Глава сорок пятая

– Тебе по почте пришел штраф за нарушение дорожного движения.

Энн посмотрела на отца и закинула свою сумку для книг и сумочку во входную дверь.

– Что?

– Там что‑то о неосторожной езде и нанесении ущерба собственности. Я ведь учил тебя, как водить, чтобы такого не происходило.

– Меня учила водить мама, – сказала Энн, забирая уведомление из его рук. Фрэнк Фарман выписал ей штраф, потому что она развернулась на его газоне после того, как он припарковался позади нее и заблокировал проезд. Ничтожество. – Ты, наверное, имеешь в виду какую‑то другую дочь от другой женщины.

– И как это понимать?

– Ты прекрасно знаешь. Не надо переиначивать историю моей жизни.

– Не стоит так волноваться из‑за этого, – сказал он, махая рукой на штраф. – Я щедро жертвую офису шерифа каждый год. Они знают меня. И посмотрят на все с другой стороны.

– Не думаю, что дела так делаются, отец.

Отлично: сто пятьдесят долларов!

– Именно так. Чем ты занималась за рулем? Пила?

– Нет, но, думаю, пора начинать.

Он не отреагировал, потому что никогда не слушал ее. Участие другого человека в беседе с Диком Наварре сводилось к тому, чтобы заполнить паузу, во время которой он думает, что сказать дальше.

За весь их с матерью брак он услышал, наверное, процента три из того, что она говорила. Ее мнение не значило для него ничего, как и мнение Энн. Она помнила, как однажды, когда ей было девять, мать попросила ее сходить в гостиную и поговорить с отцом перед обедом. Уже тогда Энн знала, что эта затея обречена на провал.

– В самом деле, дорогая, – говорила мать. – Папа хочет знать о каждом твоем дне в школе.

Энн посмотрела на свою мать, у которой, как всегда, были отличная укладка и безупречный макияж, – все для отца, обращавшегося с ней, как со служанкой.

– Мам, он даже не знает, в каком я классе.

Она тут же пожалела о сказанном, потому что ее откровенность причинила боль матери. Отец не знал, в каком классе она преподает теперь, потому что ему не было дела до того, чем она занимается, хотя он сам преподавал когда‑то. Ярко выраженный нарцисс, он волновался только о том, чтобы она волновалась о том, о чем ему нужно волноваться.

– Ты припозднилась, – сказал он. – В который раз. Что сегодня произошло?

– Я работала под прикрытием ФБР, расследуя то дело об убийстве.

Он встревожился.

– ФБР не берет женщин.

– Берет. На дворе восемьдесят пятый, папа. У нас есть право голоса.

– Ха. Очень смешно, – проворчал он, уходя от нее. – Право голоса.

Энн бросила уведомление на стол в гостиной и пошла в кухню, крича:

– Ты пил свои лекарства?

– Естественно. Я же не маразматик. Не надо напоминать мне о том, что я должен делать.

– Отлично. В таком случае на следующей неделе я съезжаю.

Она заглянула в пластиковый контейнер, в котором лежали таблетки на день. Он не принял и половины. Если бы она спросила его почему, отец бы без сомнения ответил ей, что читал однажды статью в «Медицинском журнале Новой Англии», пока ждал, когда дерматолог сможет удалить ему бородавку, и поэтому понимает в фармацевтике больше, чем три медика, которых он посещал.

– Может, найдешь подругу! – выкрикивала Энн из кухни, вытряхивая таблетки на ладонь. – Все будет как в старые добрые времена.

– Я не понимаю, почему ты постоянно твердишь одно и то же, – жалобно произнес он. – Я был очень хорошим мужем.

– Да? – сказала она, возвращаясь в комнату. – Кому?

– Ты всегда была на стороне матери.

– Да. Черт, жаль, что мне не досталась часть твоих аморальных генов. Моя жизнь была бы намного проще.

– Ты закончила? – прохладно осведомился он. – Я иду к соседям смотреть «Джеопарди!».[27]Айверы – такая замечательная семья.

Энн закатила глаза.

– Ты ненавидишь Джудит Айвер. Во вторник ты назвал ее глупой коровой.

– Не в лицо же.

– А, ну тогда другое дело. Вот, – сказала она, подавая таблетки и стакан воды. – Я тебя не выпущу, пока не примешь их.

– И что ты все хлопочешь, – пожаловался он. – Тебе было бы легче, если бы я умер.

– Да, но тогда я стану первой подозреваемой.

– Уверен, твои новые друзья из ФБР не дадут тебя в обиду.

– История была бы куда более громкая, если бы я попросила офис шерифа об ответной услуге за твои двадцать долларов ежегодных взносов в офис шерифа.

Отец засопел и встал в позу, словно актер шекспировского театра. Сэр Ричард Вздорный.

– Что хуже, чем укусы злой змеи, детей неблагодарность![28]

– Ой, не начинай, – сказала Энн. – Я очень благодарна своему родителю. Просто это не ты, вот и все.

– Я ухожу, – обиженно объявил он. Теперь ему будет о чем поговорить, когда он усядется вместе с Джудит Айвер и ее племянником. Он будет жаловаться на плохое к нему отношение дочери и добьется утешения на полчаса, не давая им смотреть «Джеопарди!» своей постоянной критикой.

Энн поспешила к себе, чтобы принять душ и переодеться.

Томасовский центр устраивал вигилию со свечами за Карли Викерс и в память о Лизе Уорвик, и она чувствовала, что должна быть там. Она не хотела признаваться себе, что надеялась встретить там Винса, как и осознавать то, что он целовал ее. Она позволила ему поцеловать себя.

Так вышло только потому, что она чувствовала себя слабой и беззащитной, а от него исходили сила и спокойствие. И ей хотелось доверять ему. Самая потаенная часть ее души долгое время существовала в эмоциональной изоляции. Но в тот момент слабости ей хотелось сбросить свои доспехи ради того, чтобы ощутить радость от присутствия рядом другого человека.

Звук его низкого хрипловатого голоса звучал в ее голове, когда она стояла перед зеркалом в своей ванной.

«Ничего… На этом плече уже плакали».

Понимание того, что она так долго ждала, чтобы кто‑нибудь произнес эти слова, томило Энн.

Но она оттолкнула от себя эту мысль как непрактичную и ненужную. Надо было сделать очень многое, а это ее желание стояло далеко не на первом месте в списке приоритетных.

Томасовский центр представлял собой несколько зданий белого цвета, которые были частной католической школой с 20‑х и до 60‑х годов. Смоделированные по типу старых испанских миссий, здания формировали внутренний двор с фонтаном в центре, а вдоль каменных дорожек раскинулись потрясающей красоты нехитро устроенные садики.

Днем это место выглядело прекрасно. При свечах – волшебно. Сотни маленьких огоньков словно танцевали в темном ночном воздухе. Дворик был полон людей. Фрэнни уже успел изучить дислокацию еще до прибытия Энн и выбрал местечко, наиболее подходящее для подслушивания.

– Это развлечение на сегодняшний вечер, – сказал он, когда она присоединилась к нему. – Я даже «Полицию Майами» пропустил ради такого случая.

– Ну, надеюсь, что специально для тебя в какой‑то момент начнется погоня со стрельбой, – усмехнулась Энн.

– Буду ждать Дона Джонсона. Или твоего мистера Леоне, – заметил он, вставая на цыпочки своих топсайдеров, чтобы обозреть толпу. – А чем вы занимались в парке, Энн‑Мэри? Танцевали в горизонтальном положении?

– Ага, прямо в могиле, – прошептала она. – Прояви хоть чуточку уважения. Мы на вигилии.

– Мы устроим вигилию по твоей вагине, если ты упустишь этого итальянского жеребца.

Несколько человек повернулись и посмотрели на них. Энн схватила его за руку и сильно ущипнула.

– Угомонись!

– Мне так понравилось, когда он положил руку тебе на спину, – сказал он. – Он собственник. А рука у него большая, надо заметить.

Энн шикнула на него и убедила себя, что жар, который терзал ее лицо и тело, следствие смущения, а не воспоминания о прикосновениях Винса Леоне.

На небольшую сцену, которую разместили в одном конце дворика, вышла Джейн Томас и поблагодарила всех, кто пришел. Программа была недолгой. Стихи в память о Лизе Уорвик. Призыв к общественности сообщать любую информацию в отношении обоих случаев. Объявление о вознаграждении, которое назначил центр. Пожертвования в память о Лизе. Местный певец встал и спел песню, от которой присутствующие прослезились. На том все и закончилось.

Они пошли к выходу вместе со всеми. Обсуждали находки на свалке. Информация о внезапной серии преступлений запустили волну слухов: о том, что к северу от Лос‑Анджелеса поселилось зло, и теперь общество отошло от того идеального состояния, какое было когда‑то.

– Мне нужен эспрессо, – объявил Фрэнни, когда они вышли на улицу. – Вся эта меланхолия истощила меня.

Когда они свернули к площади, Энн краем глаза заметила что‑то красное.

Джанет Крейн неслась к ней во всю прыть, словно атакующая тигрица. Ее глаза были так широко распахнуты, что едва не вылезали из орбит. Оскал демонстрировал плотно сжатые зубы.

У Энн сердце ушло в пятки, а потом отскочило обратно и встало комом в горле.

– Мисс Наварре, – проговорила она, выплевывая каждое слово, будто оно имело дурной вкус, – я бы хотела переговорить с вами.

Энн сглотнула. «Не показывай страха». Она вышла из потока людей и предстала перед женщиной, надеясь, что кажется смелее, чем на самом деле. Джанет Крейн остановилась буквально в шаге от Энн.

– Миссис Крейн…

– Как вы посмели! – Она говорила шипящим шепотом, чтобы окружающие не слышали, однако при этом сохраняла интонацию крика. – Как вы посмели использовать моего сына!

Пойманная врасплох, Энн даже не знала, как реагировать. Она была виновна по всем статьям. И не имела права защищаться.

Она взглянула на Томми, который казался напуганным до смерти и печальным, и не стала смотреть ей в глаза. Выражение лица мальчика ранило куда больнее, чем любое острое слово его матери.

Слова Джанет Крейн прекратили литься в уши Энн, словно прерванный радиоэфир. Ей хотелось упасть на колени и молить Томми о прощении.

– …заставлять маленького мальчика думать, что его отец какой‑то… какой‑то монстр… просто возмутительно… Мой муж очень уважаемый человек в нашем обществе. Да как вы смели заронить сомнение…

Энн стояла молча. Она не могла ни говорить, ни шевелиться. Она понимала, что на них все смотрят, а Фрэнни таращится, как перепуганный олень, застигнутый светом автомобильных фар.

Откуда‑то слева внезапно раздался мужской голос. Низкий, хриплый, знакомый.

– У вас что‑то стряслось, леди?

Через секунду весь гнев с лица Джанет Крейн как рукой сняло. Она глупо хлопала глазами, будто только что свалилась с Луны.

– О… О! Мистер Леоне, – наконец вымолвила она. Энн почти видела, как шестеренки в голове этой женщины зашкаливают и она силится повернуть их в обратном направлении. – Мистер Леоне. Как неожиданно видеть вас здесь.

– Я решил, что если я хочу стать членом этого общества, то мне пора начинать принимать участие в мероприятиях, – спокойно сказал Винс. – Все в порядке? Мне показалось, между вами возник конфликт, – добавил он.

– Нет! Нет! – воскликнула Джанет Крейн, сияя своей чрезмерно яркой улыбкой. – Вовсе нет. Все чудесно. Мистер Леоне, это Энн Наварре. Энн преподает в начальной школе Оук‑Нолла.

– А мы знакомы.

– О! Что ж, это отлично!

Он улыбнулся Энн – сплошное очарование, а не человек.

– О да. На самом деле, я надеялся встретить вас сегодня, мисс Наварре, – сказал он, кладя руку ей на спину. – Мне нужно кое‑что обсудить с вами. Извините нас, миссис Крейн?

Джанет улыбнулась так вымученно, что Энн показалось, она боится, как бы кожа на лице не треснула и не обнажила пришельца‑рептилию, который под ней скрывался.

– Ну конечно, – произнесла она. – Мы с сыном как раз собирались домой. Желаю хорошего вечера. Была рада увидеть вас, Энн.

У Энн по спине пробежал холодок.

– Боже мой, – сказал Фрэнни, обретя дар речи, когда Джанет Крейн ушла. – По‑моему, твою душу только что спасли от сгущения в жидкое состояние и извлечения из тела.

– Это вы виноваты, – промолвила Энн разочарованно, обращаясь к Винсу. – Вы понимаете, что сейчас произошло? Я только что потеряла доверие этого маленького мальчика. Вы понимаете, что это значит для меня?

Даже в своем сокрушении он был грациозен.

– Мне жаль.

– И поделом. Теперь она заберет Томми из моего класса, – сказала она, утирая слезу, которая посмела упасть. – Он доверяет мне, а она уведет его, и кто тогда останется у него?

– Энн…

– Я иду домой, – объявила она и направилась к парковке, где оставила свою машину. Она чувствовала себя так, словно Джанет Крейн разбила ей грудь и разорвала сердце на части. И виновата в этом она сама. Надо доверять своей интуиции.

– Энн, – сказал Винс, беря ее руку в свою. – Подождите.

– Нет! – воскликнула она, вырываясь и не замедляя шага. – Я расстроена и иду домой, пока не успела стать всеобщим посмешищем.

– Я все исправлю, – пообещал он.

– Исправите? – Она обернулась и изумленно уставилась на него. – И как же вы все исправите? Как вы вернете мне доверие этого маленького мальчика?

– Он будет снова доверять вам. Он хочет вам доверять. Ему необходимо вам доверять. И уж он точно не может доверять своей матери. Он вернется к вам. И больше никуда не уйдет. Я позабочусь о Джанет Крейн.

Энн вскинула бровь.

– Позаботитесь? Вы говорите, как гангстер.

– Ну, я же из Чикаго, но я обещаю, что буду действовать в рамках закона.

– Не пытайтесь казаться любезным, – фыркнула она. – Я не расположена к любезностям.

– Простите.

– Почему вы решили, что можете разубедить Джанет Крейн сделать то, что она наметила? – спросила она, упирая руки в бока.

– Я не решил, что могу. Я могу. У Джанет Крейн много чего есть, а значит, ей есть что терять. Статус, например. Положение в обществе. Я могу уничтожить все это, просто переговорив с репортером.

Брови Энн взлетели вверх. Он не шутил. Он был серьезен.

– Я ваш должник, – сказал он. – И вообще, люди не имеют права конфликтовать с теми, кто мне нравится. И зря она встала на моем пути, потому что не сможет меня одолеть. Ей нечем мне угрожать. Я мягко стелю, но спать ей будет жестко.

Энн поразмыслила над тем, что он сказал. Еще никто никогда не вставал на ее защиту, не говоря уж об обещании уничтожить ее врага. И она не сомневалась, что он сделает именно так. Он излучал силу. Она опасливо подумала, что раздразнила льва.

– Позвольте мне проводить вас до дома, – попросил он, укрощая свой напор.

– Я способна отвезти себя сама, – ответила Энн.

– Я прекрасно знаю, на что вы способны, – сказал он, и брови тяжело нависли над его темными глазами. – Я бы чувствовал себя спокойнее, если бы проводил вас. Убийца по‑прежнему на свободе. А после того как я разрушил ваши отношения с вашим учеником, обеспечение вашей безопасности – это самое малое, чем я могу восполнить свой промах. Что скажете?

Не особенно анализируя доводы, Энн вручила ему ключи от своей машины.

Date: 2015-08-24; view: 315; Нарушение авторских прав