Жизненный компас

од Мунов берет начало в городе Нампхён, что рядом с

Наджу в провинции Чолла. Этот городок расположен

примерно в 320 километрах южнее Сеула, на юго-западе

страны. У моего прапрадеда, Мун Сон Хака, было три сына.

Младший, Мун Чон Хыль, мой прадед, также имел троих сыно-

вей: Чи Гука, Щин Гука и Юн Гука. Мой дедушка, Мун Чи Гук,

был старшим из них.

Дедушка Мун Чи Гук был неграмотным, так как не ходил

ни в современную начальную школу, ни в обычную деревенскую.

Однако он так хорошо умел фокусировать внимание, что смог

запомнить наизусть полный текст корейского перевода «Сан Го

Чжи»4, когда ему читали эту книгу вслух. Кстати, он выучил

наизусть не только эту книгу. Когда кто-то рассказывал ему

интересную историю, он запоминал ее и позднее пересказывал

теми же словами. Ему хватало одного раза, чтобы услышать что-

то и запомнить наизусть. Мой отец унаследовал эту способность:

он мог спеть по памяти христианский гимн более чем из четы-

рехсот страниц.

Мой дед исполнил последнюю волю своего отца и прожил

жизнь с полной самоотдачей, но не смог сохранить семейное

благосостояние. Дело в том, что его младший брат Мун Юн Гук

взял в долг деньги под залог семейной собственности, и эти

26

· Глава 1. Пища — это выражение любви ·

деньги пропали. Из-за этого семье пришлось хлебнуть немало

трудностей. Однако ни дед, ни отец никогда не отзывались плохо

о Мун Юн Гуке. Они знали, что он не растратил эти деньги на

азартные игры или на что-то подобное — наоборот, он отослал

их Временному правительству Республики Корея в Шанхае. В те

времена семьдесят тысяч вон были очень крупной суммой —

именно столько брат моего деда пожертвовал в фонд Движения

за независимость.

Дедушкин брат, Юн Гук, был выпускником Пхеньянской

семинарии и священником. Это был умный и образованный

человек, свободно владевший английским языком и хорошо

разбиравшийся в китайской культуре. Он служил пастором сразу

в трех церковных приходах, в том числе и в церкви Док Хын в

приходе Док Он Мён, а также участвовал в составлении Деклара-

ции Независимости в 1919 году вместе с Чхве Нам Соном.

Однако впоследствии оказалось, что трое из шестнадцати

христианских священников, подписавших Декларацию, были

выходцами из одной и той же церкви в Док Он Мён, и тогда Юн

Гук вычеркнул свое имя из списка. Один из оставшихся в живых

людей, подписавших Декларацию, Ли Сын Хун, который вместе

с Юн Гуком трудился над строительством школы в Осане, попро-

сил его присмотреть за своими делами на случай, если Движение

за независимость закончится провалом, а он сам будет схвачен и

убит японскими властями.

Вернувшись на родину, Юн Гук напечатал несколько тысяч

корейских флажков и раздал их людям, которые толпами выхо-

дили на улицы и выкрикивали лозунги в поддержку Движения за

независимость. Его арестовали 8 марта как организатора демон-

страции на холме позади административного офиса «Эйпо Мён».

В этой демонстрации приняли участие директор и весь препода-

вательский состав школы в Осане, около двух тысяч учащихся,

почти три тысячи христиан и четыре тысячи местных жителей.

Юн Гука приговорили к двум годам заключения в тюрьме Юджу,

· Человек планеты, любящий мир ·

однако через год он попал под амнистию и был выпущен на

свободу.

Японская полиция продолжала жестоко преследовать его

даже после освобождения, поэтому он не мог долго задерживать-

ся на одном месте и был вынужден постоянно скрываться. После

пыток в полиции, где его тело протыкали бамбуковым дротиком,

вырезав целый кусок мяса, у него остался огромный шрам. Ему

прокалывали ноги и ребра, но, по его словам, он так и не сдался.

Когда японцы поняли, что им его не сломить, они предложили

ему пост главы округа в обмен на клятву никогда больше не

участвовать в Движении за независимость. В ответ он лишь

громко выругался: «Уж не думаете ли вы, что я соглашусь на этот

пост и буду работать на вас, ворюги несчастные?»

Когда мне было лет семь-восемь, Юн Гук побывал у нас в

гостях, и к нему пришли повидаться несколько бойцов из Корей-

ской армии независимости. У них почти не было денег, и они по

ночам шли пешком до нашего дома под густым снегопадом. Нас,

ребятишек, отец накрыл одеялом с головой, чтобы не разбудить.

Но я уже успел проснуться и лежал под одеялом с открытыми

глазами, жадно ловя еле слышные обрывки «взрослого» разгово-

ра. Хотя было очень поздно, мама зарезала курицу и приготовила

ее с лапшой для борцов за независимость.

Я до сих пор не могу забыть, о чем говорил брат моего де-

душки, пока я лежал под одеялом, затаив дыхание от волнения.

«Даже если вам придется погибнуть, — убеждал он, — если вы

сделаете это ради своей страны, вы будете достойны славы».

Потом он продолжил: «Сейчас перед нами лишь беспросветная

тьма, но когда-нибудь непременно наступит ясное и солнечное

утро!» Из-за пыток его способность двигаться была ограничена,

но голос звучал с прежней силой и мощью.

Помню, как я ломал голову: «Почему такому чудесному

человеку, как дедушкин брат Юн Гук, пришлось сидеть в тюрь-

ме? Если бы мы были сильнее японцев, такого бы не случилось».

· Глава 1. Пища — это выражение любви ·

Юн Гук продолжал скитаться по стране, скрываясь от пре-

следований японской полиции, и мы не получали о нем ни еди-

ной весточки вплоть до 1966 года. В то время я жил в Сеуле.

Дедушкин брат явился во сне одному из моих младших двоюрод-

ных братьев и сказал ему: «Я похоронен в Чонсоне, в провинции

Канвондо». Мы отправились туда и узнали, что он умер за девять

лет до этого. Нашим глазам предстал одинокий могильный хол-

мик, заросший бурьяном. Позднее я перезахоронил останки в

Пхаджу, в провинции Кёнгидо рядом с Сеулом.

За последовавшие несколько лет после освобождения Ко-

реи от японской оккупации в 1945 году северокорейские комму-

нисты поголовно истребили всех христианских священников и

борцов за независимость. Юн Гук боялся, что его присутствие

навлечет неприятности на семью, и поэтому сбежал от коммуни-

стов на юг через 38-ю параллель, остановившись в Чонсоне.

Никто из нашей семьи не знал об этом. Он поселился в глухой

долине меж гор, зарабатывая на жизнь продажей кистей для

каллиграфии. Позднее он даже открыл там деревенскую школу,

где обучал детей китайской классике.

По словам некоторых его бывших учеников, он любил со-

чинять стихи и записывать их китайскими иероглифами. Учени-

кам удалось записать и сохранить около 130 стихов, в том числе

и этот: