Люди Льда – 40

Маргит Сандему

В ловушке времени

Люди Льда – 40

НАТАНИЕЛЬ! НАТАНИЕ‑Е‑Е‑ЕЛЬ!

Эти протяжные, исполненные смертельного страха крики раздавались во сне, однако Натаниель понимал всю их важность. Не просыпаясь, он попытался сосредоточиться, запомнить все, что слышит и видит.

Сон был странный. Натаниель не мог определить место действия, все происходило в неведомых ему сферах.

Ясное, синее небо. С неба, кружась, что‑то падало. Только не снег. Лепестки?

Большие белые лепестки, чуть тронутые не то бледно‑розовым, не то сиреневатым.

А может, это не лепестки были? А белые, как снег, женские лица?

– НАТАНИЕЛЬ! ПОМОГИ! ПОМОГИ МНЕ, НАТАНИЕЛЬ!

Но кричали не женские лица. А голос, который был ему хорошо знаком.

Слуха его коснулись причудливые звуки струнного инструмента, резкие и нежные одновременно. «Это бива», – произнес рядом мужской голос, только он никого возле себя не увидел.

Ну а то, что падало с неба… Это роняли лепестки плодовые деревья, опадал не то яблонный, не то вишневый цвет. Не успевая коснуться земли, лепестки превращались в женские лица с карминным ртом и печальными миндалевидными глазами. Одно такое лицо проплыло перед ним и исчезло. Но глаза смотрели прямо на него, в них застыла необъяснимая скорбь.

Маленький рот был ярко накрашен, контур губ сужен. Горе, горе читалось на этом лице, безграничное горе.

Снова зазвучал мужской голос. «Мы скорбим по Хейке, – произнес он. – Тайра бесследно сгинул. Сгинул при Данноура».

– НАТАНИЕЛЬ! НАТАНИЕЛЬ!

Снова крики, исполненные смертельного страха. И крики эти издавал кто‑то, кого он хорошо знал, это несомненно.

– НАТАНИЕЛЬ! ПОМОГИ МНЕ, Я НЕ МОГУ ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД!

Очнувшись, он сел рывком на постели. Заспанный, задыхающийся, еле‑еле разлепив глаза, он прошептал:

– Тува! Это была Тува. Что она затеяла на этот раз?

Ибо этот сон он воспринял серьезно. Слишком часто сбывались его сновидения, чтобы он мог посмеяться над причудливыми образами и отогнать их прочь.

Хейке? «Мы скорбим по Хейке»? Можно ли скорбеть по тому, кто уже добрых двести лет как мертв? Уж во всяком случае, не так глубоко. А эти лица! Прямо доисторические. И никак не скандинавские, это ясно.

«Тайра бесследно сгинул. Сгинул при…» Нет, это слово надо вспомнить, оно важное. «Ноур…» Нет, не то. «Данноура». Вот оно. Натаниель быстро записал все слова, которые он услышал. «Бива». Что это, музыкальный инструмент?

Соскочив с постели, Натаниель снял с книжной полки словарь. Бива… Наверняка, там этого нет. Нет, есть!

«Бива, японский лютневый инструмент с грушевидным, уплощенным корпусом и плоским грифом, имеющий четыре лада и четыре струны; при игре на биве звуки извлекаются посредством плектра».

Японский. Так он и думал. Но только слова «бива» он никогда раньше не слышал, он готов был в этом поклясться. Хотя в таких случаях никогда нельзя быть уверенным на все сто процентов, – мозг способен хранить в своих кладовых слова и выражения, о которых ты давным‑давно уже позабыл.

Ну а остальное? «Мы скорбим по Хейке. Тайра бесследно сгинул. Сгинул при Данноура».

Кто такой Хейке, это он знал, зато другие названия были ему неизвестны. Уж их‑то он никоим образом не мог слышать, поскольку обладал крайне скудными познаниями о Японии.

Бессмыслица ли это? Может быть. Слышал же он историю про одну женщину, которой приснилось, будто она попала на бал, где оказалась в центре всеобщего внимания: столпившись вокруг нее, присутствующие благоговейно внимали ее речам, которые были верхом интеллектуальности и глубокомыслия. Своей мудростью она поразила буквально всех. Неожиданно очнувшись посреди ночи, женщина поспешила спросонок записать свои необыкновенно умные изречения. Вспомнив наутро, что она что‑то записывала, она нашла на ночном столике листок и, нетерпеливо схватив его, прочла: «Хула хулигамные. Мужчины полигамные. Хула хулигамные. Женщины моногамные».

Возможно, это аналогичный случай. Бессмысленные слова, которым он придал слишком большое значение.

И все же ему в это не верилось. Слишком уж душераздирающими были Тувины крики.

Он посмотрел на часы.

Как, уже утро? Полвосьмого – не такая уж и безбожная рань, можно и позвонить. Во всяком случае, Винни и Рикарду.

Трубку сняла Винни, и голос у нее был сонный. Ну да это ей не помогло.

– Привет. Винни, это Натаниель. Я хотел бы кое о чем спросить Туву.

– Туву? А ее нет, она позавчера уехала в Осло. Сказала, что должна навестить друга, и я не смогла отказать, ведь у нее так мало друзей. К тому же ей уже двадцать два года.

Полученная информация не успокоила Натаниеля. Насколько он знал, у Тувы вообще не было друзей, а тем более в Осло.

– Знаешь, Натаниель, – продолжала Винни, – мы так благодарны тебе за то, что ты делаешь для нашей дочери. Часы, проведенные с тобой, – лучшее, что у нее есть.

В ответ он пробормотал какую‑то банальность.

– Я передам, что ты звонил, – сказала Винни. «Как бы не оказалось слишком поздно», – подумал он.

– Винни, а ты знаешь, где она? У тебя есть адрес этого друга? Понимаешь ли, это очень важно. Мне нужна ее помощь.

Все как раз наоборот, но что он еще мог сказать? Не делиться же с милой Винни своими опасениями…

Тува…

Для многих она была загадкой, в том числе и для Натаниеля. Она до того умело скрывала свои мысли, что окружающие и не подозревали, насколько она злонравна.

Полтораста лет тому назад предки Людей Льда порешили, что Избранному, Натаниелю, для борьбы с Тенгелем Злым необходим помощник. Поэтому последующие поколения были несколько «сдвинуты», чтобы двое избранных могли родиться примерно в одно и то же время.

Все хорошо, если бы не одно «но»: Тува вовсе не была избранной. Над ней тяготело проклятие.

Разумеется, она не могла не испытывать благотворного влияния со стороны родителей и остальных родственников. Разумеется, ей чуть ли не с пеленок внушали мысль о ее предназначении. И конечно же, результаты не могли не сказаться. Она стала мягче, ранимее. Она могла сочувствовать тем, кого любила, проявлять о них заботу, идти ради них на жертвы, особенно когда это касалось родителей, Рикарда и Винни Бринк.

Но, как и многим, над кем тяготело проклятие, ей было присуще коварство. У нее было и другое лицо, которое она никогда не показывала дома или в школе. Лицо истинной Тувы, дочери льда и тьмы, потомка Тенгеля Злого.

Она невероятно напоминала колдунью Ханну, которая жила в XVI веке. Обе они были обделены красотой. Обе выглядели похоже: низкорослые, квадратные кубышки, с короткими, мускулистыми ногами и бесформенным туловищем, голова, посаженная прямо на плечи, выдается вперед, волосы космами, мышиного цвета, черты лица грубые. Маленькие глаза, широкий нос, все лицо усеяно пухловато‑бледными родимыми пятнами.

Много слез пролила Винни над единственным своим ребенком, потому, видно, что любила его без памяти. Она очень боялась отдавать Туву в школу. Но девочка, и без того молчаливая, никогда не заговаривала о том, дразнят ли ее одноклассники. На вопрос, как прошел день в школе, Винни неизменно слышала в ответ бесстрастное «хорошо».

Винни ничего не знала, никто ничего не знал о том, как Тува поступала с детьми, которые не желали с нею водиться, выкрикивали ей вслед ругательства, презирали ее, зло над ней подшучивали, короче, отравляли ей жизнь.

Тува мстила. По‑тихому и по‑хитрому. Она умела колдовать, как заправская средневековая ведьма.

Взять, к примеру, первый ее день в школе. Туве хотелось сидеть у окна в самом заднем ряду. Но там уже уселась другая девочка. Тува прикрыла глаза, как следует сосредоточилась – и девочка, подняв руку, крикнула: «Фрекен, здесь ужасно дует!»

Фрекен тотчас же подошла проверить. «Да, действительно. Тебе нельзя здесь сидеть. Но… свободных мест нет…»

Тува оказалась тут как тут. Она сказала кротким, застенчивым голосом: «Фрекен, я могу пересесть сюда, мне ничего не сделается». Фрекен бросила на нее нерешительный взгляд, а потом кивнула. «Как это мило с твоей стороны, э‑э‑э…Тува, что ты согласилась поменяться местами!»

Удивительно, но на Туву никогда не дуло. Она прекрасно себя чувствовала на своем наблюдательном посту у окошка.

Очень быстро разобралась она и с учителями. Классная руководительница была славная, правда, немного наивная, иной раз ей изменяло психологическое чутье. Ее Тува решила не трогать. А вот директор, тот, впервые увидев Туву, скривил рот и пробормотал: «Боже мой!». После этого на лице у него высыпали прыщи, от которых было невозможно избавиться. Однажды, когда он выглядел хуже некуда, Тува шла мимо по школьному двору. Взглянув на него с отвращением и состраданием, она пробормотала: «Боже мой». Директор так и залился краской.

В немилость попала и учительница по труду. У нее была скверная привычка восклицать при виде Тувы: «Бедный, бедный ребенок!» Тува отплатила ей тем, что мимоходом дотронулась до ее волос, и волосы начали выпадать, все больше и больше, пока на голове у учительницы не стала розовато просвечивать кожа. «Бедная ты, бедная!» – сочувствовали ей коллеги. Слыша это, Тува усмехалась злобной усмешкой.

Глупые и грубые однокашники также сделались предметом ее «заботы». В школе, куда она ходила, из‑за болезней резко снизилась посещаемость, то и дело кто‑нибудь ломал себе руки‑ноги, жизнь учеников и учителей без конца подвергалась опасности. Причиной всего этого были Тувины заклинания. Только никто об этом и не подозревал.

У нее была одна заветная мечта в жизни – служить Тенгелю Злому. Но пока еще она не осмеливалась установить с ним контакт. Ее удерживала мысль о любящих родителях и остальных родственниках.

Поэтому все думали, что она держит сторону Натаниеля и печется о благе Людей Льда. Как и надлежит истинному помощнику.

Дети неизбежно взрослеют, не избежала этого и Тува: она стала подростком и окончила в положенное время школу. Несколько раз ей привелось испытать жгучую боль неразделенной любви. Вот тогда‑то она и начала мстить более удачливым сверстницам. И мальчишкам, когда те мучили ее и говорили ей гадости.

Однако ее еще так никто и не раскусил.

Потом ей встретился Олав Нильсен, в которого она влюбилась без памяти. Он был шпана шпаной, но он разговаривал с ней. Называл своей в доску, когда она таскала ему деньги, а позднее вызволила его из тюрьмы.

Вот почему ей было так больно, когда он вдруг послал ее к черту, да еще обозвал огородным пугалом и троллем‑недоростком с мерзейшим на свете рылом.

Она так и не собралась с духом, чтобы ему отомстить. До того она была уязвлена.

Но теперь эта история была в прошлом – о ней рассказано в той части саги о Людях Льда, которая озаглавлена «Немые вопли».

Всю эту осень Натаниель и Тува работали сообща, как они и договаривались в горах, в Вальдресфьеллене: старались укрепить друг дружку и преодолеть свои слабости, поручали друг дружке нелегкие задания.

Вернее, так полагал вначале Натаниель. Но по мере того, как шло время, он заподозрил, что Тува вовсе не заодно с ним. Она просто его дурачила.

К своему ужасу Натаниель начал осознавать, сколько родового зла заложено в этой несчастной девочке, он знал уже, что она может быть опасной. Опасной! Ведь все это время она только и знала, что развлекалась, предлагая ему самые что ни на есть сумасбродные испытания. Это ему приходилось учиться владеть собой, сталкиваясь с ее невероятной напористостью, с ее неприкрытой бесцеремонностью, а также хитростью. Все, что от него требовалось, это попытаться передать ей толику своего желания побороть зло. Как персонаж положительный, он должен был учить добру, а это далеко не всегда благодарное занятие. Тут легко сбиться на тон проповедника, к проповедям же Тува была явно невосприимчива.

Он почуял опасность, когда она подбила его написать в газету. Пусть он напишет о том, сколько в нашем обществе безвестных тружеников, сказала она, тех, кто ухаживает за своими престарелыми родителями или же родственниками Мало того, что эти люди не получают никакой денежной помощи от государства и коммуны, – они не в состоянии урвать для себя и часа свободного времени. Натаниелю показалась, что тема стоящая, и, уступая напору Тувы, он написал с ее помощью острую статью, которой, впрочем, и сам остался очень доволен.

По счастью, перед тем, как отнести статью в газету, он перечитал ее заново – и у него открылись глаза.

Бесовская сущность Тувы не подвела ее и на сей раз. Если бы эта статья была напечатана, он бы нанес смертельную обиду всем без исключения недееспособным старикам. Он изобразил их какими‑то чудовищами, эгоистичными, требовательными, способными высосать все жизненные соки из людей, которые за ними смиренно и кротко ухаживают.

Благодаря завуалированным формулировкам Тувы на первый план вылезло именно это. Появись такое в газете, Натаниелю было бы невозможно дольше оставаться в приходе.

Он изорвал статью на клочки. Он понял: одному ему с воспитанием Тувы не справиться.

Он пошел к Бенедикте и попросил ее вызвать Ганда.

Бенедикте шел уже восемьдесят восьмой год, однако мыслила она по‑прежнему ясно.

– Почему ты не вызовешь его сам? – спросила она.

– Я? Да разве я смею!

– Натаниель, дорогой, – удрученно произнесла Бенедикта. – Твоя беда в том, что ты слишком скромен. Ты когда‑нибудь пробовал вызывать предков? Или Ганда? Или Имре, его предшественника?

– Нет, я полагал, что…

– А ты вообще знаешь, какой ты наделен силой?

– Честно говоря, нет. Видно, я пошел в мать, она считает, что козырять этим нам не к лицу.

– Да, Криста ведет себя сдержанно из‑за Абеля. В то время как ты… Не удивительно, что Туве ничего не стоит обвести тебя вокруг пальца и позабавиться на твой счет! Ах, не понимаю я, почему особо избранный должен быть таким хорошим, таким податливым. То же самое было и с Тарье. Ты помнишь, он был твоим предшественником. Он, можно сказать, не восстал против зла именно потому, что не открыл свою силу. С тобой этого произойти не должно, Натаниель, ни в коем случае!

– А тебе не кажется, что когда противостоишь Тенгелю Злому, важно сохранить спокойный и мягкий нрав?

– О да, конечно, но не до такой же степени!.. А теперь отбрось свою скромность и наберись мужества, чтобы вызвать Ганда. Или еще лучше, Предков. Начни с Линде‑Лу, с ним ничего не станется, если он окажет тебе услугу!

– А можно, я возьму с собой Туву? Бенедикта задумалась.

– Я думаю, да. Вероятно, ей будет о чем поразмыслить, когда она встретится с природными силами добра среди Людей Льда. Но будь осторожен! Ибо она работает на два лагеря.

– Тогда мы это сделаем. Где? И когда?

– Дай подумать… На улице не так уж и холодно. Оденьтесь хорошенько и пойдите на кладбище, там вы их встретите наверняка! Завтра вечером, после того, как кладбище опустеет.

– Ты пойдешь с нами?

– Я? Нет, я слишком стара для вечерних прогулок, да еще осенью.

– Но ведь Линде‑Лу похоронен не здесь.

– Не волнуйся, Линде‑Лу отыщет тебя. Он, должно быть, ждет этого не дождется. А еще…

– Да? – спросил Натаниель.

– Та статья, о которой ты мне только что рассказал… Идея сама по себе неплохая. Переделай ее на свой – а не Тувин – лад! В стране наберется немало людей, которые одиноко несут свою ношу, и они нуждаются в поддержке. Выбери такие формулировки, чтобы не задеть стариков, у тебя получится! Натаниелю эта мысль пришлась по душе.

– У меня же остался черновик. Да и власти тоже не мешает немножко встряхнуть. А то их очень устраивает, что самоотверженные родственники освобождают их от всякой ответственности. Я думаю, я так и сделаю. Напишу дельную статью, чтоб проняла кого следует.

– Прекрасно! Ну а завтра вы пойдете на кладбище? Слава богу, дела снова задвигались, а то в последнее время такое было затишье на всех фронтах, прямо невозможно. Пойду позвоню Туве.

Тува была в восторге от предстоящей встречи с духами на кладбище.

– Это же идеальное место для розыгрышей, – заверещала она.

– Только попробуй, – ответил Натаниель. И снова почувствовал себя сухарь сухарем. И почему только все занудные реплики выпадают именно на его долю?

Когда они пришли на место, во дворе старой церкви, окруженной черными нагими деревьями, уже сгустились сумерки. У Тувы, едва достававшей Натаниелю до пояса, вырвался нервный смешок.

– А отмеченные проклятием тоже тут лежат? Разве не тут лежит Ульвар?

– Вряд ли тебе удастся поговорить с ним! А теперь помолчи, – предупредил Натаниель. – Дай мне вызвать предков. Я не знаю, насколько плохие у тебя с ними отношения.

– Надеюсь, что хуже некуда.

Его так и подмывало сказать: «Тува, укороти в себе дьявола». Но он сдержался.

Он досадовал на самого себя. Он же прекрасно знал, что ему совсем необязательно безупречно себя вести, ведь, в отличие от Ширы, ему не предстояли многочисленные тяжкие испытания. Натаниель мог кое‑что себе и позволить, к примеру, излить свой гнев на людей, ставших ему поперек дороги в преддверии грядущей битвы, однако он не прибегал к этому. Ему мешало врожденное мягкосердечие.

Точь‑в‑точь как и Тарье. И Тарье погиб, его убил Кольгрим, приверженец Тенгеля Злого.

Натаниелю следует это помнить. И быть начеку, чтобы сострадание к людям не сыграло с ним скверную шутку.

Они остановились около могилы Тенгеля Доброго и Силье. Ощущая торжественность происходящего, Натаниель негромко проговорил:

– Линде‑Лу, я прошу тебя сейчас о встрече. И если еще кто‑нибудь из вас пожелает встретиться с Тувой и со мной, то мы сочтем это за великую честь.

Кругом стояла тишина. Ни ветерка в голых кронах.

Тува ткнула Натаниеля в бок.

– И Имре, – шепнула она.

– Тува просит также о встрече с Имре, если он нас слышит. Я знаю, это непросто, ибо ему наследовал Ганд, который находится среди живых, к тому же мы не знаем, жив ли еще Имре.

Они ждали. Возле родовых могил, насчитывавших не одну сотню лет. Возле могил, которых не смело коснуться время.

– Ничего у нас не получится, – прошептала Тува. – Это из‑за того, что ты взял меня с собой. Они не хотят меня видеть. Даже они!

– Да перестань ты себя жалеть, – одернул ее Натаниель – Может быть, нам все‑таки привести сюда Бенедикту?

– А, подумаешь! – фыркнула Тува. – Очень мне надо встречаться с этим старичьем, с этими покойниками! Пока что я прекрасно обходилась без них, вот пусть и остаются себе в своих могилах. Мне они не нужны. Ульвар! – закричала она. – Ты меня слышишь? Иди сюда, вместо этих…

Закончила она нечленораздельным, придушенным бормотанием, потому что Натаниель зажал ей рукою рот.

– Ты с ума сошла, хочешь все испортить? – прошипел он, отнимая руку. – И зачем я тебя только взял, ты же ненормальная!

Тут он заметил, что Тува оцепенела.

– Натаниель…

Они пришли! Возникнув из ниоткуда, они предстали перед ним и Тувой во плоти, живее некуда. И Ульвара среди них не было, правда, Натаниель и не ожидал его увидеть. Где обретались отмеченные проклятием, не знал никто, только они никогда не являлись живущим.

– Линде‑Лу! – обратился Натаниель к белокурому молодому человеку с добрыми глазами и улыбнулся ему как старому знакомцу – Спасибо, что ты пришел!

– Мы ждали, что вы попросите о помощи, – отвечал Линде‑Лу, тихо светясь от радости.

– Ждали? – вызывающе, даже воинственно произнесла Тува. – И что я тоже попрошу?

– Конечно!

– Ну прямо, – сказала Тува, не поверив, что кто‑то способен проявить к ней интерес. Затем она повернулась к тому из предков, кто, во всей видимости, был главным. – Ну а ты, разумеется, Тенгель Добрый. – Последнее слово прозвучало у нее донельзя иронически.

– Да, это я, – отвечал он, сохраняя невозмутимое спокойствие патриарха. – Вот она, наша группка избранных, что явилась на встречу с вами. Суль… Дида… Хейке… Странник… Ульвхедин… Шира и Map. И Линде‑Лу, личный помощник Натаниеля.

– А… мой? – спросила Тува, все тем же воинственным тоном, приготовившись к отчаянной обороне.

– Ганд скоро придет. Просто ему требуется больше времени.

– А Имре не придет?

– Нет, Имре отошел от дел. Но в урочный час он явится тебе на помощь.

– Да ему небось сто лет уже! В 1910 году, когда родилась Криста, он был уже взрослым!

Они смотрели на нее с тихой грустью, молча. Тува растерялась. Она попыталась сохранить недовольный вид. Однако она не могла не почувствовать исходящую от них силу. «О нет, – подумала она про себя упрямо. – Не думайте, что вам удастся перетянуть меня на свою сторону только потому, что вы глядите на меня такими печальными глазами! Меня этим не проймешь! Никто не знает, что у меня на душе, – радовалась она. – Никто не знает, как я поступлю, когда придет час возмездия. Никто не знает, кому я служу!»

Однако, встретив их испытующий взгляд, она невольно опустила глаза.

Слово взял Хейке, величественный и обаятельный, несмотря на все свое безобразие:

– Мы знаем о твоих проблемах. Да будет тебе известно, Тува, что и я, и Ульвхедин, и многие из нас вели ту же борьбу, что ты ведешь сейчас. Зло куда привлекательнее. Однако мы избрали трудную стезю добра, и ни разу об этом не пожалели.

Тува промолчала. Но Натаниель представил себе, что она думает.

– Я был, наверное, хуже всех – заговорил Ульвхедин. – Я до сих пор не могу постичь, каким образом Виллему, Элисе и остальным удалось перетянуть меня на свою сторону. Я был как дикий зверь. Но, наверное, решающим фактором оказалась любовь. Любовь Элисы. Я понимаю тебя, Тува. Единственное, на что мы можем надеяться, это что ты тоже повстречаешь свою любовь. И скоро!

– Тебе легко говорить! – вырвалось у нее. – Ты мужчина, а мужчине неважно, как он выглядит, девушки и так будут в него влюбляться. А вы когда‑нибудь слышали, чтобы мужчина – и влюбился в уродину? Как по‑вашему, легко было Ханне? Не надо мне говорить, будто мужчины не смотрят на внешность, это все громкие фразы, я в это не верю, мне достаточно и своего опыта!

– Ну будет тебе, – улыбнулся Хейке. – Да, я согласен, твоя борьба тяжела вдвойне. Кстати, тебе никогда не приходило в голову, что если у человека мягкий и приветливый нрав, люди перестают обращать внимание на его внешность?

– Ха! – хмыкнула Тува. – Между прочим, плевать мне с высокой колокольни на то, как я выгляжу, главное, что у меня твердый и решительный характер. Это самое важное, когда ты…

Кладбище вдруг озарилось слабым сиянием. Духи отошли в сторону, приветствуя молодого человека неземной красоты с отливающими темным глянцем рыжими локонами и величественной осанкой, свидетельствующей о его превосходстве.

Сердце Тувы стиснула глухая тоска.

Ганд улыбнулся ей.

– Как, по‑твоему, смогу я заменить тебе Имре?

Она сглотнула, чтобы прогнать подступающие к глазам слезы. И закусила губы.

– Вон что. Пришел, значит, – хмуро проговорила она. – Это ты, что ли, должен «оберегать» меня? Да уж, нелегко тебе придется!

– Вот увидишь, мы станем друзьями, – отвечал он спокойно. С лица его не сходила приветливая улыбка.

– Этого… не будет никогда, – вырвалось у нее. И тут она не выдержала. Повернулась на каблуках и помчалась прочь со всех своих коротеньких ног. По щекам у нее струились слезы.

– Вот дерьмо, – ругалась она, рыдая. – Что он только о себе возомнил? Мало ли что он весь из себя такой медовый‑сахарный. Пусть не думает, что сможет со мною сладить. Ну а если он думает, что я способна в него втюриться, то пусть не рассчитывает. Мне нужен мужчина, которому я подчинюсь и душой, и телом, который может держать в страхе, подавлять, подвергать душевным экзекуциям и…

Выходило, что Ганд почти что соответствовал всем этим требованиям. Никто не мог отрицать его всеподавляющий авторитет.

– О черт, – всхлипывала Тува. – Черт, черт! И Натаниеля тоже не хочу больше видеть. Конечно же, теперь он вовсю будет стараться увлечь меня на узкую тропу добродетели. Теперь, когда за ним стоят все эти… сухари! Но только ничего у него не выйдет! Тувочка поднимет открытое восстание. И тогда!.. Тогда вы увидите, чей она союзник!

Натаниель остался на кладбище в окружении духов своих предков. Он вздохнул.

– Да, мы понимаем, в каком ты затруднительном положении, – сказал Тенгель Добрый. – Но только не отступай. Эта маленькая девочка может стать коварным врагом, если всецело окажется во власти Тенгеля Злого. Но я не думаю, чтобы он уже успел ее заприметить.

– Держи ее в повиновении, – предупредила Суль. – Ты же знаешь, вам предстоит выдержать нечеловеческую борьбу, когда придет срок.

– Да, но когда он придет? – спросил Натаниель.

– Ганд просит нас обождать.

– Я дам вам знать, – пообещал Ганд.

– Да и тебе, Натаниель, потребуется время, – задумчиво произнес Ульвхедин. – Ты должен набраться силы, уверенности в себе, ты слишком чувствителен.

– Я знаю, – кивнул Натаниель. – Я никогда еще не использовал все свои внутренние ресурсы. Неделя, проведенная в склепе, вряд ли может послужить достаточным подтверждением моей сопротивляемости.

– Это верно, – согласилась Дида. – Ты доказал, что можешь владеть трудной ситуацией, не впадая в панику. Ты также способен глубоко сострадать страждущим, что тоже необходимо. Но тебе еще многого недостает.

Натаниель задумался.

– Мой друг и родич Рикард просил меня разобраться с одним делом в Вестланне. Как вам известно, он полицейский, и он Тувин отец. Стоит ли мне, по‑вашему, взяться за это дело?

– Почему бы и нет? – сказал Тенгель Добрый. – Все, что способно дать тебе закалку, тебе во благо. И возьми с собой Туву, мы не хотим, чтобы ты надолго оставлял ее без присмотра.

Натаниель не очень‑то этому обрадовался, поскольку у него были другие планы, однако он согласно кивнул.

– Я возьму Туву с собой.

– Прекрасно, – заключил Тенгель. – А когда придет срок великой битве, мы, как уже говорилось, дадим тебе знать.

И, прежде чем Натаниель успел поблагодарить их, духи растаяли, и он остался один.

После этой встречи он отправился вместе с Тувой в Вестланн. Но все это произошло до того, как он очнулся ночью от сна, в котором парили скорбные женские лица, а Тува отчаянно взывала о помощи.

Сначала им пришлось пережить мрачные события, связанные со «Стеллой».

Далеко‑далеко, крайним форпостом выдается в Норвежское море мыс, слывущий с незапамятных времен корабельным кладбищем. Его омывают опасные течения, – если судно подойдет к нему слишком близко, то его протащит по пенистым бурунам и швырнет на скалу, высящуюся на самой оконечности мыса. На вершине скалы предостерегающе помигивает маленький маячок, но с наступлением темноты редко кто его высматривает. Ибо завывание ветра в расщелинах скалы походит на вопли тонущих моряков, а чернеющие средь бурунов рифы напоминают обломки разбившихся вдребезги кораблей.

Вот здесь‑то они и хозяйничают, привидения, призраки, утопленники, и даже когда на море затишье, шкиперы опасаются подходить к мысу слишком близко, во избежание нежелательных встреч…

А уж заполучить на борт привидение – это худшее, что может случиться с судном.

Собственно говоря, зловещие события на старом пароме начали разворачиваться еще задолго до того, как Натаниель узнал о существовании Эллен. Тогда он не мог и предположить, что когда‑нибудь ему придется заняться этим делом вплотную.

Как‑то года два назад он поставил машину на техосмотр. Забирать ее из мастерской он поехал на автобусе. Когда он сошел, его чуть было сбил с ног какой‑то немолодой уже человек в несвежем костюме, – по всей видимости, другого у него не было, – с грязным воротником и сальными волосами.

Все эти детали Натаниель отметил про себя чисто машинально, в его задачи не входило проповедовать чистоту. Однако, сделав несколько шагов по тротуару, он внезапно остановился, потрясенный тем, что ему открылось. Он схватил мужчину за руку.

– Остерегайтесь Стеллы, – проговорил он быстро. – Держитесь от нее подальше! Она принесет вам смерть.

Мужчина раздраженно взглянул на Натаниеля, – он торопился на автобус.

– Я не знаю, кто такая Стелла, – продолжал Натаниель, которому было важно, чтобы мужчина его понял. – Но она отнимет у вас жизнь. Вы будете не первым. И не последним. Это как‑то связано с водой. Я вижу вас под водой. Но по‑моему, вы не утонули, а…

Мужчина вырвался.

– Ты не в своем уме, – полусердито‑полуиспуганно бросил он, устремляясь к автобусу. – Я знать не знаю никакой Стеллы! И вообще, чего ты ко мне привязался?

Дверца автобуса со вздохом захлопнулась. Натаниель увидел сквозь стекло взволнованное лицо, потом автобус потерялся из виду.

Натаниель нередко получал подобного рода внезапные импульсы, он мог лишь предостеречь мужчину, с которым так неожиданно столкнулся, но не более того. Эпизод этот вскоре забылся.

Тува сидела в машине, по обыкновению насупившись. Они уже приближались к цели путешествия, когда она спросила:

– Что это, собственно, за поручение, куда ты меня тащишь?

– В Вестерланн меня попросил съездить твой отец. К нему обратился один тамошний врач, у которого возникли проблемы с одной пациенткой: ее посещают видения.

– Мой отец? Но это же не имеет никакого отношения к полиции!

– Не сказал бы. На карту поставлены большие деньги. Семья намерена признать ее недееспособной.

– Хм. Продолжай!

– Видишь ли, эта женщина утверждает, что однажды жила уже на земле и что с ней общается Людовик Четырнадцатый. Передает ей послания ну и так далее. Мужу все это невероятно надоело, а врачу не удается выбить эту дурь у нее из головы. Они просили меня взглянуть на нее глазами эксперта. Выяснить, действительно ли она жила прежде и действительно ли его величество, пребывающее в свободном парении, установило с нею контакт.

– Меня всегда интересовало перемещение душ.

– Никогда этим не занимался, – ответил Натаниель. – Но вот что странно: когда люди рассказывают о своих связях с потусторонним миром или о том, что они уже жили прежде в том или ином обличье, речь всегда заходит о каких‑то знаменитостях. Скажи они, что это обыкновенный, скромный, безвестный средневековый бюргер, и я бы, может быть, расположился к ним. Так нет же – им подавай королей! На меньшее они не согласны!

Тува ухмыльнулась.

– Ну и чего ж ты тогда согласился? Натаниель смутился.

– Положим, у меня свои тайные соображения. В этом городке учится Эллен.

– Эллен? – Тува насторожилась. – Ах, ну да, та самая унылая особа из Вальдреса.

Натаниелю следовало бы ответить, что Эллен совсем не унылая, но ему не хотелось затевать дискуссию. Он уже успел достаточно изучить Туву. Он знал, что она ненавидит всех красивых и удачливых девушек и воспринимает Эллен как соперницу, хотя самой ей Натаниель нисколько не нравился, вернее, в определенном плане он ее нисколько не интересовал.

– А мне ты не поможешь выяснить, жила я ли прежде? – спросила Тува.

– Вот уж чего не намерен делать, – ответил он резко, даже резче, чем следовало, так как ему хотелось беспрепятственно помечтать об Эллен.

Он не знал, где именно она живет, знал только, что она уехала в городок на западном побережье, чтобы продолжить свое образование – она изучала вопросы социального обеспечения. Ему нельзя было навещать ее, нельзя было! Но может быть, им все же удастся встретиться? Случайно?

Исколесив вдоль и поперек открытый всем ветрам городок, Натаниель с грустью отказался от дальнейших поисков. Пора была ехать к автопарому, который повезет их дальше, через морской пролив, туда, где живет пациентка с видениями. Тува в присущей ей язвительной манере уже неоднократно указывала ему, в какой стороне находится паром, но он прикидывался, что не слышит.

И тут он увидел Эллен. Она вышла из большого здания, наверное, это была школа. Резко затормозив, отчего Туву подбросило на сиденье, Натаниель выскочил из машины и закричал:

– Эллен!

Она собиралась было накинуть на голову капюшон своей подбитой мехом спортивной куртки, но услышав его крик, замерла.

У Тувы, глядя на них, защемило сердце; она почувствовала, как в ней поднимается глухой гнев – на них и на свою судьбу, которая так несправедливо обошлась с ней. Она увидела Натаниеля глазами Эллен: в дубленке, кожаных полусапожках, давно нестриженого – и на лице у нее появилось кислое выражение. Эллен подбежала к нему с разгоревшимися щеками, сияя от счастья, казалось, еще вот‑вот, и она расплачется.

Тува отвернулась, чтобы не видеть их.

Но ей был слышен их разговор. В голосе Натаниеля звучало отчаяние.

– Поедем со мной, – произнес он тихо, как человек, который наперед знает, что не имеет права произносить такие слова.

– Ты в самом деле этого хочешь?

– Я, правда, не смогу взять тебя к той женщине, на которую я должен взглянуть, но мы хотя бы сможем поговорить на пароме. Обещаю, никаких осложнений.

В голосе Эллен зазвучала боль.

– Осложнений? Что может быть хуже, чем эти долгие месяцы без тебя? Но… У меня нет с собой денег. Он нежно улыбнулся.

– До чего же приятно хоть куда‑нибудь тебя пригласить! Пошли, паром отходит через несколько минут.

Эллен живо села в машину, и они успели к парому.

О, какое блаженство! Они снова вместе! Беспечные, неосторожные.

Ветер во фьорде был до того пронизывающий, что они тут же поспешили укрыться в недрах парома, в салоне, где сидели прочие пассажиры, стараясь не расплескать кофе и не выронить венские булочки. Поскольку они были не голодны, Натаниель просто‑напросто отыскал свободный столик и усадил девушек на диванчик у стенки, а сам устроился напротив, спиной к салону. Скользнув по столешнице, его руки коснулись рук Эллен. Чуть подрагивая, пальцы их легко касались друг друга, ощупывали, исследовали, ласкали, сплетались… Это была опасная игра, она вызывала желание, которое нельзя было утолить.

– Не нужно было нам этого делать, – прошептал Натаниель. – Я имею в виду эту поездку.

– Я знаю. Я уже достаточно знаю о твоих способностях и вынуждена в них верить, хочу я этого или нет. Я знаю, что ты прав, – если мы не устоим, с нами произойдет что‑то ужасное.

– Да, – подтвердил он, но глаза его при этом подернулись мечтательной дымкой, словно грядущее несчастье уже не было столь пугающим.

Эллен была безгранично счастлива оттого, что могла сидеть рядом и смотреть на него, а его нежная улыбка говорила ей, что он разделяет ее чувства.

– Фу‑у‑у‑у! – с отвращением произнесла Тува. – Меня укачивает!

– От морской болезни есть таблетки, – рассеянно заметил Натаниель. – Эллен…

Но если Эллен ожидала, что за этим последует пылкое признание в любви, то она очень ошиблась.

– Кто‑то за моей спиной все время наблюдает за нами, – продолжил Натаниель. – Кто это?

– А откуда ты знаешь, что он… – начала было Эллен – и улыбнулась. Она непроизвольно сжала его руку, словно только что обнаружила, кто он такой.

Тува ответила за нее.

– Этот тип сидит у противоположной стены. Он в щегольской капитанской фуражке, сдвинутой набок, из кармана у него выглядывает фляжка. А глаз он положил явно на тебя, Натаниель. Может, у него есть тайный порок.

– Ему есть что рассказать, – заметил Натаниель. – А ну‑ка подбодри его улыбкой!

– Я?

Он имел в виду Эллен, но быстро поправился.

– Давайте обе.

– Нет уж, благодарю, – ответила Тува. – А то он еще подумает, что я захочу съесть его, приправив горчицей. Сладкие улыбочки – это по части Эллен.

– Ну, знаешь что! – сердито сказала Эллен.

– Сделай, как я сказал, – вмешался Натаниель. – Но только смотри не переусердствуй.

Эллен послала мужчине напротив дружескую, как она надеялась, сдержанную улыбку.

– Бог ты мой, – пробормотал Натаниель. – Никогда не видел ничего тошнотворней! Ты что, готовишься выйти на панель?

Она легонько толкнула его ногой.

Сладкая улыбка тем не менее оказала свое действие.

Мужчина прихватил свою рюмку и, пошатываясь, нетвердыми шагами пересек салон. Отвесив галантный поклон, он потерял равновесие – была ли виной тому была качка или содержимое фляги, неизвестно, – а выпрямившись, вопросил Натаниеля слегка заплетающимся языком:

– Прошу прощения, вы случайно не тот чародей, который собирается лечить фру Карлберг?

– Такого титула у меня еще не было, – заулыбался Натаниель. – Да, надо полагать, это я.

Он воззвал ко всем добрым силам, чтобы Тува вела себя как подобает. Однако ее молчание и враждебные, косые взгляды, которые она бросала на незнакомца, не предвещали ничего доброго.

Незнакомец отвесил новый поклон, который вышел бы на славу, не помешай качка.

– Не позволите ли старому капитану присесть за ваш столик?

– Пожалуйста, – вежливо ответил Натаниель, после чего назвался и представил обеих девушек.

Старик невразумительно их поприветствовал, после чего целиком сосредоточился на Натаниеле.

– Зовут меня Винснес, и имя это пользовалось в здешних местах доброй славой. А то, что нынче дела мои пошли под гору, так это не моя вина… Так, значит, ты едешь к фру Карлберг! Да уж, вот у кого навязчивые идеи! Хотя в целом голова у бабы варит, что да то да.

– Одно не исключает другого. Я бы сказал, скорее наоборот.

Потребовалась некоторое время, прежде чем этой глубокомысленной реплике удалось проникнуть в хмельное сознание. Поняв, старик просиял.

– Это ты верно сказал. Ну а как насчет перемещения душ? Кто же в этакое верит? Небось одни дураки!

– В таком случае половину населения земного шара составляют дураки, – отрезала Тува. – В том числе и я. И как мне случайно стало известно, те, кто слишком много пьют, возрождаются в виде червей наподобие тех, что выползают из прогнивших кранов и тухлых колодцев. Маленькие такие белые черви…

– Спасибо, Тува, достаточно, – тихо остановил ее Натаниель. И повернулся к Винснесу, лицо которого приобрело землистый оттенок. – Вы хотели меня о чем‑то спросить?

– Да. Э‑э… я слыхал, ты вроде бы как специалист по привидениям?

– В таком случае я должен разделить эту честь с присутствующей здесь Эллен. А быть может, и с Тувой.

Не обращая внимания на Туву, Винснес тяжело повернулся к Эллен и осовело уставился на нее.

– Да ну? Такой славной девушке нельзя забивать свою головку никакими мыслями.

Эллен моментально вскипела, и Натаниелю пришлось успокаивать ее оскорбленное женское самолюбие.

Тува же не собиралась так этого оставлять. Она пристально уставилась на рюмку с грогом, который приготовил дома и прихватил на паром капитан: всякий раз, когда Винснес протягивал руку к рюмке, та ускользала от него прочь, независимо от того, качало паром или нет.

Недоумение в глазах у Винснеса стало сменяться отчаянием.

Натаниель опасался, что, будучи в приподнятом настроении, Винснес примется рассказывать истории о привидениях. Куда бы он ни пришел, он непременно должен был их выслушивать, все эти более или менее связные истории, рассказанные прабабушкой или кем‑нибудь из знакомых. Неизменно повторяющиеся байки из серии «Где моя серебряная нога?» и тому подобное. У Натаниеля на них была уже аллергия.

Поэтому он вооружился терпением.

Но к счастью, старик не думал отрываться далеко от земли, или вернее, воды.

– Видишь ли, что я подумал, раз у нас такой потенциал – целых три эксперта, – поправился он, метнув опасливый взгляд на девушек. – Да, так вот я и подумал, может, вы бы взглянули на мой паром…

– Этот?

Старик отмел это предположение пренебрежительным взмахом руки, угодив в стенку.

– Нет, нет! У меня никакой не автомобильный, а маленький пассажирский паром, который ходит от Блосвики к островам Сегодня он совершит свой последний рейс, а завтра будет сдан на слом.

Судя по его виду, Винснес ожидал от них соболезнования Лебединая песня маленького парома, – вот, наверное, почему он заливал свое горе. Не дождавшись сочувственных слов, старик продолжал.

– На островах живут люди, которые работают в Блосвике, но они отказываются использовать паром, единственное средство сообщения Что тут поделаешь?

– Отказываются? Безо всяких на то причин?

Старик медленно взял понюшку табаку Может быть, его кропотливость была вызвана тем, что Тува превратила чудесный табак в опилки?

– Н‑да, вот как раз поэтому я и хотел, чтоб вы на него взглянули На этом пароме творится какая‑то чертовщина, люди утверждают, что туда, мол, повадился утопленник, только я лично в это не верю. Это все людские проделки, людское коварство, ничего другого тут и быть не может.

– Утопленник? – переспросила Эллен.

– Призрак, привидение, человек, утонувший без покаяния, – отозвался Натаниель – Как правило, враждебно настроенный по отношению к живым. Ну а теперь, капитан, расскажи‑ка, с чего все началось.

Переваливаясь в волнах, паром продвигался вперед, от каждого толчка у Эллен на миг замирало сердце.

– С чего? Суеверные идиоты утверждают, что все началось сотни, может, тысячу лет назад. А может и этой осенью…

Они ждали.

– Бедняга паром отслужил свое, это верно Он такой старый, что мне пришлось заменить его в ноябре после несчастного случая на борту. Но на прошлой неделе у нас опять забарахлил двигатель, и старое корыто снова сгодилось И тут началось… Только не надо мне рассказывать о привидениях. Уж я‑то знаю, кто за этим стоит.

– Ты конкретно кого‑то подозреваешь?

– Даже не одного, – нескольких. Это три родных брата, а еще их двоюродный. Когда выдавали концессию на паромную переправу, то ее получили не Странны, а я. Этого они мне простить не могли.

– И по‑твоему, они пытаются запугать людей, что бы те не пользовались твоим паромом? Своего рода месть?

– Вот именно! И им это удалось. Отсюда мой де‑ка‑дансинг, – картинно вскинув руку, заключил капитан Последнее слово далось ему нелегко, ибо он основательно‑таки заложил за галстук.

– Расскажи мне об утопленнике, – сказал Натаниель.

– Утопленник… Это же все шито белыми нитками Я ведь говорил уже, что их несколько, стало быть, не трудно подстроить так, чтобы были слышны тяжелые шаги, а на палубе и на полу в салоне остались следы от мокрых сапог.

– Значит, Странны, все четверо, каждый день переправляются на твоем пароме?

– Если б только это. Когда мне пришлось снова перебраться на старый паром моя команда отказалась на нем работать. Он действительно отплавал свое, этого я отрицать не стану. Ну а братья Страны, те нанялись ко мне добровольно, понимаешь ты? Эти черти продумали все. И теперь вот распугивают на род, и на паром никто ни ногой… Правда, теперь их осталось уже трое.

– А что случилось с четвертым? Старик пригнулся к Натаниелю, дохнув на него спиртным перегаром.

– Они очень опасны. Два таинственных исчезновения на пароме за последний месяц. Один свалился за борт, другой просто исчез.

– А теперь изложи все это в хронологической последовательности.

Тут старик выпрямился, и Натаниель с облегчением вздохнул.

Напустив на себя таинственный вид, Винснес поманил их за собой наверх, за что Эллен была ему глубоко благодарна. Забыв, как легко ее укачивает, она жадно подставила лицо порывам ветра, который вовсю задувал на палубе. Ветер пробирал до костей, но они уже подплывали к Блосвике.

Винснес стал показывать:

– Видите, как пенятся волны на горизонте? Самый‑то мыс вам не виден, но там стоит скала, которую мой маленький паром должен обогнуть на пути к островам.

– Похоже на штормовую волну, – пробормотал Натаниель. – Если на таком расстоянии видны одни только пенистые гребни, а не скала на краю мыса, значит, там сильный прибой.

– Да уж, место нравное, – отозвался старик. – Старое корабельное кладбище, обломки тысячелетней давности. Вот там‑то один пассажир и свалился за борт. И никто этого не видел. Потом‑то уж мы его выловили. Его звали Фредриксен, он возвращался домой из города. Говорят, кто‑то слышал на корме крики, и перила там оказались погнуты, но как все это случилось, не видел никто. Чего только после этого мне не пришлось выслушать! Делать нечего, я поставил паром на прикол и приобрел новый. Потом один такой косорукий испортил мне двигатель, и старый паром снова оказался в чести, а еще через несколько дней исчез двоюродный брат. Странно. Возле мыса, в точности на том же месте. Его так и не нашли. Вот тогда‑то и начались эти россказни, – будто бы на судно повадился утопленник, и облюбовал палубу и салон на корме. И появляется он не где‑нибудь, а именно возле мыса. Чистой воды суеверие!

– Ну а кто‑нибудь все‑таки его видел? Старик сердито фыркнул.

– Одна истеричка с дальнего острова. Подняла такой крик, что только держись! Уверяла, будто в салоне на корме ей повстречалось мокрое‑премокрое существо. Да что с нее возьмешь, с женщины!

Он был не слишком‑то высокого мнения о женщинах, этот Винснес. Недолго думая, Тува послала ему видение: необъятных размеров женскую грудь. Воззрившись на нее, капитан со всхлипом глотнув воздух и уронил рюмку за борт.

Тува прогнала видение.

Опомнившись, капитан продолжал:

– Вообще‑то слухи об этом окаянном привидении распускают одни братья Странн. Ведь может же быть так, что это двое утонули по воле случая?

Он вопросительно посмотрел на Натаниеля.

– Ну конечно, – ответил тот задумчиво. – Когда отходит паром?

– Он отправляется к островам в половине шестого вечера. Потом мы тут же поворачиваем назад и к десяти часам возвращаемся обратно в Блосвику.

– А три брата тоже поедут?

– А как же. Один – механик, другой – рулевой, а младший – за юнгу. Так ты решил…

Однако Натаниель отнял у него всякую надежду.

– Навряд ли я успею. И я не думаю, что Эллен выдержит сегодня еще одно плаванье.

– Так ведь есть же таблетки от морской болезни, ты сам говорил, – храбро возразила Эллен, которая всей душой желала снова оказаться на суше.

Они плавно зашли в Блосвикскую гавань.

– Это он? – спросил Натаниель, показывая на старое, белесовато‑серого цвета каботажное судно, тершееся о причал.

– Он самый, – с гордостью ответил Винснес.

Чем тут было гордиться, непонятно. Паром был допотопный и безобразный. Весь в обводьях ржавчины, кранцы стерты до основания. Казалось, достаточно одной огромной волны, и судно разлетится в щепки.

Их большой паром проплыл дальше, и они смогли обозреть это старое корыто с носа. На капитанском мостике гордо сияло название: «Стелла».

– Стелла? – Натаниель порылся в памяти. – Стелла? А фотографий потерпевших у тебя нет?

– Фредриксена нет. Но есть групповая, где снята вся команда.

Винснес достал из бумажника и протянул Натаниелю покоробившееся фото, на котором команда была запечатлена под капитанским мостиком.

– Вот их двоюродный брат, – показал Винснес. Натаниель кивнул.

– Этот человек мертв. Его носит где‑то в море. Только он был уже мертв, когда его швырнули за борт. Ну что, Эллен, осилишь?

Она кивнула, лицо ее было бледно.

– Тогда вот что, Винснес, – сказал Натаниель. – Вечером мы будем на «Стелле».

– Превосходно! – закричал старый морской волк и расплылся в такой широкой улыбке, что его замечательные искусственные зубы могли очутиться и за бортом.

В этот вечер Натаниелю пришлось пожалеть о своем решении отправиться на старом пароме в его последний рейс.

Капитан Винснес, как истый рыцарь, помог дамам сойти по трапу на берег.

– Всегда питал слабость к женщинам, – признался он Туве после того, как помог сойти Эллен. – Хочешь, я тебе что‑то скажу?

– Можешь себя не утруждать, – процедила Тува. Но старик не сдавался.

– Было время, я укрощал их, как укрощает цирковых лошадей дрессировщик. И малютки становились совсем ручными.

– А теперь все наоборот, – ласково проговорила Тува. – Почему бы тебе не полягаться и не поржать!

Беспрекословно опустившись на четвереньки, шкипер принялся взбрыкивать, испуская самое что ни на есть настоящее конское ржание.

– Винснес, да ты чего это? – сказал, сойдя на берег, какой‑то мужчина. – Куражишься перед девицами? Постыдился бы!

Тува была в ударе.

– А теперь ты собака, – сказала она. – Ну‑ка задери ногу возле той тумбы.

Винснес послушно задрал ногу – и обмочился.

– Тува! – рявкнул Натаниель, обернувшись и увидев, что приключилось. – Сейчас же иди сюда!

Она чуть было не забыла про старика: небрежно взмахнув рукой, расколдовала его и побежала догонять Натаниеля с Эллен.

Натаниель был в ярости.

– Тува, он же милый, славный старик!

– Пресмешной, – заключила она.

– Если ты еще раз сделаешь что‑нибудь подобное, тебе придется плохо, по‑настоящему плохо, – пригрозил ей Натаниель.

– Ха!

Тува приотстала от поднимавшейся вверх по дороге пары. Она уже успела понять, как много значит для нее дружба с Натаниелем – а он идет себе и распинается перед этой… этой…

«Я брошу ее в море, – подумала она, чувствуя себя глубоко несчастной и одинокой. – Вот что я сделаю!»

Натаниель был в затруднительном положении. Взять с собой девушек к фру Карлберг он не мог. И то же время ему не хотелось оставлять их вдвоем. Он видел, какой ненавистью горели глаза у Тувы, и не хотел рисковать. Он понимал, чем вызвана ее горечь. Он слишком явно выказывал свои чувства к Эллен.

Наконец он принял решение. Пусть Эллен купит себе таблетки от морской болезни и поджидает его в местном кафетерии. А Туву придется взять с собой, ничего не поделаешь. Иначе она смертельно обидится и станет еще враждебнее относится к Эллен. Эллен же, напротив, поймет его. Так он надеялся.

Объявив о своем решении, он увидел, с какой торжествующей улыбкой Тува посмотрела на Эллен и стиснул зубы.

Вручив пятидесятикроновую купюру единственной девушке, которую он когда‑либо желал, Натаниель сказал:

– Вот! Считай, что это тебе на хозяйственные расходы!

У Эллен повлажнели глаза.

– Это самое прекрасное, что ты мог мне сказать, – прошептала она.

Он с грустью погладил ее по щеке.

– Если бы это могло стать явью! Если б только нам было позволено встречаться как всем нормальным людям, а то мы как незадачливые детективы, сталкивающиеся в ходе расследования какой‑то невероятной тайны.

Эллен долго стояла и смотрела им вслед.

Тяжело вздохнув, она отправилась в торговый центр, где купила все необходимое для поездки, а так как после парома земля все еще ускользала у нее из‑под ног, то она зашла в кафетерий. Не то чтобы она была голодна, но у нее разыгрались нервы, и она надеялась, что чашка кофе поможет ей успокоиться. Она с отвращением оглядела аппетитные, щедро сдобренные майонезом бутерброды на стойке, от запаха еды ее даже передернуло, но после того, как она промерзла на палубе, приятно было очутиться в тепле.

Вскоре она обнаружила, что все же проголодалась, и от суммы, которой ее снабдил Натаниель, осталось всего ничего. У нее завязался разговор с симпатичной женщиной, одиноко сидевшей за соседним столиком. Когда Эллен сказала, что поплывет на «Стелле», та поежилась.

– Я тоже, только я ужасно боюсь! Можно, я пойду с тобой? Я на днях плавала на ней и видела такое!

– А, так это была ты? – удивленно сказала Эллен. – Я об этом слышала. Расскажи‑ка!

– Нет, по‑моему, это было дней пять тому назад. Народу в тот вечер было раз‑два и обчелся. Знаешь, никто не хочет плавать на «Стелле» после ее возвращения, во‑первых, она в ужасном состоянии, а во‑вторых, говорят, там водятся привидения. Я в это, конечно, не верила, но не успела я войти в салон на корме, как смотрю, у стены около скамьи кто‑то стоит, спиной ко мне, причем насквозь мокрый. Услышав меня, он стал поворачиваться, и тут меня обуял такой ужас, что я бросилась бежать, даже не разглядев его лица. Его так и не нашли, хотя искали повсюду. Ну а мокрые следы, их видели многие, и до этого и после, а кто‑то слышал даже шаги, которые раздавались непонятно откуда. Братья Странн утверждают, что это призрак с корабельного мыса.

– Они твои родственники?

– Странны? Слава богу, нет! Вот Фредриксен, тот…

Она запнулась, вид у нее был смущенный.

– Это который упал за борт? Он твой родственник?

– Н‑нет, не совсем… Я… у меня есть девочка, ей сейчас четырнадцать. Она от него. Только мы не были с ним расписаны.

– Я понимаю, – с участием сказала Эллен.

– Это было ужасно, когда он умер, ведь мы ждали, что он признает Бьёрг своей дочерью, но после его смерти ей ничего не досталось Ее даже не упомянули, а все его имущество поделили его племянники. Те самые братья Странн.

– Он был богат? – поинтересовалась Эллен, у которой одно за другим возникали всевозможные предположения – и так же быстро рушились.

– Нет, вовсе нет! У него здесь только и был, что плохонький домик. Но я надеялась, что девочке останется хоть какая‑то память. Он был привязан к ней, понимаешь, всегда спрашивал, как она, что с ней. Это мои родители были против, чтоб мы поженились, он частенько‑таки закладывал, понимаешь?

Эллен кивнула.

– Возможно, он и собирался сделать что‑то для девочки, – сказала она в утешение. – Но он так неожиданно умер.

– Да нет, он был конченый человек, и он это знал. Печень!

«Самоубийство? – подумала Эллен. – Но тогда при чем здесь крики ужаса и погнутые перила?» Нет, ни одна из ее блестящих гипотез не подходила.

Она чуть поежилась. Интересно, что ожидает их на борту? Разумеется, ей было страшно! Но и любопытно. К тому же рядом будет Натаниель.

Если бы только Тува была с ней хоть чуточку поприветливее!

Натаниель порядком устал следить за причудливыми скачками, коими двигалась мысль у фру Карлберг, при том, что ему было ее искренне жаль. Он знал, Эллен сидит и ждет его, но эта женщина, казалось, никогда не выговорится. Она все молола и молола языком, в восторге от того, что заполучила таких неоценимых слушателей.

Тува сидела на удивление тихо, похоже, болтовня фру Карлберг совершенно ее заворожила.

Случай был яснее ясного. Вначале, как понял Натаниель, была позиция, которую занял муж. «Моей жене работать незачем. На что это будет похоже – как будто я не в состоянии ее обеспечить!»

И вот сорокапятилетняя фру Карлберг, жизнерадостная, умная и энергичная женщина, оказавшись на этой роскошной вилле как в заточении, по много часов в день проводила в бездеятельности, в то время как мозг ее жаждал активной работы. Кто‑то сумел внушить ей навязчивую идею о Людовике Четырнадцатом. О том, что ей подошла бы роль мадам Помпадур (которая, кстати, была фавориткой не Людовика Четырнадцатого, а Пятнадцатого, его внука. Видимо, в голове у фру все перепуталось). Фру Карлберг восхищалась «Королем‑солнцем» еще школьницей, – мужчина хоть куда, во всех отношениях. Директору же Карлбергу явно недоставало воображения.

– Значит, у этого «духа» имеется послание? – осторожно спросил Натаниель.

– Да, а я – тот самый медиум, который должен передать это послание живущим на земле людям.

– И что же в этом послании? Экзальтация была налицо.

– Его величество просит нас хранить мир на земле и не загрязнять окружающую среду.

– Чтобы уяснить это, так ли уж обязательно обращаться к Людовику Четырнадцатому? Он говорит по‑французски?

Она растерялась.

– Мне это как‑то не приходило в голову. Наверное, нет, ведь я по‑французски не говорю, знаю только несколько расхожих фраз, но я отлично его понимаю. Видите ли, в прошлой жизни я была мадам Помпадур.

«Стало быть, Людовик Четырнадцатый удобства ради общается с мадам по‑норвежски», – подумал Натаниель. А вслух произнес:

– Своего рода телепатия, да?

Фру Карлберг восхищенно кивнула. Натаниель видел, что Тува горит желанием вступить в разговор, но пресек все ее попытки. Тува была слишком непредсказуема.

Только почему этот пустяковый случай так ее заинтересовал?

Натаниель пребывал в некоторой нерешительности, он же ведь не врач, не психолог, и хотя диагноз был ясен – самовнушение, он не знал толком, как помочь этой живой, симпатичной женщине разорвать сей порочный круг. Сказать напрямую, что все это выдумки, было бы жестоко, она действительно верила в свои медиумические способности. А беседа с Карлбергом ничего не даст, – что может понять этот грубый, бесчувственный человек? И тут Натаниеля осенила догадка, и как выяснилось, счастливая догадка. Наделенная столь живым воображением, фру Карлберг несомненно должна иметь способности к сочинительству!

А как же! Фру Карлберг воодушевилась и показала ему отрывки из коротких рассказов, так сказать, сиюминутные зарисовки.

– Замечательно! – одобрил Натаниель, просмотрев их. – У вас редкая наблюдательность, фру Карлберг, и хороший слог. Вот они, ваши путеводные вехи.

Лицо ее просияло. Он посоветовал начать с малого, быть может, с заметок в местной газете, рассказа… Не стоит показывать это мужу, прежде чем что‑либо примут к печати, – критика со стороны непосвященных нередко обескураживает тонко чувствующих людей. Она кивала, полная воодушевления и доверия к его словам.

Ну а что касается короля Людовика…

Фру Карлберг охотно согласилась на то, чтобы Натаниель, как он выразился, «упрочил этот контакт». Облокотившись на стол, она закрыла глаза и доверчиво протянула ему обе руки. Мысленно попросив у нее с Людовиком прощения за преступление против его величества, которое он намеревается совершить, Натаниель сосредоточился и создал образ престарелого прожигателя жизни, до смешного самодовольного и кокетливого, с бледно‑желтым лицом, гнилыми зубами и взлохмаченным, сильно напудренным париком, от которого вдобавок еще и дурно пахло.

Как он и ожидал, фру Карлберг легко поддалась внушению.

– О, я вижу его! Вижу! Он тут!

Энтузиазм ее мало‑помалу стал угасать, тогда Натаниель взял и быстро изгладил этот образ из ее мыслей. Фру Карлберг открыла глаза и растерянно огляделась.

– Уфф! – произнесла она, вздрогнув, и поправила волосы. – Должно быть, до сих пор мне не удавалось его как следует рассмотреть. Как вы думаете, а что если я замахнусь на целый роман? Замысел у меня уже есть.

– Почему бы и нет? – ободряюще сказал ей Натаниель. – Только не ждите, что у вас тут же примут написанное. Могут пройти годы, прежде чем работа над рукописью будет окончательно завершена.

Уходя, он едва удержался, чтобы не засмеяться. Уж очень комичным получился у него образ «Короля‑солнца». Вряд ли в то время встречались столь дряхлые и неряшливые старики. Бедняжка фру Карлберг!

Выйдя на улицу, он обнаружил, что Тува застряла в доме.

– Фру Карлберг, – прошептала Тува, чтобы не услышал Натаниель. – Кто вам помог найти ваше прежнее воплощение?

– Ой, я не знаю, можно ли… Я обещала не…

– Мне необходимо это знать Что‑то – или вернее, кто‑то – во мне ждет, чтобы я поступила, как вы. Это важно!

– Послание? – заговорщически шепнула фру Карлберг.

– Думаю, что да, – прошептала в ответ Тува. – Я не успокоюсь, пока не выясню, кем я была раньше.

– Понимаю. Да, но как же его звали? Йорансен? Нет. Сёльвесен?

– Где он живет?

– Я не знаю. Он был здесь проездом. Не совсем врач, но вроде того. Мне жаль, но я не могу вспомнить. Это было несколько лет назад.

– Ну ладно, – сказала Тува. – Меня ждет мой родственник. Вот мое имя и телефон. Если вы вспомните, как звали врача, позвоните мне!

– Обязательно, – пообещала фру Карлберг. Однако видно было, что она тут же обо всем позабыла, настолько ее поглотили мысли о собственном творчестве.

Представив Натаниелю и Туве свою собеседницу, Эллен объяснила им, кто такая Мэри. Натаниель живо ею заинтересовался и принялся задавать ей вопросы, на которые Мэри старалась добросовестно отвечать. Эллен стало ясно: конспираторские вопросы, которые задавала она сама, не очень‑то пригодились бы в полицейском расследовании.

Натаниель хотел знать, как это существо было одето.

– Да как обычно, когда на море шторм. Брезентовая куртка, зюйдвестка. Высокие сапоги.

– Н‑да, классическая экипировка привидений, – пробормотал Натаниель – А какого оно было роста, большого, маленького?

– В такой одежде любой покажется высоким.

– Верно. Ты сказала, что тебя охватил ужас. Почему?

– Как бы тебе получше объяснить. Дождя в тот день не было, море спокойное, с чего бы все это на себя напяливать? И потом, с него так и текло, ручьями. Я до этого слышала, как братья Странн рассказывали про призрак, а тут мы были прямо у корабельного кладбища, и на меня напал такой страх, что он повернется ко мне лицом!

– То есть у тебя было такое чувство, что это никак не может быть живым существом? Я имею в виду твою непосредственную реакцию?

– Да, я была совершенно в этом уверена.

Натаниель одобрительно кивнул. Ему нравилось, как отвечала Мэри. Может быть, она и ошиблась, и виной всему были взвинченные нервы, зато она сумела описать в точности все, что чувствовала. Это стоило многого.

Повернувшись к Эллен, Натаниель обнял ее за плечи.

– Ты приняла свою таблетку?

– Я как раз собиралась ее запить, у меня еще остался глоточек кофе.

В этот момент Тува показала на дверь и спросила:

– Кто это вошел, не один ли из братьев Странн?

Все повернулись к дверям. Тува же незаметно вытащила собственные таблетки против укачивания и опустила две из них в чашку Эллен. Она не желала больше видеть, как Натаниель млеет перед этой красавицей.

– Да нет, никакой это не Странн, – ответила Мэри. – Они, наверное, уже на судне.

– Не пора ли и нам? – заметил Натаниель.

Эллен быстро достала таблетку и запила ее кофе. Она поморщилась, как если бы кофе горчил. Тува исподтишка усмехнулась.

Они вышли на улицу.

Уже стемнело, – как‑никак на дворе стояла глубокая осень, – ветер, похоже, крепчал. «Стелла» со скрипом терлась о край причала, в темноте ее дряхлость не так бросалась в глаза. Поднимаясь по трапу, Эллен ощутила, что навстречу ей словно бы хлынула волна недовольства.

– Натаниель, – прошептала она. – Ты тоже почувствовал?

Натаниель остановился в узком проходе возле лестницы, ведущей в салон. Он кивнул.

– Это все равно как войти в дом, хранящий недобрые воспоминания. Но это необязательно означает, что тут водятся привидения.

– Да. Тут просто неприятная обстановка, только… мне очень страшно, Натаниель. Что‑то подсказывает мне: «Поверни назад, поверни назад, пока еще не поздно!» Это я, наверное, боюсь, что меня укачает.

– Нет, – ответил он медленно. – Знаешь, Эллен, я думаю, тебе лучше остаться. Мы с Тувой поедем одни.

– Я тоже так думаю, – быст