Глава сорок шестая

Энн показала Винсу дорогу к дому, в котором выросла, – крепкому дому в классическом американском стиле из темного крашеного дерева и камня. По бокам от входной двери янтарным светом призывно горели светильники. Дорожку окаймляли розовые кусты. Белоснежные розы сияли в лунном свете.

Винс шел за Энн, любуясь округлостями, обтянутыми джинсами.

– Вы живете одна?

– С отцом. Ему, по непроверенным данным, нужна сиделка.

– Ах, да. Вы говорили, у него слабое здоровье. Что у него?

– Плохое сердце – во всех смыслах.

– Сколько ему лет?

– Семьдесят девять, – сказала она, открывая дверь и приглашая войти. Взглянув на него, она заметила удивление на его лице. – Мой отец был профессором английского языка с маслеными глазками. А мать – его студенткой, гораздо младше его.

Винс промолчал. Он должен быть счастлив, что ее отцу семьдесят девять, а не сорок девять. Энн ступила в темный коридор, и он нежно взял ее за руку.

– Э, нет, милая. Не надо ходить по темным коридорам, – предупредил он. – Вы закрываете все двери и окна?

– На этой неделе – да, – сказала она.

Винс щелкнул выключателем и зажег свет.

– Предосторожность не повредит. Мы так и не знаем, где убийца, но он точно не в тюрьме. Им может оказаться ваш знакомый.

– Представить не могу.

– Он всегда на виду, его заводит, что никто не станет его подозревать.

– Это напрягает, – сказала Энн, и напряжение отразилось в ее красивых карих глазах, когда она взглянула на Винса.

– Предупрежден – значит, вооружен. Вы не тянете на жертву в рамках классической виктимологии, но у вас подходящий возраст, да и красотой Бог не обделил, – произнес он, проводя своим грубым пальцем по ее изящному маленькому носику. – Вы не имеете отношения к Томасовскому центру, но у меня нет хрустального шара. Он может знать вас и решить, что вы ему подходите.

– Вы пугаете меня, – прошептала она.

– Я только хочу, чтобы ты была осторожна, милая. Если в какой‑то ситуации тебе станет не по себе, значит, что‑то не так. Тогда уходи оттуда и звони мне. И днем, и ночью. Или в офис шерифа, зови Мендеса. О’кей?

Она мрачно кивнула, глядя на него. Его взгляд слишком долго задержался на пухлом изгибе ее нижней губы. Он до сих пор чувствовал ее вкус. Между ними словно пробежала молния. Это придало ей живости.

– Давай я покажу тебе дом, – сказала Энн слегка дрогнувшим голосом, когда повернулась и пошла по коридору.

Сначала они подошли к уютной библиотеке с большим старинным столом из красного дерева и тяжелыми кожаными креслами. Мужская комната. Кабинет ее отца, все стены от пола до потолка увешаны книжными полками. Винс проверил, закрыто ли окно.

Из‑под последней двери в коридоре пробивался свет. Это была спальня отца.

Энн постучала и открыла дверь.

– Я дома.

Отец сидел в кровати в своей темно‑бордовой пижаме и читал. Кислородный баллон стоял рядом с кроватью, от него тянулась прозрачная трубка, заканчивавшаяся двумя маленькими трубочками, которые подавали кислород ему в нос. Он даже не взглянул на дочь, а только промычал в знак того, что услышал ее.

– Ты пил таблетки?

Он издал горловой звук, который мог означать все, что угодно.

– Если нет – у меня тут агент ФБР, который заставит тебя выпить их.

Даже после этого она не удостоилась ответа от старика. Энн захлопнула дверь и закатила глаза.

– Какая любовь, правда?

Она сказала это с таким сарказмом, подумал Винс, что, наверное, ее уже давно не заботит, чувствует ли отец к ней что‑нибудь.

– У него проблемы с речью? – спросил он, когда они продолжили свой путь по коридору.

– Нет, – ответила Энн. – Просто он дурак.

– А.

Однако же она бросила учебу и мечты о любимой профессии, вернулась домой и стала заботиться о нем, когда умерла мать. Было нетрудно сложить вместе все фрагменты картинки из того, что она рассказывала вчера за обедом, и того, что видел сегодня он сам. Видимо, она приехала, потому что ее попросила мама. И сам факт этого, несмотря на ее отношение к старику, многое говорил, что за человек Энн Наварре.

– Ты считаешь, что я плохая дочь? – спросила она.

– Нет. Вообще‑то я как раз думал о том, какая ты замечательная.

Ей было неудобно слышать такие слова, и она не стала смотреть ему в глаза.

– Черт, забыла спросить у него, не видел ли он поблизости маньяка.

– Это моя работа, – улыбнулся Винс.

Энн показала ему остальной дом, несколько замешкавшись, когда они оказались перед дверью ее спальни.

– Боишься заходить туда вместе со мной? – поддразнил он ее, когда они стояли у двери.

– Нет! Конечно, нет, – запротестовала она.

Ему нравилось смотреть на нее, когда она смущалась. Она была похожа на маленькую кошку, готовую в любой момент выгнуть спину и зашипеть на него.

Он непозволительно близко подошел к ней, прильнув к самому уху и пробормотал:

– Обещаю быть джентльменом до кончиков ногтей.

Опустив голову, она тяжело вздохнула и открыла дверь.

Комната была чистой и опрятной, женственной, но не вычурной. Винс хотел осмотреться и проникнуться окружением, зная, что увиденное здесь скажет о ней очень многое, но Энн не позволила ему. Она отступила назад и вышла из комнаты прежде, чем он успел что‑нибудь сказать, и стала спускаться по лестнице.

– Похоже, что здесь чисто, мэм, – произнес он, идя за ней.

– Это радует, – отозвалась она, ведя его в кухню. – Я не очень хорошая хозяйка. Мне следовало предложить тебе выпить за то, что ты удостоверился, что сегодня я останусь жива. Хочешь чего‑нибудь? Вина? Чаю? Есть мышьяк, но его я берегу на день рождения отца.

– Немного вина никогда не помешает, – заметил Винс.

– Правда, у меня нет ничего охлажденного, зато есть хорошее местное каберне.

Винс улыбнулся.

– Обожаю Калифорнию.

Энн достала пару бокалов, умело откупорила бутылку и налила вино.

– Мне нравится ваша веранда за домом, – сказал он, когда она подала ему бокал.

– С нами все будет в порядке? – спросила Энн, бросив на него взгляд из‑под ресниц.

«Почти кокетливо», – подумал он. Интересно, поняла ли это она сама.

– Ты со мной, – произнес он. – И у меня оружие.

Она лукаво улыбнулась.

– Чего еще желать девушке?

Веранда за домом была зеркальным отражением передней, только была уставлена старой зеленой мебелью, заваленной подушками с цветочными узорами; комната на открытом воздухе, с мебелью, кофейным столиком и большими пышными папоротниками на стойках для цветов.

Энн села на диван в одном конце веранды, где свет был мягкий, будто от свечей, и подогнула под себя ноги. Винс сел на другом конце дивана, стараясь не стеснять ее.

– А что ты имел в виду, когда сказал Джанет Крейн, что хочешь быть частью нашего общества? – спросила она.

– Она считает меня бизнесменом, который собирается перебраться сюда, – объяснил он. – Я попросил ее показать сегодня кое‑какую недвижимость.

– Тогда понятно, почему она была так рада видеть тебя.

– Неужели ей нужны только мои деньги? Мое сердце разбито.

– Ты должен быть доволен, что ей не нужен ты сам, а то она бы утащила тебя в свое логово и отложила бы в тебя яйца.

Винс усмехнулся.

– Клинический случай.

– Я ее называю по‑другому, но и так сойдет. – Энн стала серьезной и отпила вина. – Что здесь творится, Винс? На прошлой неделе наш город напоминал рай, а теперь – только подумай: здесь орудуют двое убийц?!

– Похоже, что так.

Она покачала головой.

– Но такое здесь не случается.

– Случается, милая, – тихо сказал он, протягивая руку и гладя Энн по голове. Ее волосы были как шелк. – Такое везде случается.

– Такое ощущение, будто я все время смотрела на очаровательную клумбу и только сейчас заметила, что она полна змей.

– И это пройдет. Дела разрешатся и будут закрыты. Хороших людей в мире больше.

Она улыбнулась, повертев пальцами ножку бокала, но улыбка ее не была счастливой. Вино кружилось вдоль стенок бокала, сияя, как жидкий рубин в мягком янтарном свете.

– То же самое я сказала сегодня Томми: и это тоже пройдет.

Винс сел поближе к Энн. Так близко, что смог положить руку ей на плечо и участливо похлопать по нему.

– Он вернется к тебе, Энн. В семье с такой‑то мамочкой у него нет поддержки. Ты нужна ему.

Она кивнула, хотя он ее не убедил. Энн больше не хотела говорить об этом, иначе ее снова охватит волнение, и она не сомневалась, что расчувствуется и расстроится. Винс подозревал, что свои чувства она держала в таком же порядке, как и свой дом. И, наверное, делала она потому, что в детстве не была счастлива. Это объясняло ее эмоциональную привязанность к Томми Крейну. Она смотрела на маленького мальчика глазами той маленькой девчушки, которой когда‑то была.

От этой мысли об одинокой маленькой девочке ему захотелось обхватить Энн обеими руками и крепко обнять, чтобы она чувствовала себя в безопасности.

Она искоса посмотрела на него.

– Расскажи о себе. Я знаю только то, что ты работаешь в ФБР и ты здесь впервые.

Он улыбнулся.

– О себе? Я старый коп из Чикаго. Из большой шумной итальянской семьи. У меня есть бывшая жена и две дочери – Эми и Эмили.

– Сколько им?

– Пятнадцать и семнадцать. – Он наклонился поближе, словно собирался открыть ей секрет. – А мне сорок восемь, но это неважно.

Даже при таком скудном освещении Винс заметил, как она покраснела и нервно засмеялась.

– А мне двадцать восемь, и я встретила тебя только вчера.

– Да. А завтра кого‑нибудь из нас может сбить автобус. Жизнь непредсказуема, милая. Нужно жить так, словно каждый день последний.

И будто он нуждался в напоминании – в голове словно бы произошел какой‑то взрыв, небольшое короткое замыкание. У него перехватило дух, он согнулся и обхватил голову руками.

Энн сразу оказалась рядом, положив руку ему на плечо.

– С тобой все в порядке? Винс? Что такое?

– Голова болит, – напряженным голосом сказал он.

– Я могу чем‑нибудь помочь? Принести лед или аспирин?

– Не надо.

Он медленно и неглубоко дышал через рот, ожидая тошноты, которая обязательно последует, и следующей волны боли, которая наступала после этого. Чертова пуля. Чертово невезение.

– Ты плохо выглядишь.

– Подожди, – сказал он, потирая пальцами затылок, чтобы промассировать голову и хоть немного снять напряжение.

– Это мигрень? – тревожно спросила Энн. – Тогда тебе нельзя красное вино.

– Это пуля, – ответил он, расслабляясь, когда боль отпустила. Он ослаб. Упал на подушки и повернул лицо к ней.

Она была в замешательстве.

– Что, прости?

– Пуля, – повторил он. – Прошлой зимой я стал частью криминальной статистики. Какой‑то наркоман попытался обокрасть меня и выстрелил в голову.

– О Боже!

– Большая часть пули все еще там. К счастью, я никогда не использовал эту часть мозга.

– У тебя пуля в голове, – сказала она, будто произнесенные вслух эти слова могли как‑то помочь ей понять ситуацию. – Как такое может быть? Ты разве не должен был умереть?

– Ну да. Должен, – ответил он. – Но не умер. Наоборот, я парень, у которого болит голова, и он с этим живет.

– А ее нельзя вытащить?

– Нет, иначе я стану овощем.

– Но что будет, если она там останется?

Винс пожал плечами.

– Не знаю. Случаев не так много, как ты понимаешь. Пока что единственный побочный эффект – боль. Она приходит и уходит. Ничего, с этим можно жить. Я должен был умереть в ту ночь. Теперь у меня совершенно иной взгляд на жизнь. Теперь я смотрю по сторонам, вижу, чего хочу, и добиваюсь этого. Завтра может не наступить. Есть только «здесь» и «сейчас». Я провел много лет, погрузившись в работу, – не то чтобы я ее люблю, – но я отложил столько важных вещей, полагая, что всему свое время. Теперь очень жалею, – признался он. – Я поплатился своим браком. Своих дочерей знаю как близкий родственник, а не как отец. Больше я так жить не намерен. И тебе не советую. Ты моложе меня на двадцать лет. И можешь учиться на моих ошибках.

Энн сидела перед ним, подогнув одну ногу под себя, а другую свесив на пол. Она надела толстый свитер, чтобы не замерзнуть в прохладный вечер, и теперь завернулась в него, встретив взгляд Винса своими темными глазами, полными печали.

– Моей матери было сорок шесть лет, когда она умерла, – тихо сказала она. – Я никогда не думала, что она так скоро уйдет. Я всегда считала, что отец умрет прежде и она посвятит себя мне целиком и полностью на долгие годы… Я всегда верила, что она будет на моей свадьбе, с моими детьми, со мной… А потом она ушла. Вот так.

– Жизнь – то, что происходит, пока ты строишь планы, – промолвил Винс.

Даже на расстоянии он чувствовал ее сердечную боль. Он протянул руку и прошептал:

– Иди сюда.

Энн легко подалась к нему. Оказалась рядом с ним, не желая бежать от своих чувств. Винс обнял ее и прильнул губами к ее губам. Он поцеловал ее, чтобы успокоить, отвлечь от грустных воспоминаний, заполнить опустевший уголок в ее сердце.

Он целовал ее медленно, глубоко, наслаждаясь вкусом вина на ее языке, упиваясь близостью тела. Энн таяла, погружаясь в него, по своей воле сдаваясь в его плен, принимая то, что он хотел ей дать, и отдаваясь в ответ.

Постепенно утешение уступило место желанию, а то, что предназначалось для отвлечения от грусти, стало вдруг самоцелью.

Винс откинул прядь волос с ее лица, гладя своей большой рукой скулы, шею. Дыхание Энн чуть сбилось, когда по тому же пути следовали его губы.

Ее свитер упал, и его пальцы отыскали пуговицы на ее блузке и расстегнули их одну задругой. Она ахнула, когда Винс тронул ее грудь и коснулся большим пальцем ее соска, а потом еще, когда сомкнул губы на этом маленьком островке напряженной плоти.

Энн подняла бедра, чтобы помочь ему стянуть с себя джинсы, и прошептала его имя, когда он нежно развел ее ноги, погружаясь в нее губами и глубоко целуя самую женственную ее часть. Ее руки запутывались в его волосах, то крепко прижимая его к ней, то отпуская, чтобы позволить ему поделиться ее вкусом, оставшимся на его губах.

Винс избавился от пиджака, пистолета, одежды, не отрываясь от Энн ни на секунду. Он хотел, чтобы между ними не осталось ничего, кроме плоти и желания. И когда он предстал перед ней обнаженным, она протянула руку и обвила его, а он подумал, что от счастья готов умереть на месте.

Они занимались любовью то медленно, то бешено; не говоря ни слова, полностью отдавшись языку вздохов, стонов и взглядов, сосредоточенных друг на друге. Их тела двигались синхронно, извиваясь, переплетаясь, раскачиваясь. Ее тело было упругим, горячим, влажным. Винс погружался в нее глубже и глубже, и они вместе переступили край реальности, погрузившись в наслаждение.

Позднее они лежали, учащенно дыша, общаясь на языке томных взглядов, нежных улыбок и сладких поцелуев. Винс беспокоился, что Энн вдруг вспомнит, что они знакомы всего пару дней, и пожалеет о том, что произошло, но она не жалела. А уж он и подавно.

Может, пуля сделала его импульсивным. Может, год назад он бы не стал так торопить события. Но он, черт возьми, ни о чем не жалел. Он уже давно не чувствовал такой твердой уверенности, что поступает правильно.

Влажные волосы легли ей на щеку. Винс откинул их и поцеловал ее шею. Энн подняла руку и погладила его лицо. Ее маленькая ножка медленно гладила его лодыжку.

– Это было очень предосудительно с твоей стороны, – прошептала она с сияющими глазами. Они прыснули и обменялись поцелуями.

– Какая же ты красивая, Энн, – прошептал он. – Особенная.

Он хотел сказать что‑то еще, но звук пейджера разрушил чары.

Выругавшись себе под нос, он перегнулся через край дивана и взял свой пиджак. Вытащив пейджер из кармана, Винс нажал кнопку и снова выругался.

– Мендес. – Он взглянул на Энн и вздохнул. – Прости, милая. Придется отвлечься.

– Все в порядке.

– Нет не в порядке, – проворчал он. – Я хочу обнимать тебя всю ночь. Я хочу заниматься с тобой любовью снова… и снова.

Она улыбнулась ему, и в этой улыбке было столько сексуальности и женственности, что он почувствовал, что снова готов.

Заверещал пейджер.

– Долг зовет, – сказала Энн.

– Можно я позвоню от тебя?

– Телефон в кухне.

Он нехотя поднялся с дивана и натянул одежду. Энн села и закуталась в свой тяжелый свитер, подогнув под себя ноги. Она заправила волосы за уши и так кротко улыбнулась, что у него даже сердце екнуло. Винс пожалел, что не мог выбросить пейджер в соседский двор, когда тот запиликал в третий раз.

Он ушел в кухню и набрал телефон Мендеса.

– Что? – сказал он вместо приветствия.

– Я помешал?

– Надеюсь, ты собираешься сообщить хорошие новости.

– Хорошие, – пообещал Мендес. – Пришел телекс из полицейского управления Окснарда. Джули Паулсон попалась во время рейда полиции нравов. Угадай, кто оказался вместе с ней?

– Кто?

– Питер Крейн.

Date: 2015-08-24; view: 340; Нарушение авторских прав