Глава 7. После завершения лондонских торжеств Стефан Блуаский переехал в Оксфорд

После завершения лондонских торжеств Стефан Блуаский переехал в Оксфорд. Подобные переезды были необходимы, так как содержание короля и его свиты тяжким бременем ложилось на плечи окрестного населения: постоянные поставки ко двору, опустошенные лавки и фермы – ни одно графство не было в силах долго обеспечивать нужды правителя и его штата. К тому же передвижение короля давало ему возможность проверять власть на местах, следить за управлением и вершить суд. А оксфордский замок ко всему прочему был любимейшей резиденцией Стефана.

Некогда в Оксфорде на Темзе, еще при саксонских королях, возвели цитадель для защиты от беспрестанно хозяйничавших в стране викингов. Тогда это была грубая деревянная крепость с глиняными насыпями, но при королях‑норманнах ее полностью перестроили в камне, и теперь она представляла собой одну из самых хорошо защищенных в Англии крепостей. И вместе с тем одну из самых комфортабельных, с множеством мелких и крупных покоев, большим залом, каминами и многочисленными окнами. Причем наверху, в башнях, окна больше походили на бойницы, зато внизу их сделали большими, впускавшими достаточно света.

Вот эти‑то выходящие во двор, округлые по романской традиции окна и доставляли принцу Юстасу наибольшее неудобство. Они были не застеклены, лишь в холодное время закрывались деревянными ставнями, летом же, особенно когда принц работал, он вынужден был держать их открытыми. И сегодня доносившийся с внутреннего двора шум то и дело досаждал ему, отвлекал от осмысливания полученного недавно послания. В итоге он резко отложил тут же свернувшийся в трубочку свиток и выглянул, чтобы узнать, что там случилось.

Оказалось, что безземельные рыцари, нанятые Юстасом после турнира, затеяли очередную потасовку. Хотя чего от них ждать? Бывшие разбойники, привыкшие к своеволию, а теперь нанятые на службу, хотя им даже не заплатили задатка, чтобы они ощущали, что все же служат, слонялись по округе без дела и, ничем не занятые, ругались со всеми подряд. По договору найма их пока только кормили, они сходились в замок в положенное время, получали похлебку, а потом просто бездельничали. Юстас понимал, что это не самые лучшие условия для найма, но казна была пуста, и он рассчитывал, что нанятые им разбойники сами обеспечат себя, когда начнется военная кампания в Нормандии. Принц думал, что он выступит в поход вскоре после лондонского турнира, однако его планы разрушил король. Стефан поддался уговорам графа Херефорда, решив сначала захватить непокорный ему город Вустер. Но Юстас считал, что хитрый Херефорд только отвлекает их от войны с Генрихом. В Вустере ведь правил его человек, Уилл Бьючемп, который словно и не заметил, что его патрон перешел на сторону короля. Или ему было вверено так держаться самим Роджером Фиц Милем. Юстас неоднократно говорил об этом отцу, но тот не воспринимал предостережения сына и даже гневался, что принц не отправил в Вустер свою распоясавшуюся, мало кого слушавшуюся банду наемников и теперь те творят бесчинства прямо под боком короля и своего прямого начальника Юстаса. Зато принц был удовлетворен, когда пришла весть, что, как он и ожидал, Херефорд не взял Вустер, сославшись… на болезнь. И кто, спрашивается, поверит, что такой здоровяк, как Роджер, болен, да еще среди лета, когда и простуду подхватить непросто?

Юстас размышлял об этом, наблюдая в окно, как его полуголодные наемники донимают какого‑то пытавшегося перейти двор священника. С одной стороны, Юстасу было все равно, намнут ли попу бока или нет. Таких святош в Оксфорде пруд пруди, особенно с тех пор, как тут организовали школу для священнослужителей [38]. Но Юстас не любил церковников из‑за того, что Церковь уже который год отказывала ему в праве помазания при жизни отца. Однако если бедолагу отлупят, то опять пойдут жалобы и отец станет выговаривать сыну.

Юстас уже хотел крикнуть сержанту внизу, чтобы от священника отстали, когда его внимание отвлекли поданные к крыльцу замка конные носилки. Что ж, в городе звонят колокола и, видимо, его супруга Констанция собирается на очередной молебен в церковь Святой Фридсвайды. Это вызвало на рябом лице принца усмешку. Святая Фридсвайда слывет заступницей женщин от нежеланных поклонников, и, молясь ей, Констанция надеется, что супруг больше не тронет ее. Смешно, право! После того как Юстас наказал жену и, по сути, покалечил ее, она не вызывала у него ни малейшего интереса. Однако она покорно и тихо держалась, когда Юстасу пришлось появиться с ней в Лондоне, где были представители ее брата Людовика Французского. Теперь же ее опять посадили под замок, и она, как и прежде, распевает у себя в башне заунывные песни да молится, чтобы Святая Фридсвайда защитила ее от мужа.

Юстас видел, как его полусумасшедшая жена появилась на крыльце в окружении пожилых матрон. Закутанная с головы до ног в покрывала, она прошмыгнула в носилки, и ее женщины тут же поспешили задернуть в них занавески. Впряженные спереди и сзади в носилки лошади зашлепали копытами по раскисшему после недавних дождей двору, а следом двинулись трое охранников, что, однако, не сильно удержало подвыпивших наемников. Они оставили перепуганного священника и принялись швырять в занавески носилок подобранные во дворе конские каштаны. Один из охранников принцессы попытался прекратить бесчинства, но вояки просто стащили его с коня и принялись избивать. Во дворе поднялся страшный шум, от которого несшие носилки лошади стали биться, вставать на дыбы, и сквозь весь этот гвалт и суматоху было слышно, как за занавесками истошно вопит принцесса Констанция.

Это разозлило Юстаса. Пусть ему и плевать на жену, но она член его семьи, его собственность, и эти скоты не имеют права посягать на то, что он считает своим. Так они задевают его, своего командира.

Юстас торопливо сбежал по ступеням и прямо через стоявшие во дворе лужи кинулся туда, где шла потасовка. Он выхватил на ходу меч, ворвался в толпу и с налета зарубил первого же, кто попался под руку, полоснул по лицу другого, да так, что голова наемника оказалась рассечена пополам, кровь и мозги полетели в шумевших людей. И те отступили, притихли. Юстас же стоял среди них как безумный, в лице ни кровинки, отчего его болячки на лице проступили сильнее, меч в руке вибрировал. И такой беспредельной яростью веяло от принца, что повидавшие всякого вояки попятились: принц вызывал у них почти колдовской страх, они съежились под его тяжелым неживым взглядом, источавшим холодную, беспощадную ярость. Им казалось, что он опять сейчас кинется на них, как зверь, и будет рубить без разбору. К тому же за принцем появились вооруженные стражники, готовые в любой миг встать на защиту королевского сына.

В наступившей тишине слышались только вопли Констанции из носилок. Но даже этот пронзительный визг не помешал наемникам разобрать негромкие слова Юстаса:

– Зарублю всех! Покалечу… Вон отсюда!

Они отступили, стали отходить к воротам. Что ж, они были разбойниками, они уступали тому, кто был их сильнее. А в силу Юстаса они верили. Как и в его защиту, без которой добрую половину из них уже давно бы схватили и, припомнив старые прегрешения, вздернули на виселице.

У Юстаса все еще шумело в голове, когда, развернувшись к крыльцу, он краем глаза заметил, как от ворот сквозь толпу выходивших наемников пробирается высокий худой воин, ведущий в поводу взмыленного коня. И конь, и всадник были с ног до головы обляпаны грязью, однако Юстас вмиг узнал его. Хорса!

Он дождался своего поверенного у входа в башню, с виду спокойный, хотя давнишняя привычка натягивать и опускать ворот оплечья свидетельствовала о его нервозности.

Худощавый, поджарый Хорса опустился перед принцем на одно колено, но свою абсолютно лысую голову не склонил, смотрел как будто с некоторой усмешкой. Или так казалось из‑за того, что уголок его губ оттягивал в сторону давнишний белесый шрам.

– Мне есть что вам сообщить, милорд.

Юстас сделал ему знак следовать за собой. По пути слова не молвил, только когда они оказались в его покое, резко развернулся и молча ожидал, что тот скажет.

Еще в начале этой весны Хорса по его наказу отправился в Денло. Для всех это должно было выглядеть так, будто мятежный сакс устал от войн и хочет вернуться к мирной жизни. На деле же ему было приказано следить за Эдгаром Гронвудским и изыскать способ, как можно избавиться от него. Ибо Хорса люто ненавидел влиятельного саксонского барона. Хорса был его незаконнорожденным старшим братом, но всегда уступал Эдгару, начиная с того, что норфолкские саксы предпочитали Хорсе своего соплеменника из Гронвуда, и заканчивая тем, что Эдгар увел у Хорсы его невесту. И Хорса поклялся отомстить. Пока он не очень преуспел, но именно на это делал ставку Юстас. Он понял: Хорса готов землю рыть, дабы свалить успешного брата. И, таким образом, он поможет принцу получить Милдрэд Гронвудскую. Юстас не скрывал, что хочет заполучить эту девушку не менее страстно, чем некогда Хорса добивался ее матери.

– Говори, – произнес принц, глядя на сакса своими светлыми, казавшимися незрячими глазами. – Тебе есть что сообщить или тебя опять изгнали по приказу младшего братца?

Щека Хорсы нервно дернулась: ему не нравилось, когда кто‑то упоминал об их родстве с Эдгаром.

– Изгнали. В Гронвуде была большая ярмарка, но Эдгар велел не пускать меня туда. Пришлось пробраться под чужой личиной, пряча лицо под капюшоном. И это мне, одному из самых уважаемых людей в Денло, вождю прославленного воинства саксов!

Юстасу было плевать на самомнение Хорсы. Но он не перебивал его, слушал, опустив подбородок в складки своего бархатного оплечья. И вдруг встрепенулся.

– Что? Милдрэд Гронвудскую выдают замуж? Она ведь только что надела траур по погибшему Этелингу!

– Тем не менее люди говорят, что она снова помолвлена, – продолжил Хорса и растянул тонкогубый рот в еще более брезгливой усмешке. – Какой стыд! Не успели похоронить наследника саксонских королей, как эта вертихвостка уже нашла с кем утешиться. И родители потворствуют ее прихотям. Конечно, соблюдая приличия, они пока не оглашают новую помолвку, но я вызнал об этом, подпоив во время ярмарки одного парня, Торкеля, личного оруженосца Эдгара. За кружкой пива тот охотно поведал мне, что свадьба Милдрэд состоится в начале сентября. Вот я и говорю – какой стыд! И года полагающегося траура по Этелингу не прошло, а этой сучонке уже невтерпеж, чтобы ее покрыли под благовидным предлогом брака. И как на это пошла благородная Гита? Она ведь добронравная дама, но, видимо, полностью под властью мерзавца Эдгара, и…

Он резко умолк, когда Юстас вдруг завыл, зарывшись лицом в свое оплечье. Его надежды рушились. Если Милдрэд отдадут другому…

И он снова закричал, ибо понял, что теряет единственную женщину, какая могла привнести в его душу свет! А Юстас останется в своем мрачном одиночестве. По рождению он наделен властью, но он ничего не может сделать, чтобы употребить свое влияние там, где больше всего этого желает. И если он пойдет против всех законов и обычаев… Даже в своем безмерном отчаянии Юстас понимал, что это наверняка уничтожит его. Он должен оставаться принцем, должен получить корону отца, он обязан вести себя как лорд… даже если с потерей единственно желанной женщины больше никогда не узнает, что такое радость. А он, пойманное в мире людей чудовище, находился в капкане принятых людьми норм. Она же… Она по воле этих норм будет отдаваться другому.

Юстас выгнулся, подняв лицо к низкому сводчатому потолку, и опять издал вой раненого зверя, в котором уже не было ничего человеческого…

И вдруг его тряхнули. Зверь в нем рванулся, готовый загрызть любого, кто ему мешает, но тот, кто его держал, оказался сильнее. Юстас почувствовал, как его согнули пополам в резком рывке, и принц Англии уперся лицом в собственные депеши на столе. Сверху его удерживали, и чей‑то шипящий голос у самого уха говорил:

– А ну, уймись, щенок! Что о тебе подумают твои люди? Что в наследника короны вселился злой дух? Мальчишка! Бабья тряпка! Бесноватый! Как раз под стать своей полоумной жене… Разрази вас всех гром, нормандские ублюдки!..

Хорса и ранее был свидетелем вспышек ярости Юстаса. Но они его не пугали. А вот молчаливого Юстаса – расчетливого, холодного до бесчеловечности – он побаивался, ибо понимал, что этот парень способен на все.

Но все же Хорса знал, что действует излишне грубо. Ведь он сам вызвался служить сыну короля. И даже находил, что неплохо устроился под его рукой. Пусть Юстас и нелюдь, но цель‑то у них одна: уничтожить Эдгара Гронвудского.

Хорса все еще держал принца, когда понял, что Юстас успокаивается.

– Убери руки, пес! – уже спокойнее произнес принц глухим голосом, так как все еще задыхался в груде бумаг, в которые ткнул его сакс.

– Вот так‑то лучше, – осторожно отпустил его Хорса.

Видя, как принц, пошатываясь, распрямился и смотрит на него – этот пустой, давящий взгляд мало кто мог выдержать, – Хорса постарался отойти как можно дальше. И принялся торопливо говорить, чтобы отвлечь принца. Ему это удалось. Юстас опустился в кресло, стал прислушиваться. То, что сообщил этот сакс, вновь вызвало у него интерес.

– Вам ведь желательно заполучить дочку Эдгара до того, как она станет женой рыцаря Артура ле Бретона? Так вот, сейчас такая возможность есть, клянусь святым Дунстаном. Конечно, в Гронвуде собралось очень много людей – ну чисто вавилонское столпотворение: епископы, аббаты, граф Норфолк со всей семьей, да еще и Арундел с бывшей королевой и выводком ребятишек. Но пока я был в пути, ярмарка уже должна была завершиться, а значит, гости разъедутся, замок опустеет. Но не это главное…

– Ты видел саму Милдрэд? – глухо спросил принц.

– Нет, ее услали. Оруженосец Торкель, напившись, сознался, что, пока красотка в трауре, родители услали ее в одно из своих имений. С женихом, Артуром ле Бретоном. И вернутся они только после окончания ярмарки. Это будет незадолго до того времени, когда в Денло отмечают старый праздник, День Лугнаса.

Тут Хорса значительно замолчал. Однако Юстас не понял.

– Что с того, что День Лугнаса? Я знаю, что саксы потворствуют этим мерзким языческим обычаям. У нас же этот день зовется Праздником святого Петра – первое августа.

– День Лугнаса, – упрямо мотнул лысой головой Хорса, – это наш древний праздник урожая. По старинной традиции в этот день все окрестные жители собираются у так называемой Белой Возвышенности, и там целый день и всю ночь идет шумное гуляние. Ранее и Эдгар с Гитой являлись почтить праздник своим присутствием. Но ныне все по‑другому. Слишком горд стал Эдгар, постарел или уж больно религиозен, все печется о спасении своей души… чтоб дьявол утащил его душу в ад… Так вот, в этот день Эдгар, следуя традиции, не препятствует своим людям уходить до рассвета на гуляние. В самом Гронвуде остается совсем мало народа: горстка слуг, немного стражников. Я подробно расспросил об охране. Обычно Гронвуд охраняют больше ста с лишним человек, все больше вассалы Эдгара со своими людьми, есть и наемники, так что взять штурмом замок по сути невозможно. Но в День Лугнаса там остается немногим более двадцати стражников… Вы бывали в Гронвуде, милорд? Нет? Так я вам скажу, что и этих двадцати вполне хватит, чтобы удержать замок. Мощный барбакан, навесные бойницы, железные решетки на воротах, рвы, подъемные мосты, две крепостные стены – это все надежная защита. Другое дело, если въехать в замок как представитель власти. Особенно когда там мало людей, – добавил он со значением. – И если вы сможете… Милдрэд будет ваша.

Юстас медленно поднялся, подошел к окну. Багряные закатные отсветы очертили темный силуэт принца.

– Ты хорошо потрудился, Хорса, – проговорил он через время. – Но есть одно «но». Король с королевой просто так не отдадут нам Эдгара.

– Несмотря на то, что он завел шашни с этим псом Бигодом?

– Сейчас все ведут шашни со всеми, – огрызнулся Юстас. И поморщился при мысли, что опустился до простецкой речи этого сакса. – Связавшись с Бигодом, Эдгар не стал его союзником, даже помог сдержать его в прошлогоднюю кампанию. И хотя мне удалось нашептать в уши короля несколько негативных отзывов о его любимчике, Стефан тем не менее не станет его валить, ведь ему нынче выгоднее собирать вокруг себя лордов, а не показывать, что он готов схватить и лишить владений любого из них. А вот Милдрэд…

– Что Милдрэд? – разозлился Хорса. – Учтите, вы не получите девчонку, пока ее отец в силе. И если она выйдет замуж за этого Артура ле Бретона, если с благословения Церкви возляжет на перины со своим госпитальером, станет его законной супругой, вам вообще следует забыть о ней.

– Госпитальером? – переспросил Юстас. – Ты мелешь вздор, Хорса: госпитальеры дают обет безбрачия. Однако… – Он вдруг резко повернулся: – Как ты сказал, зовут жениха Милдрэд Гронвудской?

Взгляд его бесцветных глаз стал напряженным. Он не сразу обратил внимание на это имя, однако оно показалось ему знакомым. И когда Хорса повторил, что этого госпитальера зовут Артур ле Бретон, Юстас вдруг быстро шагнул к столу, стал перебирать какие‑то свитки, пока не нашел один из них и внимательно перечитал. Причем склонился столь низко, что его отросшие русые волосы почти упали на глаза, он их сдувал, а сам все читал и читал. И вдруг расхохотался.

– Артур ле Бретон! Человек Матильды Анжуйской! Крестоносец, который служит не столько своему ордену, сколько этой жадной до чужих земель шлюхе! Ай да новость! Нет, Хорса, ты заслужил награду за такое сообщение.

– Вы знаете мои условия, – мрачно произнес Хорса. – Что бы ни было с Гронвудом, леди Гита – моя!

– Ах да, конечно, я помню. Что ж, мой верный сакс, нас обоих привлекают гронвудские леди. И, клянусь самим дьяволом, мы их скоро получим. Это так же верно, как и то, что я сын своего отца.

Последние слова Юстас произнес медленнее, взгляд его словно ушел в себя, сделавшись пустым, как у статуи. Какое‑то время он стоял не шевелясь, потом, не говоря ни слова, стремительно вышел.

Он направился в королевские покои, по пути едва кивнул на неуклюжее приветствие стражника, стал подниматься по лестнице, пока не остановился перед широкой дверью. И пока о нем докладывали, он все еще был задумчив, стоял сгорбившись, уткнув подбородок в поднятое у лица оплечье. Так же, почти закрывшись складками капюшона, он вошел в покой и, ссутулившись, замер у двери.

У короля царила непринужденная, почти домашняя атмосфера. Сам Стефан разговаривал с неким священником и одновременно кормил с руки своего четвероногого любимца, огромного датского дога; в углу комнаты три придворные дамы вышивали алтарный покров, а королева Мод Булонская сидела в удобном, обложенном подушками кресле подле разведенного в камине огня – в последнее время ее величество все больше прихварывала, часто зябла и искала тепла. Она и сейчас продолжала кутаться в подбитую мехом пелерину, а обрамлявшее лицо белоснежное покрывало только подчеркивало нездоровый румянец на ее щеках, ранее смуглых, но в последнее время заметно поблекших.

При появлении принца на какой‑то миг установилась пауза, но Юстас остался стоять в стороне, и король продолжил беседу со священнослужителем, дамы вновь взялись за вышивание, а Мод даже не повернулась.

Юстас понимал, что прежде всего следовало убедить мать. Мод была разумна и нещепетильна, но именно она могла повлиять на супруга. Не церемонилась Мод и с сыном, не медлила, если нужно было его осадить, иногда даже отпускала ему пощечины, но вместе с тем учила его интриговать, давать оценку ситуации. И если Юстас с кем‑то и считался, то только с королевой. С отцом же он держался холодно и порой не скрывал своего презрения к нему. Они часто ссорились, и если Юстас никогда не испытал на себе королевского гнева, то только потому, что Стефан понимал: Юстас – его единственная надежда на продолжение рода в Англии.

Сейчас Юстас, глядя на родителей, отметил, как они постарели, выглядели утомленными, а их бедность трудно было скрыть. Бархатный камзол Стефана протерся на локтях, его парчовая оторочка поистрепалась, а мать уже давно перестала наряжаться и носить украшения, большую часть которых она заложила. Даже эту соболью пелерину, в какую она сейчас куталась, Юстас помнил сызмальства, словно мать не могла позволить себе потратиться на новые меха. Или не хотела? Для нее дело мужа всегда было куда важнее собственного величия и присущего дамам желания блеснуть. Прошли те времена, когда она ревновала своего красивого супруга к хорошеньким леди; король и королева давно уже стали одним целым, одной душой, всегда держались вместе, дабы не так тяжело было нести бремя этих бесконечных войн, ознаменовавших их царствование.

Королева Мод первой обратилась к сыну:

– Мы с его величеством видели сегодня, как вы заступились за свою несчастную жену.

Тут повернулся и король, жестом отпуская присутствующих. Он опять погладил дога и, когда закрылась дверь, произнес:

– Да, мы наблюдали, как вы вступились за Констанцию. Это было благородно и… жестоко. Даже будучи принцем Англии, вы не должны вершить самоуправство, дабы не уподобляться этим нанятым вами волкам, а действовать по христианским законам. Хотя… сколько раз уже вам подобное говорилось. – Он махнул рукой. – Однако в данном случае вы повели себя достойно: и усмирили этих волков‑наемников, и защитили даму. Надеюсь, когда Констанция уразумеет, что произошло, это хоть немного послужит примирению между вами.

– Зачем? – резко спросил Юстас. – Какой мне смысл мириться с женщиной, которая уже ни на что не годна, кроме как выть у себя в башне, и которая никогда не подарит мне наследника.

– По вашей же вине, Юстас! – резко произнес король, перестав улыбаться, и только что лучившиеся в уголках его голубых глаз морщинки исчезли. – Это вы жестоко обошлись с Констанцией и покалечили ее. Что ж, остается ждать, что теперь Вильгельм и юная Изабелла подарят нам с Мод внуков и дадут Блуаскому роду наследников.

Юстас смотрел исподлобья.

– Нынче я заступился за Констанцию лишь потому, что эта прирученная мною стая разбойных вояк, этих волков, как вы их назвали, должна помнить, что я в ней вожак. Страх и сила правят миром, но отнюдь не законы. И уж поверьте, ваше величество, подобный метод более действенен, чем ваши попытки пригреть у трона предателей вроде графа Херефорда.

Стефан устало вздохнул.

– Порой вы воспринимаете политику в Англии как полную тиранию. Но вы забываете, что наши вчерашние враги – Херефорд, Глочестер, Солсбери – землевладельцы по закону и старинному праву. И нам следовало расположить к себе Херефорда, ибо он глава сторонников Плантагенета. Дав же ему полномочия, мы отвлекли его от анжуйцев. Я верю, что если бы не его прискорбное недомогание, то непокорный город Вустер уже был бы наш.

– Ха, а по небу мимо вашего окна летали бы свиньи. По крайней мере, это были бы равнозначные чудеса: летающие хрюшки и верный Блуаскому дому Херефорд. Осмелюсь спросить, чем так занемог наш славный Роджер Фиц Миль, что был вынужден снять осаду? У него насморк? Он растянул сухожилия на лодыжке?

– Он действительно болен, Юстас, – подала голос королева. – Скажи ему, Стефан.

И Юстас услышал, как графа Херефорда едва ли не на глазах всего воинства свалил приступ падучей.

– Ну, хоть одна хорошая новость сегодня, – усмехнулся принц. – Дерзкого Херефорда наконец‑то покарала десница Господня, отметив его эпилепсией. Что ж, это не предел, но больной Херефорд уже не так страшен для нас. И не так выгоден для Анжу. Но все равно, если бы вы не испытывали жалость к таким особам, как изменник Фиц Миль, вас бы больше боялись и уважали.

– Что толку, если боятся тебя, Юстас, – заметила Мод. – Разве это добавило тебе уважения лордов и церковников? Разве кто‑то из них хочет видеть тебя королем?

– Когда я одержу ряд побед в Нормандии, уважения ко мне прибавится. Вы знаете, я веду переписку с Людовиком, которому не нравится усиление Генриха Плантагенета у себя под боком. И еще…

– Я не очень верю, что нормандская кампания вообще состоится. – Король резко поднялся, оттолкнув ластившегося к нему пса. – Пойми, Юстас, англичане устали от войн и они только рады, что анжуйцы увязли в своих проблемах на континенте. Поэтому большинство лордов могут высказаться против того, чтобы выделять войска и деньги на войну в Нормандии. И с кем ты тогда выступишь? С этой бандой безземельных рыцарей‑мародеров? С твоими саксами?

– Саксы вам нравились, милорд, когда в прошлом году отвоевывали пограничные крепости у валлийцев, – глядя исподлобья, мрачно изрек Юстас. – Что же касается Нормандии, то мы должны выступить, дабы мальчишка Плантагенет не окреп и не начал стяжать себе славу. И пока я буду сдерживать его на континенте, наш рьяный Генрих не решится соваться сюда.

Король и королева переглянулись. Мод выразительно подняла брови: пусть ее супруг поймет, насколько прав их сын. Но Стефана заботило иное.

– Подобная кампания обойдется нам необыкновенно дорого. Мы не в силах снарядить такое войско.

– Милорд, супруг мой, – неожиданно перебила мужа Мод. – Дайте сказать Юстасу. Мне кажется, у него есть что нам предложить.

И Юстас заговорил, начав с того, о чем он узнал через своих осведомителей, следивших за вельможами в их же замках. Многие из них восприняли прошлогодние войны молодого Плантагенета не просто как набеги; они увидели в нем опытного бойца. Но их симпатию можно поколебать, если нанести сыну Матильды ряд поражений в его владениях. Людовик Французский тоже считает, что с Генриха необходимо сбить спесь, и он готов выступить, объединившись с Юстасом. Что касается английских лордов, то среди них имеется и немало таких, кто ранее имел свои маноры в Нормандии, и они будут не прочь сделать попытку вернуть их. И теперь задуманное предприятие зависит от того, как все это преподнести на королевском совете. Ну а кто будет воевать в Нормандии? Нанятый Юстасом отряд разбойных рыцарей – только первый отряд этого воинства. К тому же, выслав их на континент, он обезопасит дороги Англии от разбойников, даст надежду отличиться младшим сыновьям баронов, которые не имеют ничего, кроме коня и вооружения, а получить собственный надел земли им ох как хочется.

– Все это верно, сынок. – Стефан с теплотой смотрел на принца. – Порой ты мыслишь разумно и с государственным размахом. Но ведь военная кампания стóит недешево.

– Я думал об этом, – произнес Юстас и, подойдя к камину, посмотрел на огонь. Он натянул на пол‑лица оплечье, отвернулся, чтобы родители не заметили, как он напряжен. Ибо сейчас ему надлежало сказать о самом главном.

Он начал издалека, заявив, что если избавиться от пары‑тройки лордов‑изменников, продолжающих хранить верность Анжу, то это будет острасткой и для тех, кто подумывает о Плантагенете. А богатства и земли схваченных предателей могут стать подспорьем для предстоящей войны в Нормандии.

– Все это разумно, – поглаживая свою холеную бородку, заметил Стефан. – Но учти, наши мятежные графы владеют землей по исконному праву, и, захватив кого бы то ни было из них, мы можем настроить против себя остальных.

– А если человек, которого мы захватим, не будет столь могущественен? Разве кто‑то из лордов‑правителей возмутится этим или же только возрадуется, что чаша сия миновала его самого? Но нам нужно уничтожить человека известного и популярного, который слишком независим, чтобы за него вступился кто‑то из лордов, но и который богат настолько, чтобы его владения и деньги – а такой человек должен владеть не одним земельным наделом – стали значительным вкладом в казну. Однако необходимо, чтобы этот человек и впрямь чем‑то себя обесславил, тогда это будет выглядеть избавлением от неугодного. И, клянусь Небом, такой человек есть. Он независим уже потому, что Блуаский дом обязан ему и является его должником.

– Прямо идеальный кандидат на проявление монаршего гнева, клянусь Господом! – Король развел руками. – И ты почти уговорил меня, Юстас. Остается только подобрать столь желанную сейчас жертву. Может, у тебя в рукаве припрятано и имя изменника, который станет овцой, отданной на заклание?

– Он говорит про Эдгара Гронвудского, – пряча лицо в мех, негромко произнесла Мод.

Стефан решительно выпрямился. Его голубые глаза стали холодными как лед.

– Забудь, Юстас. Эдгар Гронвудский – наш давний друг и союзник.

– Тем прискорбнее вам будет узнать, что он перешел на сторону вашего врага Плантагенета.

Повисло напряженное молчание. Стефан побледнел прямо на глазах, Мод развернулась и пристально посмотрела на сына. Он стоял перед ними в своей темной длинной одежде как обличающий дух, как посланец дурных известий. И остался спокоен, когда Стефан вдруг резко выпалил, что он не верит в это, что Эдгар всегда помогал своим королям… Деньгами, тут же уточнил Юстас. И это сделало дом Блуа вечным должником выскочки‑сакса. Что же касается поддержки короля оружием, то этот барон, прозванный Миротворцем, всегда находит способ, как увильнуть от войны. «Не всегда!» – не уступал Стефан и напомнил, что не так давно Эдгар сумел удержать в Норфолке стремившегося пойти на помощь Плантагенету Бигода. На что Юстас спокойно ответил, что, хоть Эдгар и исполнил приказ короля, он тем не менее не воевал с графом, все обошлось одними переговорами, как привык поступать этот барон‑«миротворец». А с Бигодом они и поныне в приятельских отношениях, следовательно, если чаша весов качнется в сторону Плантагенета, хитрый сакс всегда сможет сослаться, что его противостояние Бигоду никогда не доходило до вооруженных стычек. И все же граф Норфолкский и барон Гронвудский, два самых влиятельных лорда в Денло, давние соперники, и Бигод вряд ли пожелает вступиться за него, если Эдгар навлечет на себя королевский гнев. Да и вообще, кто из лордов будет возмущаться по поводу падения гронвудского барона, ведь как бы высоко тот ни стоял, он все же остается выскочкой‑саксом, по сути чужаком среди них.

Да, у Юстаса были веские аргументы, и он настаивал, требовал, приводил довод за доводом. И когда королева Мод сказала, что в рассуждениях сына есть крупицы истины, Юстас понял, что мать на его стороне, а уж вдвоем они смогут уговорить короля.

Однако Стефан упрямо заявил:

– Я не отдам вам Эдгара! Он – мой давний друг и никогда не предавал меня.

– Кто нас только не предавал, – устало вздохнула Мод. – Честер, Оксфорд, Линкольн, многие другие. Даже ваш собственный брат Генри Винчестерский и тот одно время поддерживал Анжуйский клан. Однако, Юстас, если ты считаешь Эдгара Гронвудского предателем, то должен обосновать свое обвинение.

Темные проницательные глаза Мод внимательно смотрели на сына. Стефан же опустил голову на сжатые кулаки: он знал, что его сын не станет беспочвенно возводить напраслину на сакса, особенно после того, как сам взялся поддерживать в Англии это племя. Стефану стало горько и страшно. И он вздрогнул, когда сын сообщил, что Артур ле Бретон является гостем в Гронвуд‑Кастле и весьма сблизился с саксонским бароном.

Увы, это меняло дело. Стефан и Мод знали, кто такой Артур ле Бретон. Еще этой весной их лазутчики донесли, что Матильда Анжуйская снарядила в Англию одного из своих доверенных рыцарей‑госпитальеров. Его звали Артур ле Бретон, он должен был связаться с теми из лордов и церковников, кто готов принять власть ее сына. Также госпитальеру вменялось в обязанность составить список возможных сторонников Анжу, дабы знать, на кого рассчитывать в случае высадки Генриха в Англии. Причем сей рыцарь, как им сообщили, обладал особым даром убеждения. И если Артур ле Бретон стал гостем в Гронвуд‑Кастле… Это указывало, что Эдгар готов примкнуть к врагам Блуаского дома.

– Не тот ли это госпитальер, который покалечил нашего славного графа Кента на турнире? – спросила после краткого раздумья Мод.

Стефан вздрогнул и помрачнел. Увы, после того поединка его лучший военачальник так и не оправился: его зрение все ухудшалось, бедняга по сути уже ничего не видел, а Стефан, таким образом, лишился своего верного сторонника и искусного полководца. Не с расчетом ли госпитальер постарался так покалечить графа Кента?

– Почему ты не отвечаешь, Юстас? – резко спросил король.

Принц усмехнулся.

– Не могу утверждать наверняка, однако и такое возможно. Недаром же иоаннит так неожиданно скрылся в дни турнира и даже не ответил на ваше приглашение явиться ко двору. Но учтите, если он у Эдгара, то, возможно, и тот список с лордами‑предателями при нем. Он мог показать список гронвудскому барону, чтобы убедить его, и… Думаю, если мы захватим его у Эдгара, то сможем получить и сей документ. И, таким образом, узнать имена всех изменников.

Мод выразительно поглядела на мужа. Ее глаза остро блеснули. Если Эдгар предатель, заметила она, то не стоит сбрасывать со счетов, что этот сакс достаточно состоятелен, чтобы собрать немалое войско. В любом случае его связь с Артуром ле Бретоном свидетельствует о том, что он вполне мог быть переметнуться к Анжу, а значит, его следует захватить и выведать у него все.

– Хорошо, – наконец устало молвил Стефан. – Мне горько узнать подобное об Эдгаре Армстронге, но, видимо, ты прав, Юстас. Но как ты собираешься захватить его? Гронвуд‑Кастл – один из самых неуязвимых замков в Англии, противостояние с ним может вылиться в настоящую войну.

Черные мелкие зрачки в бесцветных глазах Юстаса стали колючими, как острия булавок.

– Доверьтесь мне, отец. – Он редко когда так называл родителя. – И клянусь спасением души, много времени у меня это не займет. В случае же успеха выгод будет немало: мои разношерстные отряды получат дело и не будут разбойничать в Оксфорде и его окрестностях, а после взятия Гронвуда мне будет чем их наградить из закромов Эдгара. К тому же я смогу захватить и привезти к вам в цепях госпитальера Артура ле Бретона. Пусть этому ордену и покровительствует сам Папа, однако если иоаннит ввязался в политические дрязги, мы имеем право использовать его и уж найдем способ, как вызнать все о списке с именами изменников. Учтите и то, что Эдгар невероятно богат, и когда на его имущество будет наложен арест, это может поправить многие дела. А сам гронвудский барон…

– С его головы и волос не должен упасть, пока я с ним не поговорю! – Король вскинул указующий перст.

– Аминь. Однако при взятии замка многое может случиться.

Стефан помрачнел, но ничего не сказал. Юстас уже повернулся к двери, когда королева негромко спросила:

– Юстас, а как вы объясните своим саксонским воинам пленение одного из уважаемых представителей их народа?

– Вы хотите, чтобы я думал о саксах? – Принц с презрительной усмешкой взглянул на королеву. – Что ж, мои саксы сражались за меня, пока сам Эдгар был на побегушках у тамплиеров и пропадал по их поручениям. То есть он уже отдалился от них. А саксы вряд ли забыли, сколько я… Слышите, матушка, – именно я! – сделал для них. К тому же я подумываю назначить комендантом Гронвуда своего верного Хорсу. И это покажет, что я могу наградить верного человека… будь он даже саксом.

– А как быть с женой и дочерью Эдгара? – полюбопытствовала Мод.

Но Юстас не ответил. Даже не поклонившись родителям, он стремительно вышел. Громко стукнула тяжелая створка двери.

Король и королева переглянулась.

– Тебе бы немного решительности Юстаса, муж мой, – заметила Мод.

Король вздохнул.

– Хотелось бы верить, что наш мальчик не натворит бед.

Королева промолчала. Но про себя подумала, что, если не станет Эдгара, у них будет меньше кредиторов. И то хорошо.