Глава восьмая. Я сидел за столиком ресторана в Сегура-де-ла-Сьерра; это бедная деревенька неподалеку от горного перевала

ХАЭН

Я сидел за столиком ресторана в Сегура-де-ла-Сьерра; это бедная деревенька неподалеку от горного перевала, почва там каменистая. Сверху, с террасы ресторана, мне была видна вдалеке равнина — пыльно-серая из-за тумана, окутавшего бесконечные оливковые рощи. Узкая речка, окаймленная двумя ярко-зелеными полосками берегов, бежала вниз в долину, перепрыгивая с камня на камень, а прозрачная роща коренастых оливковых деревьев добралась по склону холма почти до самого скалистого хребта.

Здесь была граница Андалусии. В этом уголке страны, возле деревни Сегура-де-ла-Сьерра, сходятся три региона — Андалусия, Мурсия и Ла-Манча, место тут дикое и заброшенное.

Блюда, которые мне на террасу принес официант, были бесспорно андалусскими, хотя я затруднился бы объяснить, на чем основана моя уверенность. Мне принесли ахоамадо — салат из чеснока с картофелем, ахопринге — паштет из свиной печени с красным перцем и специями, и жареную ногу горного барана в ржаво-красном мягком маслянистом соусе (ахоарина, чесночная мука, так он называется) с помидорно-картофельным пюре, в которое добавляют перец чили, тмин и лавровый лист. Еще подали какой-то простой салат со столь же простой заправкой. А потом — кондитерские изделия: обжаренное тесто в сиропе, в самых разнообразных вариантах: тесто — из муки и воды, все это обжарено во фритюре и сдобрено чем-то сладким. Важной составляющей всех этих блюд оказалось, конечно, местное оливковое масло: прозрачного, зеленовато-желтого цвета; мне даже принесли на стол бутылку этого масла, на случай, если бы мне вдруг его не хватило, хотя это и маловероятно. Я плеснул несколько капель на кусочек хлеба, прожевал, закрыл глаза и отрешился от всяких мыслей: ощущал только божественный аромат этого масла — запах свежескошенных трав, млечного сока фигового дерева и, к моему удивлению, парниковых помидоров в летний день.

В то утро я зашел в местное отделение комитета, который занимается тем, что присваивает определенным видам продукции титул «Название по месту производства». В Испании таких титулов двадцать, и все они присвоены местным сортам оливкового масла. Я безропотно выслушал все, что женщина в белом халате рассказала мне о достоинствах масла сорта «экстра вирджин».

— Конечно, это масло сперва может показаться дорогим. Но позвольте вам сказать, что на этом масле вы сможете жарить семь-восемь раз. А на подсолнечном — только два-три раза, а потом вы его выльете. Значит, по сути дела, оливковое масло сорта «вирджин» не только вкуснее, оно экономичнее, — доказывала женщина.

И, признаться, она меня полностью убедила.

Я окинул взглядом висевшую на стене карту, на которой разноцветными линиями показано, где в Испании произрастает сырье для разных сортов оливкового масла: пестрые зигзаги пересекали в основном нижнюю часть полуострова. В каждом регионе — производителе масла есть свой любимый сорт, хотя некоторым сортам подходят не все зоны: например, в Каталонии предпочитают сорт «Арбекина»: оливки мелкие, круглые, а масло получается тонкого вкуса; в Толедо, Сьюдад-Реале, на центральной равнине — морозоустойчивый сорт «Корникабра»; а в Эстремадуре выращивают «Мансанилью» (буквально — «маленькое яблоко»): это масло имеет удивительно стойкий аромат. По всей стране, особенно в Хаэне, культивируют универсальный сорт «Пикуаль». сочетающий в себе стандартные преимущества: высокий выход, высокое содержание масла в плоде и широкий спектр тонких привкусов, в том числе часто пряный оттенок, который ощущаешь, когда масло оказывается у тебя во рту.

На оливковом масле, как и на пшенице, основывалась экономика древней Иберии. Дикая олива росла тут всегда, и, как пишет историк продуктов питания Мануэль Мартинес Льопис, уже в древности некоторые племена, жившие на юге Испании, умели делать из ее плодов масло. Культивированная олива Olea europaea (интересно отметить, что от названия этого дерева произошло современное английское слово, обозначающее растительное масло, — «oil») была завезена на Иберийский полуостров греками, а может, финикийцами, но, как всегда, только предприимчивые римляне первыми поняли, какую коммерческую выгоду сулит культивирование оливы в большом масштабе. Если в первые века римского владычества масло приходилось ввозить в Испанию с западного побережья Италии, то спустя очень недолгое время масла на полуострове стало достаточно, его даже начали продавать в другие страны Европы. Оливковыми деревьями засадили всю южную половину полуострова, на севере посадки его доходили до того места, где сейчас находится Мадрид. На равнинах Бетики, римской провинции южной Испании, выращивали баснословные урожаи оливок, из которых в огромных количествах изготавливали масло высокого качества для удовлетворения утонченных вкусов римлян. Ко II веку нашей эры оливковое дерево стало настолько типичным для пейзажей Испании, что император Адриан (не забывайте, что он сам был испанец) сделал оливковую ветвь ее символом.

Испанское слово для обозначения оливкового масла происходит от арабского «ацейт», из которого также, по обратной ассоциации, получилось название самого оливкового дерева: асейтуна, на кастильском диалекте. Веками к оливковому дереву относились с огромным уважением, а масло, которое делали из его плодов, находило самое широкое применение и в кулинарии, и в медицине, не говоря уж о вспомогательной роли — это масло наливали в лампады, оно служило основой для производства мыла и так далее. Но должной пищевой кондиции оливковое масло тогда еще не достигло: во все эпохи иностранцы, побывавшие в Испании, упоминали о зловонном запахе прогорклого, многократно использованного масла, который отравлял атмосферу, а иногда и пищу. В северных провинциях Галисии, Астурии, Кантабрии и Стране Басков, где оливы не росли, импортное, как мы бы сказали сейчас, масло применяли наравне с местными жирами, в основном со сливочным маслом и лярдом (свиным жиром). Однако вопрос о превосходстве оливкового масла не поднимался в Испании вплоть до начала 50-х годов XX века, когда оно внезапно впало в немилость, Заключив договор о сотрудничестве с режимом Франко, США получили право строить военные базы на территории Испании в обмен на экономическую помощь, после чего местные рынки буквально заполонило растительное (рапсовое) масло американского производства. Разумеется, его надо было как-то сбывать, и началась широкомасштабная кампания по очернению оливкового масла. Распространялись слухи, что от него якобы толстеешь сильнее, чем от нового, «более легкого» масла. Сбыт оливкового масла резко упал. Многие предприятия по его производству закрылись. Ситуация изменилась лишь тридцать лет спустя. В октябре 1981 года разразился страшный скандал: в результате употребления рапсового масла умерло около 1000 человек, а многие навсегда испортили себе здоровье. В составе растительного масла обнаружили ядохимикаты, после чего многие снова обратились к оливковому маслу, которое употребляли их родители: теперь оно опять стало считаться полезным для здоровья и безопасным. Последующие исследования показали, что так оно и есть на самом деле. С годами усовершенствованная технология производства позволила постепенно избавиться от зловонного запаха, из-за которого оливковое масло традиционно недооценивали, так что теперь можно беспрепятственно наслаждаться его тонким вкусом и ароматом. Это уникальный случай в истории современной кулинарии: справедливость восторжествовала, и сок плода оливкового дерева, одно из великих достижений европейской цивилизации, занимает заслуженное почетное место не только в испанской кулинарии, но и в жизни всей страны.

Производство оливкового масла в Испании давно модернизировано. Традиционно оливки собирали с земли, где они, возможно, пролежали долгие дни, а затем складывали в мешки и перевозили на повозках, запряженных осликами или мулами. Альмасара (пресс для отжима масла) мог находиться довольно далеко. Но, уже добравшись до пресса, оливки, загруженные в емкости для сбора, так называемые трохес («закрома»), могли пролежать еще несколько часов или даже дней, дожидаясь, пока их наконец отожмут. О чистоте тогда никто не думал. Словом, весь процесс гарантировал получение масла, которое вызовет у современного потребителя только отвращение.

После ланча я отправился на автомобиле вверх, по проселочным дорогам Сьерры, в направлении к утесу, одна сторона которого была густо усажена оливковыми деревьями. Какое-то время я погулял среди горных олив, водя ладонями по их шершавым серым стволам. Они были до того твердые, что казались несокрушимыми. Эти деревья извлекают для себя полезные минералы из почвы настолько тощей и скудной, что на ней не может расти больше ничего, за исключением винограда, еще одного крайне неприхотливого растения.

Жители провинции Хаэн всей душой и сердцем отдаются культивированию олив. Нигде на свете нет больших плантаций оливковых деревьев, и нигде в мире не затрачивается столько труда, чтобы обработать собранный с них урожай. Из 220 миллионов оливковых деревьев, растущих в Испании, почти треть приходится на Хаэн. Неудивительно, что почти все испанское оливковое масло производится тут, но меня потрясла другая цифра: оказывается, эта провинция Андалусии производит пятую часть мирового объема оливкового масла.

Оливки в Хаэне — то, что называется монокультурой. Это значит, что урожай собирают всего один раз в год, и «что видишь, то и получаешь». Почти 85 процентов культивируемых земель в этой местности заняты оливковыми рощами. Плантации Хаэна (а их площадь составляет более 600 000 гектаров) называют самым большим рукотворным лесом мира.

В городе Хаэне есть свой настоящий собор — храм в неоклассическом стиле, такого чудовищно большого размера, что он подавляет все остальные здания, башни его огромного фасада служат маяком на многие мили вокруг. Но прямо напротив этого собора, по ту сторону кафедральной площади, гордо растет древнее оливковое дерево, как бы говоря: и я имею право претендовать на внимание людей.

Я выехал из Хаэна в направлении Баэсы, по дороге сделал остановку, окунулся в серо-зеленое море и свернул возле указателя: «Кортихо-де-Нуэстра-Сеньора-де-лос-Милагрос». Я вспомнил, что как раз в этом году кто-то принес мне необыкновенно вкусное оливковое масло. Меня так поразил его роскошный букет — аромат свежескошенной травы и яблок, что я даже записал адрес производителя в записную книжку.

Кортихо (поместье), названное в честь Мадонны Чудотворной, — достаточно уникальное явление в современной Испании: очень редко частное хозяйство производит и продает свое масло, ибо большинство земель вокруг обрабатывают безликий «агробизнес». Меня водил по поместью Луис — потомок семейства Монтабес, владевшего собственностью в 850 гектаров. Это белокожий энергичный молодой человек, испанский бизнесмен новейшего типа: он буквально сверкает американским лоском и прекрасно разбирается в маркетинге и пиаре.

Хозяин провел меня в простое белое здание с ярко-зелеными ставнями, выстроенное в классическом стиле андалусского загородного дома. В нише холла сидит похожая на куклу Барби фигурка Девы Марии, это и есть Мадонна Чудотворная, она так симпатично смотрится в длинном шелковом платье. На втором этаже дома — гостиная: балки, проходящие по потолку, лампы в античном стиле, на фоне выбеленных стен выделяется темная старинная испанская мебель.

Пожалуй, я не слишком удачно выбрал время для визита: и угораздило же меня приехать в тот единственный в году месяц, на который приходится самый пик сбора оливок. Ясно, что людям не до гостей, атмосфера на фирме напряженная, все суетятся и бегают взад-вперед, каждая пара рабочих рук на счету. Но тем не менее Луис Монтабес встретил меня приветливо и очень любезно, к чему я уже привык в Испании, — уж не знаю, чем это объяснить, но именно так меня повсюду принимали.

Луис выключил свой мобильник и повел меня по легкой металлической лесенке на эстакаду. Там мы немного постояли, гладя вниз на гигантский дозаторный бак, в котором многоцветная масса оливок — сплошные пятна пурпурного и зеленого цвета, больше похожие на жидкость, чем на скопление твердых предметов. — бурлила и переливалась, медленно перемещаясь вниз. В такой день, как сегодня, производство было запущено на полную мощность, и все металлические конструкции гудели и бренчали от сдержанного накала.

Здесь, как и повсюду в Хаэне, дело поставлено с размахом. Из зоны приемки, где оливки моют и сортируют, мы прошли в погребок, где тысячи литров масла хранятся в гигантских емкостях из нержавеющей стали (по высоте эти емкости доходят до крыши и похожи на серебряные ракеты будущего), а оттуда отправились на сам пресс, где прежняя технология давно уже модернизирована: коврики из травы эспарто и гидравлических прессов заменены механизмами итальянского производства, которые перемешивают и давят оливки и экстрагируют масло в центрифуге. Тут уж не до романтики — настоящий конвейер. Если бы не разлитой в воздухе аромат, неуместный среди жужжащих и гудящих емкостей из нержавеющей стали, трудно было бы понять, что вообще происходит в этом помещении. Этот аромат — и еще толстая струя золотистой жидкости, которая только что начала переливаться из одной емкости по трубе в стоящую внизу цистерну. Оливки, из которых гонят самое лучшее масло этого поместья, то самое, чей вкус привел меня в такой восторг, отжимаются при температуре 29 °C (в наше время это называется «холодный отжим»), тогда как оливки, используемые для других сортов масла, подвергают отжиму при более высоких температурах, дабы сделать выход максимальным.

Забравшись в грузовик, мы быстро двинулись в объезд всего поместья по грязным изрытым дорогам, которые извиваются среди лабиринта деревьев. Луис небрежно заметил, что у него в поместье этих деревьев 85 000. В самом сердце этого вручную насаженного леса мы встретили группу сборщиков оливок: они разложили свои зеленые сети под деревом, ветви которого клонились вниз под тяжестью плодов. Желтая машина, похожая на трактор, с длинным рычагом, управляемая роботом, ухватила этим рычагом дерево за середину ствола, и ствол завибрировал, все дерево сверху донизу яростно затряслось, оливки дождем посыпались на расстеленные под деревом сети.

Выше, на крутом откосе, за зарослями кустов горной розы и лаванды, находится самая высокая точка поместья: небольшой холм, на котором растут дикие оливы со скрученными стволами, плоды этих олив твердые и черные, как свинцовая дробь. Справа под зимним солнцем сверкал голый хребет Сьерра-Махина, белый, словно мел. Внизу, в долине, мы увидели другое большое поместье, там деревьев 210 000 — самое большое хозяйство в мире. В какую сторону ни кинь взгляд, нигде не увидишь до самого горизонта ни одного фигового или миндального дерева, виноградника или огорода — только море серо-зеленой листвы. На расстоянии большая плантация оливковых деревьев выглядит таинственно, словно беспокойный океан. Серебристые листья слегка поблескивают, и от дуновения ветра как будто рябь пробегает по верхушкам деревьев.

— Тут у нас холодная зона, прямо на краю горной цепи, а оливковые деревья сорта «Пикуаль» предпочитают как раз такой климат, — объясняет Луис, — даже в разгар лета здесь дует холодный бриз. Стало быть, наши оливы более здоровые, чем те, которые растут там, внизу, — а значит, и масло лучше.

Мы прошли пешком немного выше, поднялись на холм, где из-под наших ног вспорхнула стайка куропаток. Здесь, наверху, оказывается, было древнее иберийское захоронение: искатели сокровищ находили тут монеты, оставленные еще римскими легионерами.

Вернувшись обратно, мы немного посмотрели на технику, а потом Луис показал мне небольшие выбеленные домики, в которых жили сборщики оливок в период сбора урожая. Во времена, предшествовавшие механизации, тут жило до двухсот человек: получалась такая временная деревня, со своей школой и трактиром, где в честь праздника Святого Иоанна устраивали добрую попойку.

Строго говоря, поместье это было латифундией. Этот термин, очень важный в историческом контексте сельской Испании, предполагает крупную земельную собственность, владельцы которой эксплуатировали живших тут работников. В 30-е годы XX века на юге страны (в основном в Андалусии, Эстремадуре и Ла-Манче) поместья площадью свыше 100 гектаров занимали до 52 процентов сельскохозяйственных угодий.

Несомненно, система латифундий породила множество случаев вопиющей социальной несправедливости. В самом худшем варианте это было не что иное, как рабский труд: ведь безземельные крестьяне, не получавшие заработной платы, зависели от своих хозяев абсолютно во всем.

Но «Мадонна Чудотворная» — латифундия совсем другого сорта. Тут царит полнейшая демократия, и все делается по последнему слову техники. Это загородное поместье совершенно современного типа, здесь принято обращаться друг к другу на «ты», а вежливое «вы» звучит анахронизмом, и здесь не надо ломать шапку перед господином.

Луис поздоровался за руку с седым пожилым мужчиной в грязной белой кепке, натянутой до самых ушей, который в ответ широко улыбнулся.

— Это Пако Иегуас, он готовит нам еду. Его фирменное блюдо — кролик с рисом. Кролики, кстати, у нас свои. И еще он неподражаемо готовит мигас. — Это национальное блюдо сельскохозяйственных рабочих южной Испании (жареный хлеб, нарезанный кубиками) — настоящий триумф искусства над скудостью.

— Пако, а что ты в него кладешь? Кроме хлеба. Ветчину, копченую свиную колбасу, чеснок? — подсказывал Луис.

— Ну да, я добавляю несколько зубчиков чеснока, — отвечает повар. — Я их не чищу, кладу целиком, только давлю рукой, и немного красного перца, а потом жарю все вместе. И хлебные крошки, и все остальное, можно еще добавить пару яиц от наших кур. У меня получается так, как должно быть. Тут главная хитрость — двигать сковороду. Все должно постоянно перемещаться по сковороде, иначе пригорит.

— Молодец, Пако! — И Луис хлопнул его по плечу.

Затем мы вернулись в дом, где хозяин организовал закуску, даже еще более простую, чем жареные хлебные кубики Пако, ну разве что сервировано все было чуть более утонченно. В гостиной, где слышно было лишь тиканье каретных часов, Луис накрыл стол белой льняной скатертью. На большую белую тарелку он выложил ломтики так называемой горной ветчины, приготовленной из свиньи, вскормленной желудями: невероятно тонкие, почти прозрачные, похожие цветом на рубины. А еще он принес теплый хлеб и холодное шерри. Но центром этого миниатюрного банкета было самое лучшее оливковое масло, отжатое несколько дней назад в поместье «Мадонна Чудотворная». Луис влил его из бутыли в суповую миску. Масло беззвучно текло тонким ручейком, и цвет его на фоне белого фарфора просто завораживал.

На прощание Луис подарил мне пятилитровую бутыль этого масла, долго еще потом я использовал его в своей стряпне. Едва приехав домой, я тут же поджарил себе яичницу на этой густой, зеленой, как нефрит, жидкости: масло это чудесным образом облагородило самый заурядный продукт. На следующее утро, готовя завтрак, я накапал его на горячий тост; сливочное масло теперь для меня перестало существовать. С тех пор так и повелось — меня ничто не сдерживало; иногда я с удовольствием ложками вливал оливковое масло в миску рагу из турецкого гороха, в другой раз смешивал с чесноком и травами, чтобы обмазать ногу ягненка, а порой взбивал с яичным белком для получения крепкого зеленовато-желтого майонеза. Я готовил бисквиты, выпечку из песочного теста и соус бешамель с ароматом оливок, и с оливковым же маслом делал мороженое, зеленое, как мята. Иногда я ловил себя на том, что в рассеянности делаю глоток из стакана, как будто это фруктовый сок, — впрочем, некоторым образом так оно и есть.

Но применение этого масла не ограничилось кухней. Я обнаружил, что оно прекрасно увлажняет расцарапанные и потрескавшиеся руки. Когда от сидения за компьютером у меня начинала болеть шея, я втирал это масло в уставшие от напряжения мышцы. Потом кто-то сказал мне, что цыгане втирают миндальное масло себе в волосы, и я тоже решил использовать столовую ложку масла, подаренного Луисом, в качестве природного кондиционера — однако утром обнаружил, что вся наволочка заляпана жирными зелеными пятнами, после чего решил, что мое увлечение оливковым маслом зашло, пожалуй, уж слишком далеко.

Date: 2015-07-27; view: 341; Нарушение авторских прав