Стрекозы

Нянькой я звала Серегину мать, в честь которой и была названа Тамарой, Томкой. Может, эта плохая примета, и она тоже сыграла какую-то свою важную роль в моей и без того горькой судьбе… Что бы стало со мной, если бы отец не назвал меня Томкой? Ведь Няньку постигло несчастье (она, когда училась в 8 классе, попала под трамвай, и ей отрезало полноги), и, наверное, с этим именем и в моей судьбе добавилось горечи. Ведь не зря говорят, что новорожденному ребенку нельзя давать имя болеющего или трагически погибшего родственника, чтоб не накликать такую же беду и на судьбу младенца.

Но как бы ни распоряжались нашими судьбами Там, наверху, а то, что перебор горечи оказался в моей судьбе — это уж очевидный факт… Видимо и у Бога тоже есть ошибки… А может, Бог специально дал щедрую порцию горечи безвинному ребенку, чтобы посмотреть, как и кто оправдает его бесценный дар под названием Жизнь…

***

Меня, как и всех детей, манил к себе этот до безумия красочный волшебный мир, и я, как и другие дети, торопилась поскорее познать его.

На память приходит один эпизод.

Как-то после проливного дождя Нянька поймала большую зеленую стрекозу и принесла ее мне:

— Томка, посмотри, кого я поймала, — похвасталась Нянька, показывая мне в ладонях красавицу стрекозу.

— Ой, где ты взяла такую? — спросила я, сидя в коляске и затаив дыхание от изумления.

— На улице. После дождя их много летает, — ответила Нянька. Если б она знала, чем в последующем обернутся ее слова!

— Нянь, дай мне ее, — попросила я.

— Нет, я тебе ее не дам. Я лучше ее отпущу! — сказала она и ушла со стрекозой в руках.

А я после этого случая, просыпаясь, каждое утро прислушивалась: не идет ли за окном дождь?

Долгожданный дождь пошел через неделю. Была суббота, и как в каждую субботу, был выходной. Нас с Серегой искупали, женщины успели перестирать белье и после пяти вечера планировали пойти помыться к соседям в баню. Но после обеда ливанул дождь с грозой, все сидели дома. Я подтащила ходунки к порогу, намереваясь открыть дверь.

— Нёмка, ты куда это собралась? — удивленно спросила мать. — Ты разве не видишь, что там дождь идет?

— Ты разве не знаешь, что там сейчас красивые стрекозы летают? — с ноткой обиды в голосе спросила я.

— Какие еще стрекозы? Ты посмотри, какой ливень хлещет! — возмутилась баба.

— Томка, подожди, вот дождь кончится, я тебе обязательно еще одну стрекозу поймаю, — пообещала Нянька, выглядывая из своей комнаты.

— Я сама хочу посмотреть, как они летают. Вы уже все видели, только я одна не видела их, — заупрямилась я.

— Ну, хорошо, и ты их сегодня посмотришь. Только подожди, вот дождь закончится, на улице немного подсохнет, и ты пойдешь смотреть своих стрекоз, — миролюбиво соглашается со мной баба.

— Ага, они тогда улетят — и все! — продолжала упрямиться я.

— Будешь упрямиться — вообще никуда не пойдешь, — сердито сказал отец, выходя на кухню.

— А вот и пойду, и прям сейчас! — категорично заявила я.

— Это кто тебя научил пререкаться со старшими? — прикрикнул на меня отец. — Вот за то, что упрямишься, никуда не пойдешь. — Отец подошел к двери и задвинул засов, до которого я не могла дотянуться. Я минуту молча смотрела на массивный засов, и в душе у меня боролись два чувства: обида, что никогда не увижу красивых стрекоз и не полюбуюсь, как они летают после дождя, и логическое убеждение, что на улице идет дождь и там сейчас грязно.

Победили красивые стрекозы. Я уперлась лбом в дверь и заревела.

Вы думаете, наверное, что это был просто детский каприз избалованного ребенка? Увы, не только! Меня, как и всякого другого ребенка, манил этот красочный живой мир, манил, чтоб я его познавала.

Я уже дорыдалась до хрипоты, когда дедка не выдержал. Он встал, молча подошел к двери, открыл засов и, взяв мои ходунки, вытащил меня на улицу. Едва он отпустил меня, я почувствовала, как ходунки начали проваливаться вместе со мной в вязкую жижу. Ноги сразу же промокли. Постояв немного так, я попробовала сдвинуть ходунки с места, но мне не удалось их даже пошевелить, они намертво засели в вязкой жиже. Выглянуло солнце, с крыши падали большие дождевые капли, а вот сказочно красивых стрекоз нигде не было видно. Я подняла голову и виновато посмотрела на дедку, он все понимающими глазами смотрел на меня, грустно улыбаясь. И мы оба отлично представляли, что ждет нас дома. Дед молча занес меня в дом...

И вот тут память услужливо прячет не очень приятные воспоминания, стирая подробности того дня. Я только помню, как баба молча снимала с меня мокрые ботинки, и было много чего-то недоброго в этом движении…

А вечером у меня поднялась температура, в груди захрипело, пришлось обкладывать меня горчичниками. Перед глазами живо всплывает воспоминание, как отец таскает меня орущую в горчичниках по комнате на руках, а я уже, честно сказать, не от боли плакала, а оттого, что «да, я виновата и признаюсь в этом», и чтобы наконец-то меня простили.

Надо отдать должное моим родителям — они однажды полностью удовлетворили мое «дождевое» любопытство. Помню себя, сидящую под зонтом в саду, под теплым грибным дождем, и солнце, пробивающееся сквозь тучу. Незабываемое впечатление! Мне его потом на всю жизнь хватило. Вы не представляете, что значит для больного ребенка почувствовать ощущение дождя.