Исчезновение

Три человека сидят в лодке. Она закрывает глаза и видит эту картину почти как наяву. Мужчина, женщина и девочка в зеленой лодке на зеленой воде. Мама писала, что вода была фантастического зеленого цвета, и она представляет ее ярко‑салатовой, как пластмассовые тарелки на кухне Хармонов. Но лодка – какая? Тоже зеленая? Ну почему мама ничего про нее не написала?!

Лодка никак не хочет спокойно стоять на воде. Вертится и скользит по ярко‑зеленой глади, как дождевая капля по стеклу. У этой лодки нет ни киля, ни парусов, ни весел. Спасательных жилетов тоже нет (во всяком случае, она о них не знает). Ничего не подозревающие мужчина и женщина улыбаются друг другу над головой девочки. А девочка изо всех сил ухватилась за борта и выравнивает лодку, не давая ей зачерпнуть беспокойной воды цвета пластмассовых тарелок.

Она вдруг понимает: в письмо не попала не только лодка. После такой долгой разлуки вряд ли стоит надеяться, что мужчина и женщина в ней похожи на тех родителей, которых она помнит. Океан непреодолим для лодок, писем и воспоминаний – ни одно событие они не могут донести до нее так, чтобы она успеха вставить в него себя. Вот в чем трагедия.

Девочка выпадает из лодки в ярко‑зеленую воду. Холодную? Тоже неизвестно.

Хильдегарда и Майрон подглядывают за Дженни Роуз, двоюродной сестрой Хильдегарды. Это четверг, пятое октября 1970 года, Дженни Роуз лежит на кровати в их с Хилди комнате. За те пятнадцать минут, что они смотрят на нее, Дженни Роуз ни разу не шевельнулась. Хилди сама толком не знает, зачем подглядывает за сестрой. Дженни Роуз не делает ничего интересного – не ковыряет в носу, не плачет украдкой. Чаще всего она лежит на кровати с закрытыми глазами, но не спит. Дженни Роуз ровесница Хилди – обеим по десять лет – и очень странная девочка.

– Может, она умерла? – предполагает Майрон, и Хилди фыркает.

– Нет, я же вижу, дышит, – она протягивает ему бинокль.

– Ну, спит тогда.

– Вряд ли. По‑моему, она просто выключается. Как телевизор.

Они сидят в высокой застекленной беседке, которую прошлым летом построил Джеймс, старший брат Хилди. За год беседка успела стать обшарпанной и уютной. Белая краска рассохлась, над головами в теплом воздухе летают пчелы. Одолжив у друзей бинокль, отсюда можно наблюдать за комнатой девочек, за Дженни Роуз. Хилди отколупывает со стены краску и смотрит, не идет ли Джеймс, который считает беседку своей неприкосновенной собственностью.

Три фигурки в лодке на ярко‑зеленой воде. Необязательно, чтобы это были люди, и необязательно в лодке. Они могут быть тремя узелками на шнурке, тремя тюбиками помады в ящике у Хилди, тремя ломтиками банана, тремя апельсинами в синей вазе возле кровати.

Главное – трое, триада, вот чего ей так не хватало, – спасительный треугольник с полным комплектом углов, устойчивый и прочный. Лежа на кровати, она представляет эту картину: три человека в лодке на ярко‑зеленой воде. Как хорошо!

Хилди никогда не видела таких тихих и бесцветных людей, как Дженни Роуз. Никаких красок, словно в стакане снятого молока или в куске жеваной веревки. Прямые волосы неопределенной длины, кожа не белая и не загорелая, бесцветные водянистые глаза. Дженни Роуз не высокая и не коротышка, не толстая и не худая. От нее пахнет чем‑то странным, тоскливым, тревожным – так пахнет асфальт под дождем. Похожа ли она на родителей? Хилди трудно судить, но на своих дядю и тетю Дженни Роуз точно не похожа. Мать Хилди – высокая эффектная женщина с рыжими волосами, она служит пастором в пресвитерианской церкви. А отец преподает в университете.

Брат и невестка Преподобной Молли Хармон уехали миссионерами в Индонезию задолго до рождения Хилди и Дженни Роуз. Для маленькой Хилди рассказы о приключениях двоюродной сестры были чудесными сказками на ночь. Она всегда ей завидовала.

В 1965 году, когда в Индонезии произошел государственный переворот, дядя и тетя Хилди вместе с Дженни Роуз несколько месяцев скрывались, а потом ненадолго попали в тюрьму по подозрению в пособничестве коммунистам. Приходили вести: они прячутся в селении Убуд, в доме мужчины по имени Ньоман, они сидят в тюрьме в Джакарте, их освободили, они мирно живут в Сингапуре. Хилди не сомневалась, что у Дженни Роуз все будет хорошо. В сказках должен быть счастливый конец. Хилди до сих пор в это верит.

Дженни Роуз прожила в Сингапуре еще четыре с половиной года. Потом ее родители собрались обратно в Индонезию, а дочь решили отправить в Америку к Хармонам – получать среднее образование. Хилди помогла матери подготовиться к приезду двоюродной сестры. Взяла в библиотеке книгу про Индонезию, выбрала в магазине вторую кровать, второй стол, белье, одежду, вешалки для гардероба. Перед самым приездом Дженни Роуз Хилди взяла линейку и провела по полу черту, разделив свою комнату на две равные части.

В аэропорту Хилди обняла Дженни Роуз, вдохнула ее странный холодно‑горячий запах. Сама донесла до машины багаж сестры, спросила ее: «Ну, как там, в Индонезии?» – «Жарко», – ответила Дженни Роуз. Потом она закрыла глаза, откинулась на сиденье и за следующие три недели не сказала ничего длиннее одного слова. Самая длинная и осмысленная фраза, которую Хилди за это время услышала от сестры, была: «Кажется, у меня постель мокрая».

– Подожди, дай ей освоиться, – объясняла Хилди мать, складывая простыни в стиральную машину. – Видишь, она скучает по дому.

– По какому дому? – удивилась Хилди. – Она же нигде не жила дольше года.

– По родителям скучает, – вздохнула Мать Молли. – Они всегда ездили втроем, ни разу не жили отдельно. Как бы ты себя чувствовала, если бы я отправила тебя на другой конец света?

– Я бы не стала тупым тормозом, из которого слова не вытянешь, – сказала Хилди. И все‑таки в чем‑то она понимала сестру, читая библиотечную книгу. Кто променял бы изумрудные джунгли Бали на пригород Хьюстона, мистический танец кукол ваянг кулит за белой ширмой театра теней на дешевое кино, наси горенг с креветками и ананасами на гамбургер из Макдональдса?

Хилди и Майрон идут в дом выпить горячий шоколад и поиграть в пинг‑понг, но сперва заходят в комнату девочек. Майрон подходит к кровати и пытается разговорить Дженни Роуз.

– Эй, спящая красавица, что ты делаешь?

– Ничего.

– Пошли с нами играть в пинг‑понг!

– Нет, – она даже не открывает глаза.

На прикроватном столике стоит ваза с апельсинами. Майрон берет один и поддевает ногтем кожуру.

Дженни Роуз тут же открывает глаза и садится в кровати.

– Это мои апельсины, – говорит она. Хилди ни разу не слышала, чтобы сестра так громко разговаривала.

– Ты чего?! – Майрон от неожиданности отступает на шаг. Хилди вдруг понимает, что он боится Дженни Роуз. – Это ж просто апельсин! Я есть хочу.

– В холодильнике полно апельсинов, – дипломатично вмешивается Хилди. – Можно взять другой.

– Я хотела этот, – уже тише говорит Дженни Роуз.

– Что в нем такого особенного? – спрашивает Майрон. Дженни Роуз молчит. Хилди смотрит на нее, а Дженни Роуз смотрит – без всякого выражения – на апельсин у Майрона в руке. Хлопает входная дверь: пришли Джеймс, Мать Молли Хармон и мисс Орцибел.

Мерси Орцибел, мать Майрона, – профессор филологии, старый друг семьи. Она в разводе, преподает на вечернем отделении, и Майрон много времени проводит у Хармонов под опекой Матери Молли.

В церкви сегодня было венчание, и М.М. еще не успела снять белое облачение. Они с Мерси Орцибел в светлом летнем платье похожи на ангелов или двух белых гусей.

Джеймс ходит в черном. Ему почти семнадцать, и родители с сестрой его раздражают. Ну и ладно. Хилди до него тоже дела нет. Брат пришел надутый, будто чем‑то обижен, но это его обычное выражение лица. Нестриженые волосы отрастают, рыжие, как у матери. Почему мне не достались рыжие волосы, думает Хилди.

Изо рта Преподобной Матери Молли торчит сигарета. Они с Хилди договорились: не больше двух сигарет в будние дни, четыре в субботу, а в воскресенье ни одной. Хилди тошнит от запаха, но ей нравится, как закатный свет рассеивается в дыму вокруг точеного лица матери.

– У нас есть еще апельсины? – спрашивает Хилди. – Майрон съел апельсин Дженни Роуз.

В холодильнике лежит несколько штук, Хилди выбирает самый маленький и вялый. Бедный апельсин, думает она. Что‑то с ним будут делать? Хорошие апельсины люди едят, а этот достанется Дженни Роуз. Двоюродная сестра тоже пришла на кухню и остановилась в дверях.

– О, Дженни! – улыбается Мать Молли, будто не ожидала увидеть племянницу здесь, у себя в кухне. – Как твои дела, солнышко?

Дженни Роуз что‑то еле слышно отвечает, забирая у Хилди апельсин, но М.М. уже отвернулась стряхнуть пепел в раковину. Хилди вытаскивает из холодильника еще три апельсина и жонглирует ими, высоко подбрасывая.

– Эй, смотрите!

Джеймс презрительно закатывает глаза, Майрон и обе матери старательно аплодируют. Хилди на секунду отрывает взгляд от апельсинов – Дженни Роуз уже ушла.

По вечерам Хилди играет в пинг‑понг с отцом, непризнанным чемпионом мира в этом виде спорта. Подавая, он всегда задает какой‑нибудь дурацкий вопрос, чтобы Хилди пропустила мяч.

– Ну, быстро – большое, белое, четыре буквы, последняя – «а»? Луна!

Хилди стонет от досады, а он подмигивает.

– Можешь ничего не говорить, по глазам вижу! – заявляет он. – Я знаю, ты думаешь, что я самый красивый, самый веселый, самый интересный человек во всем мире!

– Ага, конечно, – ворчит Хилди. Глядя через стол на его улыбку, белые зубы, круглое лицо, она вдруг чувствует укол острой грусти, будто уезжает куда‑то очень далеко, оставляя отца под тяжелейшим грузом тысяч километров. – Глупый ты, – Хилди посылает через сетку крученый мяч.

– Точно. Все женщины мне это говорят. Самый глупый на свете – это я.

Нижняя комната с телевизором и столом для пинг‑понга стала любимой комнатой Хилди, когда в ее спальне поселилась Дженни Роуз. Стены здесь выкрашены в веселый желтый цвет, с потолка свешиваются кашпо из макраме и ползучие растения, будто зеленые змеи. Иногда в кашпо попадают мячики для пинг‑понга – достать их сложно, и по вечерам, когда Хармоны смотрят телевизор, белые мячики лежат там, отражая экранный свет, как маленькие луны или спутники.

В следующей игре Хилди уступает. Отец идет наверх, а она ныряет под стол. Туда забираются, когда надо спокойно посидеть и подумать. Там они с Майроном делают уроки, удобно устроившись между ножек. Как в пещере. У Майрона лучше получается обществознание, а у Хилди математика. Шпионить за Дженни Роуз у нее тоже получается лучше, думает Хилди, ерзая на холодном полу. И прятаться она умеет лучше, чем двоюродная сестра. Здесь, под столом, за тобой никто не может подглядывать, ты невидима для всех, а сама видишь всякого, кто входит в комнату.

Сидя здесь, Хилди научилась различать людей по ногам: коричневый вельвет – отец, синие джинсы – Джеймс или Майрон. У мамы очень маленькие, изящные ступни. М.М. всегда ходит по дому босиком, и ногти у нее на ногах темно‑красные, как десять вишенок. Ноги Дженни Роуз запоминать незачем, ее легко узнать по одной бесшумной поступи. Эти ноги могут в любой момент появиться перед столом, бледные и полупрозрачные, как два призрачных деревца. Хилди тогда выпрыгнет из своего укрытия с жутким криком, и испуганная Дженни Роуз, конечно, ее увидит. Но увидит ли она Дженни Роуз?

Вчера за ужином М.М. поставила на стол четыре тарелки: синюю для Джеймса, красную для Хилди, оранжевую для мужа и фиолетовую для себя. М.М. любит порядок, и семья к этому привыкла. Никто не стал бы есть из тарелки другого цвета – у еды тогда, конечно, был бы не тот вкус.

Хилди поставила на стол пятую тарелку, желтую, для Дженни Роуз, и принесла из кабинета матери еще один стул (с шатающейся ножкой). Все это она сделала молча, ей и в голову не пришло говорить что‑нибудь М.М., которая все равно не заметила ни своей оплошности, ни того, что ее исправили. За ужином Дженни Роуз молчала. Она и ела‑то чисто символически. Ни мистер Хармон, ни М.М. ни разу к ней не обратились – кажется, они ее даже не заметили. Сестра была невидима, прямо как Хилди сейчас, когда сидит под зеленой крышей стола для пинг‑понга. Ей чуть не стало жалко Дженни Роуз.

Родители Дженни Роуз пишут ей каждую неделю. Хилди знает об этом, потому что сестра всякий раз отдает марку в коллекцию мистера Хармона. Сейчас у него уже восемнадцать марок, аккуратно вырезанных из конвертов. Лежат на столе в нижней комнате.

Сами письма тоненькие и помятые, будто старые бальные перчатки. Листки с какими‑то прожилками, как перья, очень светлые, и Дженни Роуз читает их без всякого выражения на лице. Письма куда‑то исчезают, а когда М.М. или мистер Хармон спрашивают Дженни Роуз, как дела у родителей, она отвечает: «Нормально», и больше ничего.

10 октября 1970

Дорогая Дженни,

Мы уже три недели живем в Убуде, при церкви Ньомана. Когда мы ложимся спать, вокруг стрекочут ящерицы, будто стрелочки на карманных часах, а по утрам Ньоман приносит нам лепешки с медом. Помнишь Ньомана? А ящериц помнишь – маленьких, размером с твой мизинец? Зелененькие такие. Смотришь на них, а они на тебя. И никогда не моргают.

Ньоман спрашивал, как ты поживаешь в Америке. Они с женой ждут второго ребеночка. Попросили нас стать его крестными и выбрать христианское имя. Хочешь, если будет девочка, крестим ее Роуз, как тебя?

Здесь ужасная жара, и мы ходим гулять в Обезьяний лес, где сидит та старуха с бананами и метлой, чтобы отгонять обезьян. Помнишь, как они кричат, удирая вверх по деревьям?

Тетя Молли пишет, что ты тихая, как мышка, но я тебя понимаю – такая шумная семья!

С любовью,

Мама и папа

Хилди тихонько стучится в кабинет матери. Открыв дверь, она замечает еще тлеющую сигарету, наспех сунутую в пепельницу.

– Это только вторая, – машинально оправдывается М. М.

– Да кури сколько хочешь, – пожимает плечами Хилди. – Мам, мне нужно съездить в библиотеку. Ты меня отвезешь? Я уже спрашивала Дженни Роуз, ей туда не надо.

М.М. тут же бледнеет. Нахмурившись, тащит из пачки еще одну сигарету.

– Третья. Обещаю, это последняя, ладно? Господи, она такая тихая, можно просто забыть о ней, если б не мокрые простыни. Мне, наверно, нельзя доверять чужих детей – вчера звонила учительница, но как только я положила трубку, все вылетело из головы. Дженни Роуз не сдает домашнюю работу, и они беспокоятся, не слишком ли велика нагрузка. Как по‑твоему, она хорошо себя чувствует?

– Не знаю, наверно, – пожимает плечами Хилди. – Она ничего не говорит.

– Все время забываю написать твоим дяде и тете, спросить, было ли у нее раньше недержание, – М.М. отводит руку с сигаретой, и пепел падает на стол. – Дженни с кем‑нибудь дружит в школе, кроме тебя и Майрона?

Хилди опять пожимает плечами. Она немного злится, что приходится делить внимание своей рассеянной мамы еще и с Дженни Роуз.

– Нет. По‑моему, Дженни Роуз и не хочет никаких друзей. Она любит быть одна. Ты отвезешь меня в библиотеку?

– Солнышко, я бы с удовольствием, но надо закончить проповедь на завтра. Попроси папу, когда он придет.

– Ладно, – Хилди поворачивается к двери.

– Хилди, ты присматривай за ней, хорошо? – говорит М.М. ей вдогонку. – Что‑то я беспокоюсь.

– Ладно. А когда папа придет?

– К ужину должен быть, – говорит М.М.

Но мистер Хармон не приходит к ужину. Когда он наконец появляется дома, Хилди уже в постели, а библиотека давно закрыта. Мать так кричит, что слышно даже в спальне. Интересно, слышит ли Дженни Роуз.

На следующий день Майрон и Хилди опять наблюдают за ней. Забираются в беседку, шлепая босыми ногами по теплым пыльным доскам, и по очереди смотрят в бинокль.

– Даже не сдает домашнюю работу? – удивляется Майрон. – Чем же она тогда занимается все время?

– Это мы и пытаемся выяснить, – объясняет Хилди.

Майрон смотрит в бинокль.

– Лежит на кровати. Включает и выключает свет.

Минуту оба молчат.

– Дай мне бинокль, – говорит Хилди. – Как она может включить или выключить свет, лежа на кровати?

Тем не менее это так. В комнате нет никого кроме Дженни Роуз, лежащей на покрывале в цветочек, – как длинный камень, руки по швам. Рядом стоит ваза с тремя апельсинами. Свет включается, выключается, включается, выключается. Майрон и Хилди сидят в беседке. Ветки большого дуба царапают крышу над их головами.

– Я пошел домой, – Майрон пятится к выходу.

– Ты просто трусишь! – у самой Хилди мурашки бегут по рукам, но она осуждающе смотрит на него.

Майрон мелко дрожит.

– Твоя сестра… это ужас какой‑то. Хорошо, что мне не надо спать с ней в одной комнате.

Хилди не боится Дженни Роуз. Не боюсь, не боюсь, повторяет она про себя. Как можно бояться девчонки, которая до сих пор писается в постель?

Родители стали ругаться все чаще и чаще. Обычно скандалы начинаются из‑за Джеймса, который отказывается поступать в колледж. М.М. боится, что он получит неудачный номер в призывной лотерее и поедет воевать во Вьетнам. Или даже запишется туда добровольцем назло родителям. Мистер Хармон считает, что война скоро кончится, а сам Джеймс на вопросы отвечает уклончиво или не отвечает вообще.

Вечером Хилди смотрит новости в нижней комнате. Ведущий сыплет незнакомыми именами, датами и географическими названиями. Ей кажется, что она уже где‑то видела такое выражение лица. Совершенно отсутствующее… как у Дженни Роуз. Будто ведущий сейчас хочет оказаться совсем в другом месте.

М.М. сидит на диванчике рядом с Хилди и курит. Когда в нижнюю комнату спускается мистер Хармон, она затягивается сильнее, но молчит.

– А родители Дженни Роуз не скучают по ней? – спрашивает Хилди.

Отец гладит ее по голове и теребит за ухо.

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю, просто интересно, почему они не взяли ее с собой.

М.М. выпускает в сторону телевизора идеально круглое кольцо дыма.

– Я вообще не понимаю, почему они вернулись в Индонезию, – отрывисто говорит она в промежутках между затяжками. – После того, что там творилось, твой дядя решил ехать без нее. Они неделю просидели в крошечной камере с семью другими миссионерами, а потом Дженни Роуз два года кричала во сне и просыпалась в слезах. Не знаю, почему они вообще решили вернуться, но если принять во внимание цели более высокого порядка… вряд ли на первом месте для него были дочь или жена. – М.М. смотрит на мужа через голову Хилди. – Правда?

26 ноября 1970

Дорогая Дженни,

У нас был хороший День Благодарения – сами странствуем, как пилигримы, и думаем о тебе. Наш путь лежит от Явы к острову Флорес, где деревенские жители очень редко слышат проповеди и редко видят таких странных белокожих людей, как мы.

Недавно переправлялись на пароме с Бали на остров Ломбок, там рыбаки вешают на борта лодок фонарики во время ночного лова. Свет льется в воду, косяки рыб сбиваются с пути и плывут вверх, в сети. Папа считает, это очень удачный образ для проповеди. Как ты думаешь?

С берега хорошо смотреть на маленькие лодочки, которые снуют взад‑вперед – словно иголки, сшивающие море. Мы с папой плавали на такой, и вода внизу была фантастического зеленого цвета. С Ломбока мы переправились на остров Сумбава, у папы была тяжелая морская болезнь. На пароме подружились с одним пареньком, студентом, который возвращался домой из яванского университета.

Вместе с ним мы проехали на автобусе всю Сумбаву, с одного конца в другой, а когда по дороге попадались деревни, за автобусом бежали ребятишки и кричали: «Оранг булан булан!»

Сегодня утром приплыли на Флорес.

Целуем тебя и все время думаем о нашей дочурке, которая так далеко от нас.

С любовью, мама и папа.

Хилди наблюдает за Дженни Роуз. Никакое это не подглядывание, ведь она обещала маме присматривать за сестрой. Такое впечатление, что Дженни Роуз постепенно исчезает. За ужином или в классе она то ли присутствует, то ли нет. Полуприсутствует. Место, где сестра сидит за обеденным столом, напоминает дырку после только что вырванного зуба, где ощущение пустоты еще непривычно. Учителя никогда не вызывают Дженни Роуз, будто не видят ее.

Вполне живой и настоящей она выглядит только в бинокль, когда лежит на кровати и щелкает выключателем, даже пальцем при этом не шевеля. Хилди тренирует глаза, чтобы они не разучились смотреть на Дженни Роуз. Скоро она станет невидимой для всех, кроме Хилди.

Никто не замечает, что одежда сестры стала ей велика, что ее взгляд и выражение лица становятся все более отсутствующими – как у человека, который закрывает дверь в дом и не собирается возвращаться. Похоже, и саму Дженни Роуз уже никто не видит.

М.М. волнует судьба Джеймса, мистера Хармона – новости по телевизору, и оба все время только ругаются, а что волнует самого Джеймса, никто не знает. Он запирает дверь в свою комнату. От одежды брата Хилди чувствует сладковатый запах марихуаны, знакомый ей по переменам в дальнем конце школьного двора.

Дженни Роуз больше не писается в постель. В половине десятого она идет в ванную, потом ложится и ждет, пока Хилди выключит свет. Что просто бессмысленно, учитывая ее ежедневные упражнения с выключателем. Шлепая босиком к своей кровати, Хилди представляет, как Дженни Роуз молча лежит с открытыми глазами и смотрит в темноту, словно мертвая. «Только не закричать, если свет вдруг включится. Нет, я не буду бояться Дженни Роуз. Интересно, дядя с тетей тоже ее боятся?»

В кромешной тьме тюремной камеры, когда она плакала, умоляя включить свет, отец показал ей один прием. Закрой глаза, сказал он, и подумай о чем‑нибудь хорошем. Из прошлого. (О чем?)

Ты закрыла глаза? (Да.) Хорошо. А теперь – помнишь, как мы ночевали на плато Дьенг? (Да.) Ночь была холодная, мы вышли на улицу и стояли в темноте. Там были звезды. Подумай о звездах.

(Свет.)

В этой темноте, как и в той, тюремной, густой от дыхания соседей по камере, она тоже вспоминает звезды. Ночь была безлунная, и в абсолютной чернильной тьме звезды казались окошечками, кусочками стекла, сквозь которые пробивался свет. Они не были крошечными и далекими, они вообще не были похожи на те звезды, которые она видела раньше. Звезды над плато Дьенг. Такие яркие и близкие.

(Темнота.)

Ты помнишь Южный Крест? (Да.) А птиц? (Да.)

Она шла за руку с мамой и папой под священными баньянами, все время глядя в небо, на звезды. V деревья вдруг выстрелили вверх легким хлопаньем крыльев – взлетали проснувшиеся птицы. Звук человеческого дыхания в тюремной камере стал чудесным легким хлопаньем крыльев.

(Свет.)

Помнишь четыреста каменных Будд в Борободуре, помнишь, как семьдесят два Будды тихо сидят в своих ступах, похожих на колокола с дырками‑ромбиками? (Да.) Тихо, Дженни Роуз, тихо, доченька, тихо.

(Темнота.)

Помнишь стражника, который дал тебе плошку с бубураям? (Да.) Помнишь Ньомана? (Да.) Ты помнишь нас, Дженни Роуз, помнишь нас?

(Свет.)

– Что ты тут делаешь? – Джеймс натыкается на Хилди в беседке. Она опускает бинокль и как можно равнодушнее пожимает плечами.

– Просто смотрю вокруг.

– Шпионишь за мной, малявка? – он хватает ее за руку, больно, до синяка.

– Зачем мне за тобой шпионить? – кричит Хилди. – Ты самый скучный человек во всем доме! Скучнее ее!

То есть Дженни Роуз, но Джеймс не понимает.

– Куда тебе шпионить, дура набитая! Ты даже конец света заметишь последней! Она того и гляди вышвырнет его из дому, а ты и не почешешься!

– Что? – изумляется Хилди, но Джеймс уже идет прочь. Хилди понятия не имеет, о чем он, но ей точно известно, что марихуана плохо влияет на умственные способности. Бедняга Джеймс.

Свет в ее комнате включается и выключается, включается и выключается.

Свет, темнота, снова свет.

Майрон с Хилди сидят в нижней комнате. Между самостоятельной по биологии и подготовкой докладов по газетным статьям они решают сыграть в пинг‑понг – без счета, чтобы размяться.

– Твоя сестра что, паранормальная? – спрашивает Майрон. – Или просто ненормальная?

Хилди подает.

– Нормальнее нас с тобой. Просто разговаривать не любит.

– А, ну да, – он опять промахивается. – И свет она тоже не любит включать, как все люди.

– Ничего такого ненормального в ней нет.

– Ну конечно. Чего тогда мы за ней следим? Спорим, она шпионка? Не, серьезно. Коммунисты подослали. Поэтому тебе и велели за ней смотреть – шпионить за шпионкой! И родители у нее шпионы, это точно.

– Никакая она не шпионка! – Хилди так сильно бьет по мячу, что тот летит в стену. Гораздо быстрее, чем обычный мяч для пинг‑понга. Отскочив, белый шарик со свистом несется прямо в затылок Майрону, но за сантиметр от него резко сворачивает и врезается в кашпо с вьюном.

Горшок бешено крутится на длинных плетеных веревках, подпрыгивает и грохается на ковер. Другие горшки, нетронутые, вдруг лопаются в своих кашпо из макраме, как взорвавшиеся бомбочки. На пол по всей комнате сыплется земля, плети ползучих растений, старые мячики, залетевшие туда раньше.

Хилди оглядывается – на пороге стоит Дженни Роуз. Сошла по лестнице бесшумно, точно кошка. Майрон тоже замечает ее. В руках у Дженни Роуз почтовая марка, вырезанная из конверта.

– Извини, пожалуйста, – Майрон осип от испуга. – Я пошутил.

Дженни Роуз поворачивается и идет обратно. Ноги ступают по лестнице без единого звука, тонкие, белые, будто неживые.

Хилди коллекционирует губную помаду. Два тюбика ей дала мама, третий она нашла под сиденьем в отцовской машине. Одна помада красного цвета, такая яркая, что на вкус кажется как леденец. Вторая розовая, а та, которая нашлась в машине, темно‑лиловая – когда накрасишься, рот похож на сливу. Глядя на свое отражение в зеркале, Хилди учится говорить соблазнительные слова, складывает губы в блестящее красное «О». «О, дорого‑ой, ты самый красивый, самый веселый, самый интересный человек во всем мире! Поцелуй меня, дорогой».

Может, посоветовать Дженни Роуз накрасить губы? Может, тогда люди начнут замечать ее? Может, кто‑ни‑будь влюбится в Дженни Роуз. В нее, в Хилди, обязательно кто‑нибудь влюбится. Она целует свое отражение. Зеркало гладкое и холодное, будто вода в пруду. Если не закрывать глаза, видишь томное лицо и гладкую холодную щеку, прижавшуюся к твоей щеке.

В зеркале Хилди похожа на Дженни Роуз. Наверно, она так долго смотрела на свою странную сестру, что теперь та везде ей мерещится. Голова начинает кружиться, и Хилди прижимает лоб к стеклу.

Майрон больше не приходит к Хармонам. После уроков сидит в Молодежном Христианском клубе, играет в баскетбол, а вечером мисс Орцибел забирает его. В школе он обходит Хилди стороной. Тогда она сама звонит ему и говорит, что ей нужна помощь.

Встречаются они, конечно, в беседке. Даже в туалет к вам не зайду, говорит Майрон.

– Как дела? – спрашивает он.

– Нормально, – отвечает Хилди. Оба вежливы, словно дипломаты.

– Извини, что я обозвал твою сестру коммунисткой.

– Ничего. Смотри, – Хилди нажимает носком кроссовки на край рассохшейся половицы, и под ней обнаруживается стопка конвертов с дырками на месте вырезанных марок. На том, что сверху, стоит дата: 9 июля 1970.

– Это ее тайник. Письма от родителей.

– Надеюсь, ты их не читала? – строго спрашивает Майрон, словно и мысли не допускает, что можно читать чужие письма. Даже письма шпионов.

– Конечно, читала. Она не шпионка, понимаешь? Она просто очень скучает по родителям.

– Правда? Бедная девочка! – иронизирует Майрон.

Хилди вспоминает ощущение холодного зеркала у лба, как оно чуть не подалось под нажимом, будто вода в пруду.

– Майрон, она хочет домой. Хочет исчезнуть отсюда и попасть туда. Переключатель, свет и все прочее – это тренировки. Она собирается переместиться в Индонезию, к родителям.

– Шутишь? – недоверчиво щурится Майрон, но Хилди твердо уверена, что права. Так твердо, словно Дженни Роуз сама ей об этом сказала. В письмах полно рассказов о путешествиях, исчезновениях и внезапных появлениях, но важно другое, то, о чем в них нет ни слова.

– Родители все время пишут ей о том, как они ее любят, рассказывают о себе – что они делали, что видели, желают всего хорошего. Но они ни разу не написали, что скучают по ней, что им ее не хватает.

– Я бы о такой дочурке не скучал, – перебивает Майрон, но Хилди не обращает внимания.

– Они не пишут ей об этом, потому что знают – она тут же приедет. Дженни Роуз упрямее всех на свете! Только и ждет, когда они напишут, что соскучились, что она может вернуться.

– Ты сама скоро станешь такая же прибабахнутая, как твоя сестрица. Мне‑то зачем все это рассказывать?

«Потому что ты мой друг», – думает Хилди и говорит:

– Потому что у тебя плохой почерк. Ты пишешь, как взрослый.

– Ну и что?

– Помоги мне подделать кое‑что. Я стащу следующее письмо от ее родителей, а ты припиши пару фраз: что они соскучились, что они ждут ее. Я сама не могу. Вдруг она узнает мой почерк?

– Хочешь, чтоб я помог тебе ее сбагрить?

– Мне кажется, если она не попадет к ним в ближайшее время, ей будет плохо. Она заболеет, может, даже умрет. Она и сейчас уже ничего не ест.

– Так вызовите врача. Нет уж, я ничего такого делать не буду.

Однако в конце концов он соглашается. В декабре М.М., занятая приходскими делами, отменяет уже вторую встречу с учительницей Дженни Роуз. Никто особо не беспокоится – учителя забывают про нее, никогда не вызывают на уроках, даже на перекличках отмечают, не глядя в ее сторону. Только Хилди присматривает за ней и иногда оборачивается на Майрона, чувствуя на себе его взгляд. Во вторник он шлет ей записку: «Я не могу на нее смотреть. Как ты это выдерживаешь?» Хилди едва разбирает его почерк, но не сомневается, что Дженни Роуз прочла бы его без труда. Дженни Роуз может все.

Утром М.М. едва не врезалась в нее. Хилди на кухне ела кукурузные хлопья, Дженни Роуз открыла холодильник, взяла апельсин и пошла обратно к себе. В дверях она столкнулась с М.М. – та обогнула племянницу, как стоящий на дороге стул или шкаф.

– Мам, – позвала Хилди.

– Что? – М.М. взяла у нее чашку и поставила в раковину, хотя Хилди еще не доела.

– Я хотела поговорить о Дженни Роуз.

– О сестренке? Хорошо она у нас погостила, да?

– Ага. Ну ладно, пора уже, – и Хилди пошла одеваться в школу.

Три человека сидят в лодке. Вода ярко‑зеленая, лодка ярко‑зеленая, – иногда, открывая глаза, она удивляется, что ее руки и ноги другого цвета. Иногда беспокоится – почему нет родителей? Иногда в лодке появляется другая девочка, старше ее, вечно хмурая. Хочется ей сказать, чтоб не хмурилась, но лучше не обращать на нее внимания и сосредоточиться на родителях. Вернуть их в лодку. Уходи, говорит она мысленно другой девочке, но это неправильно. Уйти должна она сама. Как зовут ту, что сидит в лодке? Девочка не хочет сидеть спокойно – встает, машет руками, подпрыгивает, даже не замечая, что вот‑вот свалится в воду.

Уходи, мысленно говорит она девочке. Уходи, мне некогда. Один раз я сдула крышу тюрьмы, опрокинула стены, чтобы увидеть звезды. Почему я не могу заставить тебя уйти? Я умею ходить по воде, а ты? Я скоро уйду и заберу с собой лодку – где ты будешь сидеть, глупышка?

Хилди любит слушать, как молится мать – такой сильный, торжественный, чистый голос. Они с отцом теперь постоянно ругаются, и М.М. сидит в кухне допоздна, шепотом разговаривая по телефону с Мерси Орцибел. Хилди не слышно слов, но если тихонько встать возле кухонной двери, будешь невидимкой, как Дженни Роуз. Все равно что залезть под стол для пинг‑понга. Никто тебя не заметит.

По ночам, когда М.М. кричит на мужа, Хилди зажимает уши ладонями и нахлобучивает на голову подушку. На этой неделе она ни разу не проиграла в пинг‑понг, хотя старалась поддаться отцу. Глаза у мистера Хармона стали красные, с мешками на нижних веках. Через несколько дней он уезжает на конференцию по американской литературе.

М.М. за кафедрой прямая, как спица, но Хилди вспоминается другая женщина: скорчившаяся на кухонном полу с телефонной трубкой в руках, курящая сигарету за сигаретой. Ночью Хилди стояла в дверях и ждала, пока мать ее заметит. М.М. швырнула трубку на рычаг. «Вот сука», – сказала она и глубоко затянулась, глядя куда‑то в пространство.

Отец сидит рядом с хором и внимательно слушает проповедь жены. Хилди вспоминает, как за ужином у него в руках дрожала ложка, которую он нес ко рту под тяжелым взглядом М.М. Вот отец, вот мать, вот Дженни Роуз, которая тоже обычно смотрит в пространство и которую никто кроме Хилди не видит.

Теперь Хилди легче смотреть на Дженни Роуз, чем на всех остальных членов семьи. Дженни Роуз сидит на деревянной церковной скамье рядом с ней, касаясь коленом ее колена. Хилди знает, что сестра держится здесь только огромным усилием воли. Это все равно что сидеть рядом с гигантской спичкой, которая чиркнула о коробок, но не стала загораться. Дженни Роуз теперь настолько сильна, что может сдвинуть церковную крышу, превратить в вино сок из трапезной, ходить по воде. Как может М.М. не видеть этого, глядя с кафедры на их скамью и не замечая племянницу, будто Дженни Роуз уже нет? Будто ее никогда не было?

А Хилди видит Дженни Роуз, даже закрывая глаза во время благословения. Дженни Роуз сидит, сложив руки в каком‑то выжидательном жесте. Нога ее рядом с ногой Хилди мелко дрожит. Или, может быть, это нога Хилди дрожит под тяжестью голоса матери и невыносимой умоляющей улыбки отца. В этот момент она все на свете бы отдала, чтобы стать невидимой для всех, как Дженни Роуз. Такой же сумасшедшей путешественницей.

В понедельник приходит почта с письмом от родителей Дженни Роуз. Хилди вытаскивает конверт из общей пачки. Майрон наблюдает за ней, переминаясь с ноги на ногу. Ему очень неуютно в одном доме с Дженни Роуз.

Все выходные он тренировался – писал две короткие фразы, стараясь копировать почерк в старых письмах. Хилди осторожно открывает конверт над горячим чайником. Свет в спальне включается, выключается, опять включается. Хилди чувствует, как ее затягивает в чайник, в горячую воду. Можно утонуть… там так глубоко, а она становится все меньше и меньше… она испуганно встряхивает головой.

Они спускаются в нижнюю комнату и залезают под стол, где Хилди торопливо просматривает письмо. Майрон, собравший уже целую коллекцию самых разных стержней, тонкой черной пастой приписывает постскриптум: «Нам так не хватает тебя, милая Дженни. Пожалуйста, приезжай скорей».

– Совсем не похоже, – говорит он, протягивая письмо Хилди. Она кладет его обратно в конверт и заклеивает. Какая разница, похоже или нет – Дженни Роуз все равно готова ринуться к ним. Дело не в почерке, понимает вдруг Хилди. Просто ей нужен свидетель, свидетель тому, что сейчас произойдет.

– Я видел твоего отца, – сообщает Майрон. – Он ночевал у нас дома.

– Папа уехал на конференцию.

– Он всю ночь был у нас. Когда я собирался в школу, он спрятался от меня. В комнату матери.

– Все ты врешь! Папа уехал в Висконсин! Он нам звонил из гостиницы. Как он мог ночевать у вас, если был в Висконсине? По воздуху переместился, что ли?

– Ну, ты же веришь, что Дженни Роуз может переместиться в Индонезию, – усмехается Майрон. Щеки у него становятся ярко‑красные.

– Убирайся отсюда. – Хилди прижимает ладонь к ноге, чтобы ему не врезать.

– Ты совсем съехала с катушек. Как твоя Дженни Роуз. – Майрон вылезает из‑под стола и уходит, изо всех сил выражая презрение затылком и спиной.

Оставшись одна, Хилди раскачивается вперед‑назад, держа в руке письмо, будто нож, и думает о Дженни Роуз. Как она будет исчезать?

Неравнодушная к театральным эффектам, Хилди надеется, что ее труды увенчаются ярким финалом. Что Дженни Роуз предстанет перед ней в своем истинном обличье. Что она наконец увидит таинственное существо, которое, по мнению Хилди, живет в ее двоюродной сестре, как в стакане воды живет целый океан. Что глаза у этой странной девочки вспыхнут молниями, а голос загрохочет, как гром, что она вылетит в окно и облачком дыма растворится в воздухе. Должна же Дженни Роуз чем‑нибудь отплатить Хилди за ее доброту – за честно разделенную пополам комнату, за подделанное письмо, за возможность вернуться к родителям.

В доме сейчас никого. Джеймс, которому два месяца назад исполнилось семнадцать, ушел регистрироваться в призывную комиссию. Папа еще в Висконсине (Майрон такой враль!), а мама в церкви. Минут через десять Хилди отдает письмо Дженни Роуз, по‑прежнему лежащей на кровати.

Хилди садится напротив и смотрит, как сестра открывает конверт. Похоже, расчет был неверен, постскриптума мало… Дженни Роуз просто сидит, склонившись над письмом. Не вскакивает, не кричит, ничего ТАКОГО не делает. Просто сидит, опустив глаза в исписанный листок на коленях.

Потом Хилди замечает, как крепко сестра держит этот листок. Потом Дженни Роуз поднимает голову – лицо ее светится от радости. Глаза горят зеленым огнем, даже воздух вокруг нее искрится. Хилди чувствует знакомый запах дождя и раскаленного металла.

Дженни Роуз встает. За ней, как плащ, тянется струящийся жар. Слышится нарастающее жужжание, словно в комнате роятся невидимые пчелы. У Хилди волосы встают дыбом. Шкаф с шумом распахивается, в столах выдвигаются ящики, и все содержимое сыплется на пол. Одежда со свистом взлетает, хлопая рукавами по потолку. Учебники раскрываются и порхают вокруг, как летучие мыши, апельсины из синей вазы на ночном столике взмывают вверх и кружатся вокруг Дженни Роуз, все быстрее и быстрее. Хилди поспешно пригибается – тюбики губной помады выскакивают из ящика и устремляются к сестре, как маленькие серебристо‑оранжевые, черно‑розовые пчелы. Все вокруг жужжит и летает, ни одна вещь не стоит на месте. И тут…

– Какой разгром, – говорит Дженни Роуз. Отрывает от конверта уголок с маркой и протягивает Хилди. Соприкасаются только их пальцы, но Хилди отбрасывает назад, будто от провода под высоким напряжением, и она плашмя падает на постель.

Дженни Роуз идет в ванную. Хилди успевает заметить, что ванная полна воды, в которой плавает маленькая детская лодочка (неужели Дженни Роуз могла играть с такой?) Зеленая вода перехлестывает через край, льется на ноги Дженни Роуз. «Осторожно!» – кричит Хилди. Дверь закрывается. Воздух в комнате теряет свою искрящуюся плотность. Раздается резкий хлопок. Волшебство свершилось, в ванной пусто: Дженни Роуз вернулась к родителям. Хилди сползает на пол и вдруг разражается слезами, прикидывая, когда М.М. вернется домой. Потом потихоньку начинает убирать комнату.

Это первое и самое загадочное из трех исчезновений. Никто не заметил, что Дженни Роуз куда‑то делась. Через два месяца Джеймс уезжает в Канаду. Бежит от призыва, ни слова никому не сказав. Хилди находит короткую сухую записку: он боится, он не будет заканчивать школу, он любит их, но они ничем не могут помочь. Пожалуйста, ухаживайте за рыбками.

Когда мистер Хармон уходит из дому, Хилди уже принимает как должное, что жизнь – череда внезапных исчезновений, расставаний без прощальных слов. Когда‑нибудь и она исчезнет. Иногда Хилди даже с нетерпением ждет возможности освоить этот трюк.

Ее вдохновляет мысль о лучшем месте, куда попадает исчезнувший человек. Это небеса М.М., это Канада Джеймса, это объятия Мерси Орцибел, которая каждый день говорит мистеру Хармону, что он самый красивый, самый веселый, самый интересный человек во всем мире. Это зеленое озеро на фотографии, присланной Дженни Роуз с острова Флорес.

На этой фотографии Дженни Роуз сидит между мамой и папой в смешной белой лодочке с красным глазком на борту. А с обратной стороны – таинственная надпись. В конце она смазана, там мог быть вопросительный знак. Пунктуация неразборчива. «Здесь хорошо. Вот бы тебя сюда».

Вот бы тебя сюда?

Date: 2015-08-24; view: 283; Нарушение авторских прав