Хотя… есть ли у слизеринцев понятие «дружба»? 3 page

Потом они поболтали пару минут обо всякой ерунде, договорились встретиться в выходные и разошлись. Но у Рема на душе остался неприятный осадок. Ему почему-то не понравилась резкость Питера. Глупости, конечно, но так не подходил этот недовольный тон обычно мягкому и милому Питеру Петтигрю.

Тогда Ремус Люпин не знал, что предчувствие его не подвело. Ему бы сразу насторожиться, понаблюдать, довериться обостренному восприятию худшей части его натуры. Но разве можно заподозрить друга? Человека, с которым провел бок о бок не один год? Поэтому Ремус загонял все глубже и глубже свои предчувствия, списывая их то на собственную усталость, то на раздражительность Питера. Он вспомнит обо всем этом потом, когда будет слишком поздно. И если Сириус успеет простить его, то сам он никогда не сможет простить себе свою слепоту, приведшую к смерти близких людей.

Но все это произойдет позже.

А пока он просто сидел и ломал голову над причиной столь странного поведения Сириуса.

Забавно ведет себя Случай. Порой можно убить годы на разгадку какого-либо вопроса, а ответ так и не найдется, а бывает, не успеешь еще толком сформулировать свой вопрос, как ответ тут как тут.

Сириус наконец решил прогуляться до туалета, а Люпин, крутя рюмку в пальцах, следил за его передвижением, удивляясь, как Бродяге удается придерживаться оптимальной траектории движения. Не столкнуться с посетителем, отходящим от стойки, чуть приобнять миловидную официантку, расходясь с ней в достаточно широком коридоре.

В этом был весь Сириус.

Рем усмехнулся, и его взгляд упал на разносчика газет, который настойчиво предлагал паре за соседним столиком свежую прессу. Смешно. Паре бы впору продавца цветов, а тут упитанный старикашка с кипой желтоватых газет.

Ремус решил избавить несчастных от его общества и кивнул продавцу. Ему, признаться, и самому стало любопытно, что нового пишут обо всей этой ситуации в газетах. Ситуация. Как любят люди прятаться за словами. Почему бы не назвать войну ее настоящим именем?

Он расплатился за газету и развернул ее. И сразу получил ответ на вопрос относительно поведения Сириуса.

Вверху огромной статьи из раздела светской хроники красовался Люциус Малфой, прижимающий к груди… сына. Рядом с Люциусом стояла Нарцисса с лучезарной улыбкой. Со стороны – счастливая семейная пара. В жестах, взгляде – безупречность. Все было слишком идеальным, поэтому Ремус Люпин сразу и безоговорочно не поверил в счастливый блеск глаз Нарциссы.

Ремусу стало грустно. За эту девочку, которая вынуждена прятать свой внутренний мирок за маской безупречности. И за этот крошечный копошащийся сверточек. Чутье оборотня никогда не подводило. Жизнь этого человечка не сложится гладко. Люпин готов был дать голову на отсечение.

Смех официантки заставил оторвать взгляд от снимка. Сириус как раз сделал по пути очередной заказ и направился к их столику.

Ремус швырнул так и не прочитанную газету под стол и улыбнулся.

Сириус опустился на свой стул, некоторое время помолчал, а потом изрек:

– Выпьем?

И на этот раз Ремус Люпин не стал спрашивать, за что они пьют, не стал отказываться или пытаться образумить друга, хотя понимал, что шестая рюмка не пойдет тому на пользу. Они молча чокнулись и залпом выпили.

Забавная шутка – жизнь.

А пару часов спустя Рем с горем пополам дотащил Сириуса до своего дома, потому что не был уверен, что Эмили обрадуется бесчувственному телу. Он уложил друга на диван в гостиной и накрыл тяжелым пледом. А сам присел в кресло у камина.

За окном барабанил веселый летний дождик, в камине потрескивал огонь. Ремус зачем-то разводил его даже в летние вечера. Мир, сузившийся до размеров этой комнаты, казался добрым и уютным. Но Люпина никогда не обманывали подобные минуты спокойствия. Он знал, что будет завтра, когда Сириус с головной болью и в паршивом настроении начнет хмуро слоняться по его дому, пиная некстати стоящую мебель. А потом будет выговор от Лили, недовольство Джеймса и равнодушное пожатие плечами в исполнении Питера. А еще он знал, что купит у разносчика вчерашнюю газету и все-таки прочтет статью о счастливой аристократической семье, но так и не поверит ни одной строчке.

А мудрое время снова докажет правоту всех его предчувствий.

* * *

Нарцисса Малфой сидела в тени каменной беседки. Лучи весеннего солнца пробивались сквозь листья винограда, украшая серый камень яркими пятнами. Свет. Тень. Желтое. Серое. Как ее жизнь.

Женщина устало потерла лоб. Как разительно отличалась ее теперешняя жизнь от предыдущей. Мать наследника старинного рода. Так ее красиво именовали в заголовках светских хроник. Газеты пестрели колдографиями их счастливой семьи. Счастливой? Нарцисса закрыла лицо руками, стараясь не впасть в отчаяние. Как красиво звучат ничего не значащие слова. И за ними совсем не видно, что ее жизнь превратилась в вечную борьбу, в которой не наблюдалось никаких перемен к лучшему. Это как биться о каменную стену.

Какое счастье она испытала в тот момент, когда дом огласил криком ее ребенок. Ее! Крохотный комочек, которому суждено стать смыслом ее жизни. И плевать на какое-то там предназначение. На все плевать. Она будет рядом с этим малышом и ни за что не позволит сделать из него оружие, или что там они хотели. Мариса права. Все в ее руках. Она – мать. Она не допустит воплощения в жизнь их дьявольских замыслов.

Так думала наивная Нарцисса, когда ее посетило первое осознание материнства. В тот миг ей казалось, что она сможет свернуть горы, опрокинуть небо…

Но жизнь все расставила по своим местам.

Когда ей не принесли ребенка в первый раз, она попыталась выяснить, в чем дело.

Домовые эльфы отводили взгляд и сообщали, что им запрещено говорить с ней. На вопрос, кем запрещено, последовал короткий ответ: «Хозяином». Нарцисса попыталась встать и выяснить, в чем дело, но сил не хватило. Тогда она подумала, что так бывает со всеми женщинами после родов. Так прошло несколько дней – дней паники и попыток вырваться из комнаты, после которых накатывали слабость и головокружение.

Тогда она еще не догадывалась о наложенном заклятии. Истина оказалась простой и страшной. Она выполнила возложенную на нее функцию – произвела на свет наследника. На этом ее миссия закончилась. Случись это хотя бы год назад, ее самолюбие, вероятно, с трудом бы перенесло такое отношение. Просто вещь, отслужившая свой срок. Забытая, ненужная. Но это было раньше. Сейчас все затмила мысль о сыне. Крошечное беззащитное создание, которое она так и не подержала в своих руках. Она не знала, что с ним, не знала, как он. Здравый смысл подсказывал, что ребенок для Люциуса слишком важен, поэтому ему не причинят вреда. Но Нарцисса плевать хотела на здравый смысл. Она была на грани безумия от страха за своего ребенка. И не было выхода. Не было помощи, не было сочувствия. Только чужие холодные стены и пронизывающий страх.

Ей приносили еду, вязание и прочую ерунду. Домовые эльфы выражали готовность исполнить все ее прихоти, не касающиеся ребенка. Но какие прихоти могли быть в ее состоянии? Она и ела-то лишь для того, чтобы быстрее набраться сил, потому что недомогание стало ее постоянным спутником.

На седьмой день пришел Люциус. Позже Нарцисса не могла вспомнить, что кричала в это спокойное и равнодушное лицо. Закончилось все очередным приступом головокружения и спокойным голосом Люциуса. Он сообщил о встрече с корреспондентами и о том, что она должна привести себя в порядок. Безупречно выглядеть, безупречно говорить.

Нарцисса хотела послать его ко всем чертям, но он сказал одну простую вещь:

– Ты увидишь сына.

И слез как не бывало, и недомогание отступило.

Люциус не обманул. Сына она увидела. Причем испытала непередаваемое ощущение, когда ей просто дали его в руки. Прижать к себе, вдохнуть его запах, почувствовать его тепло. Больше ничего в жизни не нужно. И вдруг оказалось, что по протоколу наследника должен держать отец.

Нарцисса хотела ответить всем этим расфуфыренным снобам, что они могут сделать со своими пожеланиями, но что-то во взгляде Люциуса заставило ее одуматься. От этого человека сейчас зависела возможность видеть собственного ребенка.

После пресловутой фотосессии они остались втроем. Она, Люциус и Драко.

К ее удивлению, Люциус тут же протянул ей ребенка. Прижимая к себе теплое тельце, она задала один простой вопрос:

– Зачем?

– Милая… – Люциус протянул руку и коснулся ее волос. – Так нужно. Наш ребенок не обычный. Поверь, если не заняться его воспитанием, может произойти катастрофа. Он вырастет великим волшебником, но его силу нужно направлять.

– Но я его мать. Я знаю, что для него лучше. Ты не можешь отстранять меня от его воспитания.

– Я и не собираюсь, – он улыбнулся почти искренне. Почти. – Ты просто была слаба, подавлена, потом эти приступы беспокойства. Это могло негативно отразиться на ребенке.

– Ты шутишь? Эти, как ты выразился, приступы беспокойства, были потому, что у меня отняли сына. Я не знала, что с ним, как он...

– Неужели ты могла подумать, что я причиню вред нашему ребенку?

Он подался вперед и поцеловал ее висок. Драко недовольно засопел, видимо, ему не понравилось подобное поведение.

– Теперь все будет по-другому.

– Правда? – в ее голосе послышалась надежда.

Несмотря на врожденную осторожность, Нарцисса сейчас готова была поверить чему угодно, лишь бы услышать подтверждение своим надеждам. Она готова была простить Люциуса, простить весь свет. За одну только возможность держать на руках собственного сына, видеть, как он растет. Это так мало и так много.

– Ну конечно, – он вновь ее поцеловал.

Нарцисса со счастливой улыбкой уткнулась носом в краешек теплого одеяльца. Внезапно мир покачнулся и опрокинулся. Последнее, что запомнилось, это уверенные руки Люциуса, подхватившие сына.

Пришла в себя она уже в собственной спальне. Встрепенулась и попыталась встать.

– С Драко все в порядке, – опередил ее вопрос негромкий голос Люциуса. – Но... ты могла его уронить. Что случилось?

– Я… н-не знаю, – голос не слушался, она закашлялась. – Я вдруг почувствовала головокружение и…

Она замолчала.

– Милая, надеюсь, ты понимаешь, что могло случиться, не окажись меня рядом.

Она понимала.

– Думаю, тебе лучше не брать мальчика на руки, пока эти странные симптомы не пройдут. Я пригласил лекаря.

В его голосе слышалась искренняя тревога. Так, во всяком случае, показалось Нарциссе.

А потом пришел лекарь, который долго осматривал, заставлял пить соленые порошки и направлял на нее волшебную палочку. И вынес вердикт: она… совершенно здорова.

Недоумение на лице Люциуса и... озарение. Заклятие. Все оказалось просто. Она даже не пыталась выяснить: кто. Если верить недоумению Люциуса, значит, пресловутый Темный Лорд.

Она попыталась поговорить с Люциусом, но тот лишь развел руками и пообещал выяснить. А потом уехал по делам на несколько месяцев. Темный Лорд в имении не появлялся. Спросить оказалось некого. Да и так ли это важно? Важным оказалось то, что началась новая – чудовищная жизнь. Стоило ей попытаться приблизиться к собственному сыну, как на нее накатывались волны тошноты и головокружения. Патовая ситуация. Она не могла взять на руки собственного ребенка, потому что рисковала причинить ему вред.

Малыш рос капризным и драчливым. Материнское сердце обливалось кровью при виде того, что его окружают лишь домовые эльфы. Да еще гориллообразный охранник, который после рождения Драко прочно переместился из-за спины Нарциссы в непосредственную близость к ребенку.

Изредка появлялся Северус, который был молчалив и собран. Говорил мало, на вопросы о своей работе на Лорда отвечал неохотно. Нарцисса чувствовала, что он что-то недоговаривает, после его ухода всегда оставалось больше вопросов, нежели ответов. Поддерживал ли он ее? Безусловно. Порой они могли промолчать весь вечер, глядя каждый в свою чашку с чаем, потому что говорить было не о чем. В настоящем темы, способной поднять настроение, не было, а в прошлом, что ни воспоминание – то синеглазое наказание. Северус при упоминании гриффиндорца поджимал губы, стараясь сохранять хорошие манеры, а Нарцисса отчетливо осознавала, что жизнь не удалась. Просто не сложилась… и все. Становилось грустно и горестно, поэтому даже друг, близкий, понимающий и поддерживающий, позволял почувствовать себя нужной и живой, но лишь ненадолго.

Периодически наведывались пожилые волшебники. Что-то смотрели, о чем-то шептались.

Как Нарцисса ненавидела их всех! Но поделать ничего не могла.

Оставалось уповать на собственные силы. Она, как одержимая, переворачивала страницу за страницей книг по темной магии, пытаясь отыскать противодействие заклятию. И все тщетно.

Ее попытки побороть обстоятельства не приводили ни к чему. Одна слабая несчастная женщина против огромного и жестокого мира. Не нужно было быть провидцем, чтобы предсказать итог.

* * *

Внезапно начавшаяся суматоха заставила оторваться от грустных мыслей. В этом неживом доме мог быть только один источник шума, но появлялся он крайне редко. Нарцисса встала навстречу Марисе Малфой. Ветер развевал темные волосы, а солнце отражалось во взгляде этого неунывающего создания.

– Привет, моя хорошая, – Мариса быстро обняла Нарциссу и поцеловала в щеку. Нарцисса улыбнулась. Как же хорошо с ней! Легкий запах каких-то весенних цветов, не сходящая с губ улыбка.

– Ты почему здесь сидишь? Где Драко?

Нарцисса не стала рассказывать девушке в письме о заклинании. Что толку волновать, если все равно ничего не изменишь.

– Он в южной части сада… – она постаралась придать голосу беззаботные нотки.

Мариса подозрительно сощурилась, закусив губу. Была у нее такая детская привычка.

Несколько секунд прошли в молчании. Наконец Нарцисса не выдержала. Ей всегда было сложно лгать. А в особенности близким людям, которых оставалось все меньше и меньше на этой земле. Она глубоко вздохнула и рассказала обо всем. Кратко и буднично. Лишь сухие факты. Никаких эмоциональных окрасок, переживаний. Но именно спокойствие ее тона больше всего повлияло на Марису. Девушка во время всего рассказа несколько раз прижимал ладонь к губам, пару раз пыталаcь о чем-то спросить, но так и не спросила.

– К тому же его охраняет Смит. Я не могу к нему даже приблизиться, – тихим голосом закончила Нарцисса.

Мариса вошла в беседку, остановилась у каменного парапета спиной к Нарциссе и несколько минут просто молчала, водя пальцем по нагретому камню. Потом резко обернулась и спросила:

– Где Люциус?

– Понятия не имею. Он в последнее время здесь совсем не появляется. Я даже не могу с ним поговорить, как-то решить этот вопрос.

Мариса внимательно посмотрела на подругу. В прошлый свой приезд она не видела Нарциссу. Та была в каком-то загадочном отъезде. Как позже выяснилось из писем, Нарцисса навещала могилу родителей. Драко Марисе тоже не показали. Она вообще видела племянника один раз на крестинах. Ее эта ситуация в корне не устраивала. Девушка вздохнула. Захотелось встряхнуть Нарциссу, наорать на нее. Лишь бы увидеть что-то кроме этой вежливой улыбки и заторможенных движений. Но она сдержала порыв. Мариса очень любила Нарциссу и всегда пыталась ее понять. Хотя последнее было особенно сложно. Нарцисса мало говорила о себе. Все больше о самой Марисе. Девушка как-то попыталась выяснить причину, на что подруга с легкой улыбкой заметила, что в ее жизни нет ничего интересного, и говорить здесь не о чем. Хотя это было ложью. Мариса прекрасно понимала, что в жизни Нарциссы была… любовь. А это всегда многогранно, поразительно и неповторимо. Но Сириус Блэк был запретной темой уже не первый год. Нарцисса словно вычеркнула его из своей жизни. Вот только не из своего сердца. Мариса не раз видела, какие взгляды устремлялись в спину гриффиндорца еще в их школьную бытность. Да и потом Нарцисса с жадностью ловила любые слухи, старательно делая вид, что ее это совсем не интересует. Вот Мариса и подкидывала «неинтересную» информацию. То забывала газету с колдографией новобранцев Аврорского корпуса, то заметку о спецоперации с изображением места преступления, на котором чудом оказались сфотографированы два аврора. Один довольно четко выделялся на черно-белой колдографии, всматриваясь в какой-то обрывок бумаги, второй же был в пол-оборота, неясный и расплывчатый. Но он же был! И Мариса готова была поклясться, что Нарцисса ни за что не выбросит потертую газету.

Потом появилась новая тема для разговора: Драко. Да вот только не чувствовала Мариса радостного возбуждения, не видела за строками писем материнского счастья. Ее это всегда настораживало. А сегодня она убедилась в своей правоте. Глядя на подругу, рассеянно теребящую кончик шали, Мариса впервые осознала, насколько же устала Нарцисса. Устала от этой бесконечной борьбы, обреченной на поражение. Противники гораздо сильней. Они – мощь, сметающая все на своем пути. Куда с ними тягаться этой хрупкой девушке?

Черт! Приставить к ребенку эту гориллу Смита?

Мариса вдруг поняла, что в состоянии разнести все имение.

– Пошли! – скомандовала она.

Нарцисса подняла голову и непонимающе уставилась на подругу, удивленная ее тоном.

– Куда?

– Пошли! – повторила Мариса, хватая ее за руку.

Нарцисса попыталась воспротивиться, но не тут-то было. Если Мариса Малфой что-то для себя решала, то не было силы, способной ей помешать. Во всяком случае, так казалось.

Они быстро пересекли лужайку и направились в южную часть сада, обходя старинные статуи и путаясь мантиями в высокой траве, потому как Мариса игнорировала каменные дорожки. Но чем ближе они подходили, тем сильнее становилось действие сложного заклятия.

В какой-то момент Нарцисса споткнулась. Мариса обернулась и взволнованно посмотрела на подругу.

– Все в порядке, – попыталась улыбнуться та, – только зря ты это все затеяла. Я пыталась миллион раз – ничего не выходит. Я не смогу подойти к нему из-за этого чертового заклинания, а тебя Смит ни за что не подпустит. Понимаешь? Все напрасно.

Нарцисса судорожно вздохнула, пытаясь сдержать эмоции. Мариса закусила губу и, сердито притопнув, что-то беззвучно прошептала.

– Слушай! Я могу сейчас устроить вам встречу.

– Ты не сможешь… Смит…

– К черту Смита!

– Я же говорю, что я не смогу приблизиться. Я пыталась…

– Ты пыталась одна! – отрезала Мариса. – Вместе все получится! Только… тебе будет плохо. Но… несколько минут, – в серых глазах появилась мольба. – Вы же нужны друг другу.

Нарцисса прижала ладонь к губам и зажмурилась, пережидая очередной приступ дурноты. А потом прошептала:

– Может, ты и права…

Мариса радостно улыбнулась, раскрасив этой улыбкой само утро. А потом так же быстро нахмурилась.

– Нарцисса, я, правда, не уверена, что это закончится хорошо. Я имею в виду тебя.

– Я согласна, лишь бы с Драко ничего не случилось, – отмахнулась та.

– Не случится! – уверенно сказала Мариса. – Они ни за что не стали бы им рисковать. Я уверена, что заклятие одностороннее.

– Идем, – голос Нарциссы окреп.

Мариса вновь потянула ее за руку, молясь Мерлину, чтобы сил Нарциссы хватило хотя бы на несколько драгоценных минут.

За большим розовым кустом показалась аккуратно подстриженная полянка.

Мариса остановилась от неожиданности. Захотелось выхватить палочку и наложить на собственного братца самые жуткие заклинания, которые она только знала. Как? Как он мог?

Посреди поляны на большом пледе, украшенном фамильным гербом (треклятым фамильным гербом!) сидел маленький мальчик, перекладывая игрушку с одного места на другое. Рядом стояли несколько эльфов, напряженно следивших за этим занятием. А чуть в стороне располагался этот самый пресловутый Смит. Эдакий утес, готовый превратить в горстку пепла любого, кто приблизится к ребенку ближе, чем на десять метров.

Марисе захотелось разреветься от жалости.

Да, Драко охраняли. Никто не мог причинить ему вред. Да, рядом была куча эльфов, готовых выполнить любой каприз и оберегающих от всех напастей. Но разве это нужно ребенку? Разве может он почувствовать себя нужным, желанным? Нет! Он сможет ощутить себя хозяином, рожденным повелевать, не знающим отказа. Но будет ли он человеком?

Мариса вспомнила свое детство. У нее была хотя бы няня. Старая, ворчливая, но обожавшая непослушное чадо до потери сознания.

Судорожный вздох Нарциссы вернул к действительности. Мариса бросила быстрый взгляд на подругу и тут же отвернулась. Не могла она видеть слезы, просто терялась в такие моменты.

– Присядь здесь, – прошептала она, указывая на каменную скамью у куста.

Нарцисса безропотно опустилась на указанное место, неотрывно глядя на малыша. Мариса понимала, что если бы у той были силы, она бы бросилась к ребенку, наплевав и на охранника, и на эльфов. Что-то подсказывало, что подобное было не раз. Да вот только сил уже не осталось. Они все были растрачены в неравной борьбе с роком.

Мариса решительно направилась к центру полянки. Неподвижный до этого Смит быстро шагнул ей на встречу и оказался как раз на пути.

Мариса с жизнерадостной улыбкой сделала два шага влево. Смит тоже переместился. Вправо шагать она не стала. Потеря времени. И так понятно, что на дурочку здесь не проедешь. Да и магия не поможет. Уж Нарцисса-то с кровью вейлы наверняка пыталась.

Что ж, будем действовать по-другому. Взгляд Марисы остановился на ближайшем домовом эльфе, испуганно наблюдающем за этой сценой.

– Как тебя зовут?

– Рик, – пробормотал эльф, кланяясь до земли.

Значит, узнал.

– Рики, – голос Марисы стал слаще сиропа, – этот человек угрожает мне, твоей хозяйке.

Именно в этот момент Смит дернулся, но магия… эльфийская магия была древнее человеческой, сильнее и мудрее.

Эльф, казалось, и с места не сдвинулся, но Смит замер.

– Умница! – похвалила Мариса, от чего эльф расплылся в чем-то похожем на улыбку.

Хвалили его, видимо, редко. Девушка не сомневалась, что он имел приказ Люциуса во всем слушаться Смита или что-то вроде того.

Но ведь Смит не успел ничего сказать. К тому же по негласному кодексу домовых эльфов, последний приказ имел большую силу. А Мариса все-таки – Малфой.

Долго радоваться маленькой победе она не стала. Быстро обернулась помочь Нарциссе, но та уже упала на колени рядом с сыном, схватив в охапку маленькое тельце. Ребенок испуганно замычал и начал вырываться. Мариса опустилась на колени рядышком, стараясь не смущать эту идиллию и в то же время не пропустить момент, когда сил у подруги не станет.

Она думала, что почувствует удовлетворение от содеянного. Но осознала, что к горлу подступил ком, а в глазах защипало. Мариса Малфой ненавидела слезы. Слезы – это слабость. А в жизни нельзя демонстрировать свои слабости. Но сдержаться не смогла. Слезы потекли по щекам, падая на проклятый фамильный герб, на котором она как раз сидела. Мать и дитя должны вызывать умиротворение, осознание жизни как радостного и счастливейшего из проявлений. Но эта картина заставляла лишь сильнее сжимать кулаки и мечтать прикончить тех, кто безжалостно разорвал связь сердец, вечную и неделимую. Мать не должна глотать слезы, прижимая к себе собственное дитя, а ребенок не должен так яростно вырываться из материнских объятий, отодвигаться, отгораживаться.

Мариса гладила то светлые прядки на отчаянно вертящейся головке, то ледяную дрожащую руку Нарциссы. Сколько это длилось, она не знала. Наконец Нарцисса усадила ребенка на плед и закрыла лицо руками. Все силы разом ее оставили. Если раньше она питалась мыслью о встрече, о миге близости со своим малышом, то теперь горькое разочарование и душевная боль вытянули все силы. Ее сын, ее родной крошечный мальчик не хочет быть рядом с ней. Это не его вина, нет. Он просто привык быть один. Привык к тому, что рядом молчаливые и безропотные эльфы. Ему оказалась не нужна ласка, не нужно тепло. Неужели их отняли навсегда?

А потом был вечер на террасе, когда две девушки просто сидели в полной тишине и утирали слезы. Оказалось, что и в слезах можно найти единство. Сказать было нечего. Реальность, жестокая и неотвратимая, предстала перед ними очень ясно. И не осталось ничего: ни радости, ни надежды, ни ожидания чуда. Даже простых слов утешения не осталось. Лгать бессмысленно, а бороться бесполезно.

Осталось лишь смириться и сжиться c этой болью и чувством одиночества в кругу близких по крови людей.

* * *

Джеймс Поттер зажмурился, весь без остатка растворяясь в тепле, исходящем от ласковых пальчиков. Он лежал на диване в собственном доме. Доме, который он должен был уберечь любой мыслимой и немыслимой ценой, потому что здесь сосредоточился весь его мир. Вся жизнь. Лили, которая ласково гладила его лицо, уложив его голову на свои колени, и Гарри – маленький теплый комочек. Новая жизнь. Джеймс должен был защитить их любой ценой. Именно для этого он менял защиту на своем доме несколько раз за неделю. А теперь вдруг понял, что остался один единственный выход – наложить сложную родовую защиту и сделать хранителем тайны одного единственного человека. Лишь этот человек сможет найти небольшой уютный домик в Годриковой Лощине, больше никто. В момент активизирования этого сложного и древнего заклятия все люди, когда-либо бывавшие в защищаемом месте, навсегда забывают о его местонахождении. Они могут помнить убранство дома, незначительные детали, но ничего из того, что поможет его найти.

– Слушай, кроме ребят, кто у нас был? – вдруг спросил Джеймс.

Пальчики Лили на секунду замерли, а потом он услышал ее задумчивый голос:

– Эмили, Дамблдор и все. А что?

– Это хорошо.

– Ты снова о защите?

Он кивнул, не открывая глаз.

– Ты думаешь, все настолько серьезно?

– Да, думаю. И чем скорее мы поставим защиту, тем лучше.

– Но кто будет хранителем? Дамблдор?

Джеймс открыл глаза и увидел ее задумчивое лицо, обрамленное рыжими локонами. Наверное, так выглядят ангелы. Джеймс сел, потер ноющий висок и проговорил:

– Понимаешь, Дамблдор не может нести ответственность за каждого выпускника Хогвартса.

– Да, я понимаю. Тогда кто-то из ребят?

Джеймс устало потер лицо. Сколько же он не спал? Кажется, пошли вторые сутки. Сначала дежурство, потом выходка Сириуса. Хотя… До этого еще были похороны одного из его ребят. Джеймс откинулся на спинку дивана, почувствовал на своей руке теплую руку и с силой сжал, не открывая глаз. Он не хотел показывать Лили свою слабость и растерянность. Ей и так доставалось. Тревога, постоянное ожидание дурной вести, страх, что он однажды не вернется с очередного дежурства. Вот из чего состояла жизнь Лили Поттер. Джеймс вздохнул. Если бы он попытался измерить свою любовь к Лили и меру благодарности к ней, не хватило бы и целого океана. Как бы тяжело ни складывался его день, сколько бы крови он ни увидел на очередном вызове к месту трагедии, он твердо знал, что дома его ждет эта светлая улыбка, нежные руки и молчаливая поддержка. Ни расспросов, ни упреков в долгом отсутствии. Лишь хорошие новости о том, как вел себя маленький Гарри и что нового в области культуры или квиддича, хотя она и не слишком разбиралась в последнем. Частенько трогательно путала термины и не могла запомнить фамилии игроков. Но ведь старалась, ради его усталой улыбки. Она день за днем создавала его мир, как искусная мастерица, сплетая нити света, радости и добра, не оставляя ни одного шанса тревогам, несчастьям, горестям проникнуть за стены их небольшого дома. И не потому, что она была сильной волшебницей. Нет. Она творила женскую магию, ту, что сильнее заклятий и недобрых слов – магию любви, магию света.

Джеймс встал с дивана и подошел к колыбельке. Их малыш сладко спал, чему-то улыбаясь во сне. Как прекрасен мир детства. Сколько света и радости таит он в себе! Джеймс сделает все, чтобы улыбка его сына никогда не померкла. В тот день он еще не знал, что маленькому Гарри Поттеру остается всего лишь несколько дней безмятежности. А потом… Странное слово «сирота». Сухое, протокольное. За ним не видно детских слез, не видно бескрылой мечты и робкой надежды.

Джеймс повернулся к Лили.

– Спасибо тебе. За все, за все.

Она молча приблизилась и обняла его, крепко-крепко, укрывая от всех невзгод и несчастий. Рядом с ней страхи таяли. Оставалась Надежда.

Джеймс в очередной раз подумал: как же тяжело, должно быть, его друзьям приходить в пустые одинокие дома, где их никто не ждет, не встречает.

Мысли вернулись к кандидату на роль хранителя.

– Может, Ремус? – внезапно предложил он.

– Ремус… – Лили задумалась. – Во-первых, послезавтра полнолуние, поэтому какое-то время он будет не в форме. А ты хочешь сделать все как можно быстрее.

– Точно. Я забыл, – Джеймс задрал голову к потолку. – Сириус или Питер.

Сложность выбора заключалась в том, что человек должен быть готов пожертвовать собой, если это понадобится. Тайну нельзя выпытать, но кому это докажешь? Следовательно, существовала вероятность нападения, применения запрещенных заклятий типа круцио. Человек не должен сломаться. Вообще, быть хранителем означало верную смерть в случае, если за охраняемым домом кто-нибудь охотился. А дома авроров в последнее время исчезали с карт, как по мановению волшебной палочки. Кто из его друзей готов пойти на риск? Конечно, любой. На то она дружба и есть. Но почему-то сознание упорно подсовывало образ Сириуса. Хотя… подобный ход мыслей мог быть не только у него. Значит, лучше выбрать на эту роль Питера. С виду слабый и безвольный. Мало кому в голову придет подумать, что он – хранитель тайны. Да к тому же у Сириуса, работавшего в боевом отряде авроров, то есть частенько попадающего в переделки, было гораздо больше шансов погибнуть, нежели у Питера, занимающегося бумажной работой в министерстве. Значит, и с этой точки зрения Питер – логичный выбор. Но что-то останавливало Джеймса Поттера. Объективных причин для недоверия не было. Да, они с Питом в последнее время реже видятся. Ну и что с того? Он и с остальными ребятами пересекался лишь при смене с дежурств, встречаясь только по выходным, да еще получал от Лили информацию о делах того или иного. Это и есть взрослая жизнь. Да еще эта проклятая война… Значит, дело было не в недоверии. В чем же тогда?

Date: 2015-07-25; view: 253; Нарушение авторских прав