подруг, а сегодня был последний день работы ее выставки.

Однако до галереи Олимпия так и не добралась. Едва такси затормозило у светофора на площади Святого Марка, как она заметила это потрясающее создание, беспечно пересекавшее улицу, словно простая смертная, тогда как ей по праву принадлежал венец богини.

Олимпия Арпель была не из тех, кто позволяет Еленам Троянским проскользнуть у них между пальцев. Несмотря на свои шестьдесят один год, она двигалась с быстротой молнии. Сунув двадцатидолларовую бумажку водителю и не дожидаясь сдачи, она выскочила из машины, ухватив за руку ошарашенную девушку, прежде чем та успела сообразить, что происходит.

И вот теперь они здесь, в ее студии.

Но все ее усилия, ее восторг от сознания, что удалось найти истинный облик девяностых годов, грозили разбиться о нечеловеческое упрямство девчонки.

О небо! Надо же встретить самую прекрасную женщину в мире, чтобы услышать: она вовсе не хочет быть моделью!

Олимпия решила пустить в ход самое мощное оружие, подкрепив его успокаивающей, почти материнской улыбкой:

– Послушай, что я тебе скажу, дорогая. Я готова подписать с тобой контракт прямо сейчас. Тут же, немедленно. – Она вновь села за стол, сияя улыбкой.

– Ну, что ты на это скажешь?

– Я… не знаю… – пробормотала девушка. – Все это так неожиданно, понимаете? – Она тряхнула головой, слегка откинув ее и взметнув вверх занавес золотисто‑каштановых волос. Ее неповторимые аквамариновые глаза, сверкающие серебром и сапфирами, огромные, сияющие, влажные, смотрели на Олимпию с очаровательной невинностью и смущением.

– Ну конечно же, ты этого не ожидала, – мягко промурлыкала Олимпия, снова выпрямляясь на стуле.

– Но в моем бизнесе подобное случается сплошь да рядом. В большие города приезжают много девушек из провинции, и часто юные красавицы, даже не помышлявшие о мире моды, становятся супермоделями. – Олимпия помахала в воздухе рукой. – Это город Мечты, малышка. Волшебная страна Оз…

Девушка смущенно поежилась, ее темные ресницы дрогнули:

– Но контракт…

– Контракт, контракт… Подумаешь, проблема, – шутливо проговорила Олимпия. – Обычная бумага… Куколке нужно всего лишь поставить под ним свое имя. А уж остальное будет зависеть целиком от меня. Если мне удастся заинтересовать Альфредо Тоскани, возможно, он сам займется созданием твоего досье… – Она оборвала себя на полуфразе, заметив, что девушка недоуменно нахмурила лоб. О Господи, в это невозможно поверить: она даже слыхом не слыхивала об Альфредо Тоскани! Да где же она провела все эти годы? Имя Тоскани ни мало ни много входило в Большую четверку вместе с Аведоном, Скавулло и Скребневски.

– Альфредо Тоскани, – терпеливо принялась объяснять Олимпия, снова закуривая, – один из самых могущественных фотомастеров в этом городе. Он работает исключительно с самыми важными клиентами: супермоделями, женщинами света, кинозвездами. Его работы даже выставлены в музеях. Я уверена, что ты видела его фотографии, просто не задумывалась о том, кто их автор. – Она опять взмахнула рукой, указав на портреты на стене. – Большинство из них – его работа. Ну, а теперь… – Олимпия хлопнула в ладоши. – Подписание контракта не должно тебя пугать. Это обычная формальность, и он нужен, чтобы защитить твои права, так же как и мои. Затем, как только будут готовы твои снимки, на сцену вступаю я и принимаюсь искать для тебя работу. – Она ослепительно улыбнулась.

– И вы думаете, что я правда заработаю… – Голос девушки дрогнул.

– Пятьсот долларов в час? – Олимпия покачала головой. – Это не для тебя, – проговорила она. – Я начну предлагать тебя за тысячу.

Девушка потрясенно молчала.

– Вы считаете, я столько стою?.. – наконец прошептала она. – Т‑ты… Тысячу долларов в час?

Олимпия чуть заметно усмехнулась.

– Таким образом за три дня рекламных съемок ты заработаешь двадцать четыре тысячи. А теперь подумай, в чем тут выгода заказчика. Сообразила? Ведь это твое лицо поможет ему продать миллион флаконов увлажняющего крема, губную помаду или шарфики. Так что настоящая выгода у него. А ты лишь продала продукт.

Олимпия довольно откинулась назад и улыбнулась.

– Что ты делаешь сегодня после обеда?

Девушка снова напряглась, явно колеблясь. Она не предупредила Змея, что уйдет из дому, и знала, какая последует реакция. Он на дух не выносил, когда она уходила куда‑то без разрешения, да еще на несколько часов, как сейчас. Надо было хотя бы позвонить ему… Но он тут же начнет орать, требуя, чтобы сию же секунду возвращалась назад. А что, если пока не звонить? Может, потом, когда она расскажет ему о возможности заработать тысячи долларов, он обрадуется и смягчится?

Она медленно опустила голову.

– Я… я свободна, – выдавила она, и тут же мысленно содрогнулась: не пришлось бы страшно жалеть об этом решении.

– Отлично. – Олимпия походила сейчас на генерала, выигравшего сражение. Она поднялась, обогнула стол и подошла к девушке, чтобы пожать ей руку. – Значит, договорились. Добро пожаловать в новую жизнь.

Ширли Силверстайн не могла поверить в свое счастье. Перед ней распахнулись вдруг двери волшебной страны, совершенно незнакомой ей и неизведанной до сих пор ее жизнь представляла лишь одну цепь неудач и страданий. Возможно, многое сложилось бы иначе, если бы не ее отец, погибший, когда она была еще совсем ребенком. Однако судьба распорядилась по‑своему, и Эйб Силверстайн, занятый на строительстве высотного здания на Манхэттене, оступился на строительных лесах и, пролетев восемь этажей, рухнул на 86‑ю улицу, оставив вдовой жену Рут и шестилетнюю Ширли. Но, как оказалось, истинной трагедией для девочки обернулась не сама смерть Эйба, а реакция на нее матери.

Рут Силверстайн обрела утешение в религии, примкнув к секте евангелистов боговдохновенных.

Секта была небольшой, ее скорее можно было назвать культовой группой, а возглавил ее лишенный духовного сана баптистский священник брат Дэн. Урожденный Дэниел Дэйл Дадли, он был родом откуда‑то из Кентукки и в основу своего учения поставил веру в то, что внутри каждого человека скрывается дьявол и только наложением его, брата Дэна, рук можно изгнать беса из детей человеческих.

Брат Дэн требовал, чтобы члены его маленькой преданной группы все, что имеют, отдавали церкви, так что большая часть пенсии, заработанной тяжелым трудом Эйба Силверстайна, а также выплаты по страховке перекочевали в карман брата Дэна.

А еще спустя четыре месяца туда же перешла и большая часть наследства, оставленного Эйбом: брат Дэн уговорил Рут Силверстайн отправиться с ним под венец.

– Теперь мы будем жить в церкви, – сказала Рут Ширли в день своего бракосочетания. – Конечно, она скромнее, чем эта квартира, но там значительно лучше, поскольку место это благословенно. – Глаза Рут, когда она произносила эти слова, сияли. – Больше нам не придется бояться дьявола.

Церковь оказалась маленьким двухэтажным строением в одном из закоулков Бруклина, зажатым между прачечной и косметическим кабинетом, стены которого были покрыты обоями „под кирпич", а над входом был синий неоновый крест.

По ночам Ширли слышала, как за стенами скребутся крысы.

– Ну, вот мы и прибыли, – жизнерадостно возвестила Олимпия.

Невидящий взгляд девушки устремлен был из бокового окна такси на улицу, и голос Олимпии, прервавший размышления Ширли, заставил ее вздрогнуть.

– Это городская квартира Альфредо Тоскани, – объяснила Олимпия, указывая на огромный дом, уходящий в глубину тихого жилого квартала. – Его студия занимает два верхних этажа.

Ширли глубоко вздохнула, стараясь найти в себе силы, и перешагнула порог.

Ожидание стало уже надоедать Змею. Не слишком ли долго он болтается тут, высматривая эту девчонку?

Закидывая ногу на сиденье мотоцикла, он жадно раздевал взглядом молоденькую пуэрториканочку, с самодовольным видом переходившую улицу. При каждом шаге девушки ее атласно‑черные волосы веером взлетали вверх.

Змей ухмыльнулся: с такой‑то походочкой попробуй удержись! Разве настоящий мужчина такое пропустит? Эти туго обтянутые джинсами ягодицы кого хочешь сведут с ума, а уж если вообразить, что там под ними…

Он врубил на полную мощь тихо урчавший мотор, чтобы привлечь внимание девушки, и почти тотчас же поймал на себе оценивающий взгляд ее черных влажных глаз.

„Класс!" – подумал он, окунаясь во внезапно накатившую горячую волну. На какое‑то время он полностью забыл о Ширли. С ума сойти – прямо перед ним, на улице, потрясающая испанская кошечка!

Да, это утро для Анук де Рискаль выдалось на редкость деловым. Выпроводив Вильгельма, она почти час просидела на телефоне, мысленно благословляя того, кто изобрел кнопочный телефон вместо диска, сохранив тем самым неприкосновенными ее сверкающие ноготки. Ведь только для того, чтобы начать ликвидацию последствий случившегося, потребуется полдюжины звонков, не меньше.

Она кинула беглый взгляд на расписанный по часам день: время всех встреч вписано роскошной авторучкой аккуратным, как ее учили, изящным почерком в специальный кожаный блокнот фирмы „Гермес". Что ж, что бы ни произошло, навыки, полученные в юности, остаются с вами навечно. Анук обреченно вздохнула.

Листая странички с записями, она сухо усмехнулась: какая самонадеянность! Столько встреч на один‑единственный день. 9.45 – Вильгельм. 12.00 – собрание женского благотворительного комитета в отеле „Плаза" по поводу проведения рождественского обеда с танцами. 14.00 – встреча с Лидией Земм: новое оформление гостиной. 15.30 – церемония прощания с Рубио.

И это не считая официального обеда на двадцать четыре персоны, который они с Антонио дают сегодня вечером!

Она отбросила записную книжку обратно на стол. Что ж, обед и прощание с Рубио отменить нельзя, но за этими двумя исключениями все запланированное на вторую половину дня, придется отложить. Сейчас самое главное и безотлагательное – нейтрализовать последствия поступка ее мужа. Если скандал коснется Антонио, тень его падет и на нее. Значит, нужно действовать быстро и решительно.

Анук раздраженно сжала губы, и тотчас по обеим щекам ее, от носа ко рту, пролегли тонюсенькие, в волосок, морщинки. Одна мысль о том, что на нее может быть брошена тень, выводила Анук из себя. Ну уж дудки! Не для того она билась за место под солнцем, чтобы так запросто уступить его. Она сумеет постоять за себя. У светского общества свои законы, и, если они тебе не по вкусу, дело твое. Но сделай хотя бы вид, что следуешь принятым правилам. Именно на этом строила Анук варианты защиты Антонио, тщательно выбирая ходы. Придется заняться санобработкой. О, как Анук ее ненавидела!

Она подняла трубку телефона. Звонок номер один. Вирджиния Нотон Роттенберг, вице‑президент благотворительного комитета, президентом которого в этом году была избрана Анук де Рискаль.

Набирая номер, Анук мысленно представила себе Вирджинию: длинная, с лошадиной внешностью, угловатая. Унылая стареющая наследница одной из самых старых и самых унылых аристократических династий Нью‑Йорка. Недвижимость. Газеты. Вложения. Власть.

Слишком много денег и слишком мало свежей крови в роду.

– Резиденция Роттенбергов, доброе утро, – раздался в трубке древний, с одышкой, мужской голос.

– Будьте любезны миссис Вирджинию Роттенберг.

– Как о вас доложить, простите?

– Анук де Рискаль.

– Одну минуту, мадам. Пожалуйста, подождите.

Ждать пришлось довольно долго.

– Привет, Анук? Что стряслось? – Голос Вирджинии Нортон Роттенберг, обожающей лошадей и выражающейся на языке тех, кто их обслуживает, звучал хрипло и гнусаво, как у Нэнси Кулп из фильма „Простаки в Беверли‑Хиллз".

– Вирджиния, мы так давно не виделись… Я знаю, это моя вина, и все же… Дело крайне срочное. Не могла бы ты вместо меня провести сегодня собрание комитета?

– Переходи на галоп, Анук. Конечно, проведу. С удовольствием. Что, задать им там трепака, пусть поскачут? Ха‑ха‑ха!

– Э‑э… Думаю, это не обязательно.

– Да ладно, не бери в голову. Все будет по высшему разряду. – Вирджиния опять хохотнула.

Анук на секунду нахмурилась, но тут же расправила лоб:

– Значит, я могу надеяться, что все будет в порядке?

– Точнехонько! Я перезвоню тебе и дам знать, что девицы решили. Эти курицы на все способны, ха‑ха!

– Спасибо, Вирджиния. Я тебе так признательна. Увидимся вечером, на обеде.

– Ну пока, ха‑ха‑ха!

Анук быстро положила трубку, облегченно вздохнув: хотя бы этот звонок уже позади. Вирджиния не упустит возможности поиграть на чужих нервах. Вот из кого получился бы отличный армейский старшина!

Звонок номер два. Клас Клоссен, один из трех – нет, теперь, когда на стало Рубио, из двух – помощников ее мужа.

На этот раз дислокация ей ясна больше. Сильный голос Анук звучал решительно и спокойно.

– Класкин, дорогой, это Анук.

– Анук? Слава Богу, ты вернулась! – Голос Класа обволакивал, завораживая мягкой ирландской мелодичностью. – Этот город без тебя – пустыня. Как там Мехико?

– А как ты думаешь? Ме‑е‑хи‑ко есть Ме‑е‑хико, – протянула Анук. – Как обычно. Вода в бутылках, но море солнечного света. Правда, я начинаю там тосковать по нью‑йоркской зиме. Послушай, chéri, я увижу тебя на прощании с Рубио?

– Конечно. Уж это событие я не пропущу ни за что на свете. А в чем дело?

– Да просто я засомневалась – а вдруг ты не придешь.

Клас позволил себе довольно хохотнуть:

– А как же иначе мне убедиться, что этого типа больше нет и он не вернется, чтобы поквитаться со мной?

Анук с упреком пощелкала языком:

– Ну‑ну, малыш, спокойнее. Я знаю, что между вами пробежала кошка, но, право же… Зачем же так сволочиться?

– Наверное, ты права. О мертвых либо хорошо, либо ничего.

– Вот именно, – мило подхватила Анук, тут же мастерски всаживая огромный кухонный нож в живую рану. – Особенно когда сам висишь на волоске.

Она услышала, как на другом конце провода Клас судорожно втянул в себя воздух, и жестко усмехнулась. Она прошлась по больному. Удар ниже пояса. Но что же делать, малыш? Сам напросился, Класкин, дешевка ты редкая.

Затем, безо всяких усилий Анук вернула голосу прежнюю беззаботность и легкость: переключению скоростей на полном ходу, не дав человеку опомниться, ее учить не нужно. Сначала удар поддых – затем рука помощи.

Как правило, результат равен чуду.

– Поверь мне, Класкин, я звоню вовсе не для того, чтобы тебя обидеть, – защебетала она. – Au contraire, chéri.[3]Я хочу рассказать тебе кое‑что, от чего у тебя дух захватит. – Анук щедро покатала на языке последние слова.

– Уже рассказала, – ответил Клас, не пытаясь даже скрыть обиду и напряжение.

– Не‑ет, нам нужно поговорить лично, наедине. Сейчас я не могу объяснить тебе, в чем дело, но поверь мне, новость просто потрясающая. Назовем это, – она весело рассмеялась, – первым рождественским подарком.

– Анук! – Клас в один момент превратился в сгорающего от нетерпения ребенка. – Это несправедливо, ты же понимаешь! Ты должна все рассказать мне сейчас.

Ага! Топазовые глаза Анук засветились торжеством. Ну наконец‑то рыбка клюнула! Осталось только осторожно подтянуть ее к берегу. Однако пусть еще чуть‑чуть побарахтается‑посопротивляется, иначе какой же тут азарт?

– Нет‑нет, Класкин. Придется несколько часиков потерпеть. Но поверь мне, ты просто с ума сойдешь от восторга. Ну, мне пора! До встречи на церемонии! Постарайся приехать пораньше.

– Значит, хорошие новости, да? – Клас никак не хотел отпускать ее.

– Превосходные, можешь не сомневаться.

– Ну так я буду там самым первым!

Анук снова рассыпалась звонким, мелодичным смехом:

– Вот и прекрасно, Класкин. Ча‑ао!

Прекрасно, удовлетворенно сказала она себе. Все еще улыбаясь, Анук опустила трубку слоновой кости на рычажок. Ей удалось сыграть на его любопытстве. Наверняка в его светловолосой головке прокручиваются сейчас всевозможные образы, один соблазнительнее другого.

Итак, два звонка сделаны. Осталось еще пять.

Номер Дорис Баклин ей пришлось поискать в записной книжке. Ответила горничная:

– Квартира Баклин.

– Доброе утро. Миссис Баклин дома? Это Анук де Рискаль.

– Нет, мадам. Миссис Баклин уехала.

– Не могли бы вы подсказать мне, где я могу ее найти?

– Нет, мадам, не могу. Миссис Баклин не нравится, когда я рассказываю лишнюю информацию такого рода.

Анук едва не взорвалась от ярости. Чертовы горничные! Она просто ненавидела это племя! В тех редких случаях, когда они не воруют и не судачат о хозяевах за их спиной, тут же начинают важничать и задирать нос, считая себя чуть ли не членами семьи.

– У меня и вправду очень срочное дело, – проговорила Анук, извлекая из своего арсенала самые обольстительные голосовые модуляции. – Если б вы просто сказали мне, где я могу найти миссис Баклин в середине дня…

– Простите, мадам…

– Да поверьте же мне! Я вовсе не собираюсь вас подводить! Обещаю ни словом не выдать, что узнала об этом от вас. Хотя в данном случае она была бы только рада. – Анук оседлала одного из любимых своих коньков. Слова соскальзывали с языка легко и ясно, как самая искренняя правда.

– Ну ладно… – Долгая пауза выдавала еще остатки сомнений, и Анук представила, как в туговатом мыслительном механизме прислуги с трудом начинают вращаться шестеренки. Наконец, на другом конце трубки раздалось неохотное: – У нее встреча в ресторане за завтраком.

Анук слабо улыбнулась.

– Вы могли бы сказать, в каком именно? Последовала очередная длинная пауза, затем горничная пробормотала что‑то неразборчивое. Анук уставилась на трубку. Она никогда не слышала о таком ресторане. Где это может быть?.. О Господи, да это же „Le Cirque"! Эта кукла с соломенными мозгами не может даже правильно произнести название!

– Спасибо, – любезно прощебетала Анук. Она бы с радостью добавила сейчас: тупица, но сдержалась, хотя сомнений в умственных способностях собеседницы у нее не было. – Вы мне так помогли…

В трубке зазвучали сигналы отбоя, и Анук захлестнула очередная волна ярости. Эта идиотка повесила трубку раньше нее!

Телефонный звонок номер четыре. „Le Cirque".

Этот номер Анук разыскивать не пришлось. Она быстро набрала несколько цифр, которые помнила наизусть вместе с другими из самых необходимых: размер обуви, шляп и одежды.

– „Le Cirque" – чем‑могу‑служить? – единым духом выпалила трубка.

– Многим, Генри, многим. Это Анук де…

– Мадам де Рискаль! – скороговорку сменил теплый и выразительный тон. – Какое счастье!

Вполне возможно, самодовольно подумала Анук. Лесть ее мало волновала, она полагалась ей по рангу, и Анук давно к ней привыкла. К тому же она обладала слишком трезвым умом, чтобы не понимать: если, избави Бог, она когда‑нибудь слетит со своего пьедестала, все двери, которые сейчас широко распахнуты перед нею, тут же захлопнутся перед самым ее носом.

– Я тоже рада слышать вас, Генри, – мягко проговорила она. – Я понимаю, что требую слишком многого, но…

– Ни слова больше, мадам де Рискаль! Ваш столик будет ждать вас.

Вот это по‑нашему! Анук упивалась пьянящим ощущением могущества. Кто‑то из простых посетителей, заказавший столик две недели назад, в мгновение ока вылетит из списка из‑за нее, Анук де Рискаль!

Теперь необходимо срочно заручиться партнером. „Le Cirque" относился к тем ресторанам, где не принято появляться без сопровождения. Да даже будь это и не так, она не могла бы явиться туда одна: Дорис мгновенно поняла бы, что Анук оказалась там ради встречи с нею. Нет, нужно сделать так, будто встреча их произошла совершенно случайно.

Интриги, интриги… Но, чтобы сохранить за собой положение на самой вершине социальной лестницы, нужны мозги стратега и математическая точность.

Пятый звонок. Дэвид Кэмберленд. Ее непременный спутник на всех приемах и светских раутах, на которых по занятости не мог присутствовать Антонио. Известен также как возлюбленный Класа Клоссена.

Очаровательный, остроумный, симпатичный Дэвид, обожающий всевозможные чудачества и экстравагантности почти так же, как коллекционирование предметов искусства. Столь же порочен, сколь и занятен. Такой же прожженный проходимец, как и она. Вдвоем с Анук они составляли превосходную пару – изысканный комплект для уничтожения репутаций и приготовления фарша из врагов.

Набрав семь цифр, Анук немного подождала. Дэвид отозвался после третьего звонка.

– Дэвид, радость моя! – Анук знала, что такое эксцентричное начало Дэвиду по душе. – Ты чем‑нибудь занят? Да‑да, сейчас?.. Ты знаешь, случилось трагедия, и мне необходимо срочно возникнуть в „Le Cirque" – Анук вслушивалась в резкий голос Дэвида, и на ее прекрасное лицо наползала легкая тучка. – Что значит „предположительно будешь"? – Последовала небольшая пауза. – О да, я понимаю… – Анук позволила голосу отразить подходящую случаю удрученность. – Конечно же, это срочно, сердце мое!.. О нет, даже не стоит рассказывать. Поверь, иначе я не стала бы звонить тебе в самый последний момент. – Набежавшая тучка так же внезапно исчезла с ее лица, и на устах Анук заиграла солнечная улыбка, согрев своим сиянием ее глаза. – Ты просто чудо… Полностью с тобой согласна. Значит, я заеду за тобой через час с четвертью. И помни, я твоя должница, дорогой…

Улыбаясь, она положила трубку на место. Вот за нею и еще один светский должок – наилучшая валюта в ее мире. Подчас даже более могущественная, чем расплата наличными. Что ж, это понятно: что значат деньги в высших сферах? Песок в Сахаре…

Осталось сделать всего лишь два звонка. И первым делом нужно подыскать подход к этой воинственной старухе.

Она набрала номер офиса мужа, точнее, его приемную.

– Офис мистера Рискаля, – коротко скрипнула Лиз Шрек.

Анук взялась за дело с лету. Интересно, ей показалось, или голос у секретарши сегодня и вправду более брюзгливый, чем обычно? С Лиз ничего нельзя сказать наверняка: даже в самые солнечные дни от одного взгляда на нее скулы сводит.

– Лиз, дорогая, это Анук!

Пауза показалась Анук заметно более долгой, чем обычно. Спустя какое‑то время Лиз напряженно ответила:

– Да, мадам де Рискаль?

Ого, подумала Анук. Лучше слегка сбавить темп. Старая карга явно не в духе.

– Я звоню по поводу прощальной церемонии с Рубио, – заворковала она. – Она состоится в три тридцать?

– Ну разве что время изменили, не предупредив меня. – Казалось, каждое слово Лиз сочилось ядом.

Анук не могла сдержать улыбки. Похоже, картинка в кабинете Антонио произвела на старуху неизгладимое впечатление.

– Отлично, – продолжала она мягко. – Я просто звоню, чтобы уточнить. Значит, мы встретимся там. О да, Лиз…

Женщина на другом конце провода тяжело вздохнула:

– Слушаю, миссис де Рискаль.

– Вы не могли бы прийти чуть‑чуть пораньше? Есть одна проблема, которую мне хотелось бы с вами обсудить.

Пауза опять значительно затянулась.

– Что ж, хорошо, – вызывающе выпалила секретарша. – Я постараюсь…

– Я так вам призна…

Связь внезапно оборвалась. Опустив трубку, Анук поежилась. Отвратительное создание!

Итак, звонок номер шесть. Лидия Клоссен‑Зем.

– Мастерская дизайнера Лидии Земм, – раздалось в трубке. – Доброе утро.

– Здравствуйте. Это Анук де Рискаль. Лидия у себя?

– Секундочку, пожалуйста. – В трубке что‑то щелкнуло, и долгую паузу заполнила музыка. Анук отнесла трубку подальше от уха и взглянула на часы фирмы „Картье", выполненные в египетском стиле. Нужно поторопиться, если она хочет застать Дорис в „Le Cirque". Скоро уже одиннадцать.

В трубке снова щелкнуло, и она услышала голос Лидии:

– Анук, дорогая! – Как и у Класа, приходившегося ей братом, у Лидии был легкий ирландский акцент.

– Я как раз собиралась звонить тебе, чтобы подтвердить время встречи. Все в порядке, мы будем у тебя сегодня во второй половине дня. Не спрашивай, как нам это удалось, но мы сумели заполучить эскизы и образцы для твоей гостиной. Они уже готовы. Мы едва живы, сидели чуть ли не всю ночь, но результаты того стоят. Они просто восхитительны, честное слово! И, как ты и просила, все сделано в рекордные сроки.

– О Лидия, – простонала Анук, – ты меня просто убиваешь! Я знаю, ты все вверх дном перевернула, лишь бы закончить работу к сегодняшнему дню, но я‑то хотела, чтобы все было готово вчера… Послушай, а нельзя отложить нашу встречу до понедельника? Тут кое‑что…

– Голос Анук постепенно стих, как бы сам собой.

– Ну, это не совсем удобно, – отозвалась Лидия с явным недовольством.

– Ах, ты так мила, – пропела Анук. – Иногда я сама удивляюсь, как ты меня терпишь… – Ни капли не удивляюсь, тут же пронеслось в мозгу, поскольку фамилия де Рискаль – главный бриллиант в твоей короне. А после оформления моей гостиной ты получишь заказы еще от десятков безмозглых подражателей, которые будут умолять тебя сделать для них что‑то подобное. – Ты и вправду считаешь, что это не слишком неудобно?

– Конечно, Анук, – устало проговорила Лидия.

– Ты просто чудо, дорогая… Значит, в понедельник, в это же время?

– Договорились…

– Вот и отлично. Тогда до встречи. Чао, дорогая! Итак, со звонками покончено, пора переходить к макияжу. Забрав волосы на затылке и заколов их бриллиантовыми заколками, Анук нанесла на лицо коллагеновый лосьон и, дав ему впитаться, наложила поверх розовую пудру, а на щеки немного розово‑лиловых румян. Причесала щеточкой брови, подкрасила ресницы, чуть‑чуть высветлила кожу под бровями и подвела глаза лиловым карандашом. Последний мазок – немного розовой пудры по всему лицу и вишневая помада с блеском для губ.

Анук действовала быстро, уверенно и через двадцать минут была уже совершенно готова. Ее лицо – ее палитра – сияло свежими красками, как только что завершенная картина. Выразительные глаза Анук сверкали вызовом, губы обещающе приоткрылись. Она внимательно осмотрела себя: ослепительная, роскошная, сияющая красотой и богатством женщина – одна на миллион. Королева Манхэттена во всей красоте и силе.

Анук еще раз придирчиво посмотрела в зеркало: все в порядке. Неотразима.

Поднявшись, она подошла к шкафу: нужно выбрать одежду так, чтобы сразить наповал.

А разве бывает иначе?

Темно‑синий седан сотрудников полицейского управления Кочины и Толедо, с ревущей сиреной и слепящей мигалкой, резко затормозил, не дотянув метров двести до здания. Дальше дорогу преграждали наспех припаркованные синие с белым полицейские фургоны. На многих еще крутились мигалки, а из передатчиков доносились обрывки разговоров. Машин собралось столько, что они полностью перекрыли улицу. Прямо у обочины застрял многоместный фургон бригады судебных экспертов, а все пространство перед домом контролировали полицейские в униформе, обнеся его специальной желтой лентой, чтобы немного осадить толпы зевак, бродячих псов и представителей прессы.

– Вот черт, – буркнул Кочина и раздраженно вздохнул. – Ну ладно, придется пробираться отсюда.

Кармен Толедо, сидевшая за рулем, рассеянно кивнув, скользнула со своего места наружу. Они внимательно осмотрели богатые, выстроившиеся в три ряда дома, – обычная улочка, сразу за 5‑й авеню, тихий оазис внутри шумного мегаполиса.

– Эй, Фред, что там случилось? – услышали они голос репортера из „Дейли ньюс", едва приблизились к зданию.

– Пока говорить рано, Берни, – лениво бросил Кочина, ныряя под ленту, которой полиция обнесла место происшествия, и не обращая внимания на репортера.

Детектив Фред Кочина служил в полиции уже двадцать один год, причем первые восемь патрулировал этот район. В его жилах текла кровь потомственного полицейского: отец служил в городском полицейском управлении Нью‑Йорка, да и все прочие Кочина, как из нью‑йоркского нижнего Ист‑Сайда, так и из югославского Загреба, славились своим бесстрашием, педантичностью и отчасти старомодной лояльностью. Слишком старомодной, чтобы позволить сутенерам, проституткам, жуликам, насильникам и убийцам верховодить во вверенном им районе.

За первые восемь лет службы старомодные методы Фреда Кочины снискали ему и уважение, и проклятия – в зависимости от того, как на него смотреть: как на представителя власти или как на уличного копа. Он был известен тем, что сначала стрелял, а уж потом задавал вопросы, – завидный талант, которым, увы, ни один из его прежних двух партнеров, давно уж обретших успокоение на глубине в два метра под землей, не обладал.

В конце концов комиссар полиции понял, что лучше уж двинуть его вверх по служебной лестнице, предложив престижное место инспектора уголовной полиции: расследования преступлений увлекут молодого Кочину, а значит, на улицах станет чуть меньше отважной пальбы.

Кочина к повышению отнесся серьезно, быстро доказав, на что он способен.