Глава 32. 26 января в четыре часа утра норвежцы подъехали к Фрамхейму

Снова на «Фраме»

26 января в четыре часа утра норвежцы подъехали к Фрамхейму. Они распрягли собак как можно тише, разговаривая шепотом, и, словно шпионы, проскользнули в дом. Его обитатели – Линдстрам, Стубберуд, Преструд и Йохансен – крепко спали. Все шло по задуманному плану – Амундсен намеренно рассчитал последний этап так, чтобы застать их в постели. Он чувствовал, что путешествие к полюсу нужно закончить какой‑нибудь проказой.

«Доброе утро, мой дорогой Линдстрам, – сказал Амундсен, оказавшись в доме, – найдется ли у тебя для нас немного кофе?»

По словам Вистинга, «просто невозможно описать физиономии людей, которые, мгновенно вскочив со своих коек, изумленно уставились на нас – это надо было видеть!»

Потрясенный Линдстрам только и смог произнести что‑то похожее на «Боже правый, это вы?». Полярную партию ждали здесь минимум через десять дней.

«Вставайте, ребята, – скомандовал он всем остальным, справившись с эмоциями, – это первые вестники весны». Стубберуд вспоминал: «Руаль подошел ко мне и пожал руку, я ни о чем его не спрашивал». Наконец кто‑то из них, по воспоминаниям Вистинга, задал самый важный вопрос:

«Вы были там?» – «Да, мы там были», – ответил Руаль Амундсен, и после этого в доме поднялся чудовищный гвалт. Наконец‑то мы все уселись вокруг стола и смаковали горячие кексы Линдстрама с божественным кофе. Всю прелесть вкуса чашки кофе можно ощутить, только когда живешь без него, как мы, очень долго.

Удивительно искренняя запись: действительно, полярная партия девяносто девять дней не пила ничего, кроме шоколада.

Амундсен произнес короткую речь. В этом походе не было ссор и недомолвок, сказал он, только хорошая командная работа. И он бесконечно рад, что все вернулись домой.

«Этот завтрак за столом Фрамхейма в конце нашего путешествия, – написал Хелмер Ханссен, – стал одним из тех моментов, которые невозможно забыть». Самым счастливым в эти радостные минуты был Амундсен, которого окружала небольшая группа избранных, его соратников. Он знал, как вызвать в людях ощущение торжественности момента. В конце они, по словам Бьяаланда, «осушили заздравную чашу… по‑настоящему хорошего шнапса».

Благодаря отваге и чему‑то, близкому к гениальности, Амундсен получил свой приз из рук судьбы и благополучно привел всех людей домой. Это было одно из самых великих полярных путешествий, а возможно, и самое великое, потому что, помимо многочисленных талантов, Амундсен обладал везением, как и все величайшие полярные исследователи.

«Мы мало что можем рассказать о лишениях или тяжелой борьбе, – сказал он за завтраком в то памятное пятничное утро, – в целом, все прошло как во сне».

И действительно, в конечном счете Амундсен скорее хотел слушать окружающих, нежели говорить. В его отсутствие в район Фрамхейма прибыла японская экспедиция на «Кайнан Мару» («Ключ к югу»). Амундсен написал в своем дневнике по этому поводу: «Не имею ни малейшего понятия, что они намерены делать. Вряд ли они и сами это знают»[109]. Преструд, Йохансен и Стубберуд дошли до Земли Эдуарда VII, став первыми людьми, оказавшимися в тех местах[110]. Но лучше всего было то, что 9 января пришел «Фрам». Потом из‑за ветра и льда ему пришлось выйти в открытое море, но он вернулся на следующий же день после появления Амундсена во Фрамхейме.

С борта корабля Нильсен увидел большой флаг норвежского военно‑морского флота с раздвоенным концом – заранее оговоренный знак благополучного– возвращения полярной партии. В ответ «Фрам» издал триумфальный гудок, и все обитатели Фрамхейма, за исключением Линдстрама, бросились встречать корабль.

Это было великое торжественное воссоединение [по словам Нильсена]. Первым на борт поднялся капитан. Я был так уверен в том, что он достиг цели, что даже не спросил об этом. И только через час, впервые после того как мы много чего обсудили, я поинтересовался: «И что, Вы правда были на Южном полюсе???»

Амундсен в тот момент как раз получил новости из внешнего мира – первые со времени встречи с «Терра Нова» год назад. Он наконец‑то услышал о том, как был воспринят его маневр. Услышанное вызвало у него желчное раздражение:

Значит, многие негодуют по поводу наших действий здесь… нарушение «этикета»? Они сумасшедшие? Что, проблему полюса поручено решить исключительно Скотту? Мне плевать на этих идиотов! Нансен, как обычно, с его холодным ясным пониманием, отреагировал лучше всех. О да, как же глупы эти люди!

Из этого же разговора Амундсен узнал, что очень многим обязан Дону Педро Кристоферсену. В своем дневнике он отметил:

Только благодаря содействию этого человека продолжается третья экспедиция «Фрама». На родине отвернулись все – за исключением короля и Фритьофа Нансена. Да не исчезнет их доверие ко мне! Я признателен королю за его гуманизм. [Он] не побоялся внести вклад в финансирование экспедиции к Южному полюсу, даже учитывая то, что Парламент хотел, чтобы «Фраму» приказали возвращаться. Скорее всего, об этом мечтало большинство депутатов. Но у вас ничего не вышло, джентльмены. Подождите немного, скоро мы поговорим. Может, в следующий раз вы будете больше рады новостям о «Фраме»… Не могу выразить, в каком большом долгу я перед королем, Нансеном и Кристоферсеном. Когда все повернулись ко мне спиной, они единственные протянули руку помощи. Да благословит их Господь!

Амундсен в тот момент недолго предавался подобным мыслям. Гонка еще не закончилась. Он должен был первым сообщить свои новости, но пока не знал, что Скотт сошел с дистанции. «Времени мало, – написал он, – и нам обязательно нужно вернуться к цивилизации раньше, чем они».

Тем не менее в воскресенье, после возвращения с полюса, Амундсен нашел время для прощального ужина во Фрамхейме. С искусством фокусника, достающего кроликов из шляпы, Линдстрам извлек откуда‑то шампанское.

Он привез его из дома и всю зиму держал бутылку у себя в постели, чтобы она не замерзла ночью.

После ужина Амундсен произнес небольшую речь, поблагодарив всех за хорошо проделанную работу. Экспедиция выполнила все поставленные перед ней задачи: покорение Южного полюса, первое попадание на Землю Эдуарда VII и первое океанографическое изучение Южной Атлантики между Америкой и Африкой. Но главным достижением, конечно же, был полюс.

Началась срочная погрузка. Взяли только собак и самые ценные предметы снаряжения. Все остальное оставили во Фрамхейме. Из‑за льда «Фрам» пришвартовался дальше от базы, чем год назад, поэтому погрузка заняла два трудных дня челночного движения на упряжках. До самого конца именно собаки обеспечивали экспедиции нужную скорость.

Вечером 30 января Амундсен тщательно закрыл за собой дверь их дома и в последний раз подошел к самой кромке льда, где его ждал «Фрам», от носа до кормы украшенный флажками и готовый выйти в море. Амундсен вспоминал, какой это был

трудный момент – расставание с Фрамхеймом. Ни у кого еще не было более приятной и удобной базы для зимовки. Напоследок Линдстрам выдраил его сверху донизу, и теперь он сияет, как новенький. Никто не обвинит нас в неаккуратности или грязи, если вдруг окажется здесь и зайдет посмотреть.

Оставалось только поднять собак на борт. Из всех прибывших на «Фраме» выжили тридцать девять собак. Наконец‑то они возвращались в цивилизацию. Некоторых из них решили отдать австралийской антарктической экспедиции Дугласа Моусона, а нескольких взяли в северный дрейф «Фрама». По словам Амундсена,

странно было видеть, как много этих старых ветеранов немедленно узнали палубу «Фрама». Стойкий Полковник, собака Вистинга, с двумя адъютантами, Здоровяком и Арни, сразу же заняли то место, где провели столько прекрасных дней во время долгого плавания на юг… Милиус и Круглый – главные любимцы Хелмера Ханссена – начали играть в углу полубака как ни в чем не бывало. Никому из людей, видевших сейчас этих шельмецов, не могло даже прийти в голову, что они пробежали во главе целого каравана до полюса и обратно. И был среди них еще один, одинокий и неприступный, безутешный и не находивший себе места. Ему никто не мог заменить погибшего напарника Фритьофа, давно нашедшего свою могилу в желудках товарищей в сотнях миль отсюда, на Барьере.

Как только собаки оказались на борту, «Фрам» снялся с якоря и, как отметил в своем дневнике Бьяаланд, оставил «эти места и Фрамхейм во всем их блеске для тех, кто еще когда‑нибудь захочет сюда устремиться».

Со своим безошибочным чутьем к театральным эффектам природа набросила на сцену покрывало из серебристого тумана. Поэтому горький момент расставания длился недолго. Барьер, мыс «Человеческая голова» и все остальные знакомые ориентиры совершенно исчезли из вида.

Тенью в тумане «Фрам», словно корабль викингов, возвращающийся из набега, вышел из Китового залива и направился в открытое море. В самом Амундсене действительно было что‑то от викинга. И не только его героическое видение, позволившее переключиться с одного полюса на другой. Существовала и другая черта, исконно присущая духу викингов: он был человеком, следовавшим своему предназначению; проницательным реалистом, которому, как заметил один историк, были от рождения даны «народная мудрость, хитрость крестьянина, внимание купца и солдатское нежелание быть захваченным врасплох».

Амундсен сохранил верность своему изначальному решению и в качестве места высадки выбрал Хобарт на Тасмании. Новозеландский Литтлтон был ближе, но оставался цитаделью Скотта, поэтому Амундсен не имел особого желания испытывать судьбу вторжением во вражескую крепость.

«Фрам» пересек Южный полярный круг 9 февраля, два дня спустя они увидели последние айсберги. Но, по словам Бьяаланда, корабль «полз вперед отвратительно медленно, все время встречный ветер, туман, дождь и высокие волны прямо по курсу». «Фраму» снова представилась масса возможностей продемонстрировать свои знаменитые броски и перекатывания из стороны в сторону. Сейчас он был намного легче, и его подбрасывало на волнах, как пробку. В один критический момент, когда корабль накренился, сломался гафель, в другой раз за борт выбросило молодого пса.

После долгой и трудной работы [пишет Амундсен] мы смогли накинуть на него спасательный трос и вытащить наверх. Он еле дышал. Лейтенант Гьёртсен и Вистинг [во время спасательной операции] находились за бортом и здорово наглотались воды.

Плавание было длинным и трудным.

Амундсену предстояла большая работа. Каждый день он часами сидел в своей каюте под пристальным взглядом Нансена, смотревшего на него с портрета, который, словно икона, висел над столом. Этот же портрет висел и на «Йоа» при покорении Северо‑Западного прохода.

Незримое присутствие этого выдающегося человека сопровождало Амундсена во всех его делах. Он в один миг проглотил полную годовую подшивку столичной газеты «Тиденс Тегн», присланную, чтобы наверстать отставание от жизни. Подготовил телеграммы. Создал подробную историю покорения полюса для прессы. Написал и отрепетировал лекции, которые ему придется так бесчеловечно часто читать в предстоящие месяцы. Нильсен, будучи превосходным лингвистом, перевел их на английский.

Амундсен сделал то, что под силу очень немногим – и теперь скрупулезно описывал каждый шаг своей экспедиции, которая прошла именно так, как он и планировал заранее. Даже Нансен не мог похвастаться таким результатом.

Проявляющий удивительное постоянство в преданности и признательности, Амундсен оставался непреклонным в своей враждебности к кому‑либо. Полюс не изменил его. Даже одержав победу, он не смог простить Йохансену ту нелепую ссору, которая произошла незадолго до выхода к полюсу.

Йохансен был глубоко несчастен. Исключение из полярной партии, видимо, стало последним унижением, которое переполнило чашу разочарований, постигших его с момента возвращения из первой экспедиции «Фрама» шестнадцать лет назад. Он написал жене меланхоличное письмо‑оправдание:

Когда человек находится так далеко и предоставлен сам себе в своем великом одиночестве, он начинает много размышлять то об одном, то о другом… Что касается меня, то я все же рад, что не пострадал от ран и по‑прежнему силен… Я не попал на полюс. Естественно, хотел бы… Но главное, что… мы хорошо поработали [на Земле Эдуарда VII]. Хотя, ты же сама знаешь, публику интересуют только те, кто был на полюсе. Что ж, мне плевать. Тем не менее я тоже помог южной партии попасть на полюс, даже если и не участвовал в последнем броске, и знаю, что мне признательны за это те люди, с которыми я работал… Ну, что ни делается – все к лучшему.

Бороться с погодой – выматывающее занятие, и хуже всего, когда приходится пробиваться навстречу ветру, особенно на корабле вроде «Фрама», который идет носом в подветренную сторону, словно краб. Во второй половине февраля команда начала падать духом.

Для Амундсена покорение полюса теперь было в прошлом. Это достижение уже само по себе стало наградой. Но нападки на его поступок в отношении изменения маршрута и реакция соотечественников, которую он счел предательством, до крайности обнажили его нервы.

Сейчас все его мысли занимал предстоящий арктический дрейф. Из‑за «отклонения» к Южному полюсу его спутники были освобождены от обязанности соблюдать условия своих контрактов. Поэтому, пока «Фрам» нырял и переваливался в морской пене, направляясь к Хобарту, он попросил их отправиться с ним в тот самый, изначально запланированный арктический дрейф. Большинство членов команды согласились. Вистинг и Хелмер Ханссен сейчас последовали бы за ним куда угодно. Бьяаланд отказался из‑за того, что это было «слишком сразу». «Путешествие будет долгим и трудным, – мрачно доверился он своему дневнику, – насколько я знаю этого старого зануду».

К концу февраля Амундсен снова начал нервничать. Он был в пути уже месяц, а ветер оставался встречным, словно пытался не пустить его на сушу. Он мучился, представляя себе, как Скотт побеждает его в гонке к телеграфному аппарату и выигрывает добрую половину дела. Но, с другой стороны, Амундсен получал странное удовольствие от того, что окончание путешествия откладывалось. Есть что‑то уютное в полном бездействии корабля, находящегося в открытом море, даже если его, как «Фрам», немилосердно треплет штормовой ветер. На берегу может ждать лишь крушение иллюзий. Амундсен, как и Колумб, этот архетипический первооткрыватель и странник, был по‑настоящему счастлив только в движении, направляясь «отсюда» «туда».

4 марта они наконец достигли берегов Тасмании. Но, по словам Бьяаланда,

потребовалось адски потрудиться, чтобы попасть в Хобарт. Шторм и штиль сменяли друг друга, и когда мы, наконец, увидели нашу цель, Боже правый, нас снесло мимо, и в результате пришлось лечь в дрейф с порванными парусами и разбитым в щепки гафелем.

Наконец, в четверг 7 марта «Фрам» достиг Хобарта и встал на якорь в акватории порта. У воды собралась небольшая кучка зевак. На берег сошел один Амундсен и снял номер в «Хадлиз Ориент Отеле». «Отнеслись как к бродяге, – отметил он в дневнике, – из‑за кепки и синего свитера дали неприлично маленькую комнату».

Так закончилось последнее классическое путешествие эпохи Великих географических открытий.