Люсьену Декаву 19 page

Постепенно, очень осторожно, я начал делиться с матерью посещавшими меня мыслями, что мои перспективы не так уж радужны… Но разубедить ее было невозможно… Теперь она строила другие планы, касающиеся только ее, она собиралась создать новое предприятие, гораздо более выгодное. Это уже давно подзадоривало ее, а теперь она наконец решилась!.. «Видишь ли, дружок, пока я не буду рассказывать об этом твоему отцу, держи все это при себе… Я не хотела бы его разочаровывать, беднягу!.. Он и так страдает, когда видит, как мы несчастны… Но, между нами, Фердинанд, я думаю, что наша бедная лавка… Тсс! Тсс! Тсс!.. Она не сможет больше подняться… Гм! Гм! я боюсь худшего, ты знаешь!.. Это дело решенное!.. Конкуренция в наших кружевах стала чрезмерной!.. Твой отец не может этого осознать. Он не имеет с этим дела, как я, каждый день… И слава Богу! Теперь товара нам нужно уже не на несколько сотен, а на тысячи и миллионы франков, чтобы иметь подходящий выбор! Где же взять такое состояние? Откуда взять кредит, Боже мой? Все это под силу лишь крупным предпринимателям! С колоссальным штатом!.. Наш магазинчик, ты видишь, обречен!.. Это вопрос лишь нескольких лет… Месяцев, может быть!.. Сопротивляться бессмысленно… Крупные супермаркеты раздавят нас… Я уже давно вижу, как это надвигается… Со времен Каролины… становилось все хуже и хуже… это не вчера началось! Мертвые сезоны следуют один за другим… и с каждым годом все чаще… Они становятся все длиннее и длиннее… Да и я, ты знаешь, мой мальчик… нельзя сказать, что мне не хватает энергии!.. Нам необходимо выкарабкаться!.. Вот что я попытаюсь сделать, как только мне станет лучше… как только я смогу встать на ноги. Тогда я сразу буду искать работу в большом магазине… Мне не трудно будет ее найти!.. Они знают меня давно!.. Знают, как я борюсь! Мужества мне не занимать… Они знают, что мы, твой отец и я, люди безупречные… что нам можно доверять… что угодно!.. Это я могу тебе точно сказать… Марескаль!.. Батей!.. Рубик!.. Они знают меня еще со времен Бабушки!.. Я не новичок в этом деле… Они знают меня уже 30 лет, всю жизнь я была продавщицей и коммерсанткой… Мне не трудно будет найти… Ничьих рекомендаций мне не надо… Я не люблю работать на других… Но в настоящее время выбора нет… Твой отец ничего не заподозрит… абсолютно… Я скажу ему, что иду к покупательнице… Он увидит в этом лишь рвение!.. Я буду уходить, как обычно, и всегда буду возвращаться вовремя… Ему, несчастному, было бы стыдно видеть, что я работаю у других… Он был бы унижен, бедняга… Я хочу избавить его от этого!.. Любой ценой!.. Он бы этого не вынес!.. Я не смогла бы его утешить!.. Его жена служит у других!.. Боже мой!.. Даже то, что я работала у Каролины, на него плохо действовало… В конце концов он ни о чем не догадается!.. Я буду ходить один день по одной улице, другой день — по другой… Это будет не так уж сложно… лучше, чем это постоянное колебание!.. Гнусная эквилибристика, от которой мы подыхаем!.. Постоянные усилия!.. Нужно везде затыкать дыры! это настоящий ад, в конце концов! Мы заплатим за это собственной шкурой! У нас будет гораздо меньше волнений! Платить здесь! Платить там! Сколько можно! Какой ужас! Бесконечная мука… У нас будет небольшой, но постоянный доход… Больше не будет резких колебаний! Кошмаров! Вот чего нам не хватало! Всегда!.. Чего‑то прочного! Хуже не будет, чем все эти двадцать лет! Постоянное изворачивание! Боже мой! Вечная погоня за сотней су, а покупательницы никогда не платят! Только одну дыру заткнули, появляется другая!.. О! Независимость — это прекрасно! Я всегда ценила ее, моя мать тоже! но я не могу больше… Все у нас будет хорошо, ты увидишь, если мы возьмемся за это вместе, мы сразу сможем свести концы с концами!.. Будет и домработница! Раз это доставляет ему такое удовольствие!.. Не говоря уж о том, что мне она очень нужна! Это не роскошь!»

Для моей матери эта новая безумная фантазия была просто бальзамом… Для нее никогда ничего не было слишком сложным, слишком тяжелым! Она бы хотела в глубине души выполнять работу за всех, тащить лавку совсем одна… и еще целую семью с домработницей в придачу… Она никогда ни у кого не искала сочувствия и понимания, лишь самой себе признавалась в том, насколько ей иногда тяжело и тоскливо… Даже если бы я расшибся в лепешку и добился удачи, это ничего не изменило бы… Я был уверен, что с прислугой она бы работала еще в 50 раз больше… Она очень любили свою тяжелую жизнь… А я — другое дело… Я как червяк в яблоке. Я был просто рвач и все… Может, эта черта появилась после моего пребывания в Рочестере, после того как я бил баклуши у Мерривина?.. И я стал откровенным бездельником. Вместо того чтобы бежать на улицу, я часами думал… По сути, я предпринимал лишь жалкие усилия, чтобы найти работу… Перед каждым звонком на меня как будто нападало оцепенение… Во мне не было крови мучеников… Черт побери! У меня отсутствовало нетерпение, свойственное молодости!.. Я все откладывал на завтра… Я попытал счастья в другом квартале, мне хотелось искать работу в местах не таких душных… тенистых, продуваемых ветерком… Я обошел лавки вокруг Тюильри… Под прекрасными арками… на широких проспектах… Я спрашивал у ювелиров, не нужен ли им молодой человек?.. Я парился в своей куртке… а им никто не был нужен… Под конец я так и остался в Тюильри… Я разговаривал с бродившими вокруг шлюхами… Я проводил время, лежа в кустах, действительно по‑английски, ничего не делая… только пил и запускал волчки… Там был еще продавец «коко» и оркестр рядом с каруселью…

Как это было давно… Однажды я заметил моего отца… Он шел вдоль решетки. На доставку… С тех пор, чтобы не рисковать, я стал чаще оставаться в саду Карузель… Я прятался между статуй… Один раз зашел в музей. В то время это было бесплатно… Картин я не понял, но, поднявшись на четвертый этаж, обнаружил морской флот. И остался там. Потом я стал ходить туда регулярно. Проводить там целые дни… Я знал все эти модели… Стоя в одиночестве перед картинами… я забывал все несчастья, поиски места, хозяев, еду… Я думал только о кораблях… От вида парусников я балдею… Мне бы хотелось быть моряком… Отцу тоже… Это плохо обернулось для нас обоих!.. Я его почти понимал…

Когда я приходил к ужину, он спрашивал меня, что я делал?.. Почему я опоздал?.. — Искал! — отвечал я… Мама смирилась с этим. Отец ворчал в тарелку. Он больше ни о чем не спрашивал.

* * *

Моей матери сказали, что она могла бы теперь же попытать счастья на рынке в Пек или даже в Сен‑Жермен, это нужно было делать теперь или никогда, ибо все богатые люди устраивались там в виллах на холме… Они наверняка захотят купить ее кружева на занавески в комнатах, покрывала для кроватей и салфеточки… Время было благоприятное…

Она сразу же бросилась туда… За неделю она обегала все дороги со своим тюком, набитым миллионом тряпок… От вокзала в Шату почти до Мелан… Все время торопясь и хромая… К счастью, погода стояла прекрасная! Дождь стал бы настоящей катастрофой! Она уже была счастлива, потому что ей удалось продать большую партию залежалого товара, гипюра с бахромой и тяжелых кастильских шалей, которые не носили со времен Империи! Виллы оказывали благотворное воздействие на своих обитателей! Нужно было быстрее устраиваться… И они позволяли себя немного одурачить… Благодушие, хорошее настроение, панорама Парижа. Моя мать не упускала своего, она пользовалась моментом, но в одно прекрасное утро ее нога вообще перестала двигаться. И с поездками было покончено… Даже второе колено пылало… Оно тоже раздулось вдвое…

Живо притащился Капрон… Он смог лишь констатировать… Воздев обе руки к небу… Несомненно, назревал абсцесс… Сустав уже распух… Хочешь — мужайся, хочешь — нет, один черт!.. Она не могла сдвинуть свой зад, повернуться на другой бок, приподняться даже на сантиметр… Она испускала пронзительные крики… Стоны не прекращались, не столько из‑за боли, она была тверда, как Каролина, сколько из‑за того, что болезнь победила ее.

Само поражение было ужасно.

Срочно понадобилась домработница!.. У нас все изменилось… Существование разладилось… Мама лежала на кровати, отец и я делали самое тяжелое: подметали, выбивали ковры, убирали на крыльце и в лавке по утрам перед тем, как уйти… Прогулки, метания, сомнения сразу прекратились… Мне нужно было выпутываться и быстренько искать работу. Как угодно!

Домработница Ортанз приходила только на час утром и на два часа после обеда. Весь день она прислуживала в бакалейном магазине на улице Вивьен рядом с Почтой. Это была личность, заслуживавшая доверия… У нас она подрабатывала… Ей не повезло, она вынуждена была выкручиваться после того, как ее муж потерял все, попытавшись заработать на водопроводе. А еще у нее были двое мальчишек и тетка в придачу… Просвета не было… Она рассказывала все моей матери, распластанной на кровати. Однажды утром мы с отцом спустили маму вниз. Устроили на стуле. Требовалась осторожность, чтобы не стукнуть ее о ступени и не уронить. Ее посадили, подперев подушками, в углу лавки… чтобы она могла отвечать покупателям… Это было тяжело… Нужно было еще постоянно прикладывать… «целебные» компрессы.

Хоть Ортанз и вкалывала, как буйвол, на полную катушку, она все же оставалась привлекательной, в ней было что‑то пикантное… Она сама все время повторяла, что ни в чем себе не отказывает, особенно в питании, но со сном было хуже! у нее не оставалось на это времени… Ее поддерживали еда и кофе с молоком… Она вливала в себя по меньшей мере по десять чашек за день… У торговца фруктами она жрала за четверых. Эта штучка Ортанз смешила своими сплетнями даже мою больную мать, лежащую на кровати. Моего отца ужасно злило, когда он заставал меня с ней в комнате… Он боялся, что я ее трахну… Я по привычке дрочил на нее, но только совсем без азарта, совсем не так, как в Англии… Я уже не чувствовал того исступления, в этом было даже что‑то пресное, было слишком много несчастий, чтобы чувствовать особый подъем… Приплыли! Черт побери! Это даже перестало быть занятным!.. Находиться в таком положении и еще тащить на себе семью — это ужасно… Башка у меня была забита заботами… Теперь найти место стало куда сложнее, чем перед отъездом. Стоило мне увидеть свою скорбящую мать, как я сразу же отправлялся на охоту по адресам!.. Я прочесал все Бульвары, котлован Сантье, границы Биржи… К концу августа этот угол и вправду был самым неприветливым из всех кварталов… Там было ужасно грязно и душно… Я обошел все этажи, экипированный воротничком, галстуком‑бабочкой, в бронированном канотье… Я не пропустил ни одной таблички… туда и обратно… Джимми Блэкуэлл и Карстон, экспортеры… Порогофф, трансакционер… Токима для Каракаса и Конго… Эрито и Кюгельпрюн, заказы для всей Индии…

Снова я почувствовал себя собранным, бодрым и решительным. Я причесывался, бросался под своды. Прямо на лестницу. Звонил в одну дверь и сразу же во вторую… Иногда, если у них дела шли плохо, приходилось отвечать на вопросы… Они спрашивали меня, чего я хочу… что умею делать?.. На что я способен?.. Каковы мои условия?.. Я сникал в ту же секунду… что‑то бормотал, пускал пузыри… лепетал жалкие отговорки и начинал пятиться… Меня внезапно охватывала паника… От этих инквизиторских рож меня бросало в дрожь… Я становился как будто чувствительнее… Нахальство полностью улетучивалось. Меня корчило, как от колик!.. все же я снова и снова пытался предложить себя… Я звонил еще раз в дверь напротив… там были те же жуткие рожи… И так раз двадцать перед завтраком… Я уже даже не приходил есть. У меня действительно было слишком много забот… Я совсем не был голоден! мне только ужасно хотелось пить… Я бы и вообще не возвращался. Я чувствовал, какие сцены меня ожидают. Моя мать со своими страданиями! Мой отец со своей механикой, вспышками гнева, бормотанием и безумными воплями… Жалкая перспектива!.. Я уже выслушал все их комплименты!.. Я сохранил на жопе все свое дерьмо!.. Я стоял на берегу Сены и ждал двух часов… Я смотрел, как купаются собаки… Я даже забыл про свою систему… И бродил наудачу! Избороздил весь левый берег… От угла улицы Бак я устремлялся по закоулкам… улица Жакоб, улица Турнон… Я попадал в почти заброшенные заведения… Прилавки с образцами галантереи для покойников… которые в провинции прячут… Поставщики настолько жалких предметов, что просто невозможно описать… И все же я их очаровывал… Я попытался добиться экзамена у продавца облачения для священников… Я сделал все возможное… Продемонстрировал свое упорство оптовому продавцу риз… Я уже подумал, что они возьмут меня на фабрику канделябров… Я уже настроился… Я дошел до того, что нашел их замечательными… Но в последний момент все рухнуло! В Сен‑Сюльпис меня окончательно разочаровали… Там тоже переживали кризис… Меня выпроваживали отовсюду…

Из‑за хождения по асфальту все мои ноги были в язвах… Всюду я ненадолго разувался и быстро окунал их в раковину умывальников. Я научился разуваться в одну секунду… Так я познакомился с мальчиком из кафе, страдавшим от язв на ногах еще больше, чем я. Он прислуживал утром и вечером и даже позже, после полуночи, на огромной террасе во дворе Круа‑Нивер, в немецкой пивной. Его ноги порой так болели, что он клал себе маленькие кусочки льда прямо в башмаки… Я сам попробовал так делать… Ненадолго это помогало, только после становилось еще хуже.

* * *

Моя мать лежала с вытянутой ногой в глубине лавки уже больше трех недель. Покупателей было немного… Это тоже раздражало… Она больше совсем не могла выходить…

Иногда лишь заглядывали соседи поболтать и составить ей компанию… Они приносили все сплетни… и основательно задурили ей голову… Про меня они несли всякий бред… Этим скотам действовало на нервы мое постоянное болтание без дела. Почему я не нашел работу?.. А? Они все время об этом спрашивали… То, что я продолжал висеть на шее родителей, несмотря на столько усилий, невообразимые жертвы, было просто невероятно!.. Это превосходило их понимание!.. А! Э? Загадка!.. Они видели, что я на мели и пользовались этим… А, ну да! А, превосходно! Они не такие болваны, как мои старики!.. Они бы так не оплошали!.. Они прямо говорили об этом!.. Нет уж, ни за какие коврижки! Они бы не стали выворачиваться наизнанку! Ради сопляков, которым на это насрать… Они бы не позволили своим мальчишкам делать из себя дураков! Э, что нет, то нет! Кому это нужно?.. Особенно обучать их языкам! А! дурацкие затеи, Господи Боже мой! А! курам на смех! Чтобы сделать из них хулиганов, вот и все! Господи, это ни к чему не приводит!.. Доказательство? это совершенно очевидно! Стоит только взглянуть на меня… Хозяин? Я никогда не найду его!.. Я уже всех разочаровал… Я не умел себя вести, вот и все!.. Они знали меня с детства и давно убедились в этом!.. Да.

Эти разговоры повергали мою мать в совершенное отчаяние, особенно в ее состоянии; болезненный абсцесс причинял ей все большие страдания. Теперь у нее распухло все бедро… Обычно она как‑то сдерживалась и не повторяла все эти гадости… Но ее страдания достигли такой остроты, что она больше не могла себя контролировать… Она все пересказала отцу, почти слово в слово… У того уже очень давно не было припадков… Он ухватился за этот предлог… И опять начал вопить, что я сдираю кожу живьем и с него и с матери, что это бесчестье, вечный позор, что я виноват во всем! Во всех несчастьях! Как в прошлых, так и в будущих! Я толкал его на самоубийство! Я был настоящим убийцей!.. Он не объяснял почему… Он свистел, выпуская пар так сильно, что между нами образовалось облако… Он рвал на себе волосы… Пока у него на башке не показалась кровь… Он обломал себе ногти… Яростно жестикулируя, он стукался о мебель… Он сдвинул комод… Лавка была совсем маленькая… Ему негде было развернуться в ярости… Он наткнулся на подставку для зонтиков… Сбросил наземь две китайские вазы. Моя мать хотела их подобрать. Ее нога подвернулась! Она испустила такой пронзительный крик… такой душераздирающий… что сбежались соседи!

Она почти лишилась чувств… Ей дали понюхать соли… Наконец она пришла в себя… И снова начала дышать, ее устроили на стульях… «Ах! — сказала она нам, — он прорвался!» Ее абсцесс!.. Она была счастлива, Визьо сам выпустил гной. У него был навык, он часто делал это на борту корабля.

* * *

Я одевался очень аккуратно, мой воротничок был просто железным, ботинки ослепительно блестели… Но моя мать, обдумывая мой туалет в задней комнате лавки, пришла к выводу, что это еще не все… Мне не хватало чего‑то очень важного, даже несмотря на мои часы с полированной цепью… Несмотря на все увещевания у меня оставались повадки хулигана… Это сразу бросалось в глаза, когда я запускал руку в карман, чтобы выудить оттуда монету!.. Жест выдавал во мне хулигана! Бандита! Это всех пугало!

Она быстро сориентировалась… Она отправила Ортанз на базар Вивьен… Чтобы та купила мне солидный бумажник… Крепкий, ручной работы, с многочисленными отделениями, большей частью ненужными… В придачу к нему она подарила мне четыре монеты по пятьдесят сантимов… Но я не должен был их тратить!.. Никогда!.. Экономия… Я должен привыкать к бережливости!.. Она вложила туда и мой адрес, на случай, если со мной что‑нибудь произойдет на улице… Это доставляло ей удовольствие. Я не сопротивлялся.

Я быстро истратил эти деньги на питье… каждый стаканчик стоил 2 су… Все лето 1910 года стояла ужасная жара. К счастью, рядом с Тампль всегда было чем прополоскать горло… На прилавках вдоль улиц продавали недорогой лимонад и прямо на тротуаре, и в рыночных бистро…

Я возобновил поиски работы в ювелирных лавках. Это занятие я хоть немного знал… Я вернулся в Марэ… На Бульварах уже не было свободного места! Между «Нэгр» и воротами Сен‑Дени копошилась настоящая толпа! Все давились в этом пекле… Пыли в садике Искусств становилось еще больше!.. Лучше было не садиться, везде было сплошное облако пыли… стоило вздохнуть, и ты начинал кашлять!.. Там укрывались все окрестные коммивояжеры со своими ящичками, коробочками… и учениками, которые толкали тележки… Они все сидели на обочине, обессиленные, ожидая часа, когда можно будет вернуться к хозяину… Они не особенно старались! Был мертвый сезон, и делать им было нечего… Нигде, ни в одном доме не нуждались в их образцах!.. Их походка была неуверенной… Они тонули в песчаном тумане… До 15 октября у них точно не будет ни одного заказа! Меня тоже это не вдохновляло… Их записные книжки были им больше не нужны! Я с любопытством наблюдал их отчаяние…

Я уже надоел всем своими вопросами о работе, я прочитал все объявления, просмотрел все справочники. Я прошел всю улицу Вьей дю Тампль… В течение восьми дней я прогуливался вдоль канала Сен‑Мартэн и любовался на баржи… медленное движение шлюзов… Потом я вернулся на улицу Эльзевир. Я даже стал просыпаться среди ночи… У меня появилась навязчивая идея, которая овладевала мною все сильнее и сильнее… От нее голову просто распирало… Я хотел вернуться к Горложу… Я вдруг почувствовал угрызения совести и непреодолимый стыд… Мне в голову лезли мысли об аресте и разные бредовые идеи… Я хотел снова подняться к Горложу, откровенно признаться… обвинить себя… перед всеми… Это я украл! — скажу я… «Это я взял драгоценную булавку! Шакья‑Муни из чистого золота!.. Это я! Действительно я!..» Я был как в лихорадке! Черт возьми! После этого я наверняка устроюсь, невезение пройдет… Надо мной тяготеет злой рок… надо всей моей жизнью! Порой меня охватывал такой ужас, что я начинал дрожать… Это было невозможно преодолеть… Блядство! В конце концов я все же пришел к их дому… несмотря на жару у меня по спине пробежал мороз… Я уже заранее чувствовал панический ужас! Я заметил консьержку… Она внимательно посмотрела на меня и узнала издалека… Тогда я, стараясь осознать, почувствовать свою вину… приблизился к ее будке… Я собирался заговорить с ней!.. Черт возьми!.. Но не смог… Я смутился… Внезапно развернулся… И отвалил большими шагами… Я опять побежал к Бульварам… Лучше мне не стало!.. Я вел себя как настоящий слизняк! А хвастался… выпендривался… Я перестал приходить домой к завтраку… Я брал с собой сыр и хлеб… Из‑за ночных бессонниц меня постоянно клонило в сон… Все время меня преследовали видения… Мне нужно было идти не останавливаясь, потому что стоило мне присесть, как я засыпал… Я так до конца и не понимал, в чем же была моя вина? Должно же быть хоть какое‑то объяснение? Попроще… У меня не хватало образования, чтобы понять это… Я нашел еще одно место для прогулок после полудня. В Нотр‑Дам де Виктуар, там, где налево от входа стояли маленькие часовенки… Место довольно спокойное… Я чувствовал себя раздавленным постоянными неудачами… В темноте мне было лучше… Ногам так приятно на плитах… Это хорошо освежало… Я тихонько разувался… И сидел так, притаившись… Свечи были очень красивы, как хрупкие ветви, трепещущие в огромном бархатном сумраке сводов… Это вызывало галлюцинации… Я потихоньку засыпал… И просыпался от звоночков… Там никогда не закрывали… Это было самое лучшее место.

* * *

Я все время находил предлоги, чтобы возвращаться как можно позже… Один раз я вернулся около десяти часов… Я наведывался в Антони… на завод обоев. Им требовались курьеры в центре… Это меня устраивало… Я ходил туда два или три раза… Их завод был еще не достроен!.. Еще не совсем закончен… Одни разговоры!

Каждый раз, возвращаясь в Пассаж, я испытывал страх. Все свои деньги на транспорт я тратил на пиво… Мне приходилось идти пешком… Стояло необыкновенное лето! Дождя не было уже два месяца!..

Мой отец, как тигр, бросался на свою машинку… Я никак не мог уснуть, так он колотил по клавиатуре… В начале сентября у него вскочила масса фурункулов, сперва под мышками, а потом еще один здоровенный сзади, на шее, который почти сразу же превратился в карбункул. Фурункулы — это было серьезно, он чувствовал постоянную слабость… Все же он ходил в контору… Но на него, сплошь обмотанного ватой, оборачивались на улице… Он постоянно принимал пивные дрожжи, но улучшения было не видно.

Моя мать была очень обеспокоена тем, что он весь покрылся сыпью… Сама же она чувствовала себя немного лучше, только когда ставила себе компрессы и не делала никаких движений. Абсцесс обильно гноился, но заметно шел на убыль. Гной продолжал выделяться… Когда наконец она встала, не дожидаясь, пока рана закроется, она тотчас опять начала суетиться по квартире и ковылять вокруг мебели и стульев… Она наблюдала за Ортанз, она сама поднималась по всем лестницам, она больше не желала, чтобы ее переносили. Она преодолевала ступеньки самостоятельно, цепляясь за перила, и ей удавалось взбираться с этажа на этаж, пока нас не было… Она хотела снова заняться хозяйством и убирать в лавке…

Отец, обмотанный повязками, не мог повернуть головы, он буквально задыхался от фурункулов, но он прекрасно слышал, как моя мать, волоча ногу, на другом этаже переворачивала все вверх дном то в одной, то в другой комнате… Это раздражало его больше всего… Он лупил по своей машинке… Он даже ободрал себе от злости пальцы. Он кричал ей…

— А! Умоляю тебя, Клеманс! Ты слышишь меня или нет? Что это за бордель в конце концов! В самом деле! Может, ты все же ляжешь, черт побери! Ты считаешь, что у нас все слишком хорошо? Ты считаешь, что нам еще мало? Господи Боже ты мой!..

— Ах! Огюст! Оставь меня, я тебя прошу… Это мое дело!.. Не волнуйся обо мне!.. Я чувствую себя очень хорошо!

Она говорила это ангельским голосом…

— Легко сказать! — вопил он… — Это легко сказать! Черт бы побрал вас всех! Сядешь ли ты наконец?

* * *

Утром я предупредил мать…

— Послушай, мама, сегодня я не приду завтракать… Я пойду в Лила… Узнать насчет завода…

— Послушай‑ка, Фердинанд, — сказала она мне… — Я тут подумала… Я хотела бы, чтобы Ортанз сегодня вечером как следует убрала на кухне. Уже по меньшей мере два месяца кастрюли, раковина и сковородки в отвратительном состоянии… С тех пор, как я заболела, я не могла этим заняться… Все это воняет позавчерашними объедками… Если я пошлю ее за покупками, она будет тянуть и проходит несколько часов, ведь она же болтлива, как сорока!.. Она зайдет к торговке фруктами… и проведет там целую вечность. А ты все равно проходишь мимо Репюблик… зайди‑ка к Каркуа и купи для своего отца на 14 су самой лучшей ветчины… высшего качества… ты понял, что я сказала? Свежей и почти без жира… Ты ее хорошенько осмотри… Нам двоим осталась лапша, ее нужно немного снова отварить… еще купи три сливочных сырка и еще, если ты сможешь, салат‑латук, не очень распустившийся… Мне тогда не придется готовить обед… Ты запомнил? Пиво у нас есть… Ортанз принесет дрожжи… Для твоего отца с его фурункулами салат очень полезен. Перед уходом возьми деньги, сто су в моем кошельке на камине в нашей комнате. Трать их аккуратно!.. Возвращайся к обеду!.. Может, тебе все это записать? Из‑за жары я боюсь брать яйца… У твоего отца энтерит… А клубника еще хуже… У меня самой от нее красные пятна… а о нем с его нервами я и не говорю!.. Лучше поостеречься…

Я все понял, я мог идти… Я взял эти сто су… Вышел из Пассажа… Немного постоял у бассейна в сквере Лувуа… Подумал, сидя на скамейке… В задницу этот Лила, у меня на примете был мелкий надомник‑туберкулезник, занимающийся узорчатыми тканями и изготавливавший аксессуары для витрин, бархотки и таблички. Кто‑то мне о нем говорил… Это на улице Гренета № 8… Прекрасная идея!.. Должно быть, было около десяти часов… Не очень жарко… я шел совсем не спеша. Подошел к двери… Поднялся на пятый этаж… Позвонил, мне приоткрыли… Место уже занято! Так! Настаивать не было смысла… Это меня сразу освободило! Я спустился вниз этажа на два… Там, на лестничной площадке третьего этажа, я присел на минуту и снял свой воротничок… Опять немного подумал… перебирая в уме все сначала, я вспомнил еще один адрес торговца кожаными изделиями высшего качества, в самом конце улицы Мела… Но это было не так уж срочно… Я осмотрелся вокруг. Местечко было довольно живописное… Полы были выломаны, отвратительно пахло плесенью и уборными… но все же пропорции здесь были величественными и грандиозными… наверняка старинный особняк прошлого века… Это было видно по украшениям, по лепке, по кованым перилам и ступеням из мрамора и порфира… Это была не «липа»!.. Настоящая ручная работа!.. Я разбирался в стилях! Черт возьми! Действительно, замечательно!.. Ни одной поддельной розетки!.. Это напоминало огромный салон, только без людей… Они торопливо проходили мимо в поисках своей унылой работы. И никто ничего не рассматривал… О прошлом вспоминал только я!..

Отсюда я видел весь двор с фонтаном, здесь мне было удобно… А большего мне и не нужно было… Даже все стекла были старинными… крошечные цветные квадратики, фиолетовые, бутылочно‑зеленые, розовые… Здесь меня никто не беспокоил, люди не обращали на меня внимания… Они шли по своим делам… Я уже обдумывал свой день… И тут я заметил своего знакомого! По лестнице поднимался бородач огромного роста… Он тяжело дышал, держась за перила… Это был агент по продаже, впрочем, хороший парень… настоящий весельчак. Я не видел его с тех пор, как ушел от Горложа… Он продавал цепочки… На лестничной площадке он меня узнал… И на ходу заговорил со мной… Он рассказал о себе, а потом спросил, что нового произошло у меня за этот год… Я перечислил ему все новости… У него не было времени меня слушать, он собирался в отпуск… Сразу после полудня… Его очень радовала эта перспектива… Он попрощался со мной довольно быстро… И побежал наверх, перепрыгивая через четыре ступеньки… Он торопился вернуть своему хозяину ящик с образцами… У него еще оставалось время, чтобы заскочить на вокзал д'Орсэ и сесть в поезд на Дордонь… Он уезжал на восемь дней и пожелал мне удачи. Я тоже пожелал ему хорошо развлечься…

Но все же своим рассказом о деревне эта длинная колбаса испортила мне настроение… Внезапно вся моя умиротворенность улетучилась. Ах! У меня сегодня ничего не выйдет! Я был в этом абсолютно уверен!.. Я мог теперь думать только о шалостях, больших просторах и деревне! Черт побери! Он деморализовал меня… У меня внезапно появилось страстное желание увидеть зелень, деревья, грядки… Я не мог больше сдержаться… Это влекло меня! Черт меня возьми!.. Я сказал себе: «Я сейчас же пойду и все куплю на обед!..»Я думал так: «А потом съезжу в Бют‑Шомон!.. Сначала надо отделаться! К семи часам я вернусь… У меня будет свободен весь вечер!» Решено!..

Я устремился в самую ближайшую лавку… к Рампонно… Я очень торопился… на улице Этьен‑Марсель… образцовая мясная лавка… еще лучше, чем у Каркуа… Превосходный товар… Я взял ветчины на 14 су… того сорта, что любил мой отец, и к тому же совсем без жира… Салат я купил рядом… Сливочные сырки тоже… Мне дали даже коробочку.

И вот я не торопясь направился по бульвару Себастополь, по улице Риволи… Я уже ни о чем не думал! Было так душно, что я передвигался с трудом… Тащился под арками… вдоль витрин… Я сказал себе: «Надо сходить в Булонский лес!..» Я шел еще довольно долго… Но наконец стало совсем невыносимо… У решетки Тюильри я свернул… И зашел в сад… там опять копошилась проклятая толпа… не сразу даже удалось найти место в траве… особенно в тени… Это было довольно сложно…

Меня слегка стиснули, я сбежал вниз к большому бассейну… Здесь было очень свежо и очень приятно… Но тотчас же появилась целая армия изо всех четырнадцати окрестных кварталов, плотная масса багрово‑красных, хрипящих, лоснящихся, истекающих потом людей… Здания выбрасывали из себя всю дрянь прямо на просторные лужайки, всех консьержек, жильцов, затравленных сильной жарой, блохами и крапивной лихорадкой… Они толпились, смеясь и толкаясь… Другая толпа, пугающая и ревущая, тоже заявляла о себе со стороны Инвалидов.

Чтобы защитить рододендроны и газоны с маргаритками, попытались закрыть решетки… но орда все смела, все опустошила, искорежила и сломала ограду… Это было сильнее, чем обвал, настоящая кавалькада среди развалин… Слышались хриплые отвратительные вопли, всем хотелось, чтобы гроза, наконец, разразилась над Конкорд!.. Но с неба не упало ни одной дождинки, и все ввалились в бассейн, и валялись там кучами, одни прямо нагишом, другие в кальсонах… Они расплескали всю воду, не оставив ни капли…