Большинство моих друзей – на две трети из воды

Так вот, Джо. Как я уже сказал, придется нашим марсианкам превратиться в блондинок, потому что, ну, просто потому что!..

Рэй Брэдбери, «Бетономешалка»

Несколько лет назад Джейк выбросил из имени букву «к» и сделался Джеем. Он позвонил однажды утром, чтобы это сообщить. Он сказал, что жарит бекон на завтрак и что его соседи по комнате разъехались. Он сказал, что расхаживает нагишом. Возможно, это правда, не знаю. В трубке что‑то посвистывало и шипело, то ли бекон, то ли помехи на линии.

Джей ведет дневник и записывает сны, в которых занимается любовью со своей бывшей подружкой Никки, что похожа на Сэнди Дункан[1]. Сейчас Никки замужем за другим. В последнем сне, говорит Джей, у Никки была деревянная нога. У Сэнди Дункан в реальной жизни – стеклянный глаз. Джей звонит мне, чтобы пересказать этот сон.

Он звонит, чтобы сказать, что влюбился в актрису из рекламы кофеварок «Браун», у нее короткие светлые волосы, как у Никки, и мечтательные, слишком широко расставленные глаза. По рекламе не поймешь, деревянная ли у нее нога, но он каждый вечер включает телевизор в надежде увидеть ее.

Если бы я была блондинкой, я бы влюбилась в Джея.

Джей звонит мне, чтобы прочесть первую строчку рассказа. Большинство моих друзей, говорит он, на две трети состоят из воды. Я говорю, что это меня ничуть не удивляет. Нет, говорит он, это первая строчка. Есть такой роман Филипа К. Дика, в котором первая фраза звучит похоже, отвечаю я, но не точно так, я не могу вспомнить название. Я слушаю его, разоряя тем временем холодильник своего отца. Название романа Филипа К. Дика – «Исповеди дерьмового художника», говорю я Джею. Что еще за роман, говорит он.

Он говорит, что случайно следил за женщиной, от метро до дома. Он говорит, что сидел напротив нее в поезде первой линии и улыбнулся ей. Это не самое удачное занятие для Нью‑Йорка, в пустом вагоне, проезжающем мимо 116‑й улицы, в час ночи, даже если ты азиатского происхождения и ненамного выше ее ростом, даже если она первая уставилась на тебя, как случилось, по словам Джея. Как бы то ни было, он улыбнулся, и она отвернулась. Она вышла на следующей остановке, на 125‑й, он тоже. 125‑я – это его остановка. Она оглянулась и, увидев его, изменилась в лице и ускорила шаг.

Не была ли она, случаем, блондинкой, спрашиваю я. Не помню, отвечает Джей. Они подошли к Бродвею, Джей слегка позади нее, она обернулась и перешла на восточную сторону. Он остался на западной, чтобы она не думала, будто он ее преследует. Она шла все быстрее. Он тащился вразвалочку. Она была на целый квартал впереди, когда он заметил, что она переходит улицу возле «Ля Салль», сворачивая в сторону Клермонта и Риверсайда[2], где живет Джей, на пятом этаже ветхого дома из бурого камня. Я жила в этом доме, пока не бросила школу. Теперь живу в гараже отца. Женщина с Бродвея обернулась и увидела, что Джей все еще идет за ней. Она ускорила шаг. Он говорит, что шел медленнее некуда.

Тем временем он подошел к магазинчику на углу Риверсайда, тому, что открыт всю ночь, и потерял ее из виду. Он взял там пинту мороженого и туалетную бумагу. В очереди в кассу она оказалась перед ним, с пакетом обезжиренного молока и бутылкой жидкости для мытья посуды. Он подумал, что, заметив его, она пожалуется кассиру, но она схватила сдачу и поспешила прочь.

Джей говорит, что огни на Клермонте всегда слегка подслеповаты и размыты, звуки – приглушены, как будто улица погружена под воду. Летними ночами воздух становится тяжелее и темнее, ощущается на коже как вода. Я говорю, что помню это. Он говорит, что женщина впереди мерцала под уличными фонарями, как электрическая лампочка. Что это значит, как электрическая лампочка? – спрашиваю я. Слышно, как он пожимает плечами возле трубки. Она светилась, говорит он. Я имею в виду, как электрическая лампочка. Он говорит, что она оборачивалась, чтобы посмотреть на него. Ее лицо было бледным. Оно светилось.

Он вдруг перестал смущаться, говорит он. Больше ни о чем не беспокоился. Он почувствовал себя так, будто они уже немножко знакомы. Это выглядело игрой, в которую играют оба. Он говорит, что ничуть не удивился, когда она остановилась перед его домом, и подождал, пока она войдет. Она захлопнула за собой дверь подъезда и на мгновение застыла, разглядывая его через стекло. Она была очень похожа на Никки, говорит он, когда Никки все еще была с ним, когда она сердилась на него за опоздание или ей не нравились его слова. Женщина на стеклом сжала губы и пристально смотрела на Джея.

Он говорит, когда достал ключ, она побежала по ступенькам. Она миновала первый пролет и скрылась. Он вошел в подъезд и вызвал лифт. Выйдя на пятом этаже, он увидел, что женщина, похожая на Никки, захлопывает дверь квартиры напротив его собственной. Он слышал, как цепочка скользит по дверному замку.

Она живет напротив тебя, говорю я. Он говорит, похоже, она только что въехала. Ты попросту повстречался с новой соседкой, говорю я. В глубине холодильника, за пожухлой морковкой и банками маринованного лука и хрена, я обнаруживаю бутылку соуса баттерскотч[3]. Я не покупала ее, говорю я Джею по телефону. Кто ее купил? У моего отца диабет. Я знаю, что у твоего отца диабет, говорит он.

Я знакома с Джеем уже семь лет. Никки вышла замуж три месяца назад. Он был в археологической экспедиции в Анкаре, когда они расстались, правда, о разрыве узнал, только вернувшись в Нью‑Йорк. Она позвонила ему и сказала, что помолвлена. Она пригласила его на свадьбу, но спустя несколько недель отменила приглашение. Я была приглашена на свадьбу, но вместо этого поехала в Нью‑Йорк и провела уик‑энд с Джеем. Мы с ним не спали.

В субботу, в вечер свадьбы Никки, мы смотрели серию из «Спасателей Малибу», в которой Дэвид Хасселхофф[4]собирался жениться на блондинке‑спасателе, да так и не женился, потому что пришлось спасать туристов из горящей лодки. Потом смотрели «Принцессу‑невесту» [5]. Мы выпили много виски, и меня рвало в раковину Джея, а он в это время распевал песню, которую сочинил про Никки, выходящую замуж. Я долго не могла выйти из ванной, он пожелал мне спокойной ночи через дверь.

Я вымыла раковину, вычистила зубы и отправилась спать на бугристом раскладном диване. Мне приснилось, что я пришла к Никки на свадьбу. Все в этом сне были блондинами и блондинками: жених, шафер, мать невесты, девочка, держащая букет – все походили на Сэнди Дункан, кроме меня. Утром я встала и погнала отцовскую машину в гараж, назад в Вирджинию, а Джей пошел в «ВидеоАрт», где трудился на полставки, обрабатывая тексты про институты красоты, войну в Заливе и тому подобное. Он занимается в основном редактурой, но однажды, поздней ночью, я узнала его руки в рекламном ролике, он набирал номер, по которому можно заказать видеокалендарь экзотических прелестей. Женщин, а не цветов. Я едва не заказала календарь.

Я не разговаривала с Никки с тех пор, как Джей отправился в Турцию, а она обручилась.

Перебравшись в гараж отца, я стала работать на текстильной фабрике, где отец трудился последние двадцать лет. Отвечала на телефонные звонки. Слушала, как мужчины рассказывают анекдоты про блондинок. Таскала домой упаковки с мужским нижним бельем. Мы с отцом притворялись, что не знаем друг друга. Скоро у меня накопилось столько мужского нижнего белья, сколько нужно. Я выучила все анекдоты наизусть. Сказала отцу, что собираюсь взять отпуск, не очень надолго. Я собираюсь написать книгу. Думаю, он воспринял это с облегчением.

Джей позвонил мне, чтобы спросить, как поживает отец. Отец любит Джея. Они обмениваются письмами по нескольку раз в год. Отец рассказывает Джею, как я поживаю и с кем встречаюсь. Его письма, как правило, очень кратки. Джей посылает отцу статьи о религии, насекомых и странах, в которых он побывал на раскопках.

Отец и Джей не очень‑то похожи, во всяком случае, я не замечаю сходства, но они хорошо относятся друг к другу. Джей – сын, которого никогда не было у моего отца, и зять, которого у него никогда не будет.

Я спросила Джея, не нарвался ли он опять на свою соседку, блондинку, он какое‑то время молчит. Да, говорит, было. Она постучала в дверь спустя несколько дней, чтобы одолжить чашку сахара. Как оригинально, говорю я. Он говорит, что она, кажется, не узнала его, а он не стал напоминать. Он говорит, ему кажется, будто в его доме необычно высокий процент блондинок.

Давай поедем в Лас‑Вегас, внезапно говорю я. Он спрашивает, почему в Лас‑Вегас. Мы сможем пожениться, говорю я, а на следующий день развестись.

Мне всегда хотелось иметь бывшего мужа, говорю я. Мой отец будет счастлив. Он делает контрпредложение: мы едем в Новый Орлеан и не женимся. Я замечаю, что мы уже так делали. Я говорю, что, возможно, надо попробовать что‑то новенькое, но в конце концов решаем, что он приедет в мае в Шарлоттесвилль. Я собираюсь устроить чтения.

Отец хочет, чтобы я вышла за Джея, но необязательно в Лас‑Вегасе.

Когда мы ездили в Новый Орлеан, то провели ночь в холле гостиницы, играя в «Hearts»[6]с девушкой из Финляндии. Всякий раз получая червовую карту, Джей, не обращая внимания на остальные карты и взятки партнеров, пытался собрать все черви. У нас был шанс, полагаю, мы могли бы влюбиться друг в друга в Новом Орлеане, если бы не финская девушка – блондинка, как же иначе.

Год спустя Джей нашел распродажу авиабилетов в Париж, девяносто девять долларов туда‑обратно. Мы еще учились в школе. Мы летели в день Св. Валентина, это было одно из условий скидок. Никки тогда училась в Шотландии, целый семестр. Она изучала коровье бешенство. Они вроде как прекратили отношения на время ее отъезда. В любом случае, она была в отъезде, и я отправилась с Джеем в Париж на день Св. Валентина. Разве это не романтично, сказала я, быть в Париже в день Св. Валентина. Возможно, мы познакомимся там с кем‑нибудь, сказал Джей.

Я соврала. Мы не ездили в Париж на день Св. Валентина, хотя Джей действительно нашел скидки и билеты действительно были по девяносто девять долларов. Мы не поехали, он не пригласил меня. В любом случае, через месяц вернулась Никки, и они возобновили отношения. Но в Новый Орлеан мы все‑таки съездили. Кажется, это я не выдумала.

Я отдаю себе отчет, что с Лас‑Вегасом не все ладно, там слишком много блондинок.

Вас, наверное, удивляет, что я живу в гараже отца. Отца, наверное, удивляет, что я живу в гараже. Это беспокоит соседей.

Джей звонит мне, чтобы сказать, что уходит из «ВидеоАрт». Он получил грант, который не только покроет остаток платы за учебный год, но и позволит ему провести лето в Турции, на раскопках. Я говорю, что рада за него. Он говорит, что странная штука приключилась с ним, когда он отправился получать расчет. Он ехал в лифте с семью блондинками, и все они походили на Сэнди Дункан. Они замолчали, когда он вошел, и в лифте стало так тихо, что он слышал их дыхание. Он говорит, что они дышали точно в унисон. Он говорит, что их грудные клетки поднимались и опускались в унисон, как на чем‑то вроде олимпийских соревнований по синхронному дыханию. Он говорит, что от них чудесно пахло, как из бутылки лимонной жидкости для мытья посуды. Он вышел на тридцатом этаже, а они остались в лифте, хотя он телепатически договорился провести вместе день, было бы чудесно сходить в зоопарк в Центральном парке.

Но ни одна не вышла, хотя ему показалось, что они смотрят томно. Он постоял в коридоре, двери лифта закрылись, он увидел, как мелькают номера этажей. Наконец лифт остановился на сорок пятом, самом верхнем. Получив чек, он поехал на сорок пятый этаж, и вот какая диковина, говорит он. Сорок пятый этаж оказался совершенно нежилым. Повсюду валялись куски пластика, сверла, банки с краской и обломки штукатурки, как будто шел ремонт. Часть потолка оказалась разобрана, между обнаженными балками виднелось небо. Двери офисов были распахнуты, он прошел мимо них, и никого не увидел, совсем никого. Куда же делись женщины, говорит он. Возможно, это строительные рабочие, говорю я. Они пахли не так, как строительные рабочие, говорит он.

Если я говорю, что некоторые из моих друзей на две трети состоят из воды, вы должны заключить, что не все, что одни состоят из воды больше чем на две трети, а другие – меньше, а может, кто‑то на две трети состоит не из воды, а например, из лимонной жидкости для мытья посуды. Когда я говорю, что некоторые женщины – блондинки, вы должны заключить, что я, видимо, нет. Видимо, я не влюблена в Джея.

Я живу в гараже отца уже полтора года. Моя кровать окружена коробками с елочными украшениями (его) и коробками с учебниками для колледжа (моими). Предполагается, что я пишу роман. Я не плачу за квартиру. Роман будет посвящен ему. Пока что готовы посвящение и первые пять глав. На самом же деле я занимаюсь тем, что встаю поздно, когда он уже на работе, потом прогуливаюсь три мили в сторону центра города, в грошовый кинотеатр, бывший когда‑то порнотеатром, и в букинистический магазин, где стою в проходе и читаю второсортные любовные романы. Иногда я захожу в кафе, где через несколько месяцев планирую устроить чтения. Владелица заведения, подруга отца, угощает меня кофе. Я сижу у окна и пишу письма. Я возвращаюсь домой, договариваюсь с отцом об ужине и потом иногда пишу. Иногда я смотрю телевизор. Иногда опять выхожу гулять. Я иду в бары и играю в бильярд с мужчинами, которых могу привести в дом отца. Вместо этого иногда я привожу их в гараж. Я завлекаю их обещаниями подарить нижнее белье.

Джей звонит мне в три часа ночи. Он говорит, что придумал отличный сюжет для научно‑фантастического рассказа. Я говорю, что не хочу выслушивать сюжет для научно‑фантастического рассказа в три часа ночи. Тогда он говорит, что на самом деле это не сюжет, а чистая правда. Это случилось с ним, и он должен кому‑то рассказать, тогда я говорю, ОК, рассказывай.

Я лежу в кровати и слушаю Джея. Кроме меня в кровати находится мужчина, с которым я познакомилась в баре несколько часов назад. У него в члене пирсинг. Это слегка разочаровывает – не то, что член проколот, а сама серьга. Она слишком мелкая и совсем не похожа на те украшения, что носят в ушах. Когда он рассказал об этом в баре, мне представилось что‑то куда более барочное – огромная мощная безвкусная клипса, наподобие тех, что носили наши бабушки. Я заставила мужчину снять серьгу на время секса, но потом он вдел ее опять, потому что дырки быстро затягиваются. Он проколол член всего три недели назад, и, пожалуй, никому из нас не следовало сегодня заниматься сексом, хотя у меня не проколоты даже уши. Я сразу заметила его в баре. Он сидел осторожно, с широко расставленными ногами. Когда он поднялся купить мне пиво, то шел так, будто только что научился ходить.

Я не могу вспомнить его имя. Он спит с открытым ртом, руками оберегая член. Простыни закрутились вокруг лодыжек. Я не могу вспомнить его имя, но полагаю, что оно начинается на «К».

Подожди минуту, говорю я Джею. Я, как могу, распутываю телефонный провод, выхожу на дорожку, ведущую к гаражу, и осторожно закрываю дверь. Мой отец никогда не просыпается, если посреди ночи звонит телефон. Он говорит, что никогда не просыпается. Мужчина в моей кровати, чье имя, вероятно, начинается на «К», то ли спит, то ли притворяется. Асфальт подо мной неровен и влажен. Я совершенно голая, говорю я Джею, сейчас слишком жарко, чтобы спать в одежде. Нет, ты не голая, говорит Джей. На мне пижамные штаны в бело‑голубую полоску, но я опять вру и говорю, что на мне и вправду нет никакой одежды. Докажи это, говорит он. Я спрашиваю, как же я смогу доказать по телефону, что я голая. Поверь мне на слово, вот и все. Тогда и я тоже, говорит он.

Так что там за прекрасный сюжет для фантастического рассказа, спрашиваю я. Блондинки – пришельцы с других планет, говорит он. Все блондинки, спрашиваю я. Большинство, отвечает Джей. Он говорит, что те, что похожи на Сэнди Дункан, – точно инопланетянки. Я говорю, что вовсе не уверена, что это такой уж прекрасный сюжет для рассказа. Он говорит, что это не сюжет для рассказа, а правда. У него есть доказательство. Он рассказывает мне о женщине из квартиры напротив, о той, что похожа на Никки, что похожа на Сэнди Дункан. О женщине, за которой он случайно шел от метро до дома.

Если верить Джею, женщина пригласила его выпить, в знак благодарности за одолженную чашку сахара. Я говорю, что помню про чашку. Если верить Джею, они сидели на диване, глубоком, бархатистом и благоухающем, как лимонная жидкость для мытья посуды, и почти опустошили бутылку виски. Они разговаривали об учебе – он говорит, что она учится на втором курсе бизнес‑школы, так она сказала, у нее легкий акцент, говорит он. Она сказала, что приехала из Люксембурга, и поцеловала его. Тогда он тоже поцеловал ее и запустил руку под юбку. Он говорит, что первым делом заметил, что она не носит нижнего белья. Вторым делом он заметил, что она гладкая внизу, как кукла Барби. У нее нет вагинального отверстия.

В этом месте я прерываю его и прошу пояснить, что это значит. Он говорит, что это значит именно то, что он сказал, у нее нет вагины. Он говорит, что кожа у нее необычно теплая, даже горячая. Она потянулась вниз и мягко оттолкнула его руку. Он говорит, что в это время был слегка пьян, слегка растерян, но все еще не потерял надежду. Он говорит, что так давно не спал с женщинами, что, возможно, забыл, что именно у них там должно быть.

Он говорит, что блондинка, которую зовут Корделия или Анна‑Мария (он забыл, как именно), расстегнула его брюки, спустила трусы и взяла в рот член. Я говорю, что рада за него, но меня больше интересует отсутствие вагины.

Он говорит, что почти уверен, что они размножаются при помощи партеногенеза. Кто размножается при помощи партеногенеза, спрашиваю я. Инопланетянки, говорит он, блондинки. Вот почему их так много. Вот почему они все похожи. Что же, они не ходят в туалет, спрашиваю я. Он говорит, что это он еще не выяснил. Он говорит, что почти уверен, что Никки стала инопланетянкой, хотя, когда они встречались, была человеком. Ты уверен, говорю я. У нее была вагина, говорит он.

Я спрашиваю, раз уж Никки инопланетянка, почему тогда она вышла замуж. Для маскировки, говорит он. Я говорю, что надеюсь, что ее жениху, я хочу сказать – ее мужу, наплевать на это. Джей говорит, что Нью‑Йорк кишмя кишит блондинками, похожими на Сэнди Дункан, и большинство из них, без сомнения, инопланетянки, это что‑то вроде оккупации. После того как он кончил в рот Клео или Анне‑Марии – вероятно, ни одно из имен не верно, говорит он, – она сказала, что надеется увидеть его снова, и выставила за дверь. Так зачем ты понадобился инопланетянкам, спрашиваю я. Не знаю, говорит Джей и вешает трубку.

Я пытаюсь перезвонить ему, но он положил трубку мимо рычага. Поэтому я возвращаюсь к себе и расталкиваю мужчину, чтобы спросить, случалось ли ему заниматься любовью с блондинками и знает ли он, что там у них с вагинами. Он спрашивает меня, имею ли я в виду один из анекдотов, я говорю, что не знаю. Мы пытаемся заняться сексом, но ничего не выходит, поэтому я открываю ящик с елочными украшениями отца. Я беру мишуру, электрическую гирлянду и разукрашенные стеклянные фрукты. Я вешаю фрукты ему на пальцы рук и ног и приказываю не двигаться. Я закручиваю мишуру и гирлянду вокруг его рук и ног и включаю в розетку. Он выражает легкое недовольство, но я велю ему помалкивать, иначе отец проснется. Я говорю, что он прекрасно выглядит, весь светится, как рождественская елка или летающая тарелка. Я беру член в рот и воображаю, что я Кортни (или Анна‑Мария, или как там еще), что я блондинка, что я инопланетянка. Мужчина, чье имя начинается на «К», вряд ли что‑то замечает.

Я засыпаю, когда мужчина говорит мне, кажется, я люблю тебя. Который час, говорю я. Я думаю, тебе лучше уйти, пока отец не проснулся. Он говорит, что еще нет пяти. Отец встает очень рано, говорю я.

Он снимает с себя мишуру, гирлянду и фрукты. Он одевается, мы пожимаем друг другу руки, и я выпускаю его через боковую дверь гаража.

Несколько анекдотов о блондинках. Почему блондинку уволили с фабрики «М&М»? Потому что она отбраковывала конфетки с буквой «W». Почему блондинка пьет сок прямо из пакета, не отходя от кассы? Потому что написано: открывать здесь. Блондинка и брюнетка работают вместе, однажды брюнетке дарят букет роз. Прекрасно, говорит она, похоже, я проведу выходные на спине, с высоко задранными ногами. Как, спрашивает блондинка, разве у тебя нет вазы?

Я никогда не узнаю имя мужчины в моей кровати, того, у которого в члене серьга. Вероятно, к лучшему. Скоро мои чтения, и я должна подготовиться. Всю неделю я оставляю сообщения на автоответчике Джея, но он не перезванивает. В день, когда я собралась в аэропорт встречать его, накануне назначенных чтений, хотя за год я не написала ничего нового, Джей наконец звонит.

Он говорит, что сожалеет, но не сможет приехать в Вирджинию. Я спрашиваю почему. Он говорит, что сел в автобус на центральном вокзале, и перед ним сидела блондинка. Позволь предположить, говорю я, у нее нет вагины. Он сказал, что не имеет понятия, есть у нее вагина или нет, она попросту сидела перед ним и читала бульварный роман Кэтрин Куксон[7]. Я говорю, что никогда не читала Кэтрин Куксон, но я вру. Я прочла один из романов. Мне приходит в голову, что факт чтения Кэтрин Куксон может убедительно доказать наличие вагины у этой женщины, что блондинка, сидевшая впереди Джея – инопланетянка или, напротив, человек, но я не знаю, как это сделать. На самом деле я могла бы доказать и то и другое.

Джей говорит, что настоящие проблемы начались, когда автобус подъехал к терминалу в «Ла Гуардиа» и он пошел на регистрацию. Женщина за стойкой оказалось блондинкой, так же как и все женщины в очереди, и он повернул назад. Он говорит, что пришел к выводу, что его билет – это билет в Страну Сэнди Дункан, а обратного билета нет, так что, если он не вернется немедленно в Манхэттен, то окажется на какой‑нибудь планете, населенной блондинками с гладкими кукольными промежностями. Он говорит, что Манхэттен подвергся чему‑то вроде инопланетного вторжения, но он положит этому конец. Он знает, что может жить в квартире, полной крыс, в доме, полном женщин без вагин. Он знает, что пока это безопаснее всего.

Он говорит, что когда вернулся домой, соседка по этажу подглядывала в замочную скважину. Откуда ты знаешь, спрашиваю я. Он говорит, что почувствовал ее запах за дверью. Прихожая наполнилась теплом от излучаемого ею жара, запахло лимонной жидкостью для мытья посуды. Он говорит, что сожалеет, что не может приехать на мои чтения, но так уж вышло. Он говорит, что когда поедет летом в Анкару, возможно, не вернется. Там не так много блондинок, говорит он.

На моих чтениях присутствует отец, владелица кафе и еще около трех человек. Я читаю рассказ, написанный несколько лет назад, о мальчике, который учится летать. Это не сделало его счастливым. Отец говорит мне, что у меня определенно больное воображение. Он всегда так говорит. Его подруга говорит, что у меня хороший голос и дикция. Я говорю ей, что работала над дикцией. Она говорит, что ей нравится мой новый цвет волос.

Я думаю позвонить Джею и сказать, что собираюсь покрасить волосы. Я хочу сказать, что это, возможно, уже не нужно, что, просыпаясь по утрам, я нахожу на подушке светлые волосы. Если бы я позвонила ему, чтобы сказать это, я могла бы все уладить; я могла бы сказать правду. Перед тем как позвонить ему, я жду, что же случится дальше. Я сижу на отцовском диване, благоухающем как лимонная жидкость для мытья посуды, и смотрю рекламу, в которой чьи‑то руки набирают номер, чтобы заказать видеокалендарь с экзотическими красотками. Я пью баттерскотч прямо из бутылки. Я жду телефонного звонка.

Date: 2015-08-24; view: 259; Нарушение авторских прав