Черты культуры эпохи цивилизации

В эпоху цивилизации смыслом культуры, ее центром становится некое абстрактное начало — деньги. Дух денег незаметно проникает во все формы существования культуры, на первый план общественной жизни выходит экономика, экономическая политика превращается в самоцель культуры. Сама экономика концентрируется в узких кругах, рождается «мировая экономика», экономика «мировой столицы», «мирового города».

Экономика является той основой, которая непосредственно определяет идеологию, политику и культуру эры цивилизации. Любая общественная идея в это время обретает свою себестоимость и может быть выражена в деньгах.

Диктатура денег определяет диктат журнализма в культуре эпохи цивилизации. Общественное мнение направляется информацией, которую вырабатывает ряд крупнейших мировых информационных агентств.

Журнализм становится самым эффективным средством управления толпой, ибо для нее истина есть то, что она постоянно видит и слышит: «Достаточно трех недель работы прессы, чтобы весь мир уверился в новой истине». Всеобщая грамотность, распространение телевидения, компьютеров, прокладывает дорогу «Цезарям мировой прессы», усиливает риск концентрации общественного мнения в руках очень немногих экономико-политических групп; реальная власть превращается во власть информационную, информация начинает владеть миром.

Цивилизация XX в. имеет не природную, а машинную основу, поэтому одной из ее базовых характеристик является техницизм. С эрой цивилизации машина прочно вошла в человеческую жизнь. Поэтому, как справедливо заметил Н. Бердяев, в эпоху цивилизации жизнь начинает утрачивать связь с миром природы: «Между человеком и природой становится искусственная среда орудий, которыми он пытается подчинить себе природу». Машины создают развитое индустриальное общество, в рамках и по законам которого и начинает функционировать культура. Но в развитии любой цивилизации наступает момент, когда технике «надоедает быть в услужении у жизни, и она становится ее тираном» (О. Шпенглер).

Тогда-то и проявляется главная проблема существования человека эпохи цивилизации — проблема отчуждения. Механизированный машинный труд приводит человека к необходимости продавать себя в качестве товара, в результате чего сама человеческая жизнь оказывается лишь средством к жизни. Мир (природа, вещи, другие люди и сам человек) превращается в чуждый человеку мир. Человек, по словам Э. Фромма, «не ощущает себя субъектом собственных действий, человеком мыслящим, чувствующим, любящим; он ощущает себя только в произведенных им вещах в качестве объекта внешних проявлений собственных сил».

С техницизмом цивилизации связаны и главные качества философского мышления этой эпохи: рационализм, прагматизм, причинность и целесообразность. Мир для человека цивилизации — бесконечное сцепление причинности, сущность мира исчерпывается причиной и следствием. Рационализм, причинность и целесообразность ярко проявляют себя в сфере гуманитарных дисциплин: утверждается утилитаристское (причинно-следственное) понимание истории, принцип технического конструирования в искусстве (авангардизм), практическая мораль в философии (по остроумному замечанию Шпенглера, появляется практичная и целесообразная философия пищеварения, питания и гигиены). «Разумность» и «целесообразность» являются руководящими принципами жизни людей эпохи цивилизации, вся жизнь которых направлена к внешней деятельности, «действительной жизни», успеху, имеющему реальное материально-денежное выражение.

С утилитаристско-технической направленностью цивилизации связана и ее мораль — прагматико-деятельностный оптимизм. Над этой моралью горько иронизировал А. Блок в статье о древнеримской цивилизации: «Упражнять волю, не падать духом, сохранять всегда бодрость, готовиться стать хорошим пушечным мясом и гражданином». Эта мораль высмеивается Э. Ионеско в пьесе «Носорог», где один из главных героев — типичный представитель цивилизации XX в. — утверждает: «Чтобы жить, нужно немножко силы воли, только и всего! Надо вооружиться терпением, культурой, умом. Надо прилично одеваться, бриться каждый день, ходить в чистой сорочке.

Надо следить за внешностью. Надо уметь с толком использовать свободное время. Нельзя плыть по течению. Вместо того чтобы пить да хандрить, не лучше ли с утра вставать свежим, бодрым и всегда чувствовать себя прекрасно, даже на работе?».

О. Шпенглер писал о том, что оптимистическая практическая мораль цивилизации — неадекватная замена трагической морали культуры. Последняя понимала тяжесть бытия, но из этого она извлекала чувство гордости за человека, способного нести эту тяжесть. В отличие от человека эпохи античной классики, принимающего свою судьбу с высоким чувством человеческого достоинства, человек цивилизации ставит своей целью обойти судьбу, устранить со своего пути все, мешающее ему. В этом ему помогает цивилизация: «Каждый день медики придумывают новое болеутоляющее средство или прививку в целях укрепления здоровья» (Ортега-и-Гассет).

Философия человеческого деяния сменяется в эпоху цивилизации философией практической работы, причем «культурное понятие действия и цивилизованное бездушное понятие работы относятся друг к другу так же, как способ держать себя Эсхилова Прометея относится к способу держать себя Диогена. Первый — страстотерпец, второй — лентяй» (О. Шпенглер). Оптимистичную мораль цивилизации осуждал А. Блок, утверждавший, что примитивно-оптимистичное мировоззрение «никогда не даст ключа к пониманию трагизма и сложности мира».

Эра цивилизации характеризуется демократизмом — культурой охватываются огромные (по сравнению с предшествующими эпохами) слои населения. Демократизму европейской культуры способствовала политика всеобщей грамотности, принцип гласности, а также развитые СМИ (особенно радио и телевидение).

Явление демократизма цивилизации большинство культурологов расценивает негативно, ибо связывает его не с понятием народа, а с понятием «массы», которое близко термину «толпа» в современной социологии. Масса, появляясь на исторической арене, борется с аристократией, церковью, привилегиями, традициями в искусстве и. т. д., но ее борьба с устоявшимися культурными формами есть, по Шпенглеру, борьба против культуры. Всякая цивилизация начинается с демократической «переоценки ценностей», смысл которой — освобождение от властных форм культуры, от ее суровостей, от ее символизма, который «толпой» внутренне не переживается и потому кажется ей ненужным. Массе ненавистна иерархичность культуры, ее устоявшиеся формы. Сама масса, с точки зрения О. Шпенглера, — это нечто «абсолютно бесформенное, испытывающее ненависть к любой форме, к любым иерархическим различиям, к любой собственности и упорядоченному знанию». Поэтому масса оторвана от культурных истоков и, не признавая своего прошлого, не имеет, соответственно, и будущего. Шпенглер в отношении массы приходит к категорично-отрицательному выводу, утверждая, что масса — это «конец, радикальное ничто».

Понятие «человек-масса» вводится в начале XX в. и Ортегой-и-Гассетом. Он характеризует человека-массу как тип, который ведет себя по отношению к культуре «как избалованный ребенок»: «Он не хочет ни за что платить; он требует все больших благ (от цивилизации), как будто бы они были его правами от рождения». Подчинение культуры человеку-массе, как считает Ортега-и-Гассет, будет иметь самые печальные последствия для культуры. Человек-масса не признает авторитетов; он инертен и вульгарен; он неспособен к дискуссии, а следовательно, и к гражданскому сосуществованию; он обладает узким, ограниченным мышлением, а потому беспомощен перед дальнейшим развитием техники; он лишен морали, ибо в основе морали лежит подчинение жизни принципам долга. В общем, человек-масса как порождение эпохи цивилизации, по мнению Ортеги-и-Гассета, не сильно отличается от типа первобытного человека, «в особенности по отношению к цивилизации, которая его породила». Ортега-и-Гассет предсказывает гибель европейской культуры в случае, если человек-масса окажется у власти.

Демократическая цивилизация, по Шпенглеру, заканчивается «цезаризмом» — режимами сильной централизованной власти. Это происходит из-за того, что человек-масса слишком быстро разрушает систему устоявшихся культурных норм и ценностей. Тем самым нивелируется идея любых культурных форм и открывается дорога «бесформенному миру великих одиночек», бесконтрольному и не имеющему культурного аналога в истории. Происходит поворот от управления в стиле и ритме строгой культурной традиции к безграничному личному деспотизму.

Развитие цивилизации приводит к урбанизму, к тому, что культурная жизнь в XX в. сосредоточивается преимущественно в крупных городах — промышленных центрах. Причем город — центр культурного развития — приобретает черты «города вообще», «мирового города» со стандартным, стертым лицом.

С урбанизмом связан космополитизм культуры XX в. — процесс утраты культурой национального начала. «Мировой город», по словам О. Шпенглера, означает «космополитизм вместо отечества, холодный, практический ум вместо благоговения к преданию и укладу, общество вместо государства». «Мировой город» резко отграничивается от собственной культурной среды, от ландшафта собственной культуры, называя ее «провинцией». В эпоху цивилизации мир резко дифференцируется на ряд крупных общемировых центров и «провинцию».

Практически во всех цивилизациях «мировые города» имеют одинаковый облик: в нем доминирует не культурный стиль и вкус определенной культурной эпохи, а диктат целесообразности и моды. И не случайно мировые центры — каменные колоссы — стремятся по своей планировке к форме шахматной доски — символу бездушности. С точки зрения Шпенглера, в мировом городе уже нет дома, его сменяет жилище, созданное не духом культуры, а духом предпринимательства.

Житель «мирового города» — «новый кочевник», человек, лишенный традиций. Это — «человек образованный» — продукт нивелирующего городского образования; «человек общественный» — посетитель античной агоры и современный телезритель информационных программ; «человек развлекающийся» — античный завсегдатай театра и современных выставок, музеев, увеселительных мест и спортивных состязаний. Он — творение «мирового города» и одновременно его жертва, ибо уже не способен освободиться от диктата города, его чар. Он подчинен напряженному ритму городского существования и поэтому знает лишь одну форму отдыха — развлечение, услужливо предоставляемое ему различными формами массо­вой культуры. С напряженным ритмом «мирового города» связана характерная для цивилизации демографическая проблема: его житель, не «укорененный» в культуре, не хочет иметь детей, поэтому «мировой город» растет за счет постоянной «подпитки» из провинции, естественного прироста населения он не знает.

До XX в. европейская культура в своем развитии была прочно соединена с религией. Н. Бердяев заметил, что связь с культом проявляется в самом слове «культура»: Иррелигиозностъ цивилизации выражается в разрыве связей с религией.

Черты, которые приобрела культура эпохи цивилизации, оцениваются большинством культурологов негативно. Техницизм культуры, как считают западные социологи, прямо ведет к подавлению личности, «отчуждению» ее от процессов и результата труда, созданию условий, когда человек превращается в средство своего индивидуального существования и расценивается как «человек-товар» — существо, духовно и физически обесчеловеченное.

С точки зрения Й. Хейзинги, техницизм опасен тем, что способствует снижению активного и возрастанию пассивного элемента в культуре: раньше люди сами пели, плясали и развлекались — в XX же веке они предпочитают, чтобы это делали за них другие. Технические средства, особенно кино и телевидение, рассеивают внимание, не учат человека сосредотачивать дух, поэтому у личности в XX в., по сравнению с предшествующими эпохами, снижена способность суждения.

Культурологи пишут и о том, что негативные последствия имеет, как это ни странно, само развитие всеобщего образования и гласности: в развитом цивилизованном обществе «средний индивидуум все реже оказывается в условиях, где от него требуются собственное мышление и самопроявление». Й. Хейзинга даже выдвинул парадоксальный, на первый взгляд, лозунг: «Образование и гласность несут упадок!». С его точки зрения, информационный поток XX столетия столь велик, что средний человек не способен его осмыслить и переработать; увеличение количества знания идет за счет его качества: «многознание» превращается в «маломудрие»!

Демократизм культуры проявляется и в ориентации не на фундаментальную науку, а на прикладную — на ту, которая, казалось бы, «непосредственно» нужна людям. Между тем раздел научной сферы на многочисленные специализации, отказ человечества от целостного «чистого» знания — свидетельство культурного кризиса, тормоз на пути общекультурного развития.

Процесс космополитизма в культуре опасен формированием идеала универсальности, приведением культуры к одному знаменателю. Ученые связывают тенденцию к космополитизму с американизацией европейской культуры, идущей в течение всего послевоенного времени. Европейские культурологи, социологи и философы в 1970-80 гг. много писали о «культурной экспансии» США в Европу: об опасном влиянии стандартизующего американского образа мыслей, прививающем вкус к «образам-стереотипам», об откровенной меркантильности американской культуры и культурном эгалитаризме американцев.

В иррелигиозности культуры философы видят основную причину упадка моральных норм в XX в. «Обезбоживание» мира, с точки зрения Мартина Хайдеггера, привело к рассмотрению всего сущего как средства для реализации чисто практических задач. Отсюда — принцип утилитаризма в культуре. Он выражается в гуманитарных теориях философского имморализма (какой является, к примеру, фрейдизм), в утрате этических позиций искусством XX в. Героем художественных произведений современной эпохи часто становится личность, освобожденная от нравственного закона, от каких бы то ни было моральных норм. С точки зрения П. Сорокина, искусство в XX в. вообще «уклоняется от позитивных явлений в пользу негативных, от обычных типов и событий к патологическим, от свежего воздуха нормальной социально-культурной действительности к социальным отстойникам...».

Date: 2015-07-27; view: 414; Нарушение авторских прав