Ю. С. <Ю. В. Соболев> Лермонтовский спектакль Литературного фонда[ccxcii] «Аполлон», 1915, № 2

Прозрачная, почти схематичная драма Лермонтова «Два брата» до сих пор не утратила своей театральной силы. По непостижимой небрежности театра, произведение, написанное, вероятно, в 1836 году, впервые появилось на сцене в 1915 году, на спектакле памяти поэта, устроенном Литературным фондом. Сдержанная и простая постановка Вс. Мейерхольда задумана в стиле драмы и не осложняет лишними подробностями стремительность действия, летящего к неизбежной катастрофе. Верный тон исполнению дает первая сцена приезда Юрия, поставленная в бесхитростном стиле прежнего театра, с несложными мизансценами и немногими переходами. Пустота барских хором, внушительных и неуютных, удачно передана в первой декорации А. Я. Головина. Слабее отражена Головиным бездушная нарядность квартиры Литовских. Жеманная гостиная Веры и проходная диванная в помпейском стиле недостаточно выразительны. Жуткое свидание двух братьев с Верою в третьем акте происходит в пустынном, мертвом зале с маленькими странными хорами, с массивной дверью, от которой идет вниз несколько ступеней, с уходящей вглубь узкой галереей, в которой лунный отсвет падает на заколоченные ставнями окна, с пленительной, фантастической винтовой лестницей, откуда таинственно спускается легкий силуэт трепещущей Веры. Заброшенность большого пустого зала дает жуткий фон ночному объяснению с Верой, и страх ее в этой мучительной тишине сильнее ощущается зрителем.

Драма Лермонтова, как произведение настоящего театра, требует от исполнителей большого темперамента и художественной искренности — качеств, доступных лишь крупным талантам. Неопытный г. Константинов в центральной роли Александра Радина был так связан новыми для него техническими требованиями сцены, что не мог быть искренним. Судить о молодом артисте, слишком рано выступившем в ответственной роли, пока невозможно.

Ровная мрачность Александра создавала слишком резкий фон для Юрия. Два брата — два лика одной и той же души до и после катастрофы. Александр, с детства обреченный на злобу и зависть, ранее совершил тот путь, по которому суждено пройти доверчивому, {292} еще сохранившему чувствительность Юрию. Борьба Александра за любовь Веры, за свою последнюю надежду примирения с жизнью, его мука и отчаяние дают как бы вторую трагическую мелодию, на фоне которой разыгрывается трагедия Юрия, трагедия первого разочарования и первого раскаяния. Эти две трагические мелодии, сплетаясь и борясь, создают изумительную гармонию. Отсутствие драматических оттенков у Александра неизбежно отразилось на исполнении Юрьевым роли жизнерадостного Юрия. Внутреннее перерождение Юрия, превращение доверчивого и сияющего радостью юноши — в будущего Печорина не ощущалось в исполнении. Но были живописные моменты, как появление смеющегося Юрия в эффектно застегнутом на одну нижнюю пуговицу мундире. Обаятельная, сияющая внешность, отлично задуманный рисунок интонаций и благородный стиль игры дали Юрию красивые общие очертания.

Хрупка и трогательно-бессильна Вера Лиговская, — основную черту ее души г‑жа Коваленская видит в безвольной покорности обстоятельствам, в неспособности к борьбе и к ярким желаниям. Гордый темперамент Веры, не позволяющий ей идти на уступки, ее страстность, заставляющая отдаваться порыву, и внутреннее сознание своей вины, которое дает ей духовную победу в последней сцене с мужем, превратились в исполнении артистки лишь в трогательную женскую слабость. Но толкование проведено г‑жою Коваленскою с художественной законченностью, и образ Веры вышел живым. Облик ее, нежный и хрупкий, внушает тихую жалость.

Визгливый и подпрыгивающий князь Лиговский, смешной и страшный в своей злобе на жену, кажется еще отвратительнее рядом с тихой, погруженной в свою внутреннюю думу Верой. Горин-Горяинов всегда идет в своем творчестве от внешнего к внутреннему. Целый ряд технических, придуманных трюков и жестов, как комический жест, которым он встречает у себя Александра, суетливая беготня в первом акте или потряхивание палочкой в сцене, когда старик Радин сообщает ему о прежней любви Веры и Юрия, множество мелких подробностей исполнения создают общее впечатление ничтожества и пошлости князя Лиговского, воплощения столь ненавистного Лермонтову «света».

Мягко и просто ведет сцену с Лиговским В. Н. Давыдов, заставляя ощущать поэзию отгорающей старческой жизни.

Балетный дивертисмент, которым закончился спектакль, был связан с именем Лермонтова. Воплощение поэтического описания в реальных формах почти всегда обречено на неудачу. Попытка составить балет из лермонтовского стихотворения «Сон» оказалась {293} слишком трудной и, несмотря на участие г‑жи Карсавиной, впечатления произвести не могла. Лежащий в течение всего балета на авансцене труп, появляющийся за отлично видимым тюлем; танцовщицы в балетных тюниках на фоне темной декорации из «Евгения Онегина» с единственным стулом для «сна» балерины; комическая сцена, когда балерина, ломая руки, подходит почти вплотную к лежащему за тюлем трупу и, протягивая руки вдаль, почти его касается, — все это мало соответствует образам Лермонтова. Так же мало походила на лермонтовскую Тамару г‑жа Фокина в прекрасно задуманной г. Романовым и с большим энтузиазмом исполненной лезгинке. Страстный и резкий танец г‑жи Фокиной был мало похож на рисующуюся воображению воздушную, полудетскую резвость счастливой Тамары.

В концертном отделении исполнялись романсы, написанные на слова Лермонтова. Таким образом интересный спектакль Литературного фонда отразил мечту Лермонтова в драме, музыке и танце.