Архетип как категория опыта

Мария-Луиза фон Франц

Психэ и материя

Перевод: Castalia.ru

Глава 1. Материя и Психэ с точки зрения психологии К.Г. Юнга

Архетип как категория опыта

Широко известно, что было два исследователя бессознательного: Зигмунд Фрейд* и К.Г. Юнг**. Они заново открыли тот факт, что существует психическая реальность за пределами сознания и Эго, что уже долгое время обсуждалось, но не получало своего эмпирического подтверждения. Для Фрейда бессознательное, в первую очередь, представляло собой область, в которой находятся подавленные сексуальные влечения. Юнг, в свою очередь, утверждал, что бессознательное является, более широким полем, включающим в себя область, в которой представлены констелляции всего творческого содержимого личности и где в подсознательном восприятии, зарождаются процессы определяющие развитие психики – то есть, семена будущих сознательных процессов. В действительности, был еще третий независимый исследователь бессознательного – французский математик Анри Пуанкаре***, который обнаружил бессознательное через свой личный опыт. Он искал объяснение для так называемых автоморфных функций, но был не в силах найти нужную формулу. И вот однажды он интуитивно увидел решение этой проблемы находясь в промежуточном состоянии между сном и бодрствованием. На основе этого видения, он пришел к выводу, что в человеке существует вторая, бессознательная личность, которая, к его изумлению, была даже способна к эффективным математическим решениям.

Исследуя процессы происходящие в бессознательном, Фрейд в основном искал то, что позволило бы связать их со знаниями накопленными современной медициной, физиологией мозга, эндокринологией а также исследованиями общих биологических процессов в целом. Юнг же напротив, с самого начала своих исследований сознательно избегал любого преждевременного привязывания бессознательного к материальным и физиологическим процессам. Он поступал так, не потому, что он не верил в их взаимосвязь, но скорее потому, что он был уверен, что феномены бессознательного необходимо более детально исследовать в области психического, прежде чем будут установлены их связи с психосоматикой. Таким образом, он стремился противостоять материалистическим предрассудкам своего времени, согласно которым делались поспешные выводы, что Психэ является не более чем эпифеноменом физиологических процессов. Юнг был уверен, что со временем, связь психики с физиологией будет проявляться сама, естественным образом, когда оба поля будут достаточно исследованы. Эта связь сейчас понемногу проявляется в самых неожиданных местах, где никто и представить не мог – в микрофизике. На мой взгляд, это демонстрация того, насколько мудрым было самообладание Юнга.

Как известно, Юнг развивал и изменял так называемые ассоциативные эксперименты Вильгельма Вундта*. Этот тест представлял собой список из сотни слов, собранных вместе, одна часть из которых состоит из слов, которые тестируемые воспринимают относительно равнодушно (например, стол, кресло. стакан, и т.д.), остальная часть списка – слова, которые могут задеть эмоционально заряженные содержания психики. Тестируемый должен подобрать ассоциации к каждому слову как можно быстрее, например: стол – кресло, стакан – вода, свет – тьма. Когда произносимое слово задевает существующий комплекс, время необходимое на ответ значительно увеличивается, что названо «феноменом сопротивления». Позднее этот тест был объединен с психогальваническим экспериментом. Частота дыхания или электрическая проводимость кожи в данном случае является единицей измерения, поскольку здесь также имеет место быть подобный феномен: в момент, когда возникает замедленный ответ – возникает и изменение кривой. В данном случае, единицы измерения не психические феномены, но физиологические, которые проистекают из эмоционального волнения. Доктор Ф. Риклин, который привез ассоциативный эксперимент доктора Эшефенбурга из Германии в Бургхольцли, в первую очередь, под влиянием доктора Эшефенбурга пытался получить из этого теста данные о физиологии мозга. Он надеялся таким образом обнаруживать поражения головного мозга. В этих экспериментах Юнг принимал участие в качестве молодого ассистента. Впоследствии, Юнг самостоятельно провел такой же эксперимент, однако придал ему несколько другую направленность, игнорируя его возможное применение в исследованиях физиологии мозга. Вместо этого он сконцентрировался на том, чтобы выяснить и осветить чисто психические причины задержки ответов. Таким образом, он открыл, что в Психэ существуют разные «комплексы» (слово, ставшее широко известным в наши дни) – то есть эмоционально насыщенные содержания, которые формируют ассоциации вокруг центрального элемента и имеют тенденцию собирать вокруг себя большое количество ассоциативного материала. Они проявляют себя в качестве неосознанных фрагментов личности. Когда эти комплексы затрагиваются, возникают и соответствующие физиологические реакции, о которых я упоминала ранее. Выше было отмечено, что Юнг поступил правильно, не став делать поспешных выводов о наличии связи между психикой и процессами происходящими в мозге, так как позднее стало ясно, что комплексы затрагивают не только мозг, но и всю соматическую сферу в целом. Сегодня всё это считается очевидным. Мы можем говорить о психосоматическом аспекте неврозов сердца и так далее. Есть неврозы, которые типичным образом отражаются на сердце, невротические комплексы, которые влияют на пищеварительные функции, функции печени, желчного пузыря. Если бессознательное оказывается тесно связанным с физиологией, то естественно предположить, что оно связано со всем телом, а не только с процессами головного мозга. В большинстве современных теорий мозг предстает только одним из сложнейших аппаратов, специализирующимся на восприятий нами внешнего мира.

Традиционная медицина, особенно на Дальнем Востоке, всегда исследовала весьма специфичную связь комплексов и конкретных точек в физическом теле. В Китае принято считать, что у человеческого тела существуют 365 божеств покровителей. Каждая часть тела, каждая функция организма и каждого внутреннего органа, каждый нервный центр имеет своё «божество». Можно сказать, что эти божества символизируют интуитивное внутреннее восприятие определенных эндосоматических ощущений. Существование взаимосвязи между комплексами и физиологическими процессами не вызывает сомнений. Однако из этого не стоит делать каких-либо поспешных выводов.

Юнг продолжал сосредотачивать свое внимание на пристальном изучении влияния бессознательных комплексов на личность в целом и на их определяющем значении в процессе формирования компонентов отдельной человеческой личности.

Здесь нам необходимо вспомнить, что представляет собой «Психэ» с точки зрения Юнга. В первую очередь, сюда относится все то, что осознанно, все, что связано с так называемым эго-комплексом. Если я что-то знаю, я говорю «я это знаю». В тот момент, когда содержание соотносится с эго-комплексом, мы говорим: «я осознаю это». Кроме того, «Психэ» состоит из так называемого бессознательного, то есть, того, что в психике неосознанно, но когда оно переходит порог осознанности, немедленно становится содержанием сознания. К примеру, сюда включаются те явления, которые мы можем наблюдать во время сна. Эти психические процессы связанные с деятельностью воображения называют сновидениями, которые (если они интерпретируются должным образом) могут входить в область сознания и осознаваться вместе со своими смысловыми значениями. Я могу увидеть сон о чем-либо, и после этого понять его значение. В этот момент, то, что было ранее содержанием бессознательного процесса сновидения переходит порог и становится содержанием моего сознания. Третим элементом составляющим Психэ является то, что Юнг называл психоидной областью. Этим он хотел сказать, что в психике существует совершенно неизвестный или, мы могли бы также сказать, бессознательный материал, который никогда не пересекает порога сознания, абсолютно бессознательное, то, что по своей природе не может быть осознанно. Однако Юнг использует это выражение в конкретном смысле. По его мнению, психоидные области являются той границей психики, на которой психические элементы соприкасаются с неорганической материей.

Несмотря на то, что комплексы как компоненты бессознательного, не осознаваемы, они могут, тем не менее проявляться в нас как дополнительные «сознания» или «личности». Этот факт был впервые открыт Пьером Жане*, благодаря усилиям которого, одна весьма разбитая женской истерией пациентка, оказалась в состоянии подробно рассказывать вслух своему врачу свои сознательные процессы, единовременно записывая левой рукой, что говорило ее подсознание. Она также имела некоторую возможность предоставить пространство для самовыражения второй неосознанной личности, представлявшей собой её бессознательный комплекс. И так становится ясно, что манифестация второй личности (в данном примере это был простой комплекс, который жестко подавлялся) также обладает определёнными характеристиками сознания, имея способность делать умозаключения, считать, испытывать эмоции и так далее. Для того, чтобы отличить это явление от эго-сознания, Юнг упоминал о «сознании» бессознательного комплекса как о «люминозности» (luminosity). Комплексы обладают чем-то напоминающим довольно размытые, неясные черты присущие сознанию. Это становится ясным в тех случаях, когда бессознательные комплексы вступают в «сговор», по поводу чего-либо, что можно наблюдать у сильно фрагментированной личности. Юнгом был опубликован случай, описывающий ситуацию, в которой дама влюбилась в мужа своей лучшей подруги. По понятным моральным соображениям, она наотрез отказалась даже рассматривать возможность связи с ним. Тем не менее, она сама уговорила подругу уехать в отпуск. На следующий день случилось так, что повозка с лошадьми сбила ее как раз напротив дома мужа подруги, оставшегося в одиночестве, в результате чего ее внесли в этот дом. Анализ произошедшей ситуации безусловно проливает свет на тот факт, что комплекс совершенно сознательно «организовал» эту ситуацию, но в то же время, надо сказать, что сама женщина сознательно не имела никакого представления о ней. В любом случае, все произошедшее никак не было связано с эго-комплексом. Тем не менее, комплекс был в состоянии вести себя относительно сознательно (если мы определяем сознание как нечто, что, среди прочего, способно находить различные пути и средства для достижения собственных целей).

Другое великое открытие Юнга заключается в том, что он не рассматривал комплексы как нечто чисто патологическое, как это делала психиатрия его времени, и к чему были склонны сторонники фрейдистской психологии. Скорее он предполагал возможность нормального существования комплексов. Другими словами, система нашей психики состоит из различных комплексов, в ряду которых эго-комплекс является лишь одним из множества других, и это является нормой. У каждого человека есть комплексы, и они не являются сами по себе причиной психического заболевания, проявляющегося только при определенных обстоятельствах. Они являются естественной составляющей психической структуры. Эти нормальные комплексы, имеющиеся у каждого Юнг назвал архетипами. Архетипы являются более или менее нормальными врожденными комплексами, которые имеются у каждого из нас. Таким образом Юнг полагал, что архетипы являются врожденными и ненаблюдаемыми психическими структурами, которые воспроизводят типичные ситуации, идеи, мысли, эмоции и фантазии. Юнгианские архетипы часто сравнивают с идеями Платона. В этой связи следует сказать, что разница между архетипическими представлениями и платоновскими идеями в том, что платоновская идея мыслится как имеющая чисто когнитивное содержание, в то время как архетип может проявляться так же легко, в виде чувства, эмоции или мифологической фантазии. Таким образом юнгианский архетип представляет собой несколько более широкое понятие, что идея Платона. Мы также должны различать архетип сам по себе и архетипический образ, представление, идею, или фантазию. Другими словами, архетипы сами по себе представляют собой полностью ненаблюдаемые структуры; однако в тех случаях, когда они стимулируются некими внутренними или внешними раздражителями (такими как внутренние процессы компенсации или внешние стимулы) они, в критические моменты, производят архетипические образы, проявляются в архетипической фантазии, мысли, интуиции, или эмоции. Эти проявления могут быть признаны в качестве архетипических, поскольку они аналогичны во всех культурах и у всех народов. Здесь может показаться, что наша мысль сформулирована довольно абстрактно, но если мы почитаем сборники любовных песен или военные песни со всего мира, то мы увидим, что люди в таких архетипических ситуациях выражают свои чувства, идеи и фантазии очень сходным образом. Нет никаких сомнений, что сами архетипические структуры передаются по наследству. Что, однако, не относится к архетипическим образам. Юнга неоднократно критиковали за то, что ментальные образы не могут быть наследуемыми. Однако он никогда этого и не утверждал. Передаются предрасположенности и структуры психики, а затем они заново воспроизводят те же или схожие образы. Когда врожденная архетипическая структура переходит в проявленную форму архетипической фантазии или образа, Психэ пользуется впечатлениями из внешней среды как средствами выражения, и по этой причине появляются индивидуальные образы не одинаковые внешне, но схожие по структуре. Например, когда африканский ребенок, пробует представить себе образ чего-то ужасающего, то скорее всего, он будет фантазировать о крокодиле или льве. Европейский ребенок, в той же ситуации, скорее представит себе грузовик, который несется к нему, угрожая сбить его с ног. Как мы можем заметить, архетипическая структура «чего-то страшного» будет общей для обоих случаев. Сам же образ формируется под воздействиями впечатлений из окружающего мира в каждой конкретной ситуации.

Существует и еще одно важное различие, которое должно быть озвучено. Архетип следует отличать от инстинктивной модели поведения. Можно сказать, что то, что исследователь-бихевиорист отмечает в своих экспериментах по изучению поведения животных, на сегодняшний день является в значительной степени типичными формами реакций, например, типичные формы ухода за потомством или типичные формы приветствия. Они хорошо известны как явные и типичные модели, которые являются принадлежностью всего вида и передаются от поколения в поколение. Ириней Эйбл-Эйбесфельд в своей книге Liebe und Hass («Любовь и ненависть») применил эту теорию к исследованиям человеческой жизни, посредством сравнения большого количества фотографий запечатлевших сцены приветствия, на основании которых были выведены общие черты свойственные данной процедуре[1]. Таким образом он показывает, что это же самое правило относится и к нам, людям. Мы приветствуем друг друга определенными жестами, которые очень похожи на жесты приветствия других приматов. Следует отметить, что исследователи-бихевиористы применяют к изучению поведения экстравертный подход, то есть они наблюдают людей со стороны, что характерно для всей американской школы бихевиоризма в целом. Рассматривая людей статистически извне, они оказываются в состоянии определить, что человек, так же как и животные, имеет определенные модели поведения, хотя у людей они кажутся более гибкими, чем к примеру у обезьян. Тем не менее, у приматов они также остаются относительно гибкими, в сравнении с теми которые мы можем наблюдать, спустившись ниже по эволюционной лестнице, где с каждой ступенькой вниз, модели поведения становятся все более механическими и автоматическими. С ростом способностей к обучению у высших животных появляется известная смесь типов моделей поведения.

Юнг в некоторой степени применял подход, противоположный подходу бихевиористов, то есть, он не старался наблюдать за людьми со стороны, подмечая то, как мы себя ведем, как приветствуем друг друга, как ухаживаем и как заботимся о наших детях. Вместо этого он изучал то, что мы чувствуем и то какие фантази нас посещают в то время как мы делаем эти вещи. Именно эти процессы мы не можем исследовать у животных. Мы не имеем ни малейшего представления, воображает ли дрозд готовый облик своего гнезда, в то время как он его строит. Мы просто должны оставить открытым вопрос относительно того, какие мыслительные процессы в нем происходят, думает ли он, воображает что-либо, испытывает ли эстетическое удовлетворение, когда строит свое гнездо тем или иным образом. В настоящее время, мы лишь наблюдаем за поведением животных, но ничего не можем сказать о внутренних процессах происходящих в их психике. Данная ситуация может измениться, если последние попытки выучить язык высших обезьян и дельфинов предпринимаемые американцами дадут новые результаты.

Все эти исследования, однако, пока находится на ранних стадиях. Я убеждена, что у высших теплокровных животных также, имеются соответствующие внутренние процессы, носящие, может быть, более диффузный характер, чем у нас. Однако, доказано это еще не было.

С другой стороны, у людей, в силу их способности общаться, мы можем выяснить, к примеру, что, при появлении чувства влюбленности, у них также появляются ментальные представления, фантазии, чувства, эмоции, образы, и что все они, подобно внешнему поведению, могут быть классифицированы как принадлежащие разным типам. Мы можем видеть, что в этих ситуациях, все наши реакции проявляют структурное сходство, и было бы тревожно, если бы это было не так. Примером наиболее яркого проявления архетипических предрасположенностей в человеческой жизни, к которому Юнг обращался наиболее часто, являются различные религиозные системы, мифы, мифологические традиции и сказки. При всех индивидуальных особенностях которых, мы можем наблюдать и отчетливое структурное сходство.

Этот факт, как мы знаем, был замечен уже этнологом Адольфом Бастианом*, который различал элементарные и племенные мысли. Элементарные мысли – это базовая структура, которая присутствует у всех людей во всем мире, а племенные мысли – это то, что формируется только у устойчивых групп людей. Юнг был полностью согласен с Бастианом во всем, кроме одного – Бастиан говорил о мыслеформах. Для Юнга, архетипы представляют собой не только элементарные мысли, но также и чувства, фантазии, образы.

Сегодня мы можем продвинуться еще дальше и обратиться к соотношениям между юнгианской концепцией архетипов и различными концепциями структурализма. Основываясь на моем знакомстве с этой литературой, авторы, которых следует рассмотреть в первую очередь – это Клод Леви-Стросс[2]* и Жильбер Дюран[3]**. Однако, я не нахожу их работы полностью убедительными по одной простой причине. Причина эта связана с различиями взглядов на возможность смешения архетипов, исследовавшееся также и в психологии. Архетипы сливаются друг с другом, а не являются отдельными частицами, какими раньше представляли электроны. Они, на самом деле, скорее являют собой «облако электронов», говоря на языке физиков. Они как размытое облако, по краям переходящее в параллельные явления. Часто нельзя точно сказать, к какому архетипу относится конкретный архетипический образ. В качестве иллюстрации сказанного, приведём следующий пример. В гробнице фараона Сети I, есть изображение тамариска с женской грудью, которую сосал царь. Теперь попробуйте установить какой из двух архетипов запечатлен в этом образе, архетип Великой Матери или архетип Древа Жизни? Правильный ответ – оба. Мы не можем отделить архетипы друг от друга не прибегая к упрощению. Тем не менее, именно так поступают структуралисты. Леви-Стросс, например, отличает «сырое и приготовленное»***, жизнь и смерть и, очевидно, на основе этого устанавливает четкие и абсолютные категории. Но можно так же легко подобрать и другие. Архетипы не плавают в коллективном бессознательном как куски хлеба в супе, они и есть весь этот суп в каждой его точке и, следовательно, всегда появляются в виде некоей смеси. Этот факт является также и причиной того, почему их так тяжело описывать вне индивидуального психологического контекста.

Юнг однажды сформулировал отношения между архетипами и инстинктивными моделями поведения в виде диаграммы:

Справа – находится «ультрафиолетовый» конец спектра, слева – «инфракрасный». Разумеется, это лишь метафора или наглядная модель для размышлений. Сфера Психэ – это весь спектр в целом. На инфракрасном полюсе психические процессы перетекают или сливаются с физическими процессами, как и где именно это происходит, до сих пор во многом не ясно.

Однако, мы знаем довольно точно, что существует взаимосвязь и взаимообмен между двумя этими факторами. На полюсе архетипов появляются модели психологических реакций. Это местонахождение не поддающихся наблюдению структур, которые проявляются в Психэ в качестве архетипических образов, представлений и мыслей. Это полюс, который дает высшее вдохновение – почти как в случае с Анри Пуанкаре, который, напившись черного кофе лег в кровать и увидел структуру автоморфных функций. Он рассказывает об этом следующее: «Я видел мысли, играющие вокруг, как атомы на потолке, создающие разные комбинации, и вдруг я увидел верную комбинацию». У него ушло полчаса на то, чтобы записать в логической последовательности объяснение, которое он увидел в минутном прозрении. Это пример того типа озарения, которое приходит из ультрафиолетового архетипического полюса. Эти два полюса могут быть охарактеризованы как разум и противостоящая ему материя.

Мы видим подобную полярность, когда встречаем человека, который одержим сильным влечением – к примеру, нимфоманка, одержимая сексуальностью, или кто-то, пристрастившийся к еде, или еще что-то в этом духе. С другой стороны, люди могут также подпадать под влияние духовного полюса – как например, одержимые навязчивыми идеями. На обоих полюсах нет свободы, только вынужденный автоматизм. Чем больше психические процессы сливаются с моделями поведения и физиологическими процессами, тем меньше остается свободы. Реакции становятся автоматическими и навязчивыми. То же самое происходит на ультрафиолетовом полюсе или полюсе разума. Люди, одержимые идей, больше не в состоянии обсуждать её и давать ей критическую оценку. Самый крайний случай может быть представлен психологией больного человека, думающего, например, что он спаситель мира. Мы не можем заставить его слабый эго-комплекс подвергнуть критическому анализу убеждение, которое однажды пришло к нему в видении. Конечно, мы можем ему здраво возразить: «Да-да, но, послушай, ты же вне всякого сомнения всего лишь М-р Джонс, так как же ты можешь быть спасителем мира?» И так далее. Любой психотерапевт знает, что это не аргумент и тут ничего не поделаешь. Однако если изучить архетип спасителя из мифологии, то можно будет предвидеть, что этот больной собирается сказать или сделать. Он более или менее втянут в архетипический автоматизм, который сопровождается фанатизмом и абсолютной убежденностью. Только в средней области психического спектра, в сфере эго-сознания, нам доступна некоторая свобода. Только там мы имеем свободу мотивации, которую Юнг понимал как психическую энергию, которая доступна для эго-комплекса. На краях спектра психическая энергия присваивается другими бессознательными комплексами.

Но где в этой модели представлены отношения Психэ и материи? На инфракрасном полюсе, так, по крайней мере, может показаться. Здесь психические функции сливаются с физиологическими процессами тела. Но материя также иногда проявляется и на «ультрафиолетовом» полюсе – в форме парапсихологических феноменов. Наше деление на противоположные друг другу материю и разум, сомнительно. Становится ясно, что наше разделение на материальное и ментальное, на наблюдаемое снаружи и воспринимаемое изнутри лишь субъективно верное разделение, лишь ограниченная поляризация того, что наложено на нас структурой нашего сознания, но это не соответствует целостной реальности. На самом деле, следует полагать, что эти два полюса на самом деле составляют единую реальность. На схеме, я представила это пунктирной линией, замыкающей кольцо. Именно здесь мы можем установить потенциально единую реальность объединяющую Психэ и материю. Однако, эта сфера не может быть, наблюдаема непосредственно.

Архетипы лежат не только в основе религиозных и мифологических концепций человечества, которые одинаковы во всем мире, и не просто являются основными категориями человеческого воображения; они также лежат в основе науки в ее интеллектуальных предпосылок. С. Самбурский в своей выдающейся книге «Die physikalische Weltbild in der Antike» («Образы физического мира в Античности») показывает в деталях, что все базовые теории современной западной физики происходят из интуитивных прозрений и символических образов открывшихся греческим натурфилософам[4]. Именно здесь возникла идея единой первоматерии, из которой произошел весь видимый космос, так же как и идея сохранения этой первичной материи, другими словами, теория универсальной энергии. В качестве примера, мы можем указать на идею огненной пневмы (pneuma) у стоиков и идею огненного логоса (logos) в философии Гераклита*. Здесь также мы находим идею возможности изменения материи, способной трансформироваться из одного вещества в другое (например, у Аристотеля), и теорию конечного и бесконечного, встречающуюся уже в парадоксах Зенона. В стоической идее пневмы мы можем увидеть основу для современных представлений о силовых полях или стационарных волнах. Как нам известно, стоики думали, что весь мир существует на своего рода энергетической напряженности или волне, которая, тем не менее, сама по себе является неподвижной.

Кроме того, здесь же мы можем найти корни принципа неопределенности, обозначенные в философии греческого атомиста Левкиппа, полагавшего что атомы обладают некоторой свободой воли. Особый интерес представляют пространственно-временные теории, поскольку все они происходят от архетепических образов вездесущности божества или вездесущности божественной пневмы. Имплицитно, эта идея присутствовала уже в философии Платона, получив впоследствии явное выражение в трудах Плотина, сформулировавшего её следующим образом: «Бог является интеллигибельной сферой, чей центр находится повсюду, а окружность нигде». Здесь мы также видим современную концепцию вездесущей точки. Еще одна современная идея, которая сейчас приобретает все большее значение, возможно, одна из фундаментальных философских моделей современных физиков, это идея математической структуры. Она была предвосхищена еще пифагорейцами, которые рассматривали натуральные числа и определенные отношения между натуральными числами как фактические константы в природе. Более 95% идей, составляющих основные темы современной естественной науки (исключений я не нашла, но предположила 95% из осторожности), являются, так или иначе, образами божественного. Именно поэтому их защищают с таким пылом.

Парадоксы принципа неопределенности вынудили физиков переключить внимание на процессы, происходящие в наблюдателе, потому что невозможно произвести наблюдение, которое независимо от влияния средств наблюдения на объект. В результате, современные физики оказались вынуждены вновь задаться вопросом: что мы на самом деле делаем? Своими средствами наблюдения мы принуждаем Природу к определенному способу реагирования. Мы заставляем ее дать ответ, который она не дала бы, исследуй мы ее другим образом. Этот вопрос послужил мощным стимулом для проведения фундаментальных исследований в современной физике. Вольфганг Паули* даже решился определить физическое знание как встречу внутренних психологических образов и внешних фактов[5]. Рудольф Карнап** предпочел сузить это определение еще сильнее, сказав, что знание физики состоит из психических образов, которые были очищены до математических формул[6]. Все психологические образы стали абстрактными формулами. Согласно Карнапу, конечная цель физики в этом оформлении по шаблону, заключается в обретении возможности предсказывать ход внешних событий на основе частных математических формул. Макс Джеммер*** формулирует этот принцип следующим образом: «Вся физика заключается в изоморфизме структур»[7]. Это означает, что ментальные структуры физиков находятся в некотором отношении изоморфизма со структурами материи. Ментальными представлениями наблюдателя предопределяются даже результаты практических экспериментов. Нынешние математические формулы, в противоположность формулам пифагорейцев, являются алгебраическими выражениями и, по преимуществу, очищены и исправлены развитием теории вероятности. Однако, вычисление вероятностей может дать информацию только о средних и относительных закономерностях. Оно не может дать никакой информации о случайном и уникальном. Это заложено в самом принципе вероятностного исчисления. Потому большинство физиков говорит, что случайное и уникальное не входит в сферу компетенции физики. Они просто исключают случайное из области исследования, потому что оно не улавливается математическими инструментами, которые были разработаны наукой. Любая случайная и уникальная информация полученная в процессе исследования, просто отсеивается.

Если мы хотим углубиться в этот вопрос, мы должны получить более глубокое понимание основ математики, потому что именно математика (т.е. алгебра), является основным инструментом современной физики. В этой области мы быстро столкнемся с фактом, который не нравится каждому математику, но который нельзя отрицать: все здание математики в конечном счете покоится на иррациональном основании, а именно, на последовательности натуральных целых чисел. По этому поводу мнения математиков разнятся. Некоторые математики говорят, что числа лишь условные наименования: я лишь наношу метки одну за другой и условно называю их 1, 2, 3, 4. Я мог бы назвать их X, Y, Z или как-то еще. Наименование никакого влияния не оказывает; это лишь чисто условное обозначение единиц, выдуманное нашим разумом, единиц, следующих одна за другой в определенной последовательности. Это, однако, не совсем так, по одной простой причине. Давайте представим такого рационального формалиста, который берет несколько горошин и говорит: «Эту я назову 1, следующую 2, следующую 3. Перед нами нечто совершенно ясное и простое, созданное нами или нашим разумом». Но что же происходит далее? Когда мы изучаем эти последовательности горошин-чисел, начинают твориться ужасные вещи. Появляются четные и нечетные числа, простые числа, распределение которых остается неопределенным до сих пор. Математик Гольдбах, живший во времена Лейбница, выдвинул теорию, согласно которой каждое четное число есть сумма двух простых чисел. Сейчас, при помощи компьютеров эта гипотеза была проверена до 10 000. Гипотеза оказалась верной, однако закон (то есть причина, по которой дело обстоит именно так) остается до настоящего времени не сформулированным. Как же случилось так, что изобретя нечто совершенно ясное (простые единицы, расположенные одна за другой и поименованные), мы приходим к вещам, которые непонятны нам до сих пор, и которые влекут за собой сложности, остающиеся совершенно загадочными для математиков современности? Вдобавок, мы находим, что натуральные целые числа неожиданным образом оказываются обладающими индивидуальными свойствами. Они треугольные или квадратные или имеют особые отношения друг с другом, и все это пришлось открыть позднее, потому что мы не создавали этого намеренно. Если бы мы сами это сознательно создали, то конечно мы знали бы об этом всё. Когда мы создаем машину, мы знаем все о её устройстве, потому что сами её построили. В ней не происходит ничего иррационального. Но в случае чисел мы сначала создали нечто сами, а затем столкнулись с возникшими загадками. Как говорит Герман Вейль*, этот факт (который лежит в основе открытия Курта Гёделя, совершенного в 1931**) приводит к тому, что все надежды математиков рационально прояснить основы математики разбиваются вдребезги раз и навсегда[8]. К моему разочарованию, я выяснила, что современные математики, сталкиваясь с этой проблемой, по большей части говорят: «Да, это верно, но сейчас нас это не интересует». Как отмечает Вейль, они просто направили свой интерес в другую сторону из смирения, поскольку столкнулись здесь с неразрешимой загадкой. Вейль, будучи твердым реалистом, делает интересное замечание: «Удивительно, что нечто, созданное разумом» (он придерживается точки зрения, что однажды мы просто выдумали числа), «а именно, последовательность целых чисел, столь простая и ясная, какой она является для созидательного разума, обретает такое неизмеримое и неуправляемое качество, будучи рассмотренной с аксиоматической перспективы».

В другом отрывке он добавляет: «Будь система представления даже столь проста, как метод арифметических формул (то есть алгебраических формул или любых других), она все равно вела бы к пробуждению значительного философского интереса к себе, а именно к тому, что натуральные числа с их законами и отношениями составляют такое широкое поле, что в их терминах может быть выражена любая полностью формализованная теория»[9]. Иными словами, любые математические формулы и представления, найденные до сих пор, – а формулы и представления суть конструкты человеческого разума, – могут быть выражены в терминах поля натуральных чисел, но бесконечно многие из них еще предстоит найти.

Таким образом, мы можем вернуться к своего рода возрожденному пифагореизму, как это предлагал Вернер Гейзенберг*. Что на данный момент для нас очень важно, так это тот факт, что не существует ни одной значимой научной парадигмы, которая не была бы основана на первичной архетипической интуиции. Архетипические структуры существующие ещё до появления эго-сознания породили темы ставшие предметом изучения западного естествознания. Они проявились в виде первичных интуиций из бессознательного, явившись исследователям в форме мыслей и полностью захватили внимание человечества. В этом смысле понятие материи также является только одним из архетипических представлений, как и многие другие. Понятие материи происходит от архетипа Великой Матери. Наиболее значимые аспекты архетипа Великой Матери были обобщены Юнгом в ряде типичных образов: на личном уровне, она мать, бабушка, мачеха, кормилица, няня, прародительница, богиня, Дева Мария, София. Она является целью стремления к спасению, раем, Царством Божиим, церковью, участком земли, небом, землей, лесом, морем стоячими водами, материей, подземным миром, луной, вспаханным полем, садом, валуном, пещерой, деревом, родником, крестильной купелью, цветком, мандалой, духовкой, плитой, коровой, зайцем, и, в общих чертах, всеми полезными животными. Психологически это все доброе, укрывающее, порождающее, взращивающее, приносящее плодородие, предоставляющее питание; место трансформации; перерождения; но так же и то, что тайно, скрыто, темно; мир мертвых; то, что пожирает, соблазняет, отравляет, вызывает страх; то, от чего не спастись. Все эти образы принадлежат к архетипу Великой Матери.

Архетип Отца, то есть, разума, представляет собой полярную противоположность. Он связан со следующими мифологическими ассоциациями: движущийся воздух, ветер, дыхание духа, то, что вызывает одержимость, явление духов мертвых; вещи подобные пневме, Психэ, духи, призраки, дьяволы, демоны, ангелы и старцы-помошники. На личностном уровне это: отец, мудрый профессор, авторитетная фигура, священник. Разум является активным, крылатым, движущимся, живым, стимулирующим, провоцирующим, подталкивающим к действию, вдохновляющим, динамическим элементом Психэ, тем, что вызывает энтузиазм и вдохновение. Потому Юнг определял разум как спонтанный принцип движения и активности, которому свойственна способность свободного порождения символических образов вне чувственных ощущений и дана возможность независимой и автономной манипуляции этими образами. Легко заметить, что как и все остальные, эти два архетипа в некоторых областях накладываются друг на друга. Поэтому Юнг подчеркивал, что разум и материя непостижимы в себе и для себя, но в конечном счете являются формами видимости сущностно трансцендентного (то есть, транспсихического) бытия. В то время как на Западе многие предпочитают выводить всё из материи, на Востоке же напротив, говорят, что материя есть ни что иное, как определенность мысли Бога, как к примеру полагают тантрики. Однако, это лишь метафизические утверждения, которые не могут быть проверены эмпирически. Единственная доступная прямому исследованию реальность – это психическая реальность, т.е. непосредственные содержания нашего сознания, которым мы затем, ex post facto*, приписываем либо материальное, либо ментально-духовное происхождение.

В целом, то, что мы обозначаем как материю или энергию во внешнем мире, является архетипическими образами, как и сам наш разум. Последний состоит из инспирированного скопления мыслей и смыслов, основанных на архетипической структуре. Таким образом, для психологов интересен вопрос, как эти две архетипические силы проявляются в нашем сознании, какие процессы происходят в нас, требуя осознать их существование – потому что кажется, что они хотят соединиться в человеке в Mysterium Coniunctionis**, подобно всем другим противоположностям, существующим в природе. Величайшей тайной для нас, психологов, таким образом, будет не материя и не разум, поскольку ни то, ни другое мы не можем исследовать в их бытии-в-себе, а те таинственные психические процессы, посредством которых эти силы актуализируются как переживание смысла в человеке и стремятся обрести сознание отразившись в зеркале его Психэ. В этой связи, Юнг говорил о космогоническом смысле человеческого сознания.

Здесь следует упомянуть ещё одну имеющуюся трудность. Она связана с проблемой фундаментальных исследований в глубинной психологии. Юнг считал свою психологию эмпирической по методу и потому неотъемлемой частью корпуса естественных наук. Однако проблема метода психологии заключается в том, что она описывает психические содержания при помощи психических средств. Предмет её исследований, полученные знания и используемые методы находятся в одной и той же среде. У физики в этом отношении есть преимущество, поскольку она представляет физические процессы в ментальном (то есть, психическом) посреднике. Физик отражает материю в своих психических процессах; он воссоздает материальный облик внешнего мира в своем сознании. Психология этого сделать не может. Она оказывается в положении Мюнхгаузена, который должен был вытащить себя из болота за собственные волосы. Психологии недостает архимедовой точки опоры вне себя и в этом отношении она критически ограничена. Как физики осознали ограниченность потенциала своего знания с открытием принципа неопределенности, так и психологи обрели знание пределов своей науки через осознание этого фактора. Здесь сходятся микрофизика и глубинная психология Юнга. В этот момент становится ясной мудрость отказа от поспешных выводов в отношении связи разума и материи; ведь сегодня не молекулярная биология, не психология (точнее, не исследования мозга), а квантовая физика породила прозрения о связи наблюдателя и наблюдаемого им объекта, что произвело неизгладимое впечатление на физиков. В этой области исследований, согласно Юнгу, мы можем найти намеки на возможность реконструирования психологических процессов в другой среде, то есть, в микрофизике материи. Однако, продолжат Юнг, мы не знаем сегодня, на что это будет похоже. Эта реконструкция может быть проведена только самой природой. Можно предположить, что она продолжается постоянно, наряду с тем, как Психэ воспринимает физический мир. Иными словами, мы установили, что Психэ отражает материю, однако это ведет к встречному вопросу: может ли материя также отражать Психэ? В Китае всегда думали именно так. Китайцы, когда им была нужна информация о бессознательных психологических процессах, просто наблюдали, что происходит вокруг них в физическом мире, который считался зеркалом, отражающим их внутренние психические процессы. Для них это было самоочевидно.

Однажды, когда я читала лекцию в Институте Юнга о синхронистичности и причинности, ко мне подошел японец и сказал: «Теперь я понимаю, что такое причинность! Когда я читал о западной физике, я всегда думал, что она вся синхронистична. А теперь, когда вы так тщательно описали различия, я впервые смог понять, что такое причинность!» На Востоке люди думают настолько иначе, что даже не могут понять, что мы подразумеваем под причинностью. Похоже, что многие восточные народы считают физические события синхронистическими отражениями психического мира. Существует красивая история из анналов династии Тан, которую можно привести в качестве наглядной иллюстрации для данного утверждения. Однажды произошло извержение вулкана. Сначала образовалось вулканическое озеро, а затем в его середине возник вулканический конус. Императрицей в то время была очень доминантная женщина, полностью лишившая власти своего мужа. Она посетила гору и назвала ее Счастливой Горой. После чего, один слуга написал ей вежливое письмо, в котором говорилось: «Ваше величество, меня учили, что мир будет уничтожен, когда уничтожится дыхание Неба. Когда уничтожается дыхание земли, уничтожается и человеческая душа. Ваше Величество мужским образом поставило себя над женским. Я бы советовал Вашему Величеству ступить на путь покаяния и раскаяния, чтобы на империю не пало несчастье». Императрицу охватил гнев и она изгнала слугу со двора за его откровенность. Давайте проанализируем эту историю. K en, «гора» на китайском – это мужской принцип. «Озеро» – tui, является принципом женским. Гора, возникшая над озером, синхронистически отражала психическое состояние императрицы или императорского двора. Таким образом, внешнее событие было рассмотрено как отражение психической ситуации. Хотя мы и не можем вернуться к такому способу мышления, мы должны признать, что несколько перестарались в стремлении к его полному отвержению. В восточном взгляде на вещи скрыто намного большее, чем зерно истины.

Границы проявлений Царства Архетипов и единство бытия

Следующие замечания касаются чего-то необыкновенно трудного, того что не может быть упрощено даже из самых лучших побуждений. Мы будем иметь дело со сложным явлением и с совершенно новыми идеями, всех последствий которых мы сами еще не в состоянии до конца понять.

В предыдущем разделе я попыталась объяснить, что основы почти всех наших знаний структурно предопределены архетипами коллективного бессознательного. Архетипы являются в некотором смысле психическими предпосылками всего нашего человеческого существования и мы не можем выйти за их пределы или обойти вокруг них. Мы можем, однако, обеспечить их дальнейшее развитие или улучшить их. Таким образом, мы не попадаем в ловушку, делающую эволюцию невозможной.

Юнг по большей части исследовал архетипы исключительно в их психологических формах проявления, то есть, с точки зрения того, как они проявляются в снах и спонтанных бессознательных фантазиях своих пациентов и в плане того, как такие фантазии влияют на жизнь и поведение его пациентов. Образы и архетипические (т.е. «выявленые») мысли появляются на ультрафиолетовом конце нашего спектра, в то время как эмоции и импульсы к действию появляются на инфракрасном конце шкалы психических процессов, где они сливаются с физиологическими (т.е. материальными) процессами. Взаимовлияние психики и тела двусторонне. Психическое состояние может быть изменено с помощью химикатов, но химические процессы в организме также могут быть изменены под влиянием психических изменений.

Тем не менее, мы видели, что на ультрафиолетовом полюсе схемы изображенной выше, также происходят определенные проявления материи. Здесь мы сталкиваемся с явлениями призраков или духов, как их называют в области парапсихологии. Я не хочу вдаваться в вопрос феноменологии этих явлений, а ограничусь лишь упоминанием того, что в терапевтической практике мы также можем наблюдать парапсихологические явления, достаточно часто для того, чтобы убедиться, что такие явления существуют, хотя на данный момент мы все еще не можем найти для них последовательное научное объяснение. Среди этих явлений «призраков», в которых нечто психическое одновременно выражает себя в определенной степени материально, есть особая категория парапсихологических явлений, которые Юнг называл синхронистическими. В нашем историческом примере из китайского периода Тан, появление горы из озера было приравнено к синхронистическому случаю, поскольку каким-то образом совпало с психологической ситуацией в императорской семье. То есть проявилась синхронность. Есть и другие парапсихологические феномены, которые сегодня интерпретируются как телепатические. По отношению к телепатии, большинство людей представляет себе что-то вроде электрического или электромагнитного тока или волны, являющейся причиной телепатии. Эксперименты проводившиеся до сих пор (помещение медиума в свинцовой камере с просьбой чтобы он или она что-то посоветовал(а) другим людям и т.д.), демонстрируют по крайней мере тот факт, что мы не вправе связывать причины телепатии ни с одним из известных видов материи или излучаемой энергии. Связь между ними недоказуема. Явления, которые мы можем наблюдать довольно случайны, как например, нечто возникающее в уме кого-то, в это же самое время происходит во внешней реальности, но на расстоянии в десять миль от него или даже возможно немного позднее. При этом у нас нет возможности установления причинной связи между произошедшем событием и тем человеком в чьём сознании оно возникло. Наиболее частым типом таких событий, который, вероятно, знаком всем, являются сны, в которых мы видим человека, которого мы не видели и не вспоминали в течении десяти лет, после которых, на следующий день мы как правило обнаруживаем письмо от этого человека в почтовом ящике. Мы думаем: «Это странное совпадение! Всю ночь у меня был мысленный разговор с этим человеком, и в то время как это происходило, письмо было уже на почте». Поскольку мы сильно погружены в понятие причинности, мы в обычно думаем, что, скорее всего, другой человек интенсивно думал о нас, что так или иначе отразилось волнами в нашем собственном бессознательном и таким образом породило сновидение. Но, как уже говорилось, нет доказательств существования таких токов или волн, которые могли бы быть вовлечены в подобный процесс. Более того, наличие случаев, когда «телепатическое» восприятие происходит до событий, делает их существование крайне маловероятным. Так например, в экспериментах Рейна^[10], медиуму из Нью-Йорка предлагалось угадать, какие игральные карты будут отпечатаны на станке через два дня в Будапеште. Эксперимент принес примечательные результаты. На тот момент, карты, на которые еще не был нанесен рисунок, конечно, не могли выдать никаких волн, даже если медиум знал, как они расположены. Здесь причинно-следственная связь не только не доказуема или пока неизвестна, но она логически немыслима. Трудно дать отчет о синхронистических явлениях, так как в нашей практике мы всегда видим их сквозь призму сознания участников, вовлеченных в проблемную ситуацию. Если мы хотим объяснить синхронистические явления, то нам необходимо прояснить для себя картину происходящего целиком, для того, чтобы показать, как смысл внешних событий в неё вписывается. Поэтому я хочу попросить читателей, чтобы они сделали свои собственные наблюдения и поразмышляли о них. Такие события случаются довольно часто, и каждый, кто обращает на них внимание может воспринимать синхронистические явления. Первобытные люди все еще думают, синхронистически, то есть для них нет и никогда не было такого понятия, как бессмысленные происшествия. Так например, если женщину пошедшую за водой хватает крокодил, то они ставят под сомнение, что это была чистая случайность. Для них немыслимо представить, чтобы было случайностью, что именно эта женщина была схвачена крокодилом как раз в тот момент, когда она пошла за водой. В примитивной картине мира нет никаких несчастных случаев. В том, что современный ученый всегда оценивает, как несчастный случай, примитивные народы всегда будут пытаться отыскать смысл. Таким образом, для нас было бы возможно обратиться назад в сторону примитивного мышления и возродить в себе этот способ видения мира и сказать себе: «То, что произошло сейчас – вряд ли случайно! Почему это случилось со мной именно сегодня?» Если мы поступим именно так, в большинстве случаев мы обнаружим, что значимые связи между событиями в самом деле существуют. Естественно, в ряде случаев, мы можем и преувеличивать их частоту и начать видеть, синхронности там, где их нет. Люди древних времен всегда интерпретировали синхронистические события как знак от богов – нуминозное (a numen). Слово нуминозное происходит от глагола nuere, что означает «кивать» или «дать знак». Таким образом, когда Зевс дает знак бровями, происходит что-то сверхъестественное. Во всем мире такие совпадения, рассматриваюшиеся как знаки судьбы или сигналы от божественного начала легли в основу магических наук, которые стремились интерпретировать их, с помощью полета птиц, структуры печени жертвенного животного, или чего-то еще. Но ничто необычное никогда не считалось случайностью; скорее, видимое расположение стаи птиц или конфигурация печени жертвенного животного воспринимались как переданное сообщение. С помощью таких средств, люди пытались найти смысл происходящего, в первую очередь для того, чтобы сделать прогноз о будущем.

Однако, мы не призываем регрессировать до уровня примитивного магического мышления, которое верило в существование своего рода магической причинности. Современная наука смогла победить это околдовывание мира ценой огромных усилий, и в намерения Юнга не входило стремление возвратить людей к этому виду магического причинного мышления. Но мы должны понимать, что причинность в качестве объяснительного принципа (или как вероятность) является лишь одним из множества возможных способов мышления пригодных для описания связей между событиями. Она оставляет вне рамок своего рассмотрения всю сферу случайного или условного, поскольку эта область не поддается исследованию и не может быть доказана. Теперь возникает вопрос: то что перед нами, действительно ли только набор случайностей, или…? Стоит ли делать различия на значимые и бессмысленные совпадения? Например, что делать, если, в аэропорту, когда я чихнула, разбился самолет? Подобные события будут скорее бессмысленным совпадением, случайностью, не призывающей нас видеть связи между ними. Однако, если ночью мне приснился драматический сон об авиакатастрофе, а на следующий день, ожидая знакомого в аэропорту, я слышу о произошедшей аварии, которая случилась именно так, как мне снилось, то у меня не остаётся выбора, кроме как сказать себе: «Это не может быть бессмысленным совпадением».

Здесь интересно то, что, синхронистические события, почти всегда являющиеся опытом уникальным и, следовательно, не повторяющимся, тем не менее обладают большой информационной ценностью. Даже одноразовый опыт, если он попадает в архетипический контекст, может выявить для нас наиболее важную информацию. Это касается именно тех синхронистических элементов, которые, как известно, никогда не повторяются и никогда не могут быть воспроизведены в рамках организованного эксперимента. Что отличает синхронистические события от синхронных элементов, так это не абсолютная, а относительная одновременность. Например, если однажды ночью я вижу сон об авиакатастрофе, а затем на следующий день становлюсь очевидцем того, что приснилось, эти события будут разделять между собой несколько часов. В общем, есть небольшой промежуток времени между двумя событиями; таким образом, мы имеем только лишь относительную одновременность, являющуюся однако существенной, поскольку она несет единую смысловую нагрузку. Здесь соединение между двумя элементами основано на их эквивалентных значениях, а не на причинно-следственных связях. Например, я иду в магазин чтобы купить голубое платье и прошу доставить его ко мне домой. Три дня спустя, мне приходит пакет, я распаковываю его, но платье оказывается черным, поскольку в магазине платья были перепутаны. В этот момент, я получаю телеграмму, извещающую меня о смерти близкого родственника, а это означает, что я должна буду носить черное. Естественно, моя реакция на это будет такой, что я подумаю, о том, что это не просто совпадение, но очень «странное» происшествие. В этом примере, связь между событиями осуществляется только через черноту платья. Общаемся с траурными черными, и что связывает его с внешним событием. На наш взгляд, это тоже было бы случаем синхронистичности, хотя образ не был тем же – я не видела образа смерти, но произошло то, что по своему смыслу связано со смертью. В своем эссе о синхронистичности, Юнг приводит пример женщины, которая увидела птиц собравшихся на крыше её дома и на основании предыдущего опыта, сразу же понявшей о наступлении чьей-то смерти^[11]. И в самом деле, вскоре после этого ее муж, который совершенно неожиданно упал замертво на улице от сердечного приступа, был принесен в дом. Здесь также присутствует смысловая связь. Собравшиеся птицы мифологически означают, что души умерших приходят для того, чтобы взять кого-то с собой. Вера в это распространена по всему миру, и в данном примере, иллюстрируется как значение мифологического сюжета отражается во внешнем мире.

Если сформулировать это научно и более точно, то происходящее не является простым совпадением внутренних и внешних состояний, так как любое внешнее состояние или внешнее событие не может восприниматься как таковое. Мы можем воспринимать его только через фильтр нашей психической реальности. Таким образом, при рассмотрении ситуации с научной точки зрения, мы должны сказать: синхронность состоит в совпадении или одновременности двух психических состояний, то есть нормального психического состояния, которое может адекватно объяснить причину, и другого, не выводимого из него, включающего критический опыт, который причинно не связан с первым и объективность, которого может быть проверена только впоследствии^[12].

Я хотела бы прояснить это с помощью следующего примера. У меня была женщина-анализанд, которая была очень склонна к самоубийствам. Уходя на летние каникулы, я была обеспокоена тем, как она сможет пройти через этот период без анализа. Тем не менее, я решила уйти на каникулы. Я взяла с нее торжественную клятву, что она напишет мне в случае, если у нее появятся неприятности.

Однажды утром я рубила дрова и размышляла (я была в состоянии в точности восстановить свой мыслительный процесс позже): Эта древесина еще влажная – думала я, – поэтому я сложу её так, что она не будет использоваться первой и у неё останется возможность высохнуть. Это был довольно длительный мыслительный процесс, который был полностью причинно связан с моей деятельностью. И вдруг я увидела образ своей пациентки и начала думать о ней. Это полностью нарушило поток моих мыслей. Я почувствовала, как это видение перебило мои мысли и я подумала: что может эта женщина хотеть от меня? Почему я думаю о ней? Тогда я спросила себя, смогу ли я каким-то образом обнаружить переход от моей озабоченности состоянием дров, до моей мысли о ней. Не связывают ли их ассоциативные пути? От этих мыслей я вновь вернулась к рубке дров и снова передо мной возник её образ, но на этот раз с чувством грозящей опасности. В тот момент, я отложила свой топор, закрыла глаза и подумала: Должна ли я сесть в машину и поехать к ней не откладывая? На что получила вполне определенные ощущения: Нет, это было бы слишком поздно. Тогда я послала телеграмму со словами: «Не делай глупостей», и моей подписью. Позже выяснилось, что телеграмму ей доставили через два часа. В тот самый момент, когда она вошла на кухню и открыла газовый кран. Именно в этот момент раздался звонок в дверь и почтальон доставил ей телеграмму, и она, естественно, была настолько поражена этим совпадением, что оставила свою затею с отравлением газом и сейчас, слава Богу – по-прежнему среди нас. Я упоминаю об этом только в качестве иллюстрации двух состояний, чтобы показать одновременность двух психических состояний, одно из которых является «нормальным», адекватно объяснимым причинным мышлением – мои мысли по поводу дерева, и критического опыта, не выводимого из первого состояния, объективность которого может быть проверена только впоследствии и которое проявляется с помощью образов. Только через два дня мне удалось выяснить, что на самом деле произошло. По этой причине Юнг считает, что эти явления являются не синхронными, то есть совпадающими во времени, а скорее синхронистическими, так как между ними присутствует определенный временной промежуток. В такие моменты обычный пространственно-временной континуум или причинная сеть событий, кажется приостановленной. Кажется, что поток причинных событий следует рассматривать как постоянный фактор только тогда, когда он может быть измерен независимо от психических состояний.

Это связь с архетипами, которые лежат в пространстве синхронистических событий и являются чем-то вроде знаний, проявляющихся в виде символических образов. Это внелюминозное (ofluminosity) или частичное сознание со стороны архетипов, знания, что находятся в сознании только в архетипической области, но не осознается Эго, это то, что внезапно появляется в сознании Эго. Мы можем поэтому сказать, что что-то в архетипической области моей психики знало об этой попытке самоубийства, и это знание вдруг прервалось в мой сознательный мыслительный процесс.

Юнг описал синхронистичность следующим образом: Во-первых, всплывающие образы культурного бессознательного, прямо или косвенно проявляющиеся в виде образов сновидений или видений в состоянии бодрствования, идеи или предчувствия; Во-вторых, объективность проявления, совпадение реальных событий по аналогии с образным содержанием. Юнг показал в своей работе о синхронистичности, что китайское понятие Дао фактически отражает способ синхронистического мышления. Как я уже говорила, я узнала из опыта, что азиаты четко воспринимают связи между событиями не причинно, а синхронно и это должно быть отражается в структуре их языка. Таким образом, мы можем сказать, что человек может задать природе два закономерных вопроса. Он может спросить: «почему это происходит, когда я делаю это?» Этот вопрос приводит к установлению принципа причинности, которая в настоящее время релятивизирована до уровня вероятности. Или он может спросить: «что в природе имеет тенденцию совпадать в тот же момент?» Это тоже законный вопрос, тот, что задают себе восточные народы. Эта идея подразумевается в их идее Дао. Дао – это космический смысл проявляющийся в каждый момент. Таким образом, мы должны сказать, что общим значением момента времени, которое лежит за всеми проявлениями является Дао. Например, Лао-цзы говорит:

«Смотрю на него и не вижу, а поэтому называю его невидимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю, поэтому называю его мельчайшим. Не надо стремиться узнать об источнике этого, потому что это едино. Его верх не освещён, его низ не затемнён. Оно бесконечно и не может быть названо. Оно снова возвращается к небытию. И вот называют его формой без форм, образом без существа. Поэтому называют его неясным и туманным. Встречаюсь с ним и не вижу лица его, следую за ним и не вижу спины его» (Гл. 14).

Сеть природы редка, но ничего не пропускает (Гл. 73)^[13].

Китайская мысль предполагает, что вся природа находится в психофизическом единстве или имеет унитарную целостность, которая, однако, ускользает от наблюдения, концентрирующегося на деталях.

На Западе мы находим примеры аналогичного взгляда на мир в древности и в Средние Века, прежде всего в учении о симпатии всех вещей и в астрологии. Эту же точку зрения все еще можно было найти и в философии эпохи Возрождения, где все космическое существование понималось в символической и психофизической целостности. Эта целостность была основана на постулировании существования Мировой души или на принципе симпатии.

Идея синхронистичности Юнга ближе всего к концепции изначальной гармонии (prestabilized harmony) Лейбница^[14]. По его мнению, Бог как создатель вещей, проявил первые монады как «вспышки» других монад или Своей собственной сущности. Там нет причинной связи между монадами. Человеческие души – это монады, а поскольку мы человеческие существа, мы не можем причинно влиять друг на друга, как «монады без окон». Тот факт, что мы можем общаться друг с другом и, что связи очевидно действительно устанавливаются, основан на взаимосвязи всех монад как синхронизированных часов. Все они испытывают одни и те же ощущения в одно и то же время, потому что находятся в гармонии между собой, вследствие чего, нам кажется, что причинные связи имеют место быть. Единственное различие между концепцией Юнга о синхронистичности и изначальной гармонии Лейбница заключается в том, что последняя предполагает, что синхронистические явления являются по сути общими и регулярными явлениями, в то время как юнгианцы считают, что такой взгляд не находит эмпирических подтверждений. Например, мы не в состоянии предсказать появление синхронистических явлений. Они ускользают от всех попыток это сделать. Если бы они происходили регулярно, то мы были бы в состоянии их предсказывать. Однако максимум, что мы можем сказать это то, что нечто синхронистическое может произойти когда имеет место констелляция архетипов, и если что-то случится, то случившееся будет иметь такое же значение, что и архетип. Но мы не можем предсказать эти события с полной уверенностью, это может произойти, а может и нет.

Другими словами, синхронистические явления, в той мере, в которой мы до сих пор были в состоянии наблюдать их и узнать о них, бывают лишь эпизодически, что свидетельствует против идеи «предустановленной гармонии».

Кроме того, Юнг говорит нам, что элементы условности в природе, то есть все события, которые не следуют из причинно-следственных связей, если их рассматривать извне, то есть физически, представляют собой не бесформенный хаос, но проявляются в психической интроспекции как шаблон событий, основанный, по-видимому не только на психическом, но и на психофизическом существовании. Единственный законосообразный фактор, который может быть обнаружен в этих синхронистических событиях заключается в том, что они, как правило, происходят тогда, когда констелляция архетипов интенсивно проявлена как внутри, так и вокруг наблюдателя. Как правило, это имеет место в препсихотических (prepsychotic) состояниях, таких как перевозбуждение (hyperexcited) доходящее до психотического взрыва. В такие моменты, всегда наблюдается мощная и интенсивная констелляция основных архетипических уровней психики. Синхронистические события происходят также и в критические моменты жизни. Мы знаем из парапсихологической литературы о том, как часто подобные явления окружают смерть близких друзей и родственников. Таким образом, в момент смерти, рождения, первого большого опыта любви, и так далее, то есть во всех тех глубоких и захватывающих ситуациях, общих для всего человечества, архетипы или архетипический уровень бессознательного констеллируют синхронистические события, которые, как правило, происходят. Они не обязательно должны произойти, но они «как правило», часто это делают. Они происходят гораздо чаще, чем принято думать, и когда они случаются у нас всегда есть возможность, если мы в состоянии разобраться в ситуации, обнаружить архетипическую констелляцию стоящую за ними. Таким образом, нам представляется, что в случайных событиях проявляется нечто, что их обуславливает, и на чем основывается не только сфера психических состояний, но и психофизический поток событий. Но когда я использую выражение «основан на» его ни в коем случае нельзя интерпретировать причинно. Артур Кестлер (Arthur Koestler) обвиняет Юнга в том, что в своем эссе о синхронистичности он выражается слишком замысловато. К сожалению, он не заметил того, что это невозможно сделать иначе, потому что наш язык совершенно четко причинно структурирован и полностью ориентирован на поиск причины и следствия. Мы так привязаны к идее причины и ее влиянию, что, лингвистически и интеллектуально, мы не можем получить от него ничего иного. Мы должны скорее увидеть синхронистические явления в понятиях обыденной речи или таковости сопряженности, которая не может быть упрощена дальше с точки зрения беспричинной (акаузальной) модальности.

Когда мы рассмотрим эту концепцию более внимательно, мы увидим, что в будущем она может быть расширена. Юнг отметил, что в природе существует также и то, что он назвал беспричинными упорядоченностями, к которым относятся все априорные факты в физике, например, период полураспада и скорости света. Они также не могут быть объяснены причинно, они могут лишь наблюдаться, но мы не можем указать для их существования никакой при

Date: 2015-07-25; view: 618; Нарушение авторских прав