Специфика сказкотерапии

Это вид лечения, основанный на чтении вслух специальных текстов сказок. Вид лечения, имеющий давнюю традицию, проверенный временем. Почему именно сказки, а не какие‑либо другие произведения литературы? Всем известно, что сказкой принято называть фольклорный или литературный жанр, повествующий о вымышленных и даже часто фантастических событиях. Народные сказки зародились в глубокой древности. И предки наши использовали их отнюдь не только для развлечения, но и с куда как более серьезными целями: на сказках учились жить, при помощи сказок делали жизнь более счастливой и долгой, сказки давали мудрость, здоровье и долголетье. Вспомните: ведь именно сказки были едва ли не первыми услышанными нами в детстве произведениями искусства слова. Что, казалось бы, такого необычного и занимательного в сказках про курочку Рябу, репку, колобка или же в сказке про теремок? Однако, же когда мы были детьми, мы с замиранием сердца слушали и про то, как «дед бил‑бил – не разбил, баба била‑била – не разбила…», и про то, как «посадил дед репку, выросла репка большая‑пребольшая…», и про то, как «я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…», и про то, как «кто‑кто в теремочке живет? кто‑кто в невысоком живет?..» Слушали мы, слушали наши предки, наши потомки – далекие и близкие – слушали, слушают и будут слушать. Что же кроется в народной сказке, что так притягивает нас к ней? Это не только поучительность сказки, воспитательная роль ее, это еще и особый ритмизованный слог сказочного повествования – слог, который вырабатывался веками и при помощи которого характер человека делался лучше, настроение становилось более веселым, радость овладевала человеком, послушавшим сказку.

Мною написана уже отнюдь не одна книга, посвященная как раз сказкотерапии. Для решения самых разных проблем вам предлагались оригинальные сказки. И данный раздел в этой книге – не исключение: в нем содержатся семь уникальных сказок, каждая из которых рассчитана на чтение вслух. Прочитанная вслух сказка построена таким образом, что оказывается в итоге призванной выправить конкретно те структуры вашего организма, которые соотносятся с недугами тех или иных органов: сердца и сосудов, позвоночника и суставов, зрения и слуха, мочеполовой системы, желудочно‑кишечного тракта, печени и желчного пузыря, кожи и волос. Согласно диагнозу, вы выбираете нужную сказку и читаете вслух при соблюдении ряда простых условий. Механизм же воздействия сказок на наш организм очень просто. Сказки специально созданы таким образом, что их фонетические ряды, их звучание пори помощи энергетических вибраций строго направлены на конкретные наши органы, то есть тексты сказок сделаны как уникальные и точечные настрои, способные запустить процессы оздоровления в основных органах. Уникальность сказок, приводимых ниже, как раз в том, что они направлены именно на женское здоровье. Для этого они и создавались. Здесь, как видите, нет ничего сложного – надо только строго следовать приводимой далее инструкции.

Инструкция по применению сказкотерапии

За полчаса до сна (но не после ужина! Ужинать в течение этих пяти дней следует заблаговременно, по крайней мере часа за полтора‑два до сна) в любой из дней недели и в любое из времен года вам нужно будет выпить стакан талой воды (как готовить эту воду, смотрите подробнее предшествующий раздел – об акватерапии), удобно устроиться в положении полулежа, вытянуть ноги и в состоянии комфорта неторопливо прочитать вслух сказку, соответствующую вашему недугу или же соответствующую тому недугу, от которого вы в целях профилактики хотели бы поставить заслон. Только помните: данная программа выполняется не чаще одного раза в месяц.

Теперь сами сказки.

Сказка для сердца и сосудов

Жил себе юноша в одной деревне. Не сказать, чтобы прямо бедно жил, но не сказать, что богато. Не был собою красив, но и никто бы не мог назвать его некрасивым. Не высок он был, но и не низок. Не толст, но и не тонок. Юноша как юноша, самый обычный. Работящий – в меру. И отдохнуть любил – тоже, впрочем, в меру. Да и кто из нас не любит отдохнуть, когда после работы устанешь. Родители у того юноши были уже старенькими – сами почти и не работали, разве что по дому делали всякое: мама приберется да еду приготовит на обед, отец что‑то столярничает или на огороде, если лето. Ну а юноша то в поле, то на пастбище, то в лесу на заготовке дров, то на пасеке, то за птицами присматривает в курятнике. А еще, когда позволялось, любил юноша охотиться. И хорошо это у него получалось, даже очень хорошо. И рыбачил, если было не очень холодно. так шли дни, недели проходили, месяцы, годы… Юноша взрослел, родители его старились. Думали еще поначалу родители, что вот, дескать, как бы хорошо бы было, если бы сын их женился, да были бы у них внучата – маленькие и ласковые. Но сын так много времени уделял работе, что на то, чтобы найти себе невесту, времени у него вовсе не оставалось. Однако же с годами юноша стал задумываться над тем, в чем все‑таки состоит человеческое счастье. Может быть, вы работе? В како‑то степени – да, это верно. А может, в отдыхе? И в отдыхе, конечно, есть доля простого человеческого счастья. А еще почитание родителей – не это ли счастье? И вроде бы все правильно, но только при всем обилии того, что смело можно было бы назвать счастьем человека, какого‑то еще вида счастья для полного счастья не существовало. Так где же искать это счастье? Томился юноша, думал, рассуждал. И когда понял, что ничего не понял, то решил пойти по дороге вдаль – поискать счастье человеческое. Так и сделал. Вышел ранним утром из дому и пошел вдаль по дороге. Шел так до полудня, а ровно в полдень нашел на дороге посох – красивый, расписной. Верно, кто‑то очень знатный и богатый этот посох потерял. Не долго думая, подхватил юноша это посох и пошел с ним дальше. Шел так до самого вечера. Лето стояло жаркое, а потому с наступлением темноты заночевал юноша прямо в стогу сена. Утром же вновь отправился в путь – все по той же дороге вдаль. Шел так до самого полудня, а аккурат в полдень смотрит – прямо после дороги лежит каравай хлеба, да такого свежего, что горячего еще. Не иначе, обронил кто‑то и не стал возвращаться. Что же – взял наш юноша этот каравай, аккуратно обернул полотенцем, что мама ему дала в дорогу, и положил в котомку. Да и пошел себе дальше. И шел опять так же по дороге вдаль до самого вечера. Ну у как спустилась темнота, так сразу же опять нашел в поле стог сена и, удобно устроившись, заночевал в нем. Когда же первые солнечные лучи озарили соседний с лугом лес и окрасили в оранжевый цвет дорогу, то встал наш юноша, подхватил котомку с караваем хлеба, взял посох и двинулся дальше – по дороге вдаль в поисках своего, а может быть, и чьего‑то еще счастья. Шел так юноша аж до самого полудня, а как раз в полдень вдруг видит – прямо на дороге стоят сапоги. Да такие красивые! Красные! Хотел было юноша сапоги примерить, но потом подумал, что оно, конечно, примерить можно, да только вдруг они, эти сапоги, кому‑то принадлежат; да и не вдруг, а точно что принадлежат; и владельцу сапог может не понравится, если кто‑то посторонний будет на себя эти сапоги примерять. Тогда юноша просто взял сапоги, связал бечевкой, что отец дал на дорогу, и перебросил через плечо зашагал… Нет, не дальше по дороге, а назад. Короче, пошел теперь юноша туда, откуда пришел. Почему же не пошел он дальше? Да по дому заскучал, по родителям своим, по работе в поле, на пастбище, на пасеке, в птичнике… И еще подумал, что вот он третий день в пути и нашел уже три предмета. И если так и будет он дальше идти, находя каждый день по новому предмету, то очень скоро ему все находки будет просто не снести. Да и просто надумал вернуться домой. Вновь ночевал в стогу – в том же самом, что и в прежнюю ночь. А на следующий день, когда шел мимо того места, где нашел он хлебный каравай, услыхал вдруг, как за деревьями, что стоят вдоль дороги, кто‑то горько плачет. Кто же это? Спустился юноша к деревьям, заглянул за большой дуб. И видит стоит там печка русская и тихо так плачет. Что же такое случилось? Что за беда стряслась? Оказалось, что пару дней назад где‑то здесь русская печка потеряла свой самый любимый каравай хлеба. Обрадовался тогда юноша! Нет, не горю печкиному обрадовался, а тому, что без труда и без всяких слез может он этому горю помочь. Снял с плеча котомку, раскрыл ее, достал полотенце и вынул оттуда тот самый каравай, свежий, по‑прежнему горячий. И наверняка – очень вкусный. Как же рада была русская печка! Взяла она хлеб, а юношу поблагодарила. А к тому же сказала, что с посохом он завтра простится, сапоги же послужат ему верой и правдой в очень скором будущем. И вновь под вечер ночевал юноша в тогу сена – в том самом стогу, в котором ночевал в первую свою ночь в пути. И когда приблизился он на следующий день к месту, где нашел некогда посох, то увидел, что у самой дороги сидит старик и горько плачет. Сразу понял юноша, что посох придется отдать, как печка и сказала. Да и не жаль было посоха – жаль было старика, который явно плакал потому, что потерял тут свой посох. Юноша сразу же отдал свою находку старику. Как же тот обрадовался! И на радостях рассказал юноше, что сапоги, висящие у него на плече, это сапоги не простые, а самые настоящие сапоги‑скороходы. И правда, только надел их юноша, только надумал шаг ступить, как оказался возле своего дома, где на крыльце его уже поджидали родители. Тут только понял юноша, что старик у дороги был самым настоящим волшебником, потому и знал про секрет красных сапог. Еще понял юноша, что и посох тоже верно был чудесным. Вот еще бы и посох к сапогам… А впрочем, и сапоги‑скороходы сами по себе тоже очень даже хорошо. И хоть тогда не нашел юноша в путешествии своем счастья, однако же нашел сапоги‑скороходы и стал поэтому самым быстрым во всем царстве, а возможно, и в других странах. Счастье же юноша тоже нашел – только немного позже, потом. Нашел, когда встретил самую красивую девушку на свете, когда женился на ней, когда родились у них детки малые. Больше же всех счастливы были отце и мать юноши – дождались они внучат своих.

Сказка для позвоночника и суставов

Вот уже три недели, как не везло бедному рыбаку из бедной и всеми высшими силами забытой приморской деревушки. Последнюю свою рыбы поймал бедняк – он это прекрасно помнил – в самом начале июля, а сейчас июль уже собирался подходить к концу. Та рыба, что была поймана три недели назад, давно уже была съедена, даже костей от него не осталось. Вслед за тем были съедены и запасы рыбы, которые есть у всякого рыбака, но у одних запасы эти хранятся годами, а у других и недели не проходит, чтобы самый неприкасаемый запас оказался разорен, а то и опустошен. И все потому, что одним рыбакам всегда сопутствует удача, а других она обходит стороной. Нет, конечно, случается и так, что даже самого удачливого рыбака в какой‑то момент настигает неудача. И тогда тот, кто недавно был еще объектом зависти всех других рыбаков, оказывается теперь объектом жалости. Впрочем, ненадолго – к таким удача обычно очень скоро возвращается. И снова они – объекты зависти. Только вот почему‑то не бывает так, чтобы самого разнесчастного из всех рыбаков вдруг нашла удача. Уж если признан рыбак неудачником, то так и будет он им до самого скончания века, если только… А что только? Ну, если только не произойдет что‑то такое, что изменит мир. Дело в том, что только изменение мира способно сделать постоянного неудачника везунчиком. Уверен, что вы уже догадались – так случилось с тем самым рыбаком, который три недели не мог поймать ни одной рыбины. Но если вы думаете, что вот спустя три недели этот бедняга поймал гигантскую рыбину, а потом изо дня в день только тем и занимался, что вылавливал гигантских рыб. то ошибаетесь. Страшно разбогател, но рыбачить не бросил, а так и рыбачил до самой глубокой старости. Ну, в какой‑то степени так оно и было. Да только все же не совсем так. Но обо всем по порядку. Июль подходил к концу, три недели улова не было вовсе, а тут вдруг – именно вдруг – леска на удочке так натянулась, как, пожалуй, прежде и не было никогда. Заволновался рыбак – он почему‑то сразу понял, что если сейчас упустит добычу, которая ниспослана ему самой Судьбой, то никогда уже больше точно ничего не поймает, а будут только ходить вдоль кромки воды и просить у других рыбаков милостыню. Как же не хотелось этого бедняге. И он боролся за свою добычу, буквально сражался за то, чтобы получить ниспосланное Судьбой. Впрочем, тогда казалось, Судьба и правда благоволила этому самому несчастному из всех рыбаков не только той бедной деревушки, но и всего мира. Не прошло и часа, как рыба сдалась – поняла, видимо, что с Судьбой рыбака спорить бесполезно. Нет, сначала для приличия поспорила, но потом поняла всю тщету своих усилий и покорно склонила плавники перед победителем. Победитель же, когда рыба уже лежала на прибрежной гальке, так искренне и громко радовался, что пришли и другие рыбаки. Даже очень старые рыболовы удивились тому, сколько велики были размеры этой рыбины. Что же – хватит и нынче поесть, и завтра, и на продажу, и даже запас сделать можно будет. Вот ведь радость какая! Однако же настоящая радость ждала нашего рыбака дома – стал он рыбу потрошить и вдруг во внутренностях ее нашел самое настоящее кольцо. Сперва подумал еще, что, верно, колечко это самое что ни на есть дешевое, но едва только присмотрелся, так сразу смекнул, что цена кольца очень даже большая; настолько большая, что таких денег за всю жизнь его в руках не бывало, это уж точно. Все кольцо было сделано из чистого золота и усыпано драгоценными камнями небывалой красоты. Залюбовался рыбак на свою находку, прямо глаз не мог оторвать от нее, а потом возьми да и надень кольцо на палец. И только надел, как сразу что‑то такое почувствовал, чего никогда не чувствовал прежде – так вдруг светло ему стало, так легко на душе, как уж точно не бывало никогда прежде. И подумал тогда рыбак, что хорошо бы вот сейчас вина немного, чтобы радость свою отметить. И только так подумал, как на столе рядом с распотрошенной рыбой оказался бокал вина. Не успел даже рыбак удивиться, потому что захотелось ему очень сыра. И сыр тут как тут – на блюдечке возле распотрошенной рыбины, и бокала с вином. Что же это происходит? А если захотеть горсть золотых монет? Ах, да вот же и она… Тут только и понял рыбак то, что мы с вами, уж конечно, поняли сразу – все дело в том самом кольце. Волшебное оно оказалось. Ну, такое волшебное, как бывают волшебные палочки. То есть загадаешь желание, палочкой махнешь – оно и сбудется. Тут только ни чем махать не надо было, а надо было всего лишь надеть кольцо на палец. И желание сбывается. Вот какое счастье! И как только рыбак осознал, какой подарок в чреве рыбы преподнесла ему Судьба, так тут же и решил, что надо этим подарком активно пользоваться. Не знал, по всей вероятности, бедняга старинную мудрость про то, где бывает бесплатный сыр. А уж про бесплатное вино и бесплатные золотые монеты – так тут и говорить нечего. Что‑то было тут не так. Но что? Впрочем, наш рыбак через некоторое время понял и это. Жил он теперь совсем не так, как прежде, все свои желания исполнял немедленно. Вернее, исполнял не он, не сам рыбак, а его волшебное кольцо. Но разве же это важно? Важно, как тогда казалось этому везунчику, этому избраннику Судьбы и фавориту неба, только то, что все его желания немедленно исполняются. Пожелал он дворец до небес – пожалуйста. Пожелал яхту самую дорогу и шикарную в мире – тоже пожалуйста. Пожелал в невесты себе самую красивую в мире девушку – легко. Ни в чем не знал отказа, что хотел, то получал. А еды, а вина – так этого сколько хочешь и сколько не хочешь. И казалось, что счастье такое будет вечным. Но только стал вдруг наш удачник замечать, что что‑то такое происходит с ним… Не очень он понимал, что именно, но вот заметил, что покой утратил, что спать стал хуже, что мир все чаще вокруг него не оранжевый, а серый… Зависть и злоба окружающих? Нет, было это что‑то другое. Словно в умаление жизнь счастливца приходила. Как так в умаленье? А вот так и выходило: чем больше желаний загадывал рыбак, тем меньше становилась его жизнь… Да, так бывает, что человек живет себе, а жизнь его уменьшается куда как стремительнее, чем у многих других людей, приходит в то самое умаленье. Когда понял это рыбак, то сразу снял кольцо. И тотчас стало ему легко и хорошо. И снова мир вокруг сделался оранжевым. Пришел рыбак на берег, размахнулся и со всей силы бросил кольцо в пучину морскую. И только волны укрыли его, как тут же исчез дворец до небес, исчезла яхта, исчезла невеста‑красавица… Но зато вернулась жизнь. И пусть по‑прежнему удача отнюдь не каждый день сопровождает нашего рыбака в море, пусть живет он бедно, но все же он теперь и только теперь счастлив по‑настоящему.

Сказка для зрения и слуха

И ведь говорили девочке, что в лес ходить опасно, а одной ходит – опасно вдвойне! Но всем известно, что когда так говорят, то почему‑то пойти туда, куда ходить нельзя, хочется еще больше. Смотрит девочка на этот лес – такой темный, такой густой – и все думает, что вот есть же тропинка, в лес ведущая; а раз есть такая тропинка, то куда‑то же она выведет когда‑нибудь, даже если идти по ней по самому дремучему в мире лесу. И пока так думала девочка, ноги сами принесли ее на лесную опушку. А ведь и правда – тропинка так себе и шла дальше в лес. По краям тропинки лес был темный, а на самой тропинке светило солнышко и было даже совсем и ни капельки не страшно. И девочка сама как‑то даже и не заметила, что пошла по этой тропинке, все дальше удаляясь в лес. Пели птицы, летали бабочки, трепетала листва на деревьях, ведь было лето, а летом листва как раз и имеет обыкновение трепетать – другого назначения у летней листвы просто нет. Это осенняя листва и желтеет, и краснеет, и жухнет, и облетает, да мало ли на что способна вообще осенняя листва! Осенняя листва способна на многое, летняя – только трепетать. Но ведь этого не мало, а даже и очень много, потому что трепет листвы летом куда как приятнее, чем все то, что происходит с листвой по осени. Впрочем, девочка, идущая по лесной тропинке, как‑то не сильно думала про трепещущую листву. Девочка просто радовалась солнышку, бабочкам, птичкам, радовалась себе – такой веселой и красивой. Да и как было не радоваться, если и вокруг так все хорошо, и на сердце сплошная благодать. У летнего же леса есть еще одна особенность – это в изобилии растущие тут лесные ягоды, среди которых чаще всего можно встретить об эту пору, о которой речь, чернику и землянику. Какая ягода вкуснее? Споры об этом идут давно, но человечество так и не пришло пока что к какому‑то однозначному решению, ведь и синяя черника, и красная земляника настолько вкусны, что отдать пальму первенства какой‑то одной ягоде означало бы нанести обиду ягоде другой. И девочка, едва завидев кустик черники, сразу же устремилась к нему – одна ягодка, другая, третья… Перемазалась уже вся, а тут смотрит – в траве заалели землянички, будто маленькие камешки драгоценные, аж переливаются на солнце. А какая сладкая земляника в лесу в разгар лета! Девочка, не зная, какая все же ягода лучше, стала есть по очереди: ода черничка, одна земляничка, одна черничка, одна земляничка… И сама не заметила девочка, как отошла от тропинки в лесную чащу. И отошла так далеко, что тропинки уже и не было видно. И солнечные лучи скрылись уже за кронами деревьев, и птичий щебет теперь звучал откуда‑то очень издалека, а бабочек тут не было вовсе, потому что было в этом месте, куда забрела девочка, страсть как темно. Черника и земляника еще попадались, но девочке уже не хотелось ягод. Ей хотелось одного – выбраться из этого страшного и темного леса. Но как выбраться из леса, если тропинка потерялась и находиться сама не хочет? Девочка пошла тогда туда, где, как ей казалось, тропинка и должна быть. Но сколько ни шла – тропинки все не было. Пошла в другую сторону – результат оказался ровно таким же, как и прежде. Села девочка на пенек, как обыкновенно в таких случаях девочки и поступают, и горько заплакала. Вдоволь наплакавшись, решила осмотреться. И увидала тут девочка, что сидит она на небольшой полянке, а с самого края этой полянки стоит малая избушка, черная вся и такая грязная, что аж оторопь берет. Подойти к избушке? А страшно… Хотя чего уж может быть страшнее, чем оказаться в сумрачном лесу такой маленькой девочке. И слышит тут девочка, как что‑то над ней зашелестело, что‑то проскользнуло между ней и небом. Глядит, а на ветке сидит сова – хмурая такая, сердитая. И молвит сова вроде как по‑птичьи, но девочке все понятно почему‑то: «Ты, девочка, – говорит сова, – ступай к этой избушке и скажи ей слова волшебные». Сказала так сова, села на плечо девочки и шепнула ей на ушко те самые волшебные слова, а потом улетела куда‑то еще дальше в чащу, только ее и видели. Девочка послушалась сову, подошла к ветхой избушке и сказала те самые волшебны слова, что сова ей нашептала. И тут избушка вдруг вся заскрипела, стала ерзать, разрастаться, стала тянуться ввысь. Не прошло и минуты, как взору девочки предстал большущий дом красоты небывалой. Дверь на высоком крыльце отворилась и оттуда вышла старуха, по всему сразу было видно, что была это сама хозяйка избушки. Спустилась старуха с высокого крыльца, костлявой рукой потрепала девочку по голове, отчего белоснежный платочек стал разом серым, а потом сказала: «Меня зовут Желя. Ты, девочка, отныне и навсегда будешь у меня в горничных служить». Взяла девочку за руку и повела в большой дом. Поняла тогда девочка, что обманула ее сова, но было уже поздно. Крепко Желя держала свою будущую горничную. А если ночью убежать? Ночью? В лесу? Хотела девочка заплакать, но слезы все она уже на сегодня выплакала, пока на пеньке сидела. И стала с той поры девочка трудиться в доме старой Жели, стала готовить обед, прибираться стелить постель… Прошло так несколько дней. И раз видит девочка, что на окно большого дома села та самая сова‑обманщица. И давай клювом барабанить по деревяшке – звонко‑презвонко. Девочка же не желала отворять окно, всем своим видом показывая, что обижена на сову. Но сова была упрямой и никак не хотела отступать. Пришлось девочке открыть окно. Тут сова и сказала, что вины ее нет в том, что с девочкой произошло. Только и виновата бедная птица в том, что по старости перепутала слова волшебные – не те слова, что следовало, шепнула она девочке. А те слова – да вот же они. И снова, как было несколько дней тому назад, села сова на плечо девочке и шепнула ей на все том же птичьем, но отчего‑то понятном языке, какие именно слова надо сказать. А вдруг сова опять обманет. Но девочка решила, что хуже уже все равно не будет, потому и сказала эти слова, которые теперь ей сова шепнула. И как сказала, так тут же исчезли куда‑то и сова, и большой дом Жели, и весь лес дремучий, обступивший полянку с домом. А девочка уже стояла на краю своей деревни, на той самой тропинке, что вела в лес. Только теперь уже девочка не пошла в сторону леса, как несколько дней назад, а стремглав ринулась к своему дому, к своим добрым родителям, которые, признаться, даже и не успели заметить, что их дочки не было возле них, ведь это в лесном царстве старухи Жели прошло несколько дней, а в нашем мире и часа одного не прошло. Только с тех пор девочка одна в лес уже не ходила.

Сказка для мочеполовой системы

Юноша один гулял по господскому парку. Сам юноша этот был сыном садовника и потому по господскому парку ему гулять дозволялось даже тогда, когда никому больше не дозволялось там гулять. Парк был со всех сторон обнесен могучим забором, перелезть через который не мог никто. Да никто особо и не хотел – мало ли вокруг других парков, в которых можно гулять; совсем необязательно гулять именно в парке господском. Юноша же любил именно этот парк. Здесь в доме садовника он родился, в этом парке прошло его детство. Знал юноша в парке не только каждое дерево, но даже знал каждый кустик и каждую клумбу. Умел он с деревьями и кустами разговаривать, слушал их внимательно, любил их. а те отвечали ему взаимностью, тоже любили юношу. И вот в то утро, о котором мой рассказ, юноша, как и всегда, вслушивался в то, что говорили про меж себя деревья и кустарники, что шептали друг другу садовые цветы, о чем болтали травинки на газонах. Так приятно было слушать эту беззаботную болтовню о красоте неба, о весеннем ветерке, набегавшем иногда откуда‑то со стороны моря, о дождике, который прибежал откуда‑то в прошлый четверг, пролился на клумбы и газоны и убежал себе дальше. Еще один цветок рассказывал другому об очень красивом облаке, что вчера полдня проплывало над господским парком. И хотя второй цветок тоже это облако видел, все же слушал своего собеседника так внимательно и с таким почтением, как будто отродясь облаков не видал вовсе. Беззаботен мир господского парка. И юноше нравилась эта беззаботность, этот покой, пусть и отгороженный от всего остального мира могучим забором. А может, как раз потому здесь и царили беззаботность и покой, потому что весь остальной мир находился относительно господского парка за тем самым забором? Все могло быть… Но главное, что забор не мешал юноше наслаждаться жизнью, наслаждаться той радостью, что дарили ему беседы цветов, деревьев и кустарников. Однако вдруг в беззаботных разговорах растений вдруг стали отчего‑то проскальзывать тревожные нотки. Юноша за свою жизнь изучил уже все поводки мира флоры, а потому знал, что тревожные нотки случаются здесь крайне редко и только по очень глобальным, по очень серьезным поводам. что же случилось? Юноша прислушался и очень скоро понял, в чем была проблема. Оказывается на краю парка, у самого забора лежит какой‑то несчастный птенец, который летать еще не научился, а ходить, по всей вероятности, уже разучился. Бедняга лежит на клумбе с хризантемами и только и может, что издавать печальные горловые звуки. Всем ведь известно, что птицы не умеют говорить так хорошо, как могут делать это деревья, кустарники и цветы. Птенцы же говорить не умеют и подавно. Юноша, едва только услыхал о таком событии, как сразу же ринулся на край сада – туда, где, как говорили деревья и кустарники, на клумбе с хризантемами лежит несчастный птенец, не умеющий ни летать, ни ходить, ни говорить. Едва юноша приблизился к клумбе, как увидал этого беднягу. Похоже, единственно, что умел этот птенец, так это хлопать глазами, жалобно глядя ими на окружающий мир. И как только этот малыш здесь оказался? Не иначе как сердитый северный ветер принес его из‑за могучего забора. Но некогда было размышлять о причинах появления птенца в господском парке, надо было спасать беднягу. Бережно юноша взял птенчика на руки и понес по аллеям парка под одобрительный шелест деревьев, кустарников и цветов в сторону дома садовника. Юноша прошел в свою комнату, там нашел какую‑то старую коробку, куда набросал бумажек и всякого корму, который любят птицы. Птенчик, едва очутившись в коробке, как‑то сразу оживился, пробудился от печального состояния своего, защебетал что‑то, словно вспомнив птичью речь. Щебетанья его юноше было не понять, ведь он не знал птичьего языка и даже немного сомневался в существовании такого языка. Да и не в этом дело было, а в том, что уже к вечеру птенец явно пошел на поправку. Он по‑прежнему грустно хлопал глазами, по‑прежнему пытался шевелить крыльями, а точнее, тем, что должно было в будущем стать крыльями, по‑прежнему пытался шевелить ножками, вспоминая, по всей вероятности, навыки ходьбы по траве. Юноша был очень рад тому, что птенец приходит в себя. Какой же породы был этот птенец, того юноша не знал. Не знали и деревья с кустарниками, даже цветы, которые обычно знают все, и те этого не знали. Может, голубь, может, утка, может, коршун… Ну, разве что для птенца пеночки или синички этот птенчик был несколько крупноват, а так… Посоветоваться же в господском парке по этому поводу было не с кем. Отец юноши всю долгую жизнь свою служил садовником у господ, то есть знал все о растениях, но ничего не знал про птиц. Мать же отвечала в усадьбе за домашнее хозяйство, не имела себе равных по засолке огурцов и приготовлению варенья из крыжовника, но птиц знала лишь тех, что подаются за обедом к господскому столу. Птенец был явно не из таких. Его нельзя было назвать домашней птицей, но и дичи, что, с точки зрения некоторых людей, вполне и даже очень съедобна, птенчика отнести было нельзя. Шли дни, но птенец рос не по ним, а по часам. Вот уже крылья стали похожи на крылья, а перья на перья. Все чаще взмахивал он крыльями, пытаясь подняться над своей коробкой. И иногда это даже у него получалось, но завершалось обычно тем, что бедняга падал обратно в коробку, поднимая фонтан из чужих бумажек и своего пуха. Однако как‑то раз юноша вошел в комнату и увидел своего питомца сидящим на люстре под высоким потолком. Оттуда птенец взирал гордо на вошедшего спасителя своего и явно не скрывал радости от того, что сам смог забраться на такую высоту и что сделал это с помощью уже весьма развитых крыльев. Юноша, надо сказать, радовался ничуть не меньше птенчика. Под восторженным взором юноши птенец взмахнул крыльями и слетел с люстры, совершив круг почета по комнате и… вылетев в опрометчиво открытое еще с утра самим же юношей окно. Юноша бросился в сторону окна, но увидел только, как его питомец взмывает ввысь в безоблачное небо. И даже не поблагодарил птенец своего спасителя, улетел при первом же удобном случае. Такова уж природа этих птенцов – забывать своих благодетелей. Прошел месяц. И, гуляя в саду, как раз возле могучего забора, юноша наш вдруг увидел на заборе красавца орла. С большим трудом в этой гордой птице можно было узнать того несчастного птенчика, который когда‑то был подобран и спасен юношей. Орел слетел с забора и из клюва большой птицы что‑то выпало в траву. Юноша бросился искать то, что выпало, и, пока искал, орел улетел. Орлы всегда улетают, пока люди что‑то ищут. Но вот юноша нащупал в траве что‑то приятно холодящее. В руке его был ключ. Юноша стразу понял, что это ключ от счастья. Оставалось найти дверь, которая открывалась бы этим ключом.

Сказка для желудочно‑кишечного тракта

Старик со старухой жили вместе уже столько лет, что посчитать все эти годы, которые прожили они вместе, было просто невозможно. И казалось уже даже, что они живут вместе всегда, чуть ли не с самого рождения, хотя это было сосем не так. ведь были же когда‑то времена, когда старик не знал старуху, а старуха не знала старика. А может, и не было никогда таких времен. И еще казалось, что они всегда были стариком и старухой. То есть не верилось, что старик когда‑то был мальчиком, юношей, молодым человеком, зрелым мужчиной, а старуха – девочкой, девушкой, взрослой женщиной… И не только все люди вокруг были уверены в том, что старик всегда был стариком, а старуха всегда была старухой. Сами старик со старухой тоже твердо уже верили в то, что они такими были всегда от самого начала времен и пребудут такими до самого времен окончания. Жили бедно. Но на жизнь свою бедную не жаловались. Не нищенствовали, не побирались на паперти – так и то уже хорошо. И жили не в какой‑нибудь в ветхой землянке, а в очень даже приличной избушке. Уже за это воздавали старик со старухой хвалы небу. И, как положено старику, живущему у самого синего моря (а жили старик со старухой как раз у самого синего моря), старик ловил неводом рыбу. Старуха же, понятное дело, пряла свою пряжу. Так было всегда, так должно было быть всегда, потому что никаких других дел ни у старика, ни у старухи не было. Детей у них не было, а была только большая собака, которая выглядела старше и старика, и старухи, вместе взятых. Собаку эту даже не надо было сажать на цепь, потому что она все равно никого обидеть не могла ввиду полного отсутствия зубов, а о бегстве из дома даже и не помышляла последние лет пятьдесят. Зачем бежать оттуда, где всегда есть миска супа и где хозяин непременно почешет живот даже тогда, когда придет с моря в не очень хорошем настроении. Ну а если уж придет в хорошем, то и за ушком обязательно почешет. И еще любила собака очень, когда старик брал ее с собой на берег моря. Старик закидывал свой невод в море, а собака бегала возле, вертела хвостом и звонко лаяла, распугивая тем самым и без того отнюдь не многочисленную рыбу, которая по всем законам мироздания должна была непременно попасть в невод, но почему‑то не попадала в том количестве, в каком старику хотелось бы. А еще собака любила очень сидеть возле старухи, когда та дома пряла свою пряжу. Особенно хорошо было так сидеть долгими зимними вечерами, смотреть как прядется под умелыми руками старухи, как догорает лучина, слушать, как вдалеке шумит морской прибой, а в печной трубе завывает ветер. Так хорошо бывает подремать под шелест прялки. Но все же летом лучше чем зимой. Зимой не побегаешь по берегу моря, не побрызгаешься в воде, не поймаешь рыбку, чтобы поиграться с ней, а потом отпустить с миром. Такое только летом возможно. И вот однажды так бегала себе собака вдоль моря, пока не нашла что‑то такое, чего раньше никогда прежде не видала. Что‑то завернутое в бледную тряпочку, маленькое, вялое, грустное. Это была куколка. Такая куколка, какую и по сей день еще можно встретить в наших домах. Только в очень бедных домах. Дети нищих играют с такими и лишь мечтают о том, чтобы подержать в руках настоящую куклу из пластмассы. Собака же ничего этого не знала, потому что у старика со старухой детей никогда не было, а стало быть, и не было никаких игрушек, включая и кукол, даже вот таких вот тряпичных. Будучи верной и преданной старику, который неподалеку, как и всегда, закидывал свой невод, собака поспешила к нему, держа в пасти куколку. Старик стоял по колено в воде и как раз тащил невод, полный морской травой и тиною морскую, но вот, к сожалению, без рыбы. Впрочем, старик не удивлялся этому уже давно. Годы научили его тому, что на десять неводов без рыбы непременно придет один невод с рыбой. А как такой невод придет, так и радостно будет на душе. Увидав, что собака что‑то принесла в пасти, старик взвалил невод и направился к берегу, где его поджидала собака. Когда же старик увидал куколку, когда взял ее в руки, то сразу загрустил – вспомнил он то время, о котором уже давно не вспоминал и которое, как ему казалось, давно забыл. Вспомнил время, когда он еще не был стариком, а был совсем маленьким мальчиком. И была тогда у него подружка, у которой была точно такая вот кукла, как сейчас принесла собака. Старик даже подумал, что это та самая кукла… И сам старик не заметил, как по щеке побежал куда‑то слеза. И было очень печально почему‑то. Бережно уложил старик куклу за пазуху и пошел в сторону избушки, где старуха – он знал это – пряла свою пряжу. Собака тоже загрустила и тоже не понимала, почему загрустила. И медленно плелась за хозяином. И весь вечер потом старик, старуха и собака просидели подле окошка, глядели на куколку и грустили. Старик вспоминал свою подружку с такой де куколкой, старуха вспоминала, как она сама, будучи маленькой девочкой, мечтала хотя бы о такой кукле, а собака ничего не вспоминала и только удивлялась тому, что хозяева ее не всегда были стариком и старухою, а были когда‑то – пусть и очень давно – маленьким мальчиком и маленькой девочкой. Собака знала, о чем думали, о чем грустили и о чем вспоминали ее хозяева. Не знала она только одного, не знала того, о чем мечтали старик со старухой. Однако о мечте их знало облако, которое проплывало как раз в то время надо избушкой старика и старухи. Облако грустило, глядя на то, как грустят люди. Облака всегда грустят, если грустят те, кто ходит, сидит или лежит под облаками. И облако исполнило мечту старика со старухой. Едва утром проснулись они, как услыхали в сенях детский смех и повизгивание собаки. Старик посмотрел на старуху, а старуха на старика. Оба они как‑то сразу поняли, что произошло, ведь они знали, о чем они мечтали. Все понимало и облако, вновь проплывающее над избушкой, ведь это именно оно, проплывающее над избушкой облако, сделало так, что мечта старика и старухи сбылась. Выглянули они в сени и увидали там маленькую девочку, которая весело играла с собакой и с той самой куклой, которую собака намедни нашла возле моря. Так на старости лет старик со старухой обрели ту великую радость, о которой так долго мечтали, обрели маленькую и славненькую девочку.

Сказка для печени и желчного пузыря

Жил на свете мальчик. Самый обычный мальчик. От сверстников его отличало только то, что любил он поразмышлять над одной животрепещущей проблемой – над проблемой счастья. А для размышлений ему нужен был хоть какой‑то материал. Вот и приставал он но всем встречным и поперечным с одним и тем же вопросом: счастлив ли этот встречный или этот поперечный. И вот ведь что интересно – ни одного не нашлось человека, который признался бы в том, что он счастлив. Ни одного! Все встречные и все поперечные оказывались несчастливы. Нет, конечно, каждый из встречных и каждый из поперечных был несчастлив по‑своему, но суть дела от этого отнюдь не менялась – счастливых среди людей мальчик не находил. Если же кто‑то из встречных или, наоборот, кто‑то из поперечных в ответ на вопрос мальчика о счастье спрашивал, а счастлив ли сам мальчик, то обычно заставлял мальчика очень серьезно задуматься. А счастлив ли он? Или, может быть, несчастен? мальчик боялся таких вопросов и обыкновенно ничего на них не отвечал, старался от ответа как – то уйти. И, что любопытно, почти всегда это удавалось. Когда же случалось так, что не удавалось, тогда мальчик просто разворачивался и уходил прочь, повергая в смущение своего собеседника или собеседницу. Впрочем, мальчик очень скоро понял, что среди людей счастливых ему не найти, ведь даже тот, кто со стороны кажется счастливы, для самого себя таковым чаще всего не является. А важно, чтобы сам человек себя осознавал счастливым, а не кто‑то другой его воспринимал таковым. Ну и еще были такие люди – мальчик сразу научился их распознавать, – которые считали себя счастливыми, но боялись даже самим себе признаться в этом, боялись тем самым вспугнуть собственно счастье и сделаться навсегда или по крайней мере надолго несчастными. И тогда мальчик решил расспрашивать уже не людей, а расспрашивать всяких животных. Начать же решил с рыб. Это только очень ограниченные люди думают, что рыбы не умеют говорить, – рыбы говорить умеют. Надо только уметь их слушать и слышать. Мальчик умел и то, и другое. Придя на речку, мальчик наклонился над водой и стал звать плотвичку. Плотвичка приплыла на зов, но, услыхав вопрос мальчика, только хвостиком махнула и была такова – обиделась по всей видимости. Да и как было не обидеться, если неподалеку показалась сама щука, щелкающая челюстями. Уф. Где уж тут быть счастливой, если бедной плотвичке, а заодно и бедной уклейке, и бедному лещу, и бедному налиму, и бедному угрю, и бедному карасю, и бедному пескарю, и всем рыбам в реке угрожает одна‑единственная злобная щука. Так, может быть, щука счастлива? Мальчик позвал щуку к себе и спросил, счастлива она. Усмехнулась щука в ответ и дала понять мальчику, что из всех рыб в этой реке она самая несчастная и есть. И все оттого, что ей нужно держать в страхе всех остальных. Вот вы любите всех остальных держать в страхе? И щука тоже не любит. И не прав тот, кто думает, что щука любит это. Что же тогда, спрашивается, заставляет щуку держать в страхе весь водоем? Да все ведь очень просто. Если щука перестанет стращать собой все рыбное население реки, если ее перестанут боятся, то тогда щука останется голодной и помрет без еды. «А впрочем, – добавила щука, – я и так всегда голодная». И уплыла по своим по щучьим делам. Мальчик тогда пошел к лесу и там на опушке встретил маленькую птичку, что сидела на гнезде среди травы – высиживала яйца. Мальчик со своим коронным вопросом обратился к этой птичке. И кажется, совсем эту малышку расстроил. Птичка повесила клювик, пустила слезку и только рассказала, как нынче утром ей пришлось защищаться от злобной змеи, которая хотела полакомиться свежими яйцами. Как такая маленькая пташка отбилась от ядовитого аспида, о том она не рассказала. Но хорошо уже было то, что отбилась. Но только постоянная опасность не позволяла птичке признать себя счастливой. И особенно – страх за жизнь своих еще не родившихся детей. И просто страх. Жить в постоянном страхе – удел маленькой птички. Какое уж тут счастье? И мальчик пошел дальше вдоль лесной опушки, но тут что‑то заставило мальчику поднять голову – в небесах прямо над ним парил коршун, красавец, силач, царь всех птиц в наших краях. Мальчик сразу решил, что коршун уж точно должен быть счастлив. и спросил об этом у гордой и прекрасной птицы. Коршун спустился вниз и, продолжая летать, поведал мальчику, что он бы и рад признать себя счастливым, но сделать этого не может уже потому хотя бы, что питается он мышами полевыми, а мыши… Тут коршун замолчал, посмотрел мудрым глазом своим на мальчика и продолжил: «А мышей мне очень жаль…» Ну разве может быть счастлив тот, кто свою еду не только любит, но и жалеет? Мальчик пожалел тогда коршуна, понял, что и он не может считаться счастливым. Мимо пробегавшего зайца мальчик останавливать не стал – и так понятно, что не может быть счастлив тот, за которым чуть не весь лес гоняется. А вот к медведь решил мальчик сходить. Вот уж кто точно должен быть счастливым – его в лесу никто обидеть не может, а еду свою он жалеть тоже не будет, потому что чего вообще жалеть мед и малину? Но медведь, когда мальчик до него добрался, даже не удосужился выйти из берлоги своей, а только простонал на весь лес о том, что вот уже третий день у него болит зуб. Да уж, тот, у кого болит зуб, может назвать себя счастливым лишь тогда, когда зуб ему вырвут или вылечат. Однако кто будет вырывать или лечить зуб медведю? Спасибо, но таких смельчаков нет среди нас. И пошел мальчик восвояси. И уже почти у самого дома набрел на пасеку. Пасечника не было на месте, но пчелы трудились, как и всегда. «Ты ищешь счастливых? – спросила у мальчика одна из пчел. – Так знай, что по‑настоящему счастливы только мы, только пчелы». И пчела подробно все объяснила мальчику, который не только не знал, что возразить, но даже и не хотел возражать. И узнал мальчик, что пчела счастлива вечностью своего рода, счастлива красотой цветов, счастлива радостью труда, счастлива отсутствием борьбы, счастлива полнотой жизни. Но почему такой маленькой пчеле досталось столько счастья? И на этот вопрос ответила пчела мальчику: «Потому что мы, пчелы, не знаем плотской любви». Мальчик такой ответ не очень понял, но он показался ему чрезвычайно умным и не вызывающим никаких контраргументов. И радостным мальчик направился с пасеки восвояси. И если бы кто‑то сейчас мальчику встретился и спросил бы, счастлив ли мальчик, то мальчик дал бы утвердительный ответ, потому что в тот миг он почему‑то на самом деле был счастлив.

Сказка для кожи и волос

Один юноша любил гулять за городом. Он и в городе тоже любил гулять, но больше всего любил гулять именно за городом. Да ведь и правда – что может быть лучше, чем летним днем выйти за городскую заставу, уйти подальше от шума рынка, от колокольного звона, от лая собак. Пойти туда, где такая тишина, какая современному горожанину и не снилась. Казалось бы, все уже места за городом знал этот юноша, но каждая прогулка открывала непременно что‑то новое: то лесная тропинка приведет на такую полянку, где грибов больше чем жителей в городе, то вдруг набредешь на ручеек – такой добродушный, такой журчащий и светлый, а то на лугу увидишь такие цветы, каким и названия на человеческом языке уж точно нет – уж больно красивы эти цветы. Да, очень много всего в нашем мире такого, что радует глаз, когда видишь это впервые. Но и прежде виденное тоже радует глаз. Уж и не сосчитать, сколько раз проходил юноша мимо вот этого столба возле дороги, до почему‑то каждый раз видит в этом месте что‑то для себя новое: то птичка‑невеличка сидит на столбе и так красиво поет, что невольно заслушаешься, то возле столба такой цветок вырастет красивый, что никак глаз не оторвать, а то… Да, вот про это и хочу рассказать. Раз вышел юноша из города, дошел до столба и видит вдруг, что за столбом что‑то поблескивает. Что же это? Любопытно крайне! Зашел юноша за столб, но ничего там не увидел. Поводил рукой по придорожной траве – ничего. Еще раз глянул – результат тот же. Снова направился юноша на дорогу, оглянулся – что вы думаете: опять блестит и манит что‑то яркое и красивое. Ну уж нет – надо вернуться опять за столб. Вернулся юноша – ничего: ни на взгляд, ни на ощупь. Ах, какой обман. Вот пойти и не оглядываться больше, но что‑то опять на дороге юношу заставило оглянуться назад – и опять сверкает, блестит, да так ярко, что хоть прищуривайся от этого света. Снова вернуться? Ну ведь вот же – блестит, никуда не денется, коли так. Надо просто идти и смотреть на это блестящее, не отводя взор ни на миг. Так и сделал юноша, до самого столба шел – все блестело. За столб зашел – и снова блестит. Протянул руку – блестит, а взять нельзя. Да что же это? И не понять вовсе. Огляделся юноша и вдруг видит, что уже ни столба, ни дороги, а какой‑то кругом город незнакомый – город весь из дерева. И пахнет город березою да сосною, отчего легко дышится. И люди кругом все веселые, радостные, счастливые. И так хорошо вдруг стало, и такой восторг. Ах, как хорошо! Вот бы здесь жить. И всегда оставаться в этом аромате, всегда быть таким же счастливым, как сейчас среди этих людей. И забыл юноша о том, что искал тут что‑то яркое и блестящее, забыл о столбе и дороге, но вот почему‑то вдруг вспомнил, что в городе, откуда он вышел на прогулку утром, ждут его родители и друзья. А ведь если останется юноша в этом деревянном городе, то тогда получается, что не увидит он больше ни родителей, ни друзей… Такая перспектива не очень юношу устраивала. Вернуться? Но тогда ведь он, возможно, никогда не увидит больше этого прекрасного деревянного города, никогда. Что же делать? И все‑таки тоска по дому оказалась сильнее радости от деревянного города. Юноша направился к городской заставе и сам не заметил, как очутился вновь на своей дороге у все того же столба. Оглянулся никакого города нет и в помине. Ну и пусть – дома все равно лучше. Между тем на следующее утром юноша почему‑то затосковал по вчерашнему городу из дерева, где так пахло березой и сосной. И пошел юноша вновь за город, вышел к тому самому столбу у дороги. Как увидал он столб, так словно что‑то потянуло его туда. Но что же? Опять за столбом заблестело, засверкало, заиграло… И пошел наш юноша туда, и вновь не нашел за столбом ничего. Но юноша уже был готов к этому, а потому вернулся на дорогу и снова – уже с дороги – обернулся и, увидев что‑то блестящее и сверкающее, направился снова к столбу. И опять ничего за столбом не найдя, пошел на дорогу. И в третий раз вернулся с дороги за столб. И уже собрался было очутиться в деревянном городе, где так прекрасно пахнет березой и сосной, даже глаза закрыл. А как открыл глаза, так никакого деревянного города вокруг себя не увидел, но зато увидел город совсем другой – это был город, где все было сделано из железа, железный город. Люди здесь не были так веселы и восторженны, как в деревянном городе, но зато сразу заметил юноша, что взгляды тут у людей очень умные, очень сосредоточенные. Стало понятно, что живут тут серьезные люди, люди дела. И юноша стал сразу думать, как бы хорошо было влиться в ряды этих людей, стать частью этого города, стать таким же умным, таким ж серьезным. Одно слово – железные люди. Только вот радуются ли они? Об этом сказать ничего было нельзя, потому что улыбок на лицах не было. И как‑то немного расстроился юноша, расстроился от того, что так тут все не радостно, а уж чересчур серьезно. И недолго думая, пошел юноша к городской заставе. А там, как и вчера, вышел вновь к столбу у дороги. Города же железного и след простыл. И как‑то легче стало на душе сразу у юноши – можно было смело идти в свой город, где есть родители, где есть друзья… Как же радостно бывает возвращаться после такой вот прогулки! Только вот опять на утро юноша захотел дойти до все того же столба. Юноша знал, что если два раза было что‑то любопытное, то непременно будет что‑то еще более любопытное. Интересно же – что. Такое вот чистое любопытство повлекло за собой юношу в этот раз на дорогу к столбу. Все было, как и в прошлые разы, – что‑то блестело, сверкало, светилось. Дважды возвращался юноша на дорогу, а на третий раз оказался в незнакомом городе – не в деревянном, не в железном. Это был город золотой. И люди тут были не веселыми, как в деревянном городе, и не умными, как в городе железном; нет, только не подумайте, что в золотом городе жили грустные глупцы, отнюдь нет. Просто люди в золотом городе были в первую очередь очень внешне красивы и физически сильны. Этого нельзя было не заметить! И, конечно, как и вчера, и позавчера юноша восхитился тем, как хорошо все устроено в этом городе. И юноша даже не удивился, что в этом городе, как намедни в деревянном и железном, захотелось ему жить. Но желание это прошло гораздо быстрее, чем в прошлые разы. И пошел юноша, совершенно успокоенный и даже без всякого желания оглянуться. И снова вышел к столбу возле дороги. И вновь, как и всегда после столь любимых им загородных прогулок, вернулся в город. И хоть юноша и любил загородные прогулки, но и город свой тоже любил, ведь тут жили его родители, его друзья. В другие же города больше ему почему‑то не хотелось – ни в деревянные, ни в железные, ни в золотые. И, проходя мимо столба того самого, юноша теперь только улыбался, вспоминая то свое приключение.

В заключении раздела приводим сводные данные по пациенткам Резиденции красоты «Версаль», проходившим лечение по курсу сказкотерапии.