Глава двадцать пятая. Во время бурных аплодисментов Джастин видит, как отец Джойс помогает ей надеть красное пальто, то же

Во время бурных аплодисментов Джастин видит, как отец Джойс помогает ей надеть красное пальто, то же, что было на ней, когда он столкнулся с ними на Графтон-стрит. Она начинает двигаться к ближайшему выходу с отцом на буксире.

– Джастин. – Дженнифер сердито смотрит на своего бывшего мужа, который занят тем, что рассматривает в бинокль людей, вместо того чтобы обратить внимание на свою дочь, кланяющуюся на сцене.

Он откладывает бинокль и громко хлопает, одобрительно крича.

– Ну что, я пойду в бар и займу хорошие места. – Джастин начинает двигаться в сторону двери.

– Все уже заказано, – повышает голос Дженнифер, перекрикивая аплодисменты.

Он подносит руку к уху и качает головой – «Я тебя не слышу».

Он выходит из ложи и бежит по коридорам, пытаясь найти путь наверх, к Джойс. Должно быть, занавес опустился в последний раз, потому что люди начал выходить из зала, заполняя коридоры и мешая Джастину.

Он решает изменить план: будет ждать ее около выхода. Так он ее точно не пропустит.

– Давай что-нибудь выпьем, дорогая, – говорит папа, пока мы медленно раскачиваемся в толпе, покидающей театр.

– Я видел бар на этом этаже.

Мы останавливаемся, чтобы изучить указатели.

– Есть бар «Амфитеатр» на нашей стороне, – говорю я, Озираясь в поисках Джастина Хичкока.

Женщина- билетер объявляет, что бар открыт только для исполнителей, сотрудников и членов их семей.

– Отлично, значит, там мы сможем спокойно посидеть в тишине, – говорит билетеру папа, когда проходит мимо нее, слегка касаясь своей кепки в знак приветствия. – О, видели бы вы мою внучку на сцене! Это самый счастливый день в моей жизни. – И он прикладывает руку к груди.

Женщина улыбается и позволяет нам пройти.

– Папа, пошли. – После того как мы купили напитки, я тяну его подальше от входа, от собравшихся людей, и мы садимся за столик в дальнем углу.

– Если они попробуют нас отсюда выгнать, Грейси, я не оставлю свое пиво. Я только сел.

Я нервничаю и сижу на краешке стула, оглядываясь в поисках его, Джастина. Мысли о нем не идут из головы.

Люди покидают бар, остаются только исполнители, сотрудники и члены их семей. Никто больше к нам не подходит, возможно, это одно из преимуществ компании пожилого человека. Мать Бэа входит с двумя незнакомыми мне людьми из ложи и толстым мужчиной, которого я узнаю. Но мистера Хичкока нет. Мои глаза обшаривают помещение.

– Вот она, – шепчу я.

– Кто?

– Балерина. Она танцевала одного из лебедей.

– Откуда ты знаешь? Они все выглядели одинаково. Даже этот женственный мальчик в трико их не различал. И ведь не боялся, что признается в любви не той. Чертов идиот!

Джастина не видно, и я начинаю переживать из-за еще одной упущенной возможности. Может быть, он ушел раньше и вообще не придет в бар.

– Папа, – поспешно говорю я. – Мне кое-кого надо найти. Пожалуйста, не двигайся с этого кресла. Я скоро вернусь.

– Единственное движение, которое я буду делать, – вот это. – Он поднимает кружку и подносит ее к губам. Делает глоток «Гиннесса», закрывает глаза и наслаждается вкусом, над губами остаются белые усы из пены.

Я выхожу из бара и мечусь по огромному театру, не зная, где искать. Некоторое время стою в ожидании у ближайшего мужского туалета… Смотрю на ложу, где он сидел, но она пуста.

Джастин перестает сторожить у выхода, когда мимо него просачиваются последние несколько человек. Наверное, он ее пропустил, сглупил, решив, что в здании только один выход. Он раздраженно вздыхает. Ему бы хотелось вернуться в тот день, когда они встретились в парикмахерской, узнать о ней побольше… Его карман начинает вибрировать, возвращая его в реальность.

– Братишка, где тебя черти носят?

– Привет, Эл, я опять видел эту женщину.

– Женщину из новостей?

– Ага!

– Женщину из «Ладьи викингов»?

– Да-да, ее.

– Женщину из «Антиквариата под носом»?

– Да! Господи, чтобы до тебя дошло, нужно все перечислить?

– Эй, а ты никогда не думал, что она может быть телефонным маньяком?

– Если она сумасшедшая, что же это я ее все время преследую?

– Да, интересно. Тогда, может быть, ты псих, просто этого не знаешь.

– Эл! – говорит он сквозь зубы.

– Короче, давай быстрее сюда, пока у Дженнифер не случился истерический припадок. Еще один.

Джастин вздыхает:

– Иду.

Он закрывает телефон и в последний раз выглядывает за дверь. В толпе ему бросается в глаза красное пальто. Волна адреналина заставляет его выбежать на улицу, он расталкивает медленно идущих людей, его сердце колотится в горле, глаза не отрываются от пальто.

– Джойс! – кричит он, и еще громче: – Джойс, подождите!

Она продолжает идти, не слыша его.

Джастин расталкивает людей, в ответ они ругаются, он тоже получает тычки в бок, пока наконец она не оказывается всего в нескольких дюймах от него.

– Джойс, – говорит он, задыхаясь и хватая ее за руку.

Она оборачивается, лицо незнакомки искажено удивлением и испугом. Это не Джойс.

Она ударяет его по голове своей кожаной сумочкой:

– Ой! Эй! Господи!

Извинившись, он медленно идет обратно к театру, пытаясь отдышаться, потирая ноющую голову, ругаясь и раздраженно ворча себе под нос. Он подходит к главному входу. Он закрыт. Джастин пытается открыть дверь, сначала осторожно, потом стучит, через несколько секунд он уже изо всех сил толкает и тянет за ручку, раздраженно пинает дверь.

– Эй, эй! Мы закрыты! Театр закрыт! – сообщает ему работник театра через стекло.

Возвратившись в бар, я с радостью вижу, что папа сидит в том же углу, где я его оставила. Только на этот раз он не один, на краешке стула рядом с ним, склонив голову, как будто она глубоко увлечена разговором, сидит Бэа. Я паникую и кидаюсь к столику.

– Привет! – Я подхожу к ним со страхом: папенька, большой любитель поговорить, мог уже ненароком выдать какие-нибудь мои секреты или наболтать лишнего.

– А, вот и ты, дорогая! Я уж подумал, что ты меня бросила. Эта милая девочка пришла, чтобы узнать, все ли у меня в порядке, потому что меня пытались выгнать.

– Меня зовут Бэа. – Она улыбается, и я не могу не отметить, какой она стала взрослой. Насколько она уверена в себе.

Я почти готова сказать, что последний раз, когда я ее видела, она была «во-от такой», и еле удерживаюсь от восторженных разглагольствований о ее удивительных возрастных изменениях.

– Привет, Бэа.

– Мы знакомы? – На ее фарфоровом лбу появляются морщинки.

– Э-э…

– Это моя дочь, Грейси, – влезает папа, и на этот раз я его не поправляю.

– О, Грейси! – Бэа качает головой. – Мне показалось… Нет. Приятно познакомиться.

Мы пожимаем друг другу руки, и я, наверное, несколько затягиваю рукопожатие, очарованная реальностью ее бархатной кожи, которая была знакома мне только по воспоминаниям. Спохватившись, я отпускаю ее руку.

– Вы сегодня были великолепны, я так вами гордилась, – с внезапной хрипотой говорю я.

– Гордились? Ах да, ваш отец сказал мне, что вы придумали костюмы. – Она улыбается. – Изумительные! Странно, что я вас до этого не видела, все примерки проводила Линда.

У меня открывается рот, папа нервно поводит плечами и отпивает, кажется, уже из второй кружки. Новая ложь для новой кружки. Цена его души.

– О, я их не придумывала… я просто… – Ты просто что, Джойс? – Я просто руководила работой над костюмами, – тихо говорю я. – Что еще он вам рассказал? – Нервничая, я сажусь и оглядываю помещение в поисках ее отца, надеясь, что он не подгадает к этому моменту, чтобы войти и поприветствовать меня, разрушив нелепую ложь.

– Ну, когда вы пришли, он рассказывал мне, как спас жизнь лебедю, – улыбается она.

– Одной рукой! – добавляют они хором и смеются.

– Ха-ха! – выдавливаю я из себя – звучит довольно фальшиво. – Это правда? – с сомнением спрашиваю я папу.

– Эх ты, недоверчивая моя! – Он делает еще один глоток пива. В свои семьдесят пять он уже выпил бренди и пинту пива, так что совсем скоро захмелеет. И кто знает, что он будет говорить тогда! Нам нужно поскорее уйти отсюда.

– Знаете, девочки, как прекрасно спасти кому-то жизнь! – выпендривается папа. – Если вам не довелось, вы даже не можете себе это представить.

– Мой отец – герой, – улыбаюсь я. Бэа смеется над ним:

– Вы так похожи на моего папу! Я настораживаюсь:

– Он здесь?

Она смотрит по сторонам:

– Нет пока. Я не знаю, где он. Наверное, прячется от мамы и ее нового парня, не говоря уже о моем парне, – смеется она. – Но это бог с ним. А похож, потому что считает себя чуть ли не Суперменом…

– Почему? – перебиваю я, пытаясь взять себя в руки.

– Около месяца назад он сдал кровь! – торжественно сообщает она и всплескивает руками. – И все! – Она смеется.

– Но считает себя героем, который спас чью-то жизнь. Может, он кого-то и спас, но теперь он только об этом и говорит.

Он сдал ее в передвижном донорском пункте в колледже, где вел семинар, – вы, наверное, знаете, это в Дублине. Тринити-колледж? Да и сдал-то только потому, что доктор была симпатичной, и еще из-за того китайского обычая… Когда вы спасаете кому-то жизнь, то спасенный навеки у вас в долгу… Или что-то в этом роде…

Папа пожимает плечами:

– Я не говорю по-китайски. И не знаком с китайцами. Хотя вот она все время жует их еду. – Он кивает в мою сторону. – Рис с яйцом, в общем, всякая ерунда. – Он морщит нос.

Бэа продолжает:

– Так вот, он решил, что если спасает чью-то жизнь, то заслуживает того, чтобы каждый день до конца жизни выживший человек его благодарил.

– А как бы он это делал? – наклоняется к ней папа.

– Приносил корзины с маффинами, относил его одежду в химчистку, каждое утро приносил к двери газету и кофе, нанимал машину с шофером, доставал билеты на оперу в первый ряд… – Она закатывает глаза, а потом хмурится. – Не помню, он еще что-то говорил – нелепость какая-то! В общем, я ему сказала, что он с тем же успехом может завести себе раба, если хочет, чтобы с ним так обращались, а не спасать чью-то жизнь, – смеется она, и папа вторит ей.

Я складываю губы в форме буквы «о», но не могу выдавить ни звука.

– Не поймите меня неверно, на самом деле он очень хороший человек, – быстро добавляет она, неверно истолковав мое молчание. – И я очень горжусь, что он сдал кровь, потому что он ужасно боится иголок. У него ужасная фобия, – объясняет она папе, который согласно кивает головой. – Вот он. – Она открывает висящий у нее на шее медальон, и если я и обрела вновь способность говорить, то снова быстро ее теряю.

На одной стороне медальона фотография Бэа с матерью, на другой – ее фотография с отцом – она там маленькая девочка, они в парке в тот летний день, который так крепко врезался мне в память. Я помню, как она возбужденно подпрыгивала, и у нас много времени ушло на то, чтобы заставить ее сидеть спокойно. Я помню запах ее волос, когда она села мне на колени, дотянулась своей головой до моей и закричала «И-з-ю-юм!» так громко, что чуть меня не оглушила.

Конечно, все это произошло не со мной, но я вспоминаю об этом с такой же нежностью, как и о дне, который мы с папой провели на рыбалке, когда я была маленькой, переживаю все впечатления того дня так же ясно, как ощущаю напиток, который сейчас пью: холодок льда, сладость…

– Мне нужно надеть очки, чтобы разглядеть, – говорит папа. – Где это?

– В парке, рядом с тем местом, где мы раньше жили. В Чикаго. Тут, с папой, мне пять лет, я люблю эту фотографию.

Это был особенный день. – Она с любовью смотрит на снимок. – Один из самых лучших в моей жизни.

Я тоже улыбаюсь, вспоминая его.

– Фотографируемся! – кричит кто-то в баре.

– Папа, давай уйдем отсюда, – шепчу я, пока Бэа отвлечена шумом.

– Хорошо, дорогая, после этой кружки…

– Нет! Сейчас! – шиплю я.

– Общая фотография! Пойдемте! – Бэа хватает папу за руку.

– О! – Папа выглядит довольным.

– Нет-нет-нет! – Я пытаюсь улыбаться, чтобы скрыть панику. – Нам пора идти.

– Всего одна фотография, Грейси, – улыбается Бэа. – Нужно же снять женщину, ответственную за все эти красивые костюмы.

– Нет, я не…

– Руководившую работой над костюмами, – исправляется Бэа извиняющимся тоном.

Услышав это, одна из женщин в некотором отдалении смотрит на меня с подозрением. Папа смеется. Я застыла рядом с Бэа, которая одной рукой обнимает меня, второй – свою мать.

– Все скажите «Чайковский»! – кричит папа.

– Чайковский! – кричат все и смеются. Я закатываю глаза.

Щелкает вспышка.

В комнату входит Джастин.

Толпа расступается.

Я хватаю папу за руку и бегу.