Глава 27. Они вылетели в Лос‑Анджелес утром в канун Нового года

Они вылетели в Лос‑Анджелес утром в канун Нового года. Вал была еще слаба, но у нее хватило сил выдержать перелет. Они добрались до дома в четыре часа дня, уставшие, загорелые и довольные путешествием. В последний день Питер в конце концов вышел из оцепенения, и все хорошо провели оставшееся время. Даже Мел. Хотя это вряд ли можно было назвать медовым месяцем. Питер извинился перед ней, когда они летели домой, и она ответила, что все понимает. По крайней мере, она хоть немного отдохнула перед началом работы на новой телестудии в Лос‑Анджелесе. Она должна была явиться туда завтра в полдень, в первый день нового года, а в шесть часов вечера ей предстояло выйти в эфир с Полем Стивенсом. Он много лет проработал на студии, и, хотя у него оставались некоторые преданные поклонники, его рейтинг начал падать, и они вводили Мел, чтобы вновь поднять его. Руководство телестудии надеялось, что вместе они составят неотразимый дуэт. Поль был высоким, стройным, голубоглазым, с хорошо поставленным глубоким голосом, и, как показывали опросы, его стиль нравился дамам. Руководители студии знали, что программа выиграет от этого дуэта, и, даже если Стивенс будет не на высоте, Мел выручит его.

Поль Стивенс впервые оказался в роли «утопающего», и он совсем не испытывал восторга от предстоящего сотрудничества с Мел, но и для Мел это был шаг вниз, так как она долгие годы вела программу одна.

Она предполагала, что совместная работа будет унизительна для них обоих и потребует дипломатии.

Питер и Мел решили встретить Новый год дома и выпить шампанского возле камина, а Марк повел Вал и Джесси на пару вечеринок, на которые был приглашен. Мел было приятно, что он захватил и Джесси, хотя той не очень‑то хотелось идти, да и Вал еще плохо себя чувствовала. Мел попросила их не задерживаться слишком долго и ехать осторожно, а затем поднялась наверх посмотреть, как там Пам, у которой осталась ночевать ее подруга. Мэт спал в своей постели, положив рядом будильник. Ему, хотелось проснуться в полночь и протрубить в горн, но Мел решила, что ему лучше не просыпаться в полночь. Она сомневалась, стоит ли ей дожидаться возвращения Марка с двойняшками, они с Питером очень устали.

Он уже сидел в постели, просматривая медицинские журналы, а Мел бродила по дому, стараясь внушить себе, что теперь это и ее дом, но до сих пор не чувствовала этого. И тут она вспомнила, увидев фотографии Анны в серебряных рамках. Она начала собирать их. Фотографий оказалось двадцать три, и она решила положить их в шкаф в кабинете Питера, но когда она шла по гостиной с последней стопкой в руках, то увидела в дверях Пам.

– Что вы делаете?

– Убираю некоторые фотографии.

Они обменялись взглядами. И Мел заметила, как напряжена Пам.

– Чьи?

– Твоей мамы, – не колеблясь ответила Мел.

– Верните их на место! – почти прорычала Пам, и Мел увидела, что рядом с ней стоит подруга, оставшаяся ночевать.

– Что ты сказала?

– Я сказала, чтобы вы повесили их обратно. Это дом моей мамы, а не ваш.

Если бы Мел хуже знала девочку, то подумала бы, что та пьяна. Но Пам вся дрожала от злости, стоя в дверях.

– Думаю, мы обсудим это в другой раз, Пам. Когда будем одни. – Мел твердо решила сохранять спокойствие, но почувствовала, что ее тоже начинает трясти.

– Отдайте их мне! – Пам внезапно ринулась к ней, но Мел успела заметить ее приближение, бросила фотографии на стул и схватила Пам за руки, пока та ничего не натворила.

– Иди в свою комнату. Сейчас же! – То же самое она сказала бы и двойняшкам. Но Пам не обратила никакого внимания на ее слова и стала, как безумная, собирать фотографии в рамках, брошенные Мел на стул. Затем, прижав к себе фотографии, она выпрямилась и с гневом уставилась на Мел:

– Я ненавижу вас!

– Ты можешь взять любые фотографии, которые захочешь. Остальные я положила в кабинете твоего отца.

Пам игнорировала ее.

– Это наш дом, наш и моей мамы, и не забывайте этого!

У Мел так и чесались руки ударить ее, но она воздержалась в присутствии ее подруги. Вместо этого она крепко взяла Пам за плечо и повела к двери.

– Сейчас же отправляйся наверх, Пам, или я позвоню родителям твоей подруги, чтобы они забрали ее домой. Понятно?

Пам не произнесла ни слова. Она бросилась наверх с фотографиями матери, и ее смущенная подружка Джоан пошла следом за ней. Мел выключила свет и поднялась в спальню, где Питер продолжал безмятежно читать журналы. Мел долго смотрела на него, чувствуя, что многое из сказанного Пам – правда. Это их дом. Мел даже не позволили привезти в него свою мебель. И в нем повсюду чувствовалось присутствие Анны.

Продолжая дрожать после перепалки с Пам, Мел смотрела на Питера, пока тот не поднял на нее глаза.

– Я хочу, чтобы завтра сняли этот портрет.

– Какой портрет? – Он посмотрел на нее как на безумную, и она была близка к помешательству.

– Портрет твоей бывшей жены, – сквозь зубы процедила она. Питер был потрясен. Возможно, ей в голову ударило шампанское.

– Почему?

– Потому что теперь это мой дом, а не ее. И я хочу, чтобы его убрали. Немедленно! – почти прокричала она.

– Но он написан известным художником. – У Питера тоже начали сдавать нервы. Ее вспышка казалась совершенно беспочвенной, но он ничего не знал о перепалке с Пам.

– Меня совершенно не интересует, кто его написал. Избавься от него. Выброси. Сожги. Подари. Делай с ним что хочешь, но убери его из моей гостиной! – Она готова была разрыдаться, а он смотрел на нее, не веря своим глазам.

– Что с тобой произошло. Мел?

– Что произошло? Что со мной? Ты приводишь меня в дом, где нет ничего моего, где все принадлежит тебе и твоим детям и по всему дому развешаны фотографии твоей первой жены, и ты хочешь, чтобы я чувствовала себя как дома?

Питер начал понимать причину ее гнева, или ему только казалось, но он все равно считал ее выходку неразумной. Почему именно сейчас?

– Тогда убери фотографии, раз тебе так хочется.

Но раньше ты не возражала против них.

– Раньше я не жила здесь. А теперь живу.

– Это очевидно. – Он стал раздражаться. – Насколько я понял, тебе не подходит оформление этого дома? – В его голосе неожиданно появились неприятные нотки.

– Оно прекрасно подходит для Версаля. А я бы предпочла жить в доме, где больше бы чувствовалось человеческое тепло.

– Наподобие того игрушечного домика, какой был у тебя в Нью‑Йорке?

– Именно так. – Они стояли друг против друга в разных концах комнаты, кипя от негодования.

– Прекрасно. Фотографии можешь убрать, но портрет останется. – Он сказал это только для того, чтобы досадить ей, потому что ему не понравился ее тон.

У Мел чуть не отпала челюсть от такого заявления.

– Ну уж нет, черт подери! – И добавила:

– Или он, или я.

– Тебе это не кажется нелепым? Ты ведешь себя как упрямый осел, тебе не кажется?

– А ты совершенно потерял совесть. Ты полагаешь, что ко всему приспосабливаться должна я, а ты не станешь ничего менять, не хочешь даже убрать фотографии твоей жены.

– Тогда сделай несколько собственных фотографий, и мы их тоже развесим повсюду. – Питер понимал, что говорит гадости, но он устал выслушивать ее грубости насчет фотографий Анны. Он сам пару раз подумывал убрать их, но эта мысль угнетала его, и ему не хотелось огорчать детей. Сейчас он напомнил ей об этом:

– А ты подумала о реакции детей, если выбросишь ее портрет?

– О да, я уже знаю, что будет. – Она с обвиняющим видом набросилась на него:

– Я как раз убирала эти злосчастные фотографии в твой кабинет, когда твоя дочь проинформировала меня, что это ваш дом, а не мой, а точнее, что это дом ее матери.

И вдруг Питер все понял. Он сел, опустив плечи, и посмотрел на Мел. Он мгновенно представил сцену с Пам, и это объяснило ему поведение Мел. Он не думал, что она склонна к приступам ярости.

– Она сказала это, Мел? – Голос Питера стал добрее, как и выражение его глаз.

– Да. – Глаза Мел наполнились слезами, но она так и не подошла к мужу.

– Прости. – Он поманил ее к себе, но она не тронулась с места и теперь уже плакала в открытую.

Он подошел к ней и обнял.

– Прости меня, любимая. Ты же знаешь, что теперь это и твой дом. – Он прижал ее к себе, и она стала всхлипывать. – Я завтра же сниму этот портрет, это было глупо с моей стороны.

– Нет, нет, не в этом дело… просто…

– Я понимаю…

– Так трудно привыкать жить в чьем‑то доме.

Я так привыкла иметь собственный дом.

Он усадил ее на постель.

– Я знаю… но теперь это и твой дом тоже.

Она взглянула на него и шмыгнула носом.

– Нет, это не так. Здесь все ваше и Анны… У меня здесь нет даже ни одной моей вещи.

Питер задумался, слушая ее.

– Все, что есть у меня, твое. Мел.

Но ей хотелось чего‑нибудь своего.

– Просто дай мне время. Я ко всему привыкну.

Я просто ужасно устала, а еще так много предстоит, и Пам огорчила меня тем, что только что сказала, Питер поцеловал жену и встал.

– Я пойду и поговорю с ней.

– Нет! Позволь мне это сделать самой. Если ты вмешаешься, она еще больше возненавидит меня.

– Она любит тебя. Я знаю, что это так. – Но в его глазах было беспокойство.

– Теперь все иначе. Раньше я была просто гостьей, а сейчас я вторглась в ее дом.

При этих словах Питер еще больше огорчился.

Неужели она так это воспринимает?

– Ты вовсе не вторглась в чужие владения. Ты моя жена. Надеюсь, ты помнишь это.

Она улыбнулась сквозь слезы:

– Помню! Просто на меня так много всего свалилось, а завтра я приступаю к новой работе.

– Я знаю. – Он понимал, но ему грустно было видеть ее плачущей, и он дал себе слово на следующий день снять портрет Анны. Она права. – Почему бы нам сегодня не лечь пораньше в постель? Мы оба устали: у нас была тяжелая неделя.

Мел не стала возражать. Переезд из Нью‑Йорка, их свадьба, медовый месяц, смерть Мари. Они почистили зубы и легли в постель. Питер крепко прижал ее к себе, чувствуя близость ее теплого тела. Именно этого ему страстно хотелось все последние шесть месяцев… даже больше, последние два года… а может быть, даже и раньше. С Анной он никогда не испытывал ничего подобного. Она была намного холоднее Мел. Мел казалась ему частичкой его самого, и впервые за всю неделю он почувствовал, как у него глубоко внутри что‑то шевельнулось, а когда он еще крепче прижал ее к себе, ему, как никогда, захотелось ее. И когда новый год сменил старый, он занимался с ней любовью.