Дверь, которую никто не может открыть 4 page

– Где это произошло?

– Мои родители снимали домик в одной из прекрасных горных долин. Если быть точной, то в Вальресе. Мне было тогда лет десять.

Он снова почувствовал исходящий от нее безрассудный страх. Словно не желая, чтобы этот страх передавался ему, она высвободила свои руки из его ладоней и немного отодвинулась. Потом продолжала дальше:

– Однажды я отправилась гулять одна… Ее руки беспомощно задрожали.

– Ах, Натаниель, я не могу! Тебе нужно это знать?

– Да. Многое в тебе станет для меня понятным.

– Ты выяснишь… обладаю ли я тем качеством, о котором ты говорил?

– Да.

Река журчала возле их ног. Издали доносились гудки автомобилей. Начинался новый день.

После долгого, напряженного молчания она снова заговорила. Она произносила слова, словно в каком‑то трансе:

– Я шла по тропинке… Это была старая, наполовину заросшая тропа. Я не помню точно, но мне кажется, что я проходила мимо заброшенной фермы… Возможно, я ошибаюсь… Натаниель, я помню только лес… тропинку… а потом…

Дыхание ее стало прерывистым.

– А потом я почувствовала неописуемый страх. Он наполнял меня изнутри, без всякой видимой причины. Я огляделась по сторонам… но ничего не увидела. Если не считать покосившейся изгороди, травы, мха, елей… У меня осталось воспоминание о заросшей мхом каменной стене, но это могло быть совсем в другом месте и в другое время. Больше я ничего не помню.

Голос Эллен затих сам по себе. Натаниель неотступно глядел на нее, в его светлых, желтых глазах светилось что‑то жуткое.

А она снова и снова говорила о том, что встречалось ей по пути, не желая рассказывать о самом главном.

– Говори… – еле слышно произнес он.

Посмотрев ему прямо в глаза, Эллен почувствовала что‑то вроде головокружения. Это было все равно, что лезть в пасть дракона: пути назад уже не было.

– Я… я просто задыхалась от этого страха, мне казалось, что в меня вселилась чья‑то душа.

Услышав эти слова, Натаниель затаил дыханье, но она вряд ли заметила это. Она упала на колени, прижалась головой к его ладоням с такой силой, что он почувствовал боль.

Голос Эллен превратился в жалобный вопль, но она продолжала:

– Это была какая‑то несчастная душа, Натаниель, злая‑злая, но такая несчастная! Бесконечно одинокая и заледеневшая! И эта душа наполнила меня собой, умоляла меня о чем‑то, о каком‑то сострадании и понимании, возможно, эта душа страдала… возможно, это было безграничное отчаяние. Я не могла дышать, я чувствовала такой страх… такой страх… такой безумный страх…

Говоря об этом, Эллен ловила ртом воздух, жалобно всхлипывая.

– И тут мои ноги сами побежали. Я не принимала такого решения, ноги сами понесли меня. Я не понимала, куда бегу, и я убежала так далеко, так далеко… Думаю, я тогда просто лишилась рассудка, Натаниель, я бежала, преследуемая кем‑то, дико крича…

Внезапно Эллен посмотрела на него с наивным, детским удивлением.

– Понимаешь, я слышала звук собственных шагов – но не только собственных. Это было так странно! Я слышала мужской кричащий – вместе со мной – голос! Он кричал от страха и невыносимой боли, и это было так странно, потому что та душа, которая вселилась в меня… я могла бы поклясться в этом… была душой какой‑то женщины! Бывает же такое!

Натаниель кивнул.

– Бывает. Продолжай!

Эллен не отдавала себе отчета в том, что ведет себя как наивная и испуганная десятилетняя девочка. Но Натаниель обратил на это внимание.

– И я бежала… я пыталась уйти прочь от всего этого. От этих криков, от своего собственного крика. Но у меня ничего не получалось. И тут произошло нечто ужасное. Долина, по которой я бежала, была очень длинной, казалось, ей не будет конца, и тут я услышала еще один крик – но совершенно другой.

– В каком смысле?

– Это было похоже на собачий лай, отдающийся эхом от скал, злобный, короткий лай преследующих кого‑то собак. Понимаешь?

– Да. Это был мужской или женский голос?

– Мужской. И одновременно я слышала другой жалобный крик. А позади себя я слышала крик женщины, которая, как я поняла, не бежала за мной, а оставалась на том самом месте, откуда я начала свой бег. Она не могла оттуда убежать.

Последние слова Эллен произнесла с удивлением, словно не понимая, что же держало эту женщину на месте.

– И вот, наконец, долина кончилась, и я увидела вдали дом, и постепенно успокоилась, наваждение прошло. Но я никогда не забуду того, что пережила.

Она почувствовала, как его рука гладит ее по волосам. Когда она взглянула на него, она увидела у него на глазах слезы.

– Дорогая Эллен, – печально произнес он. – Моя дорогая Эллен!

– Теперь ты получил ответ на свой вопрос? – застенчиво спросила она.

– Да. Теперь я получил ответ. Все оказалось так, как я и думал. Признаться, я не ожидал такой ясности.

Эллен не осмеливалась спросить, каким же особым качеством она обладает. Она боялась услышать от него ответ.

Она отвернулась, внезапно, устыдившись того, что наделала.

– Извини, – прошептала она. – Извини, что я так вела себя! Бросилась в объятия чужого человека и наговорила ему массу всякой чепухи и к тому же разревелась…

Он повернул к себе ее лицо.

– Тебе кажется, что мы с тобой чужие? – спросил он. – В самом деле?

Глядя в его приветливые, светящиеся пониманием глаза, преисполненные скорби и одиночества, она поняла, что у нее с ним много общего.

– Нет… – невнятно произнесла она. – Нет, мы не чужие. Я даже не предполагала, что смогу кому‑то рассказать об этом. Но теперь это получилось так естественно. Я знала, что ты поймешь меня.

Он улыбнулся, и она почувствовала в его улыбке боль.

– Одного только я прошу тебя не делать, милая Эллен: не надо считать меня божеством! Уверяю тебя, я вовсе не такой!

– Я не считаю тебя божеством, скорее, ты тот, кого коснулось божество, как раз об этом я и думала сегодня ночью. Кстати, откуда тебе известно, что я…

Он с горечью улыбнулся.

– Я не мог не заметить твое безоговорочное восхищение. И это не идет на пользу нашей дружбе. Ты слышала когда‑нибудь о божестве, у которого аллергия на апельсины, который простужается по меньшей мере три раза в год и который настолько бездарен во всем, что касается техники, что его учителя чуть не хватил удар?

Эллен хмыкнула и смущенно улыбнулась.

– Ладно, значит ты вовсе не божество. Но ты и не такой, как все.

Натаниель осторожно погладил ее волосы.

– И ты тоже, девочка. Кто ты, собственно говоря, такая, Эллен?

Он резко встал и поднял ее.

– Я мог бы помочь тебе освободиться от этого гнета, – горячо произнес он. – Но это опасно…

– Почему же опасно?

Прикусив губу, он сказал:

– Мне бы так хотелось встретиться с тобой снова, дружок. Мне кажется, мы могли бы стать хорошими друзьями, нам есть что дать друг другу…

Она кивнула в знак согласия.

– Впервые в жизни я встречаю постороннего человека, который способен что‑то понять в моей теневой жизни. Рикард понимает меня, но он трезво мыслящий, стоящий обеими ногами на земле полицейский. Ты же совсем другая, ты живешь на грани неведомого. Моя мать и кое‑кто из ее рода могли понять, что происходит во мне. Но среди чужих я никогда не встречал человека, который бы…

Не закончив фразу, он уставился куда‑то вдаль. Потом, собравшись с мыслями, продолжал:

– Но между нами стоят смерть и насилие, Эллен. Мы должны держаться друг от друга как можно дальше.

– Ты действительно считаешь, что мы с тобой можем стать такими непримиримыми врагами, что… Нет, я не могу в это поверить!

– Нет, нет, я имел в виду не это. Разве ты не помнишь, что произошло, когда мы впервые встретились с тобой?

– Помню. Но ты так и не сказал мне, почему мы так среагировали друг на друга. Проведя рукой по лицу, он сказал:

– Это трудно объяснить. Это… это подобно какой‑то черной стене опасности, стоящей между нами. Это было для меня предупреждением о смертельной опасности. Мы не должны больше встречаться. И я искренне сожалею об этом.

– Я тоже, – тихо ответила Эллен.

– К тому же, – сказал он, глядя куда‑то вдаль. – К тому же, задача, которая стоит передо мной, не позволяет мне привязывать к себе какого бы то ни было человека, будь то друг или…

Он замолк, не договорив до конца. Что же он хотел сказать? Любимая? Жена? Дети?

– Что же это за такая задача? – осторожно спросила она.

Очнувшись от своих мыслей, он сказал:

– Об этом я не могу рассказывать. Нет, нет, я не какой‑нибудь тайный агент, если ты имеешь в виду это!

– Я вовсе не имею это в виду, – с улыбкой ответила она. – И когда ты должен выполнить эту свою задачу? Уже скоро?

– Я не знаю, Эллен, – растерянно произнес он. – Я ничего не знаю… сначала я ждал, пока вырасту, но теперь я уже взрослый… Единственное, что я могу делать, так это ждать зова.

Она изумленно уставилась на него, но он снова погрузился в мир своих мыслей и не замечал ее присутствия.

– Шире пришлось долго ждать своего зова. Саге тоже. И зов пришел внезапно, без всякого предупреждения… Но мне кажется, что я должен как можно скорее попасть в долину. Чего они ждут?

Решительно произнеся последнюю фразу, он снова вернулся в повседневность.

Некоторое время они молчали, ни у кого не было желания говорить.

Эллен собирала на берегу камешки и бросала их в воду.

Натаниель молча смотрел на нее.

Наконец она снова повернулась к нему.

– Ты можешь побыть со мной еще немного? – спросила она.

Вместо ответа он улыбнулся.

Воздух становился теплее, мимо пролетела пара мотыльков. Эллен не знала, с чего начать. Натаниель ждал.

– У нас с тобой речь шла, в основном, о чувствах, не так ли? – тревожно спросила она. Такое начало ему явно понравилось.

– А ты смелая, Эллен, – сказал он.

– Вовсе нет. Просто я размышляла об этом все утро.

– И когда же ты… поняла это?

– Не сразу. Сначала было предчувствие… потом страх… и потом уже понимание. Поэтому ты и интересовался моими переживаниями еще во время телефонного разговора, не так ли?

Он легко уловил сбивчивый ход ее мыслей.

– Да, совершенно верно. Меня удивило описание чувств, которые ты испытывала при встрече с этим ночным существом. С моей точки зрения, эти чувства были именно такими, какими они и должны были быть. И мои предположения подтвердил твой рассказ о том, что ты пережила в детстве.

– Натаниель… – растерянно произнесла она.

Он обнял ее, положил ее голову к себе на плечо. В данный момент она была для него ребенком, нуждающимся в утешении. Страх, испытанный ею, был куда сильнее обычной детской боязни темноты.

– Ну, ну! Не бойся! Смотри своему страху в глаза, так будет легче.

– О, Натаниель! – жалобно произнесла она. – Держи меня крепче!

– Слова директора Стина навели тебя на мысль об этом, не так ли?

– Это ты навел меня на мысль об этом. Он же только испугал меня, сказав о висящей на окне простыне.

– А я‑то думал, что ты не придашь значения его словам.

С трудом выдавливая из себя слова, Эллен сказала:

– Когда они пришли, чтобы попугать меня, простыня уже висела за окном. А меня в комнате не было, я уже выпрыгнула через окно, преследуемая страхом.

Эллен не знала, сколько она стояла так ранним, тихим утром, прислонившись к плечу Натаниеля, дрожа от страха, в то время как его руки медленно ласкали ее.

В конце концов, уткнувшись лицом в его пиджак, она сказала:

– Ты можешь теперь рассказать об этом моем качестве.

– Да, – ответил он. – Это очень редкое качество. Мне известно только два таких случая, происшедших в давние времена и в другой стране, у нас же я таких людей не встречал. Если не считать, конечно, родню моей матери, Людей Льда, среди них подобных случаев хоть отбавляй, но это совсем другое дело. Качество, о котором я говорю, имеет чувственный характер, хотя по масштабности оно уступает аналогичному моему качеству. Ты очень чувствительна и восприимчива к настроениям и внешним воздействиям. Но главное не в этом.

– Давай лучше начнем с тебя, – перебила она его, желая, с одной стороны, протянуть время, а с другой – внести во все ясность. – Я знаю, что ты не умеешь читать мысли, но в то же время благодаря тебе я смогла разобраться в своих ощущениях. Ты всегда знаешь, что я чувствую.

– Да. Такое бывает у некоторых животных. Собаки, например, очень восприимчивы к человеческим чувствам или, лучше сказать, к расположению духа. Они реагируют на страх, злобу, дружелюбие, грусть и так далее. Ведь чувства создают определенную атмосферу, порой даже запах. Чего нельзя сказать о мыслях. Мысль быстротечна, иррациональна и мертва. Все мои «сверхъестественные» ощущения базируются на чувствах, побуждениях, стремлениях и настроениях других.

Эллен задумчиво кивнула.

– Ты ведь с самого начала знал о том, что возле моей двери стоял тот дворянин? Ты ведь знал, что он находится в запертой комнате?

– Да. Но мошенничество с самогоном сбило меня с толку. Это тоже создавало свою атмосферу. Атмосферу скаредности, бесчестия и предательства.

Эллен было не по себе.

Она прижималась к Натаниелю, прижималась щекой к его плечу, словно желая набраться у него сил и спокойствия, она знала, что должно произойти, хотела предотвратить это, но, в отрыве от всякого здравого смысла, тянула время и принималась говорить совсем о другом.

– Что же это за третье решение, о котором говорил ленсман? – спросила она.

– О, речь шла всего лишь о том, что какой‑нибудь старый бродяга забрался в дом, чтобы стащить себе еды, пока никого нет. Поэтому мы и разговаривали шепотом. Но давай поговорим теперь о «привидении»…

«Нет, не надо!» – мысленно произнесла Эллен, но промолчала.

– Собственно говоря, никаких привидений не существует, – бодро начал Натаниель. – После смерти люди уже не ходят. Но если имели место сильные эмоциональные напряжения, они как бы повисают в воздухе. Понимаешь?

– Конечно! – горячо воскликнула она. – Ведь привидениями становились какие‑то особые люди. Те, кто умер быстрой смертью, в результате насилия или несчастного случая, или самоубийства. Злодеи, несчастные… Их чувства и настроения могли быть невероятно сильными. Ведь это не они сами, а их умонастроения продолжают жить в определенных местах?

– Совершенно верно! И к тому же в таком концентрированном виде, что люди, обладающие повышенной чувствительностью, поддаются их воздействию, причем, как правило, в той или иной связи с происшедшими когда‑то событиями.

Его слова немного сбили ее с толку.

– Но какое отношение ко всему этому имею я? – спросила она.

– Ты? Мне совсем не хотелось бы говорить тебе об этом, дружок!

Вот так! Сети раскинуты, и она с головой попалась в них!

– Прошу тебя, расскажи… – удрученно произнесла она.

Печально посмотрев на нее, он сказал:

– Как я уже сказал, ты очень восприимчива к весьма специфическим вещам. Несчастные, продолжающие жить в своем отчаянии, ищут у тебя помощь.

Эллен почувствовала сильнейшее головокружение.

– Нет! Нет! – воскликнула она. Но она знала, что протестовать бесполезно. Она знала, что он был прав.

Натаниель задумчиво произнес:

– Я назвал бы это «немыми воплями», которые можем услышать только мы с тобой, да кое‑кто еще, единицы.

Эллен прикусила губу.

Она пыталась убедить себя в том, что все это ей снится, но все, что ее окружало – берег реки, гостиница, Натаниель, ночная рубашка… все это было совершенно реально.

– Они установили контакт со мной, – еле слышно произнесла она. – Но почему именно со мной? На его лице появилась нежная улыбка.

– Потому что ты испытываешь горячее желание придти кому‑то на помощь. Ты чувствуешь свою ответственность за всех слабых и несчастных, разве не так? Ты наделала много глупостей в своей жизни, Эллен, из‑за своего бездумного стремления сделать что‑то для других, не думая при этом о последствиях, и к тому же у тебя явный крен к мимолетным улучшениям, не так ли?

– Так.

– И ты можешь отдать все, что имеешь, тому, кто испытывает нужду. Разве я не прав?

– Прав… – удрученно произнесла Эллен.

– И эта беспредельная заботливость и добросердечие в сочетании с тем, что ты постоянно балансируешь между двумя мирами, влечет к тебе несчастных из потустороннего мира. Не слишком ли это сложно для тебя?

– Нет, нет, продолжай!

– Сам я не разделяю мир на здешний и потусторонний, я использую это упрощенное выражение для того, чтобы ты лучше смогла меня понять.

– Пока что я понимаю тебя. Но как я могу помочь этим несчастным?

– Никак, – мягко ответил он. – Но я могу им помочь.

Ошеломленная его ответом, Эллен сказала:

– Ты‑то можешь… Но как? Каким образом?

– Тебе не стоит вникать в это, это слишком ужасно. Скажу только одно: я могу успокоить их, снять налет трагических чувств, присущий тому или иному месту, но как я это сделаю – касается только меня.

– Не думаю, что мне когда‑либо захочется об этом узнать, – сказала Эллен, сразу почувствовав озноб.

– Для тебя будет лучше оставаться в неведении. Но, если тебя это утешит, скажу, что дворянин этот не особенно симпатичная личность, он вполне заслужил свои страдания. Он заперся в комнате исключительно из чувства мести; молодая дама, не пожелавшая снизойти до него, должна была увидеть… И он лежал взаперти, злился на самого себя и усыхал от голода. Никто не приходил к нему на помощь. Вспомни, как люди говорят: «в последний раз, когда видели его…»

– Да.

– Так вот, это он сам встал и открыл дверь, чтобы сказать, что он желает, чтобы его спасли… Но было уже поздно. Он уже превратился в мумию, и тот, кто увидел его, подумал, что это привидение и захлопнул дверь, которая с тех пор и не открывалась. Ты же знаешь, в 1700‑х годах люди были суеверны. А у него больше не было сил подняться.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я же был ночью в этой комнате, дружок, – ответил Натаниель.

– Я это знаю, – сухо ответила Эллен. – Но мне все равно его жаль, – упрямо добавила она.

– Он как раз и почувствовал это.

– Может быть… Но он так и не понял, что глупо вел себя при жизни. Он просто несчастный. Натаниель мягко улыбнулся.

– Сейчас я пойду в ту самую комнату и освобожу его от страданий. Нет, я не читаю молитв или заклинаний над такими, как он. Я не священник и не колдун. Но подобные вещи отнимают у меня все силы. И мне не хотелось бы, чтобы ты видела меня после этого.

– О, Натаниель, – с отчаянием в голосе произнесла она. – Каким одиноким ты должен быть!

– Да, – сухо ответил он и отпустил ее.

Понимая, что собирается задать ему слишком интимный вопрос, она все же не могла удержаться от любопытства и спросила:

– У тебя есть… какая‑нибудь подруга?

– Как она может быть у меня? – в сердцах ответил он. – Я заранее знаю, что каждая из себя представляет. Конечно, в свое время меня интересовали девушки, и я им нравился. Внешне все было превосходно. Но одной из них я был нужен для того, чтобы показывать меня всем, и к тому же она была жадной, другая не отличалась особой верностью и была слишком незрелой, у третьей был острый язык, хотя она тщательно скрывала это. Ведь я же вижу их насквозь, Эллен! И к тому же: какую жизнь я могу предложить им? Во‑первых, все мои мысли заняты этой ужасающе сложной задачей, а во‑вторых: возможно ли со мной вообще жить, учитывая все то мрачное, что стоит за моей спиной? Никто из этих девушек ничего не знал о моих особых качествах. Об этом знаешь только ты.

– И кого… кого же ты видишь во мне?

– Но я ведь уже сказал! Мы можем стать друзьями. Может ли между нами быть что‑то большее, сказать трудно, поскольку эти чувства слишком иррациональны. Они могут придти совершенно внезапно, и нередко бывают очень некстати. Но хорошими друзьями мы можем быть в любых обстоятельствах. Ты смогла бы при случае проявлять терпимость по отношению ко мне, потому что ты понимаешь меня. Но этого делать не нужно. Предостережение было слишком серьезным, Эллен. Я знаю, что произойдет с нами, если мы будем вместе: один из нас будет в смертельной опасности и увлечет за собой другого. И тогда одного из нас ждет смерть – нетрудно догадаться, кого.

– Как тяжело с тобой расставаться… – печально произнесла она.

Взяв ее лицо в свои ладони, он сказал:

– Когда ты приехала сюда, ты была несчастна. Какой‑то юноша?

– Да. Во мне было столько нерастраченной любви, и пока он интересовался мной, я думала, что нужно просто дарить свою любовь. Но это оказалось не так.

– И ты чувствовала себя униженной и глупой, обнаружив, что его интересовала только мимолетная связь. Твоя любовь полностью истощилась?

– Нет, нет! Я как аккумулятор: любовь во мне все прибывает и прибывает, и теперь ее гораздо больше, чем раньше.

– Но никто не хочет воспользоваться ею? Опустив глаза, она сказала:

– Да. И я не хочу больше влюбляться. Это приносит такие муки.

Она хотела спросить у него, откуда он так много знает о ее прошлом, но вид у него был такой усталый и измученный, что она не решилась тревожить его подобными пустяками.

– Во мне самом столько нерастраченной любви, – задумчиво произнес он. – Светлой, радостной, обнадеживающей любви. Но вокруг меня бродят лишь тени.

– Если бы я была твоей подругой, я бы приняла и твою мрачную любовь, Натаниель. Потому что это часть тебя, мимо которой пройти невозможно. И я надеюсь, что ты когда‑нибудь встретишь ту, кто поймет это.

Она отвернулась, не желая, чтобы он заметил ее печаль.

Но он это, конечно же, заметил.

– Эллен, – тихо сказал он.

– Да…

– То ужасное, что ожидает нас, произойдет еще очень не скоро.

Подняв голову, она посмотрела на него.

– Тебе это известно? – спросила она.

– Да. Это произойдет не сейчас. Но только не думай, что я настраиваю тебя на какое‑то – Бог весть какое – ожидание!

– Не бойся, – радостно улыбнулась она. – Я и не думаю влюбляться в тебя. Я хочу быть просто твоим другом. Я так нуждаюсь твоей дружбе!

– И я в твоей, Эллен. Я только думаю, что…

– Что? – нетерпеливо спросила она.

– Нет, ничего. Просто у меня есть к тебе два вопроса. Первый: что за семейный скандал у вас произошел? Не могла бы ты рассказать мне об этом прямо сейчас? Тебя ведь по‑прежнему что‑то гнетет.

Она сразу съежилась.

– Конечно, этот скандал был для меня очень неприятен! И до сих пор меня мучает мысль о нем. Я много дала бы за то, чтобы услышать твое мнение по этому поводу. Но, как я уже сказала: я могу очернять себя сколько угодно, в особенности, перед тобой. Но чувство приличия подсказывает мне, что я не должна чернить других. «О покойниках плохо не говорят…» и все в таком духе. И о живых тоже.

Он удивленно уставился на нее, но, поскольку она ничего больше не сказала, кивнул.

– Я уважаю твою точку зрения, хотя мне кажется разумным, чтобы ты рассказала о темных пятнах своей семьи. Или никаких темных пятен там нет?

– Есть. Но не об этом речь. Ты собирался задать мне два вопроса. Не пытайся увиливать! Он улыбнулся.

– Нет, учитывая, что то ужасное, что должно произойти между нами, произойдет не сейчас…

– И что? Почему ты не договариваешь?

– Потому что я не уверен в том, что мы поступаем неправильно. Но… хочешь, чтобы я освободил тебя от твоего детского страха?

– От этих воспоминаний?

– Да.

– Что для этого требуется?

– Прежде всего, мы должны вернуться на то самое место.

Внезапно ее обдало холодом.

Они остановились на полдороге к гостинице. Эллен пыталась сосредоточиться, но все плыло у нее перед глазами: пейзаж, река, солнечный свет, птицы, автомобили… все!

Снова увидеть его!

Вернуться в эту жуткую долину… вместе с Натаниелем.

Снова пройти через весь этот кошмар…

Нет, нет, ни за что!

– Да, спасибо, – ответила она.

– Превосходно! Но мы не можем сделать это сейчас, сначала мне нужно заняться другим. Трое детей бесследно исчезли три недели назад. Ходят слухи о черной магии и прочих жутких вещах.

– Могу я поехать с тобой? Натаниель задумался.

– В Англию? Нет. Это невозможно. Но если хочешь, я напишу тебе.

– О, да! Напиши, будь добр! Длинные отчеты, каждый день!

– Только этого не хватало! – засмеялся он. – Ну, ладно. Тогда я оставлю тебе свой адрес. Сказав это, он задумался.

– Я понимаю, – торопливо произнесла она. – Ты не даешь кому попало свой адрес. Но на меня ты можешь положиться. Я никому не скажу о тебе и о том, что здесь произошло, никому не назову твоего имени.

– Это хорошо, – улыбнулся он, доставая ручку и бумагу. Записав свои данные, он вырвал из записной книжки листок и протянул ей.

– Может быть, заберем твой багаж и тем самым покончим с гостиницей «У старой переправы»?

– С радостью!

Они пошли дальше. Солнце уже припекало.

– Этот листок, который я дал тебе, Эллен… Если я понадоблюсь тебе, немедленно позови меня! Но я надеюсь, что подобное с тобой больше не случится.

– А ты… – смущенно произнесла она. – Если тебе когда‑нибудь понадобится моя помощь… Но, конечно, тебе это не понадобится…

– Но почему же! – вырвалось у него из самой глубины сердца. – Если бы ты знала, как я нуждаюсь в тебе, ты бы испугалась!

Эллен бросила взгляд на листок бумаги.

Там было написано «Натаниель Гард из рода Людей Льда» и дан адрес отеля в Англии.

В скобках он написал: «Тебе не нужно писать на конверте „из рода Людей Льда“. Мы не используем это имя официально».

Она сжала в руке листок бумаги. У нее было такое чувство, будто ей оказали безграничное, немыслимое доверие.

***

– Тенгель Злой по‑прежнему пребывает в глубоком сне.

– Это хорошо. Потому что юноша, как мне кажется, еще не набрался сил.

– Не то, чтобы он был слаб, нет, по‑моему он просто слишком чувствителен.

– Да, это верно. Это хорошо, что он поупражнялся в таких делах, как эта история в гостинице.

– Да. Мы дадим ему возможность провести еще несколько таких расследований, перед тем, как он приступит к выполнению своей жизненной задачи.

– Но… – сказал Тенгель Добрый. – Во всем этом есть одна загвоздка: похоже, Натаниель привязался к ней. Что нам теперь делать?

– Ничего, – ответила Дида. – Натаниель ничего не потеряет, питая сильные чувства к другим людям. Наоборот. Если у них дойдет дело до любви, то запомни: любовь является огромным плюсом в борьбе против Тенгеля Злого!

– Разумеется, – сказала Суль. – Вспомните, как Ванья сделала из Тамлина, ночного демона, человеческое существо силой своей любви!

– В самом деле, – сказал Странник. – Посмотрим, что у них получится. Возможно, между Натаниелем и этой девушкой ничего и не будет. В любом случае, мы не должны чинить им препятствий.

– Да, – сказал Тенгель Добрый. – И, прежде чем отправлять юношу на дело, мы должны проверить, достаточно ли он силен для этого. Мы должны подвергнуть жестоким испытаниям его чисто человеческие качества.

Дида кивнула.

– У нас есть в запасе время. Гард просил нас подождать.

– Если только не проснется злодей, – сурово вставил Странник. – Мне хотелось бы уничтожить все флейты на земле.

– Не стоит об этом беспокоиться, – засмеялась Суль. – Раз уж наш идиотский предок выдумал такую дьявольски запутанную мелодию, необходимую для его пробуждения, то пусть пеняет на себя.

– Да, он сам выкопал себе могилу, – усмехнулась Дида. – В буквальном смысле слова.

Четверо духов Людей Льда покинули гостиницу «У переправы», где они с интересом наблюдали, как Натаниель разбирается в жутких переживаниях Эллен.