Глава пятая. Когда мы подъехали к дому дона Хуана, зеленоватое сияние утра уже набирало силу

… чай при свечах …

Когда мы подъехали к дому дона Хуана, зеленоватое сияние утра уже набирало силу. Мне совсем не хотелось спать, но дон Хуан настоял, что сейчас это необходимо. Я подчинился нехотя, поскольку предполагал, что уснуть мне всё равно не удастся, и я только стану ворочаться с боку на бок, пытаясь утихомирить возбудившиеся мысли.

Но прав оказался дон Хуан. Едва моё тело приняло горизонтальное положение, я почти тотчас уснул. Я проспал весь день, и проспал бы, наверное, и всю следующую ночь. Но около семи вечера дон Хуан растолкал меня. Он сказал, что мне не следует спать на закате.

- Почему? – вяло поинтересовался я.

- В лучшем случае, ты заработаешь головную боль, - ответил дон Хуан и вышел.

Я поднялся, умылся и пошёл искать дона Хуана. Он был на кухне в задней части дома. На очаге начинал посвистывать чайник, а дон Хуан что-то раскладывал на деревянной доске, которую он обычно использовал как для резки продуктов, так и в качестве подноса. Он велел мне отправляться на веранду, поскольку ужинать мы будем там.

Я спросил, не нужна ли ему помощь, и он вручил мне свой импровизированный поднос. Я ушёл.

На подносе были тортильи, свёрнутые в трубочки, но без начинки. Рядом лежало тонко нарезанное вяленое мясо. В глубокой тарелке был мелко порезанный лук, смешанный со сметаной. В небольшой чашке лежал кусковой сахар коричневого цвета.

Я поставил поднос на веранду и опустился рядом с ним. Пришёл дон Хуан и поставил на пол большой фарфоровый чайник и чашки. Он снова куда-то ушёл и вернулся с куском белой льняной ткани, которую он расстелил, будто скатерть, на полу веранды. Переместив на скатерть всё, что мы принесли, он жестом пригласил меня к этому импровизированному столу.

Дон Хуан разлил по чашкам чай. Это был чёрный чай, аромат которого в этот момент был мне весьма приятен. Дон Хуан сказал, что лук со сметаной следует пытаться, с помощью ложечки, запихивать в тортильи. А можно попросту обмакивать тортильи в тарелку.

- Сегодня у нас праздник! – заключил он, указывая обеими руками на наш стол. – И сегодня мы можем даже поговорить во время нашего ужина…

Я не понял, почему он назвал наш ужин праздничным. Должно быть из-за наличия скатерти. Впрочем, подбор продуктов тоже не был совершенно обычным. Хотя шикарным наш стол, разумеется, назвать нельзя было, но было своеобразно вкусно.

Я весь ушёл во вкусовые ощущения, которые возникали во время пережёвывания кукурузной тортильи с вяленым мясом и луком в сметане, да ещё запиваемой чёрным чаем с кусковым сахаром, что совсем забыл про замечание дона Хуана о том, что мы можем разговаривать.

- Ей-богу, ты странный парень! – услышал я его голос. – Мне иногда кажется, что ты всё делаешь наперекор.

Тут только я осознал, что сам он ещё ничего не съел и только смотрел, как я увлечённо поглощаю пищу.

Я смущённо извинился, объяснив свою рассеянность тем, что я, видимо, ещё не полностью проснулся, но уже слишком голоден.

- О чём мы будем говорить, дон Хуан? – спросил я.

- Так это ты мне должен сказать! – усмехнулся он.

И увидев, что я отложил свою пищу, он добавил:

- Ешь, ешь, не стесняйся! Я просто дразню тебя.

Он тоже приступил к еде. Я сказал, что это, должно быть, очень странно, но сейчас я действительно не знаю, о чём мне хотелось бы поговорить. Дон Хуан улыбнулся и заметил, что это на самом деле весьма странно.

- Однако лучше бы ты преодолел эту свою странность, - добавил он. – Поскольку если у тебя остались какие-то вопросы, то лучше задать их сейчас. Другого случая, в этот раз, уже не представится, - завтра тебе предстоит отправиться домой…

Я запротестовал, что у меня есть ещё в запасе около недели, и что мне совсем не хочется уезжать в Лос-Анджелес. Но дон Хуан только покачал головой. Я знал, что мои возражения бесполезны, и мне придётся подчиниться.

Я принялся лихорадочно перебирать в уме прошедшие события, чтобы выловить какие-нибудь вопросы. Но вероятно я действительно ещё не совсем проснулся, - вопросов не возникало. Кроме одного.

Я исподлобья взглянул на дона Хуана, не решаясь задать этот вопрос. Он перехватил мой взгляд и от смеха повалился на спину. Успокоившись, он сказал, что, судя по выражению моего лица, у меня есть какой-то особенно дурацкий вопрос. Я не выдержал и тоже рассмеялся. А потом признался:

- Он на самом деле дурацкий, дон Хуан. Но других пока нет на очереди, как ни странно.

- Ладно, давай свой вопрос, - с обречённым выражением лица предложил он.

- Я всё равно не могу понять, что дон Хенаро делает в том городке! – выпалил я. – Зачем он там прячется?

Я ожидал нового припадка смеха, но дон Хуан, к моему удивление, воспринял мой вопрос спокойно и даже, как мне показалось, серьёзно.

Он отложил в сторону свою еду и пристально посмотрел на меня.

- Что ж, - проговорил он после какого-то раздумья. – Это неплохое начало для беседы…

Я всё ещё ожидал, когда же он рассмеётся. Но он оставался серьёзным.

- Должен тебе признаться, что здесь я знаю не более твоего, - заявил он. – Поэтому мне остаётся только подтвердить то, что сказал сам Хенаро, - он там прячется.

- Но что это значит? – воскликнул я. – Какая цель всего этого?

- Об этом лучше расспросить его самого. Только я сомневаюсь, что он станет объяснять.

- Но ты разве не знаешь?

- Чёрт возьми, конечно, нет! – воскликнул дон Хуан. – Я ведь тебе уже сказал, что я по этому вопросу нахожусь в таком же неведении, как и ты.

Меня охватило смятение. Было непохоже, что дон Хуан шутит или снова разыгрывает меня. Но если он действительно не знал, что в том городке делает дон Хенаро, то это было для меня чем-то необъяснимым. Я почему-то не мог себе представить, что он не в курсе дел дона Хенаро. Поскольку при таком положении вещей всё становилось каким-то зыбким и невнятным.

Я был уверен, что дон Хуан отдаёт себе полный отчёт в том, что происходит в его мире, и чем занимаются члены его команды. Я не мог знать наверняка, но я подозревал, что всё, что произошло за эти пару дней, было каким-то образом устроено не без вмешательства самого дона Хуана. То есть я полагал, что дон Хенаро оказался в том городке не зря и, разумеется, с ведома дона Хуана. А иначе, как вообще всё могло складываться именно так, как оно сложилось?

Дон Хуан молча наблюдал за моими умственными усилиями. Наконец он не выдержал и улыбнулся. А потом спросил:

- Ты, должно быть, полагаешь, что я являюсь кем-то типа дирижёра?

- Именно так! – подтвердил я.

- Но ведь и дирижёр не знает, с кем, в свободное от репетиций время, спит его первая скрипка, не так ли?

Он, прищурившись, лукаво посмотрел на меня.

Я попытался объяснить, как я всё это себе представляю, но он перебил меня.

- Я тебя не дурачу и не разыгрываю! – твёрдо сказал он. – Я на самом деле не знаю, что там делает Хенаро. Твоя ошибка в том, что ты воспринимаешь отряд магов, партию нагваля, как доски в заборе, - все одинаковые и различаются только в силу занимаемой должности.

Я возразил, что это не так. И что я прекрасно понимаю, что все они разные.

- Нет, ты не понимаешь! – заявил дон Хуан. – Ты не понимаешь, - насколько разные. Потому что самому тебе ещё никогда не удавалось достичь своей собственной разности.

- Разности от кого? Или от чего? – удивлённо спросил я.

- Разности вообще, - сказал он.

Я не понял ничего. Дон Хуан скорчил какую-то гримасу, в которой были смесь бессилия и неудовольствия, а потом улыбнулся. Он сказал, что нам следует попробовать подойти к этому вопросу с другой стороны.

- Опиши мне, как ты представляешь себе отряд магов, - попросил он.

Вообще-то у меня не было совершенно ясного представления об этом. Но я начал рассказывать, надеясь, что по ходу смогу объяснить что-то и себе самому.

Я сказал, что, в моём представлении, все они являются действительно разными, как и отметил сам дон Хуан. Каждый из членов его отряда занимается той сферой магической и обычной жизни, к которой у него есть предрасположенность и талант. Но все их индивидуальные усилия направлены на решение некой общей задачи, на достижение одной цели.

Я никогда не был этому прямым свидетелем, но я был уверен, что они что-то практикуют совместно, неустанно тренируясь и выполняя какие-то упражнения, которые помогают им подготовиться к тому решительному последнему шагу, который сам дон Хуан называл сгоранием в огне изнутри.

Поскольку, согласно Правилу, одним из условий достижения ими свободы является обязанность оставить после себя преемников, то работа со мной в качестве будущего нагваля, требует от них, безусловно, приложения общих усилий. Я напомнил, что дон Хуан сам ведь свёл меня со всеми мужчинами и женщинами своего отряда, которые давали мне какие-то необходимые уроки.

После этого я отметил, что из всех воинов больше всего внимания мне уделяет дон Хенаро, и высказал предположение, что это так потому, что он является, как утверждал сам дон Хуан, моим бенефактором. Поэтому я даже представить себе не мог, что дон Хенаро находился в том городке просто так, от нечего делать, случайно. Я заявил, что в моём понимании, он действовал в согласии с каким-то планом, начертанным самим Правилом. А значит, дон Хуан никак не мог не быть в курсе всего, что происходит.

Дон Хуан внимательно выслушал мои объяснения, а потом сказал, что, как он и предполагал, воины магического отряда, в моём представлении, являются чем-то вроде досок забора, раскрашенных, для пущей важности, в различные цвета.

Я упорно не понимал этой его аналогии и потребовал объяснений.

- Всё, что ты рассказал, могло бы обстоять именно так в том случае, если бы воины магического отряда были личностями. Но все они уже прошли некий порог, после которого личность мага становится чем-то абстрактным. И все те замечательные вещи, о которых ты рассказал, - цели, смыслы, практики и упражнения, - не имеют для мага никакой ценности.

- Но тогда, – что? – в изумлении воскликнул я и добавил: - Что является ценностью?

Дон Хуан взглянул на меня с выражением бессилия на лице и, разведя руки в беспомощном жесте, сказал:

- Я не знаю.

Я был ошарашен. А дон Хуан, как ни в чём ни бывало, начал говорить.

- Я на самом деле не имею понятия о том, что Хенаро делает в том городе. Хенаро для меня такое же таинственное существо, как и Висенте. Как Сильвио Мануэль. Как ты. Как…

Он выдержал паузу и, улыбнувшись, закончил:

- И как сам я.

Я молчал, пытаясь привести в порядок свои мысли. Они водили какой-то беспомощный хоровод вокруг того, что сказал дон Хуан. А я пытался выдернуть хотя бы одну из них из этого круга, чтобы начать очередную цепочку вопросов. Но мне это не удавалось.

Дон Хуан пришёл мне на помощь.

- Твоя трудность заключается в том, что ты всё ещё относишься к Правилу, как к карте. А из этого следует твоя убежденность в том, что всё, что мы с тобой проделываем, является частью какого-то большого плана, который реализуется в соответствии с определённым сценарием. И сценарий этот, по твоему убеждению, пишу я сам. Ну, или иногда я делаю это на пару с Хенаро.

Дон Хуан улыбнулся и пристально посмотрел на меня.

- Но тогда что же происходит на самом деле? – обескуражено спросил я.

- К твоему великому сожалению, даже я вряд ли смогу объяснить, что же происходит на самом деле, - усмехнулся дон Хуан. – Попробуй взглянуть на происходящее под другим углом, может быть это тебе поможет.

Я не представлял, что именно он предлагает мне сделать.

- Попробуй допустить, что нет никакого заранее расписанного сценария, - сказал дон Хуан. – И наша встреча с Хенаро в том городке была просто случайной. Разумеется, тут следует уточнить, что случайностью она была лишь для тебя, но не для меня.

- Ага! – оживился я. – Значит, ты всё-таки знал, что Хенаро находится там?

- Вот чёрт! – воскликнул дон Хуан и хлопнул себя по ляжкам. – Да ничего я не знал!

- Тогда почему это не было для тебя случайностью?

- Потому что для меня вообще нет больше случайностей! - заявил он.

- Но разве это не говорит о наличии какого-то плана, сценария, если нет случайностей, дон Хуан? – спросил я.

Он потёр виски, как будто мои вопросы вызывали у него головную боль. Какое-то время он молчал. Потом сказал.

- Ты загнал меня в тупик. Я не могу ответить ни да, ни нет. Скажем так. Сила сама располагает вещи тем или иным образом. В данном случае всё случилось так, что мы приехали на базар в тот момент, когда в том городе оказался Хенаро. Я не знаю, для чего он туда приехал. Скорее всего, он на самом деле прячется там, как он и сказал. Но я понятия не имею, что именно он подразумевает под всем этим. Это его жизнь и его поступки…

Дон Хуан сделал паузу, словно в расчёте на то, чтобы я осознал то, что он только что сказал о доне Хенаро. Потом он продолжил:

- После того, как мы встретились, сила расположила всё так, чтобы случился наш поход в мастерскую за крестиком. Тогда я не знал, но впоследствии понял, для чего это было нужно. Все эти поиски креста заточили твоё восприятие.

- Что значит, заточили моё восприятие? – перебил я. – Как именно заточили?

- Как ты затачиваешь свой карандаш! – засмеялся дон Хуан и сказал, что в данный момент не стоит отвлекаться на объяснение этого.

Я был разочарован, но настаивать не посмел.

- После этого случилось так, что мы устроились на обед в том кафе. Мы беззаботно веселились, а потом случилось так, что Хенаро принёс ту листовку. И это был знак. Я знал это, поскольку с момента нашей встречи было ясно, что именно Хенаро будет тем, кто в этот день явит что-то важное для тебя.

- Откуда это было ясно? – спросил я.

- Вспомни, что именно ты был тем, кто увидел в том городке Хенаро. Уверяю тебя, я бы так и прошёл мимо. Ведь у него была какая-то своя задача в том городе. И найти его, раз уж прятался, можно было только в случае крайней значимости. Но ты сделал это. Ты его нашёл. А я бы не смог его найти. Понимаю, тебе трудно в такое поверить, но это так.

Дон Хуан улыбнулся и подмигнул мне. А потом добавил, что, несмотря на то, что он, по отношению к событиям того дня употребляет слово - случились, все они не являются случайностями.

На каком-то уровне я начинал понимать, о чём он говорит. Однако мысли мои по-прежнему вертелись хороводом.

- Когда я осознал этот знак, то сразу же прикоснулся и к тому абстрактному плану силы, который она имела в отношении тебя. А потому я, ухватив свой кубический сантиметр шанса, начал действовать. А вскоре и Хенаро осознал этот план и, вдвоём, мы создали для тебя специальную реальность, в которой могло случиться то проявление силы, которое было явлено тебе.

- Ты говоришь про твой рассказ о скрытых магических линиях и об открытой линии? И о вашем с доном Хенаро маскараде? – нахмурился я.

- Это не было маскарадом! – возразил дон Хуан. – Я ведь уже говорил тебе. Мы создали специальную реальность, в которой существуют скрытые магические линии, существует открытая линия, и существует дон Нагваль, который эту линию возглавляет. И мы сами с Хенаро тоже были там.

- Но реально этого всего не существует? – уточнил я.

- Конечно, существует! – возразил дон Хуан. – Ведь я же тебе говорю, что мы создали специальную реальность…

- Это я понял, - перебил его я несколько раздражённо. – Но как обстоят дела в действительности? На самом деле ведь этого всего нет?

Дон Хуан посмотрел на меня, как мне показалось, озабоченно. Он сказал, что если под действительностью я имею в виду то, что происходило на той фиесте, то, в таком случае, дон Тезлкази Гуйтимео, скорее всего, не принимал в своём шатре никаких нагвалей скрытых магических линий.

- Но мы ведь говорили о реальности, а не о действительности, - заключил он.

- Для меня действительность и реальность являются синонимами, - заявил я.

- А для меня… нет!

Дон Хуан хихикнул, словно ребёнок и выжидающе уставился на меня. Во мне росло какое-то раздражение. Я не мог понять, куда он клонит. И требовательным тоном я сказал, что хочу выяснить, что происходило на самом деле.

- Мне кажется, сначала неплохо было бы выяснить, что же оно такое это твоё на самом деле, - беззаботно ответил он.

У меня возникло желание его стукнуть. Он явно надо мной потешался. Уж в чём-чём, а в вопросах реальности не могло быть никаких двух мнений. Говоря реальность или действительность, я подразумевал то, что происходит в объективном физическом мире. В том мире, где проходила фиеста, и где находился реальный дон Тезлкази Гуйтимео, а не вымышленный ими дон Нагваль.

Я полагал, что дон Хуан прекрасно понимает, о чём я говорю, и только нарочно морочит мне голову какой-то специальной реальностью.

- Ты думаешь, что та специальная реальность, о которой я говорю, является только вымыслом? – спросил дон Хуан, пристально разглядывая меня.

Я замешкался с ответом, не зная, что сказать, чтобы это не прозвучало слишком грубо.

- Да, ты так и думаешь, - заявил дон Хуан, словно разглядел это во мне. – Я тебя не виню. Тот факт, что действительность не является реальностью, но реальность является действительностью, - самый замысловатый энергетический факт во всей этой магии. И его бесполезно даже пытаться понять или объяснить.

Я нервно заявил, что для меня тут нет никакой замысловатости. И что его утверждения о специальной реальности я не могу рассматривать никак иначе, чем как то, что они просто выдумали её и разыграли со мной спектакль, у которого не было в реальности никакого основания. А были ли они сами полностью в этом спектакле или только играли свои роли, - другой вопрос. Но этот вопрос не имеет отношения к тому, что хотел выяснить я.

Я был раздражён. И едва сдерживал себя.

- Что ж, на сегодняшний момент у тебя нет никакой возможности воспринимать это иначе. Поэтому на том и сойдёмся, - предложил дон Хуан.

Он поднял свою чашку и сделал жест, как будто это был бокал с вином, и он предлагает мне чокнуться.

Моё раздражение тотчас улеглось. Я поднял свою чашку в таком же жесте и виновато улыбнулся. Мы отпили каждый из своей чашки.

- Сейчас, сам не осознавая, что ты делаешь это, ты определил то направление, в котором теперь пойдут твои поиски, - сказал дон Хуан, когда поставил свою чашку. – И если ты когда-нибудь напишешь свою очередную книгу, то речь в ней будет идти о реальности и действительности. Могу тебя заверить заранее, что тебе не удастся даже приблизительно определить природу реальности в своей книге. Но ты ведь всё равно будешь пытаться это сделать, правда?

Дон Хуан улыбнулся мне и сказал, что он пойдёт принести лампу, а я должен подготовить какой-нибудь совсем другой вопрос, поскольку о реальности мы сегодня больше говорить не будем.

Он поднялся на ноги и ушёл в дом. Я остался сидеть, пытаясь найти вопрос, который бы меня беспокоил больше, чем только что услышанное.

Однако такой вопрос было непросто найти. То, что сказал дон Хуан, раздражало и одновременно волновало меня. Но, как уже не раз случалось, я заставил себя прекратить думать в том направлении, по опыту зная, что когда-нибудь позднее мы ещё вернёмся к этому вопросу.

Когда на пороге хижины появился дон Хуан, неся в руках две зажженные лампы, я уже знал, о чём хочу спросить его.

Дон Хуан поставил лампы по обе стороны нашей скатерти, и только тут я обнаружил, что это вовсе не обычные его керосиновые лампы, а два подсвечника изумительной работы, в каждом из которых горела свеча.

Подсвечники были изготовлены из ажурного металла. Я подумал, что это должно быть чугунное литьё. Между массивной ножкой и чашечкой, в которой крепилась свеча, была вставка из камня. И каждый из подсвечников имел отражатель, который был покрыт белой эмалью. Отражатель был сделан в форме вогнутого овала и, по всей видимости, выполнял ещё и функцию защиты пламени свечи от ветра.

- Сегодня у нас праздничный ужин, поэтому полагается сидеть при свечах, - весело сказал дон Хуан, перехватив мой восхищённый взгляд. – А, кроме того, что-то в этих свечах есть такого, что отпугивает насекомых. Ты сам увидишь, - ни одно насекомое не появится здесь, пока будут гореть эти свечи.

- Где ты взял это чудо? – спросил я.

Я говорил совершенно искренне. Вид этих подсвечников вызвал внутри меня то же самое чувство неопределенного давления в груди, которое возникало, когда я любовался произведениями искусства.

- Это одна из работ нагваля Элиаса, - ответил дон Хуан и сделал жест, словно хотел дотронуться до пламени свечи. – Мне они достались в наследство. Как символ невыразимого восхищения нагваля Элиаса перед таким загадочным явлением, как пламя обыкновенной свечи. Думаю, твои физики-химики не одну голову сломали, пытаясь объяснить, что оно такое…

Он засмеялся, а потом сказал:

- Нет, нет! В действительности их купила на блошином рынке в Мехико одна из женщин моей команды. И преподнесла мне ко дню рождения.

Он снова рассмеялся и предложил мне задать свой вопрос. Если я, конечно, таковым обзавёлся, пока сидел в пугающей темноте бесконечного космоса.

Я улыбнулся. И сказал, что это не какой-то один конкретный вопрос. Я просто хотел бы, чтобы он объяснил мне одно противоречие.

Я сказал, что, как мне кажется, понял всё, что произошло со мной на фиесте, и понял его объяснения, касающиеся второго пути. Но тот человек, который захватил меня своим научным подходом, оставался не вполне понятен мне. Точнее, мне было непонятно, что он делает на этом втором пути. Ведь по утверждениям дона Хуана, второй путь ведёт к истощению разума или даже безумию. Однако, слушая того человека, я никак не мог бы назвать его безумцем. Даже наоборот.

- Ты упустил из виду, что моя краткая характеристика второго пути была из двух частей, - усмехнулся дон Хуан. – Если быть строгим в определениях, то я говорил, что второй путь ведёт к одержимости и истощению разума. Человек, о котором ты так беспокоишься, одержим… разумом.

Дон Хуан сделал паузу и посмотрел на меня. В свете свечей глаза его сверкали.

- Любая одержимость является ключиком, которым отпирается выход на эту дорогу, – продолжил он. – Вполне возможно, что со временем этот человек истощит и свой разум. Говоря так, я не хочу сказать, что этот человек станет безумцем, - это ему ни в коем случае не грозит. Я имею в виду, что его разум потеряет последний шанс стать когда-нибудь более абстрактным. Надеюсь, ты уже понимаешь, что, говоря, - абстрактным, я не имею в виду способность понимать математические абстракции.

Он снова посмотрел на меня, потом улыбнулся и закончил.

- Но пока что движущей силой того человека является желание всё объяснить и открыть некие волшебные технологии, при помощи которых он надеется описать формулами невыразимость и таинственность этого мира. Это приносит ему успокоение и, одновременно, возбуждает его. Наделяет его существование в этом мире определённым смыслом. Скажем так. Без этой игры, в которую тот человек играет со своим разумом, у него ничего нет. Поэтому он одержим разумом, и склоняет голову перед ним. А куда ведёт такая одержимость, - тебе уже известно.

Дон Хуан выпрямился и строго посмотрел на меня.

- Берегись! – предупредил он. – На эту дорогу ведёт всякая одержимость. Даже одержимость…

Он замолчал и кивком головы как будто приглашал меня продолжить. Догадавшись, что у меня нет вариантов, он закончил сам:

- Даже одержимость безмолвным знанием!

Он расхохотался, глядя на моё удивлённое лицо. Я на самом деле не ждал такой концовки. И она едва не увела меня в сторону от того, что я намеревался выяснить, поскольку подталкивала начать расспрашивать дона Хуана о том, что он имеет в виду, говоря про одержимость безмолвным знанием.

Однако я сдержал своё любопытство по этому вопросу, а может быть мой интерес к тому учёному оказался сильнее.

- Но, дон Хуан, тот человек говорил очень правильные вещи! - заявил я. – Его слова, которые я пересказал, были только частью всего того, что он говорил. Жаль, что ты не слышал его. Я, вероятно, не очень хорошо передаю смысл его речи. На самом деле он, на мой взгляд, всё понимает правильно.

- Понимает или знает? – перебил меня дон Хуан.

- Что ты имеешь в виду? – не понял я.

- Знание и понимание, - две большие разницы. Мне казалось, что на сегодняшний день у тебя уже не должно было остаться никаких сомнений по этому поводу, - улыбнулся дон Хуан.

- Но я ведь не могу наверняка знать, понимает тот человек или знает, - возразил я.

- Конечно, можешь! – заявил он.

- Дон Хуан, дон Хуан… - в отчаянии взмахнув руками, воскликнул я. Он постоянно, как мне казалось, уходил от моих прямых вопросов, перебрасывая разговор в другие, желательные ему самому, направления.

Он рассмеялся, передразнив мой жест отчаяния. А потом сказал:

- Тебе кажется, что я всё время ухожу от вопросов, не так ли?

Я утвердительно кивнул.

- Это не так, - покачал он головой. – На самом деле это ты задаёшь не те вопросы.

- Тогда какие же вопросы были бы, - те? – спросил я.

- Я не знаю, - снова покачал он головой. – Это ведь должны быть твои вопросы. Но чтобы наш праздничный ужин окончательно не превратился в учёные посиделки в кафе твоего университета, я попробую ответить, несмотря на то, что не получил должного вопроса. Как ты на это смотришь?

И, не дожидаясь моего согласия, он продолжал:

- Как тебе уже должно быть известно, у нашего разума нет конкурентов. Конечно, в некоторых случаях таким конкурентом могут выступать чувства. Но они, - слабый противник. И, в конце концов, в девяносто девяти случаях из ста, разум, рано или поздно, берёт верх.

- А любовь? – возразил я. – Как же любовь, дон Хуан? Ведь говорят же, что любовь, - неразумна.

- Конечно, любовь неразумна, - согласился он. – Но любовь, - тоже чувство. Так что и она, в подавляющем большинстве случаев, склоняет голову перед разумом. К тому же, разум уже смог и её объяснить. Как насчёт всяких химических реакций?

Он улыбнулся и продолжил:

- Такое положение, в сегодняшней модальности времени, возводит влияние и власть разума на уровень почти абсолютный. Единственным реальным конкурентом разуму является дух. Но от этого конкурента разум тоже научился избавляться, применяя первую свою уловку, - игнорирование.

Дон Хуан замолчал и выжидающе посмотрел на меня. Я понял, что он ждёт от меня какого-то вопроса. Но я не знал, о чём спросить.

- Тебя разве не заинтересовало то, что разум, как и дух, пользуется уловками? – хитро прищурившись, спросил, наконец, дон Хуан.

Я ответил, что не обратил особого внимания на его слова об уловке разума, приняв их за некую фигуру речи.

Он рассмеялся, а потом сказал, что это тоже одна из уловок разума, - уводить внимание в сторону от важных моментов, оправдывая это какими-нибудь банальностями.

- Уловка, - сущность магии, - пояснил он. А наш разум, - величайший маг и кудесник. Поэтому он тоже, подобно духу, пользуется уловками.

Для меня это прозвучало полной неожиданностью. И мне хотелось сделать паузу, чтобы поразмышлять над этим утверждением дона Хуана, но он не дал мне такой возможности, продолжив свои объяснения.

- Вне всяких сомнений, наш разум, - величайший маг! Иначе, как бы ему удалось распространить своё влияние на такое количество осознаний? И как бы ему удалось уводить наше внимание от нагуаля так успешно, что мы легко игнорируем даже самые явные проявления духа? Вот ведь вопрос, а?

Дон Хуан снова выжидающе посмотрел на меня. Но, поняв, что ответа от меня не последует, притворно вздохнул и продолжил:

- Однако, игнорирование, - это только одна из уловок разума. И, я бы сказал, - довольно тупая, хотя и далеко не примитивная уловка. Но есть у него и более изысканные уловки. Например, - объяснение …

Сделав очередную паузу, он, вдруг, поднялся на ноги и отошёл к выходу с веранды. Там он остановился, вглядываясь куда-то в западном направлении.

Несколько минут он стоял неподвижно, а потом, так же неожиданно, вернулся на место.

Я ждал, что он продолжит, но он молчал.

- Разве твой разум не пытался объяснить тебе мои действия? – наконец спросил он.

Я ответил, что у меня промелькнули кое-какие подозрения на этот счёт, но я бы не назвал их объяснениями. В действительности я не знал наверняка, почему он так поступил.

Дон Хуан рассмеялся. А потом спросил:

- Значит ли это, что твой разум признал мои действия необъяснимыми?

Я ответил, что это не совсем так. Скорее, его действия были необъяснимы только для меня, поскольку я понятия не имел, почему он отходил к выходу с веранды. Но для него самого в этом всём, разумеется, был какой-то смысл.

- Это тебе подсказал твой разум? – поинтересовался дон Хуан.

Я вынужден был признать, что это именно так.

- А если я скажу, что для меня самого эти действия были совершенно бессмысленны? – спросил он.

- Но так не бывает! – возразил я. – Ты ведь для чего-то сделал это!

- Вот об этом я и говорю, - заключил дон Хуан.

- Да о чём, - этом? – возмутился я. Мне никак не удавалось поймать нить его утверждений.

Дон Хуан вздохнул. А потом взглянул на меня каким-то сияющим взглядом и вдруг завопил:

- Разум! Разум!! Разум!!! Смыслы! Цели! Причины! Следствия! Концепции! Практики! Разум! Разум!!

Он выкрикивал это так самозабвенно, что испугал меня почти до полусмерти. Я вдруг ощутил себя так, будто меня укутали во что-то плотное и сунули под пресс.

Дон Хуан замолчал так же внезапно, как и начал. Он уставился на меня неподвижным, тяжёлым взглядом, а потом тихо, но яростно потребовал, чтобы я вспомнил.

Я, медленно приходя в себя, собрался было уже уточнить, что именно я должен вспомнить, как вдруг меня пронзило воспоминание. Я вспомнил, как однажды дон Хуан обучал меня четырём настроениям сталкинга в доме в северной Мексике с помощью Сильвио Мануэля и дона Висенте. И как, в определённый момент, Сильвио Мануэль начал выкрикивать каким-то нечеловеческим голосом слово, - Намерение!

- Именно это я и хотел услышать, - удовлетворённо сказал дон Хуан, когда я рассказал ему о том, что вспомнил. – Только в тот раз выкрики Сильвио Мануэля позволили твоему уму направиться прямиком на вспоминание пережитого ранее чувства, и понять не только то, почему повышенное осознание является вратами намерения, но и прикоснуться к самому намерению.

А мои вопли едва не загнали тебя в полную безнадёжность…

Он сделал паузу, а потом спросил:

- Разве тебе не интересно, почему так случилось?

- Интересно, - глухо ответил я.

К моему удивлению, голос мой прозвучал неожиданно мрачно и угрюмо, словно это произнёс не я, а кто-то другой.

Дон Хуан едва не стукнулся головой, когда опрокинулся на спину от хохота. А во мне произошло странное разделение. Одна часть меня готова была присоединиться к веселью дона Хуана. А другая, мрачно и напряжённо ждала, когда же он прекратит это и продолжит говорить.

Дон Хуан, казалось, почувствовал моё настроение. Он перестал смеяться и сел, выпрямив спину. Потом он как-то по-детски шмыгнул носом, и, казалось, готов был снова покатиться со смеху, но сдержался.

- То, что выкрикивал я, ты слышишь каждый день, каждый час, каждый миг своей жизни. Это кричит твой разум. Точнее, он уже не кричит. В этом нет нужды. Он просто нашёптывает тебе всё это. И сейчас, в отличие от того раза с Сильвио Мануэлем, тебе нечего вспоминать. Поскольку твоя память давно уже находится в услужении разума, укрепляя линейность твоей непрерывности.

- Это ещё одна уловка разума? – хрипло спросил я.

- Нет, - покачал головой дон Хуан. – Это не уловка. Это следствие той изысканной уловки, которую я назвал, - объяснение.

Он переменил позу и продолжал в какой-то академической манере:

- Как тебе известно, природа нашего разума состоит в том, чтобы всё объяснять, классифицировать и систематизировать, определяя связи между явлениями в понятиях причины и следствия. Он стремится объяснить даже то, что не поддаётся объяснению в принципе.

- Но как же тогда ему это удаётся? – спросил я.

- Легко! – воскликнул дон Хуан, прищёлкнув пальцами в воздухе. – Он, - соглашается …

Он опять сделал паузу, то ли в надежде на мои вопросы, то ли просто давая мне возможность лучше осознать его утверждение. Потом он продолжил:

- Это как раз случай того твоего учёного человека, который, по твоим словам, всё понимает правильно. И тут ты прав. Он совершенно правильно всё… понимает. Но он, - не знает. Он понимает, поскольку его разум согласился, что, например, нагуаль, - невыразим. Его разум выдаст тебе совершенную концепцию относительно того, как это может быть, что нагуаль, - невыразим. И твой собственный разум, поскольку, с его точки зрения, эта концепция настолько точна и совершенна, что даже нет места, где могла бы нагадить муха, легко согласится с нею. Заметил? Снова, - соглашение! Твой разум, - не знает. Он только понимает, что в концепции всё находится на своих местах. И он, - соглашается …

Я упорно не мог понять, к чему он ведёт. И попросил объяснить это как-нибудь иначе.

Дон Хуан преувеличенно вздохнул. Но потом терпеливо продолжил:

- Когда о невыразимости нагуаля говорю я, или Хенаро, или любой другой маг, которому довелось быть свидетелем нагуаля, то это говорится из знания. Но ни я, ни Хенаро, ни любой другой не понимаем, как это может быть, что нагуаль, - невыразим. Однако твой учёный, - понимает. И это говорит о том, что он попался на главную уловку разума. Уловку, которую разум применяет к самому себе. Уловку настолько искусную, что даже он сам не осознаёт, что это, - уловка…

Я тут же принялся упрашивать дона Хуана, чтобы он не держал меня в неведении и рассказал об этой уловке. Но он только покачивал головой из стороны в сторону, словно не веря, что я вообще говорю об этом.

- Ты хотя бы представляешь себе, о чём просишь? – спросил он, наконец. – Сейчас мы с тобой пребываем в пространстве разговора. Разговор принадлежит сфере разума. Как, скажи на милость, я смогу рассказать тебе об уловке, которую сам разум не осознаёт, мм? Как?

- Но ты ведь упомянул о ней, - слабо возразил я. – Значит…

Я запнулся. Потому что вдруг осознал, что из того, что дон Хуан упомянул об этой уловке, вовсе не следует никакого, - значит…

Дон Хуан, казалось, прекрасно понимал, что со мной происходит. Он сидел, глядя равнодушно куда-то вдаль мимо меня, но по определённому блеску его глаз, который выдавало пламя свечей, я каким-то образом знал, что ему есть, что ещё сказать.

- Ну, говори же, наконец! – буркнул я.

Дон Хуан лукаво усмехнулся, потом пожал плечами с таким видом, словно нехотя поддаётся моему давлению и, наконец, произнёс:

- Что ж. Я могу попробовать рассказать об этой уловке. Но должен предупредить, что, несмотря на все мои старания, ты вряд ли узнаешь, о чём я говорю. Подобного рода разговоры не ведут к узнаванию. Возможно, ты достигнешь некоторой степени понимания. Но не делай на это понимание слишком большую ставку!

Он удобнее устроился на своём месте, развернул свечи так, чтобы их отражатели затеняли от нас пламя, и продолжил:

- Итак, разум твоего учёного согласился, что нагуаль, - невыразим. Но что он сделал на самом деле? Он объяснил нагуаль! Понимаешь?

Я, с каким-то остервенением, отрицательно мотнул головой. Дон Хуан едва не рассмеялся, но сдержал себя.

- Разум учёного никогда не был свидетелем нагуаля. По той простой причине, что разум вообще не может свидетельствовать о нагуале. Это прерогатива воли. Однако разум, в результате, например, манипулирования какими-то философскими концепциями, вполне может прийти к выводу о существовании нагуаля и даже о его невыразимости, необъяснимости. При этом, заметь, разуму вовсе не обязательно быть свидетелем нагуаля! Ему достаточно интеллектуальных усилий, чтобы добраться до концепции необъяснимости нагуаля. И тогда он, - соглашается. Понимаешь? Он реально не знает. Он только согласен. А что означает такое согласие?

Дон Хуан, похоже, ждал от меня ответа. Но у меня его не было. Поэтому я спросил:

- И что же оно означает?

- Оно означает только то, что разум объяснил самому себе, что нагуаль, - необъясним. Понимаешь? Необъяснимый нагуаль не является для разума реальностью! Он, - всего лишь умозрительная концепция в той картине мира, которую состряпал для нас разум…

Вероятно, на моём лице отражалось полное недоумение. Дон Хуан не выдержал и расхохотался. Впрочем, он быстро успокоился и с невероятным терпением продолжал:

- Разум просто включил в своё описание мира ещё один умозрительный элемент, который называется, - «нагуаль необъяснимый». И ничего более! Разум уложил нагуаль на одну из полочек своего инвентаризационного перечня, и теперь готов, на своём уровне, манипулировать этим умозрительным нагуалем. Несмотря на то, что сам же прицепил к нему бирочку, - невыразимый...

Мне показалось, что я начинаю понимать, что хочет сказать дон Хуан. Но это не было похоже на обычное интеллектуальное понимание. Я «схватывал» слова дона Хуана чем-то ещё. Чем-то, что, либо относилось к сфере разума лишь опосредовано, либо вообще не имело ничего общего с разумом.

- Однако это лишь часть уловки! - заявил дон Хуан. – Дальше всё может развиваться по двум сценариям. В одном случае разум приступает просто к игнорированию нагуаля, поскольку понятно ведь, что от чего-то, что не поддаётся описанию и объяснению, нет никакого толка. В другом случае, разум, вдохновляемый концепцией о невыразимости и неописуемости нагуаля, начинает любоваться своей теорией, расширять и совершенствовать её, выстраивать новые концепции. Он даже создаёт некие свои практики, которые, по его мнению, приблизили бы его к необъяснимому нагуалю. Мне лично первый вариант представляется не таким безнадёжным, как второй.

- Ты, видимо, хотел сказать, что второй вариант не такой безнадёжный? - осторожно поправил его я.

- Нет, - решительно возразил он. – Я сказал именно так, как хотел. Второй вариант намного безнадёжнее первого.

- Но почему? – не понял я.

- В первом случае у человека всё-таки остаётся небольшой шанс, что когда-нибудь нагуаль к нему достучится, несмотря на игнорирование разума. Видишь ли, игнорирование, хотя и крепкий щит, но не совсем надёжный. И при определённом давлении нагуаля этот щит не выдерживает и разлетается на куски.

Дон Хуан поднёс кисти рук к груди и, сжав их в кулаки, затем быстро выпрямил пальцы, словно имитируя некий взрыв.

- А вот во втором случае разум выставляет такие плотные щиты, что пробиться сквозь них нет никакой возможности. Ведь разум уверен, что он уже знает, что такое нагуаль. Он облёк своё понимание необъяснимости нагуаля в удобные концепции, поставил себе плюсик за то, что не игнорирует непостижимость нагуаля, и уверил себя самого, что его понимание и является знанием. Таким образом, разум всегда на коне. Он снова на вершине и правит бал. И щиты его, на этот раз, крепче любой брони.

- О каких именно щитах ты говоришь, дон Хуан? Не мог бы ты привести какие-то примеры?

- Но ты ведь стоял с таким примером нос к носу! – воскликнул дон Хуан. – Тот учёный. Он является наилучшим примером того, о чём я тебе сказал. Его щиты, - безупречны. Я уверен, что если он уже не начал, то в дальнейшем непременно начнёт облекать в научно-психологические концепции и сталкинг, и сновидение, и энергетическое тело. В конце концов, на радость всем почитателям разума, он подведёт научную базу под всю эту необразованную магию и, исходя из этой базы, разработает методологию и практику, ведущие к достижению, ни много, ни мало, - нагуаля. А затем и третьего внимания … Но, надеюсь, ты уже догадываешься, куда на самом деле приведут все эти практики с методологиями.

- Значит, выходит, что наука вообще не нужна? – спросил я.

Дон Хуан обхватил ладонями голову в жесте полного отчаяния. Потом опустил ладони и спросил, глядя прямо мне в глаза:

- Не нужна, - где?

- Что значит, - где? – не понял я.

- Где не нужна наука? – повторил он и пояснил. – Наука хороша в своей сфере. Но беда с ней в том, что, поскольку разум претендует на мировое господство, наука постоянно зарывается в те сферы, где её присутствие не только не нужно, но даже вредно. А то и вообще, - абсурдно. В музыке, например. Или в поэзии. Если же говорить о магии, то, вне всякого сомнения, для науки там просто нет места…

У меня возникла одна мысль. Я даже поднялся на ноги и прошёлся по веранде из угла в угол, чтобы дать ей воплотиться в слова. Дон Хуан терпеливо ждал, не произнося ни слова.

Наконец я решил, что готов, сел обратно на своё место и спросил:

- А если наоборот, дон Хуан? Если тому человеку удастся ввести в науку, - магию?

- Что в лоб, что в жопу! – усмехнулся он. – Зачем кому-то понадобилось бы такое проделывать?

- Ну, я не знаю, - признался я. – Но, может быть, это позволило бы вывести на какой-то другой уровень саму науку? Может быть, сблизило её каким-то образом с магией?

- Но зачем? – почти простонал дон Хуан. – И каким образом произошло бы такое сближение?

- Может быть концепции магического мира, принятые научными кругами, заставили бы учёных пересмотреть свои собственные концепции? – предположил я, несмотря на то, что, на каком-то глубинном уровне, уже знал, что несу абсолютную чепуху.

Дон Хуан хохотал так громко и пронзительно, что где-то даже залаяли разбуженные собаки. В какой-то момент я не выдержал и тоже к нему присоединился, хотя и не знал, над чем именно он смеётся.

Когда мы успокоились, дон Хуан удобнее устроился на своём месте и, всё ещё улыбаясь, сказал:

- Ты никогда не перестанешь меня удивлять, правда? Ведь не прошло и суток с того момента, как ты, не желая принять второй путь от Пустого Тройника, едва не заблевал всю улицу. Но посмотри на себя сейчас! Ты защищаешь второй путь так, словно это единственное, что у тебя осталось!

- Но при чём здесь второй путь? – искренне удивился я.

- Так ведь именно о нём мы говорили всё это время! – воскликнул дон Хуан. – Ты захотел узнать, чем является одержимость разумом. И я, как мог, дал тебе это почувствовать.

Я молчал. Я вдруг вспомнил, что всё на самом деле началось с того, что я выразил недоумение относительно одержимости и истощения в применении к разуму. Но в итоге, мы, как мне казалось, забрались так далеко, что потеряли связь с тем, с чего начался этот разговор.

- Концепции магического мира! – фыркнул дон Хуан, повторив мои недавние слова. – В мире магии нет никаких концепций! Но если тебе так уж нравится это слово, то я предложу пару магических «концепций». Что ты скажешь насчёт разбить зеркало саморефлексии и разрушить собственную непрерывность? И каким образом может в этом помочь наука, которая, по сути, занята как раз тем, что полирует до блеска зеркало саморефлексии и прикладывает все усилия для того, чтобы сохранить в нерушимом виде нашу непрерывность? А если, как ты выразился, - наоборот, то, как могут быть полезными для науки столь разрушительные для самой её сути «концепции» магов?

Дон Хуан поднялся на ноги и потянулся. Потом сел обратно и вдруг попросил меня принести мой блокнот. Я удивился. Но возражать не стал. Меня уже порядком утомил наш праздничный ужин, и я даже обрадовался этой паузе.

Когда я вернулся, то обнаружил, что дон Хуан собрал всю посуду на поднос и ждёт меня, сидя у чистой скатерти.

Я сел на своё место.

- Ты, конечно же, не воспринял всерьёз мои слова о том, что сегодняшний ужин, – праздничный, - заговорил дон Хуан таким тоном, словно продолжал прерванный разговор. – Но я на самом деле хотел отметить начало нового этапа в твоём обучении.

Я тут же принялся расспрашивать его о том, что это за этап и чем он будет отличаться от всего предыдущего. Но дон Хуан, смеясь, перебил меня и сказал, что, говоря - отметить этап, он вовсе не собирался начать рассказывать мне в подробностях о том, что меня ждёт в будущем.

- Ничем особенным он отличаться не будет, - успокоил меня дон Хуан. – И в то же время это ещё один этап.

Он вдруг засмеялся и, перехватив мой непонимающий взгляд, объяснил:

- Я подумал о том, насколько мы разные с моим учителем, нагвалем Хулианом. Он был, с одной стороны, гораздо более сдержанный, чем я. Например, ему бы и в голову не пришло устроить для меня праздничный ужин. Ну, разве что подобного рода праздник входил бы в его коварные планы по сведению меня с ума. Как тогда у реки…

Дон Хуан улыбнулся и, после короткой паузы, продолжил:

- А с другой стороны, он приходил в крайнее возбуждение в тех случаях, когда я остаюсь спокойным. Но как бы там ни было, мне захотелось отметить начало твоего нового этапа. И в завершение нашего ужина я хочу, чтобы ты хорошенько усвоил то, что я собираюсь сказать.

Я раскрыл блокнот, приготовившись записывать, и весь обратился во внимание. Дон Хуан вдруг запнулся и недоумённо уставился на меня. Потом расхохотался и, легко стукнув по моей руке, сжимающей карандаш, сказал:

- Не сейчас! Блокнот я попросил принести совсем для другого!

Я тут же, машинально, резко захлопнул блокнот, чем вызвал новый взрыв его смеха.

Отсмеявшись, дон Хуан сел прямо, на мгновение прикрыл ладонями лицо, потом убрал их и сказал:

- На этом этапе ты можешь оказаться пойманным какой-нибудь манией. Например, манией устранения разума…

Он выдержал паузу и улыбнулся.

- Поэтому я хочу напомнить тебе то, что уже говорил когда-то. Настоящие изменения происходят легко, естественно и без изнуряющих потрясений. Разумеется, усилия прилагаются. Но это не совсем те усилия, которые в обычной жизни прилагает человек для достижения каких-то своих целей. Как бы странно это ни звучало, но в магическом мире всё значимое именно случается, а не задумывается и осуществляется. Поэтому, вернувшись домой, живи, так, как ты жил прежде. Сомневайся и задавай вопросы. Рассуждай и оценивай. Ищи объяснений и пытайся описывать всё, что твоей душе угодно…

- Погоди, дон Хуан! – перебил его я. – Но сейчас ты сам себе противоречишь! Ты то утверждаешь, что объяснения ничего не объясняют и разносишь в пух и прах разум, то побуждаешь меня искать эти объяснения? Как тебя понимать?

- В данный момент я просто выбираю меньшее из двух зол, - усмехнулся он. – Я пытаюсь предостеречь тебя от попыток изменить себя искусственным путём. Поэтому и предлагаю продолжать вести обычную жизнь. Тот этап, на который ты сейчас вышел, очень чувствителен к насильственным переменам, совершить которые у тебя может возникнуть соблазн. Но такие перемены, - только иллюзия. То, что является настоящим, само пробьётся, если ты не станешь мешать ему попытками искусственно изменить себя.

Я неуверенно заявил, что я как будто никогда и не был склонен к таким попыткам.

- Я знаю, - сказал дон Хуан. – И это одна из лучших черт твоего характера. Но сейчас я счёл необходимым всё-таки заговорить об этом. Поскольку я видел, как болезненно ты среагировал на второй путь, явленный тебе. Я не раз говорил, что твои реакции иногда слишком преувеличены. Вот и теперь у тебя вполне может возникнуть желание отвести себя подальше от этого болота. Но, как это ни странно, такое желание способно лишь загнать тебя в ловушку того самого второго пути. Только с другой стороны.

- Но что же мне делать, дон Хуан? – воскликнул я.

- То, что я только что сказал. Оставаться спокойным. Не впадать в крайности и не допускать потрясений, которые могли бы повредить твоему разуму. Всё, что я говорил об абсолютной власти разума, ни в коем случае не должно стать для тебя программой к действию по его устранению или разрушению. Данный этап должен начаться спокойно. Я бы даже сказал, - расслабленно. Поэтому…

Он кивнул на мой блокнот и сказал:

- Пиши!

Я раскрыл блокнот, в надежде, что он даст мне какие-то инструкции относительно моих действий в Лос-Анджелесе. Но дон Хуан, к моему удивлению, надиктовал мне короткий список рыболовной снасти, которую, как он объяснил, я должен был привезти ему в следующий свой приезд.

Я терпеливо записал. А когда он закончил, я поинтересовался, для чего всё это ему понадобилось.

- В следующий раз мы отправимся ловить рыбу.

- Где? – удивлённо воскликнул я и широким жестом обвёл руками окружающее пространство.

- Об этом не беспокойся, - улыбнулся он.

- Мы поедем к океану?

- Не обязательно, - уклонился он от ответа и вдруг попросил:

- Нарисуй мне лошадь!

- Лошадь? – опешил я.

- Да, лошадь. Ты ведь умеешь рисовать?

- Умею, - подтвердил я. – Но какую именно лошадь ты хочешь, чтобы я нарисовал?

- Просто лошадь, - невинным тоном ответил он. – Любую. Но если у тебя есть какая-нибудь конкретная знакомая лошадь, то можешь нарисовать именно её.

Он улыбнулся. Я тоже улыбнулся по поводу знакомой лошади. У меня такой не было. Несколькими росчерками я нарисовал в блокноте бегущую лошадь и протянул ему рисунок.

- Такая тебя устроит?

Дон Хуан рассмотрел рисунок в свете свечи и сказал, что у меня получилась замечательная лошадь, хотя, в действительности, она ведь и не была прямо, как реальная.

Я уже собрался спросить, что он хотел сказать этим своим замечанием, но он опередил меня.

- А какое у неё имя? – спросил он.

- Мэри! – неожиданно для себя самого выпалил я.

- Ну, это слишком по-американски, - сморщился дон Хуан. – По-нашему это будет Мария, что ли?

- Пусть будет Мария, - согласился я.

- Ну, так и напиши это, - велел дон Хуан и протянул мне блокнот.

- Что написать? – не понял я. – Что это лошадь по имени Мария?

- Да нет, балда! – улыбнулся он. – Просто имя напиши!

Я, большими буквами, вывел имя под изображением лошади. Дон Хуан сказал, что если это не будет слишком болезненно для меня и моего блокнота, то он хотел бы оставить этот рисунок себе. Я рассмеялся, аккуратно вырвал лист из блокнота и протянул ему. Казалось, он был очень доволен…

... Я уезжал на рассвете. Дон Хуан заботливо постучал ногой по всем покрышкам, подёргал все дверцы и проверил, хорошо ли закрыт багажник. После чего подошёл к открытому окну пассажирской дверцы и отрапортовал, что машина к поездке готова.

- А самое главное то, что вертится вентилятор! – заключил он.

Дон Хуан лукаво подмигнул мне, постучал ладонью по крыше машины, прощаясь и, не оглядываясь, пошёл к дому.

Я нажал на педаль газа…