Который никогда не отступает

ой отец не умел и не любил влезать в долги, но уж если

он занимал у кого-нибудь деньги, для него было делом

чести вернуть их, даже если для этого приходилось

продать корову, принадлежавшую семье, или оторвать опору от

дома и продать ее на рынке. Он всегда говорил: «Вам не удастся

изменить истину с помощью жульничества. Если это истина,

любые трюки и уловки будут над ней бессильны. Все, что являет-

ся результатом мошенничества, не протянет дольше пары-тройки

лет и в конце концов сдуется».

Мой отец обладал внушительным ростом и мощным тело-

сложением. Он был таким сильным, что мог без труда взбежать

вверх по лестнице с мешком риса на плечах. Тот факт, что в

девяносто лет я все еще езжу по миру и выполняю свою миссию,

свидетельствует о физической силе и мощи, унаследованных

мной от отца.

Моя мама, чьим любимым христианским гимном был

«Higher Ground» («Высшая земля»), тоже была очень сильной

женщиной. От нее я унаследовал не только широкий лоб и круг-

лое лицо, но и честный характер с пылким нравом, а также из-

рядную долю упрямства — без сомнения, я сын своей матери.

Когда я был маленьким, люди звали меня «крикун на весь день».

Я заслужил это прозвище тем, что, если начинал плакать, то

33

· Человек планеты, любящий мир ·

ревел целый день без остановки. Я орал так громко, что люди

пугались и думали, будто случилось что-то ужасное. Те, кто уже

спал, вставали и выходили из дома, чтобы узнать, что произошло.

К тому же во время плача я не сидел на месте, а носился по всей

комнате, бился обо все подряд и вызывал страшный переполох. Я

мог даже пораниться до крови. Таким эмоциональным я был с

самого детства...

Стоило мне принять решение, и я уже не мог отступить,

даже если ради этого приходилось ломать себе кости. Конечно,

все это продолжалось лишь до тех пор, пока я не повзрослел.

Если мама ругала меня за проступки, я в ответ дерзил ей: «Нет!

Ты абсолютно неправа!» Нужно было всего лишь признать свою

вину, но мне легче было умереть, чем выдавить из себя эти слова.

Моя мама, однако, тоже была женщиной с характером. Она

шлепала меня и возмущалась: «Ты думаешь, что можешь вот так

взять и уйти, не отвечая родителям?» Однажды она ударила меня

так сильно, что я свалился на пол. Но, даже поднявшись на ноги,

я не сдался. Она стояла напротив меня и громко плакала, а я даже

в такую минуту не мог признаться в том, что был неправ.

Мой состязательный дух соперничал по силе с моим же уп-

рямством. Я просто не мог позволить себе проиграть ни в одной

ситуации. Взрослые в деревне поговаривали: «Ох уж эти "ма-

ленькие глазки из Осана"! Если он на что-то решился, он обяза-

тельно это сделает».

Не помню, сколько мне было лет, когда это произошло.

Как-то раз один мальчишка расквасил мне нос и тут же убежал.

После этого я целый месяц ежедневно ходил к его дому и поджи-

дал, когда же он выйдет на улицу. Жители деревни поражались

моей настойчивости: я ходил туда до тех пор, пока родители

мальчика не извинились передо мной. Они даже угостили меня

тарелкой рисовых пирожков!

Я вовсе не хочу сказать, что всегда упрямо пытался одер-

жать верх во что бы то ни стало. К тому же физически я был

гораздо крупнее и сильнее своих ровесников. Никто из ребят не

· Глава 1. Пища — это выражение любви ·

мог одолеть меня в рукопашной схватке. Однажды я проиграл

поединок одному мальчишке на три года старше, и это так меня

разозлило, что я просто не мог найти себе места. Я побежал в

горы, содрал кусок коры с акации и потом каждый вечер в тече-

ние шести месяцев тренировался на этом дереве, чтобы стать

достаточно сильным и победить того мальчишку. Через полгода я

вызвал его на матч-реванш и одержал победу.

В каждом поколении нашей семьи рождалось много детей.

У меня был старший брат, три старшие сестры и три младшие

сестры. На самом деле после Хё Сон, самой младшей сестры,

появилось на свет еще четверо младших братьев и сестер, но все

они умерли в раннем детстве. Моя мама родила тринадцать де-

тей, однако пятеро не выжили, и ее сердце было глубоко ранено.

На ее долю выпало слишком много страданий, ведь ей пришлось

растить так много детей в таких невыразимо трудных условиях.

Мало того, что у меня было много родных братьев и сестер, так к

ним порой присоединялись еще и двоюродные с троюродными.

Что мы только не вытворяли все вместе! С тех пор, однако, про-

шло уже много лет, и мне кажется, что из всех нас в живых ос-

тался один я.

В 1991 году я ненадолго приехал в Северную Корею. Впер-

вые за 48 лет я побывал на родине и узнал, что и мама, и боль-

шинство моих братьев и сестер уже умерли. У меня остались

только две сестры, старшая и младшая. Когда я был маленьким,

старшая сестра была мне как мать, а теперь я увидел ее бабуш-

кой, разменявшей восьмой десяток. Моей младшей сестре было

чуть больше шестидесяти, и ее лицо было сплошь покрыто мор-

щинками.

В детстве я так изводил ее бесконечными поддразнивания-

ми! Я мог заявить ей: «Эй, Хё Сон, я знаю, что ты выйдешь за-

муж за одноглазого!», на что она отвечала: «Что ты сказал? С

чего ты это взял, а, братец?» — и тут же бросалась ко мне, пыта-

ясь поколотить меня своими маленькими кулачками.

· Человек планеты, любящий мир ·

Когда Хё Сон исполнилось восемнадцать, пришло время ей

встретиться с молодым человеком, с которым ее решила сосва-

тать наша тетя. В то утро девушка проснулась очень рано, тща-

тельно расчесала волосы и напудрила лицо. Затем она хорошень-

ко прибралась в доме и во дворе и села ждать потенциального

жениха. «Хё Сон, — поддразнивал я ее, — вижу, тебе совсем

замуж невтерпеж!» Она покраснела, и я помню до сих пор, каким

хорошеньким стало ее личико с порозовевшими щеками, просве-

чивающими сквозь белую пудру.

Прошло уже около двадцати лет с тех пор, как я побывал в

Северной Корее. Моя старшая сестра, горько разрыдавшаяся при

встрече со мной, уже умерла, и у меня осталась одна младшая

сестра. Это причиняет мне такую невыразимую боль, что порой

кажется, словно сердце вот-вот разорвется на части...

Я всегда был довольно рукастым парнем и сам шил себе

одежду. Когда наступали холода, я мог быстренько связать себе

теплую шапку. У меня это получалось даже лучше, чем у жен-

щин, и я порой давал советы по вязанию своим старшим сестрам.

Однажды я связал теплый шарф для Хё Сон.

У меня были не руки, а настоящие медвежьи лапищи, но

мне очень нравилось рукоделие, и я даже шил себе нижнее белье.

Я отматывал от рулона кусок ткани, складывал его пополам,

вырезал по шаблону, сшивал, подрубал и надевал на себя. Когда я

таким образом сшил маме пару традиционных корейских носков,

она выразила свое одобрение так: «Ну-ну! Я-то думала, что вто-

рой сын только и умеет, что бить баклуши, а он мне вон какие

хорошие носки смастерил!»

В те времена в качестве приданого для сына или дочери ро-

дители должны были заранее приготовить отрезы хлопчатобу-

мажной ткани. Наша мама брала хлопковую вату, прикрепляла ее

к прялке и пряла нитки. На диалекте провинции Пхёнан они

назывались «токкенги». Затем она заправляла в ткацкий станок

ряд из двадцати нитей и ткала по двенадцать, тринадцать полотен

ткани и даже больше. Каждый раз, когда кто-то из детей вступал

· Глава 1. Пища — это выражение любви ·

в брак, из-под огрубевших пальцев матери выходили мягкие и

красивые ткани, по качеству не уступавшие самому лучшему

атласу. Ее руки были необыкновенно проворными! Если другие

успевали в день соткать три-четыре куска ткани, то у мамы выхо-

дило двадцать и даже больше. Если она торопилась закончить

подготовку к свадьбе одной из моих старших сестер, она могла за

день соткать целый рулон! У мамы был крайне нетерпеливый

характер. Как только она принимала решение, она тут же присту-

пала к делу и трудилась не покладая рук, пока не заканчивала

работу. В этом я очень похож на нее.

С детства я привык есть все подряд — к примеру, я очень

любил кукурузу, свежие огурцы, сырую картошку и сырые бобы.

Однажды, придя в гости к маминым родственникам, жившим в

восьми километрах от нас, я заметил у них на огороде какие-то

круглые растения. Я спросил, что это такое, и мне ответили, что

это чигва — сладкий картофель. Мне накопали немножко этого

картофеля и запекли на костре. Когда я отведал печеной картош-

ки, она мне так понравилась, что я набрал целую корзину и съел

все сам. С тех пор я не мог усидеть дома дольше трех дней и

постоянно убегал к маминым родственникам. Крикнув на весь

дом: «Мам, я пойду погулять!», я пробегал все расстояние до их

дома и на славу угощался сладким картофелем.

В наших краях бытовало такое понятие, как майский «кар-

тофельный перевал». Мы всю зиму питались картошкой, пытаясь

дотянуть до весны, когда начинал поспевать ячмень. Май был для

нас критическим месяцем, ведь если запасы картошки истоща-

лись до того, как созревал ячмень, людям приходилось голодать.

Выжить в период, когда картофель подходит к концу, а ячмень

еще не созрел, было так же тяжело, как и вскарабкаться на крутой

горный перевал, поэтому мы и называли это время «картофель-

ным перевалом».

Ячмень, которым мы питались тогда, не имел ничего обще-

го с тем сладким и отборным ячменем, который мы знаем сего-

дня. Это был сорт ячменя не с круглыми, а с продолговатыми и

· Человек планеты, любящий мир ·

очень твердыми зернами, но нас он вполне устраивал. Перед

варкой мы замачивали его в воде на двое суток. Когда мы сади-

лись есть, я пытался ложкой примять ячмень в тарелке, чтобы

хоть как-то сбить его в кучку, но у меня ничего не получалось.

Стоило мне набрать полную ложку ячменя, как он попросту

рассыпался, словно куча песка. Тогда я добавлял в него кочху-

джан5 и набивал этой смесью полный рот. Когда я жевал ячмень,

мелкие зернышки так и норовили проскользнуть у меня между

зубами, поэтому мне приходилось есть с плотно закрытым ртом.

Еще мы ловили и ели древесных лягушек. В те времена де-

ревенских детей, переболевших корью, кормили древесными

лягушками, потому что из-за болезни дети теряли вес и ходили с

бледными и осунувшимися лицами. Мы ловили по три-четыре

упитанных лягушки с толстыми мясистыми лапками и запекали,

завернув в тыквенные листья. Они получались такие нежные и

вкусные, словно их готовили в рисоварке. Кстати, если уж мы

заговорили о вкусном, я не могу не упомянуть и воробьев с фаза-

нами. Мы запекали разноцветные яйца горных и водоплавающих

птиц, летавших над полями и равнинами с громкими гортанными

криками. И вот так, бродя по горам и лесам, я узнал о том, какое

изобилие вкусной пищи приготовил для нас Бог в окружающей

природе.

· Глава 1. Пища — это выражение любви ·

Любить природу,