Де-Линь «Смерть Иоанна Грозного»[xxv] «Юг», 1902, 6 декабря

Когда я вчера смотрел «Смерть Иоанна Грозного», мне в продолжение всего спектакля казалось, что где-то там, за сценой, явственно-внятно, как далекий гром, гудит и волнуется на площади море голов, слышатся грозные окрики лютых «приставов», бряцают алебарды, да время от времени доносится суховатый, тяжелый удар топора…

А когда открывались маленькие двери, ведущие в опочивальню царя, казалось, что вместе с их скрипом в комнату врывался странный, вздрагивающий стон пытаемых в «застенке»…

{22} И на этом тревожном и кровавом фоне, в этом воздухе, напоенном то мрачным молчанием, то воплями и криками приговоренных к казни, то гулом голосов взволнованных бояр, — вдруг, как ужасный призрак, вырастала фигура грозного царя…

Худой, высокий, и с лицом аскета, с глазами, горящими злобой и подозрением, и застывшей злой и искривленной улыбкой на тонких и бледных губах — этот призрак был действительно страшен.

В его изможденном, разъеденном болезнью теле неврастеника, казалось, воплотились все злодейства, которые способен изобрести человеческий ум…

Он привык к злодействам. В них он находил успокоение своей болезненной подозрительности…

В эту страшную, кровавую эпоху, в это время яркого, безудержного разгара народных страстей, в эти тревожные дни военных неудач и опасностей он, то сильный, хитрый и жестокий властитель, то слабый, жалкий, страдающий больной старик, терзаемый раскаянием, — величественно умирал, как умирает красное, точно напоенное кровью, солнце…

И на закате своей жизни он бросал вокруг себя последние багряно-кровавые лучи…

Один за другим гибли на плахе верные слуги государства, им на смену приходили хитрые, коварные царедворцы, и тяжелые, гнетущие сумерки нависали над Россией…

В этих сумерках, как гигантская, страшная тень, вырисовывалась мрачная фигура Иоанна…

Автор развертывает перед нами картины «смутной» эпохи, когда царь, устав от трудов и насытившись удовольствиями, купленными ценою крови и страданий, собирается удалиться на покой…

Боярам предстоит трудное дело — выбрать себе царя… С этой целью они собираются в Боярской думе.

Из сумерек, сгустившихся в глубине сцены, один за другим появляются бояре и не спеша занимают свои места…

Слышны чьи-то покрякиванья, подавленные вздохи, обрывки разговора шепотом… Всем как-то не по себе… Все озабочены одним гнетущим, мрачным вопросом: кого выбрать царем?..

Они молчат, и жутко становится. В этой мрачной «думе», с темными «расписанными стенами», с которых местами отвалилась живопись, отчего стены кажутся еще более мрачными и неприветными…

Вздрагивающее мигание нескольких свечей и сгустившиеся под сводами и в углах сумерки усиливают впечатление склепа…

{23} Бояре вздыхают порывисто и тяжело, точно на их груди навалился тяжелый, свинцовый пласт…

Молчание нарушает резкая перебранка из-за мест между Нагим и Салтыковым…

Эту перебранку обрывает только грустный возглас Захарьина:

— Теперь не до разрядов, князь!..

И опять все замолкает…

Настроение в сцене «совета» доведено исполнителями до совершенства… Все, начиная с отдельных, нерешительных возгласов, томительных пауз и кончая общим страстным волнением, — все эти оттенки переданы до того художественно, цельно и продуманно, что воображение зрителя невольно переносится к той кровавой и «смутной» эпохе…

Во второй картине мы видим Иоанна Грозного, пораженного тяжелым недугом…

Сцена второй картины — потрясающая сцена… Г. Мейерхольд достигает в этой сцене такой художественной высоты, что в душу зрителя невольно проникает тот же смертельный ужас, который переживает в это время страдающая душа больного, мучимого раскаянием неврастеника-царя…

Так и кажется, что здесь, в этой комнате, где томится мятежная душа угрюмого царя, незримо витают призраки загубленных им душ… Точно вырастая из земли, они неслышно скользят по комнате, усиливая мрачный колорит этой сцены…

А какой страшной силы достигает г. Мейерхольд в сцене с гонцом…

Он то заливается дряблым, злорадным старческим смешком, то весь дрожит в безумном неудержном гневе, и его худые, костлявые пальцы точно впиваются в дерево посоха…

Посмотрите внимательнее на лицо г. Мейерхольда во время чтения письма Курбского, и вы почувствуете, как вашу душу сковывает тяжелое чувство ужаса и сожаления.

А сцены с Гарабурдой, с царицей и Шуйским, с волхвами?..

Я не преувеличу, если скажу, что в этих сценах г. Мейерхольд положительно велик… Такой художественной силы в исполнении Грозного я не видел даже в исполнении наших знаменитых художников сцены…

Один из лучших моментов последнего акта — это сцена игры в шашки, когда Грозный, озадаченный ловким ходом Вельского, нервно и возбужденно перебирает сухими, дрожащими пальцами пешки…

Все присутствующие замерли и затаили дыхание… От этого хода, быть может, зависит жизнь кого-нибудь из них… Даже шут {24} опустился на колени и, испуганно мигая глазами, глядит в лицо Грозного…

Томительная, невыносимо мучительная пауза…

Но… удачный ход сделан, и из груди всех, точно легкое дуновенье ветерка, срывается счастливый вздох облегчения…

Г. Мейерхольд — Грозный умирает очень художественно и правдиво… Экспрессия его подергивающегося судорогами лица выражена чрезвычайно ярко… Глухой, хрипящий и обрывающийся голос, в котором слышится какое-то странное клокотание, беспомощно висящая голова и нервные подергивания точно чего-то ищущих рук переданы прямо-таки великолепно…

Все исполнители старательно поддерживают общий мрачный колорит пьесы.

Это впечатление довершают декорации и костюмы, верные эпохе даже в мелочах. И неудивительно. Такая прекрасная, интересная трагедия, как «Смерть Грозного», требует и исключительной обстановки…

Картины того времени должны проноситься пред зрителем полные жизни и правды, и одного хорошего исполнения мало. Необходима и подходящая обстановка.

Вот отчего превосходно написанные декорации в «васнецовском» жанре явились удачным дополнением впечатления…

Богатые, стильные костюмы, прекрасные женские головные уборы и даже старинные перстни с цепочками — все говорило о том, что гг. Кошеверов и Мейерхольд вполне добросовестно и внимательно отнеслись к постановке «Смерти Грозного».

В этой пьесе вполне сказались интеллигентность и талант режиссеров и декоратора.

Не было упущено ни одной мелочи, могущей дополнить аксессуары картины…

Даже костюм гонца, производивший на первый взгляд странное впечатление своей толщиной, — предмет особого внимания режиссеров.

Такие костюмы в старину предохраняли гонцов от вражеских стрел.

Не перечисляю десятка других, не менее интересных подробностей обстановки и костюмов…

Горячий привет и благодарность нашим антрепренерам за подобную постановку «Смерти Иоанна Грозного».