Смертельно опасные решения 8 page

Все охотно поддержали предложение Изабель и отпили из бокалов. Кит, казалось, чрезвычайно обрадовался подобному вниманию и наконец‑то расслабился.

– Помочь тебе с ужином? – поинтересовалась я на английском, который после живой французской речи показался мне несколько холодным. Мне хотелось остаться с Изабель наедине, чтобы выложить все, что я думаю по поводу ее сюрприза.

– Нет‑нет, все уже готово. Пожалуйста, пойдемте к столу. Рядом с каждой тарелкой стоят карточки с именами.

Черт!

Изабель ретировалась на кухню, в то время как все мы собрались вокруг стола, чтобы выяснить, каким образом нас разместила хозяйка. Как я и предполагала, мы с Кризом оказались соседями. Кит сидел справа от меня.

Нас было семь человек вместе с Изабель. Место по другую сторону от Кита занимал пожилой актер. Мне уже доводилось встречаться с ним прежде, но я забыла имя и не расслышала его, когда нас представляли. Двух других гостей я не знала. Выяснилось, что они супруги, жена занималась продажей антиквариата, муж был кинопродюсером.

Пока Изабель курсировала с блюдами между гостиной и кухней, мы завели общую беседу. Актер только что закончил играть в «Гамлете» совместной польско‑французской постановки, в театре «Зеленый занавес». Криз рассказал о своем недавнем задании. В репортаже велась речь о шестнадцатилетнем хакере, который взломал компьютерную систему сухопутных войск США и сразу же позвонил в Королевскую канадскую конную полицию, чтобы его арестовали.

– Мальчишка жаждал обрести всеобщее признание, – сказал актер.

– Тогда ему следовало бы податься в футбол, – предложил мой племянник.

Неплохо, Кит.

– А чем вы двое занимались? – обратилась Изабель к супругам, пока обходила гостей и наливала вино.

Очередь дошла до Кита, она помедлила и взглянула на меня. Я кивнула. Какого черта! В Квебеке он на вполне законных основаниях, а машину поведу я. Кит с энтузиазмом поддержал меня.

Продюсера звали Клод‑Анри Брот. Он только что вернулся с трехмесячных съемок в Ирландии. Его жена, Мари‑Клер, управляла антикварным магазинчиком в Старом Монреале и проводила все свободное время, скупая старинные вещи в Провансе. Она пустилась в сбивчивые рассуждения о королях Арелата, об Анжуйской династии и упомянула не меньше десятка Людовиков с описанием того, какой именно вклад внес каждый из них в изготовление мебели. Занявшись телятиной, я украдкой рассматривала Лайла Криза. Прическа и зубы безупречны, стрелки на брюках такие же отутюженные, как и в нашу последнюю встречу. Я заметила у него лишь один‑единственный изъян: на воротничке Криза виднелась россыпь перхоти.

Он оказался превосходным слушателем. Не сводил глаз с Мари‑Клер и время от времени столь заинтересованно кивал, словно в мире не существовало более важных вопросов, чем эстетика различных материалов и отделка шкафов.

Стоило только Мари‑Клер замолчать, чтобы перевести дыхание, как тотчас же к беседе присоединилась Изабель, меняя направление разговора, как авиационный диспетчер, на экране которого одновременно высвечивается несколько рейсов. И хотя я вынуждена была признать, что ей нет равных в поддержании курса, мне не совсем понравилась выбранная тема.

– Темпе как раз работает над этими ужасными убийствами, в которых замешаны мотоциклетные банды. Может, расскажешь нам что‑нибудь о них?

– Байкеры? – уточнил Клод‑Анри.

– Да. – Больше всего на свете мне хотелось испепелить своим взглядом Изабель, но я сдержалась, решив, что подобное поведение покажется неприличным. Также я бы не отказалась слегка придушить ее, но сделать так – значило совершить еще большую неучтивость.

– Вы были там, когда обнаружили то, о чем написали сегодняшние газеты?

– Да. Но, как прекрасно известно, Изабель, – я одарила ее ледяным взглядом, – я не вправе…

– Какие у тебя там дела с байкерами, тетя Темпе?

Кит не проявлял никакого интереса к разговору и думал о чем‑то своем во время лекции по отделке мебели, но встрепенулся, когда была затронута эта неприятная для меня тема.

– Ты же знаешь, что я работаю в судебно‑медицинской лаборатории.

Он кивнул.

– На прошлой неделе директор попросил меня заняться несколькими убитыми. – Я ни словом не обмолвилась о сотрудничестве с оперативным управлением «Росомаха».

– Сколько именно трупов у тебя на руках?

– Достаточно.

– Больше, чем участников «Би Джиз»? – не отступал он.

– Пять.

– Пять человек прикончили всего лишь за одну неделю? – Глаза Кита округлились. Все остальные отнеслись к этой цифре спокойно.

– Двоих убили еще в 1987 году. Мы обнаружили их тела только на этой неделе.

– Как раз об этом я и читал, – сказал Клод‑Анри, направив вилку на меня. – Cest ca. Именно вы были на фотографии.

– А кто остальные? – не отставал Кит.

Теперь у меня появилось сильное желание придушить еще и племянника.

– Двое погибли в результате взрыва бомбы. И одна маленькая девочка была случайно убита в перестрелке.

– Mon Dieu! – воскликнула Мари‑Клер, забыв о нашей договоренности говорить только по‑английски.

Я потянулась к бокалу с перье, отчаянно желая переключить внимание присутствующих на Мари‑Клер и, выискивая брешь в разговоре, чтобы вставить вопрос о напыщенном интерьере эпохи Возрождения.

– А вы принимаете в расчет ту молодую женщину, чьи кости нашли в Сен‑Базиль‑ле‑Гранд?

Я повернулась в сторону Криза, услышав вопрос. Хотя его голос звучал обыденно, в глазах вспыхнул огонек, который я прежде не видела. Если он питает надежды на материал для следующего репортажа, от меня он его не получит.

– Нет.

– Вы установили ее личность? – Он потянулся за своим бокалом, сделав вид, что ответ его нисколько не интересует.

– Нет.

– О ком вы говорите? – спросил Кит.

– Недалеко от могилы тех двух байкеров мы также обнаружили другие кости. Удалось установить, что они принадлежат молодой женщине, но мы пока не знаем, кто она и что ее связываете «Гадюками». Вполне возможно, что ее захоронение датируется более ранним числом, чем они вступили в права собственности.

– Вы тоже так считаете? – изогнул бровь Криз.

– Не знаю.

– А кто такие «Гадюки»?

Я почти изменила свое мнение относительно умения моего племянника вести себя в обществе.

– Марионеточный клуб «Ангелов Ада».

– Ни фига себе!

– Так и есть. Именно они и их собратья по мотоциклам несут ответственность за смерть почти ста двадцати человек, погибших в нашей провинции за последние пять лет. Одному Богу известно, сколько еще людей пропали без вести по их вине.

– Байкеры убивают друг друга?

– Да. Ведется беспощадная борьба за контроль над торговлей наркотиками.

– А почему бы просто не позволить им истребить друг друга? – спросил актер. – Считать их разборки некой формой психопатической саморегуляции?

– Да потому, что невинные люди, такие как Эмили‑Энн Туссен, всего девяти лет от роду, оказываются под перекрестным огнем!

– Возможно, еще и эта другая девушка?

– Вполне может быть, Кит.

– Высчитаете, вам удастся доказать их причастность? – поинтересовался Криз.

– Я не знаю. Клод‑Анри, пожалуйста, поведайте нам о вашем фильме.

Когда продюсер начал рассказывать, Криз взял бутылку шардоннэ и потянулся к моему пустому бокалу. Я отрицательно покачала головой, но он все равно вознамерился налить вино. Когда же я прикрыла рукой стакан, он рассмеялся, убрал ее и все же наполнил бокал.

Задохнувшись от возмущения, я высвободила руку и откинулась на спинку стула. Не выношу людей, которые навязывают выпивку другому человеку против его желания.

Голос моего племянника вернул меня к разговору за столом. Изабель привлекла всеобщее внимание к Киту.

– Да, я путешествовал с отцом. Он в нефтяном бизнесе. Мы отправились из Техаса на старое доброе озеро Уиннебейго. Папашина идея. Он хотел наладить меж лунами родственную связь. Мы собирались заехать сюда, чтобы закинуть тетиного кота, потом на восток и в глубь Вермонта, до Дерби‑лайн. Папаша спланировал нашу поездку тщательнее, чем вторжение в Нормандию. Вот почему я так хорошо запомнил все названия. Как бы то ни было, мы разбили лагерь недалеко от города под названием Уэстмор и принялись ловить рыбу в Уиллоугби‑ривер. Дело в том, что лосось живет в пресной воде, и когда он начинает весной идти на нерест, то его там просто тьма‑тьмущая. Наверное, закоренелые рыбаки считают те места чем‑то вроде заповедного рая. Потом мы рванули южнее, в сторону Манчестера, и ловили рыбу в Баттенкилле. Папа накупил гору всякого ненужного барахла, какое только мог найти в магазинах компании «Орвис», производящей рыболовное снаряжение. Типа на‑хлыстовых удилищ и другой ерунды. Затем он покатил на своей тачке обратно в Техас, а я решил заскочить к тете на байкерскую пирушку. – Он поднял бокал за мое здоровье, и все последовали его примеру. – Есть во всем случившемся что‑то сверхъестественное, – продолжил Кит. – Потому что папа около года назад купил мне мотоцикл.

Я ужаснулась, но не удивилась. Говард, нефтепромышленник из Западного Техаса, приходится моей сестре вторым мужем, и у него денег больше, чем здравого смысла. А еще он страдает врожденным дефектом завитка ушной раковины, вследствие чего попросту не способен к моногамным отношениям. Они с моей сестрой развелись, когда Киту было шесть. Взгляд Говарда на отцовство заключался в необходимости осыпать сына игрушками и деньгами. В три это были пони и игрушечные машинки с моторчиком. К восемнадцати на смену пришли парусные шлюпки и дорогущий «порше».

– Мотоцикл какой марки? – поинтересовалась Изабель.

– «Харлей‑дэвидсон». Папаша здорово увлекается «харлеями». Мой именуется «глассическим королем дорог», а у него самого «электра глайд ультра‑класса». Но настоящая папочки‑на любовь – его старенький драндулет «наклхед». Такие модели выпускались между 1936 и 1947 годами.

– Что именно означают все эти термины? – спросила Изабель.

– Прозвища, которые дают мотоциклу в зависимости от внешнего вида двигателя. Например, движок «эволюция В2» впервые пустили в производство в начале восьмидесятых. Изначально его прозвали «болваном», но этот ярлык так и не прижился. Почти все называют его «эво». Большая часть современных мотоциклов, произведенных с 1966 по 1984 год, известны как «шавлхед», что буквально означает «лопатоголовый». Назвали движок так из‑за формы крышки механизма привода клапанов. С 1948 по 1965 год был двигатель «пэнхед» – «сковоро‑доголовый», пришедший на смену «флэтхед» – «плоскоголовым», которые появились в продаже в 1929 году. Так что очень просто определить год выпуска по дизайну двигателя.

Интерес Кита к байкерам не шел ни в какое сравнение с его страстью к мотоциклам.

– Известно ли вам, что родоначальником современных «харлеев» был «серый тихий друг» – первый мотоцикл, выпущенный в Милуоки в конце века. «Серый тихий друг» являлся обладателем одноцилиндрового двигателя объемом в двадцать пять кубических дюймов мощностью в три лошадиные силы. Никаких тебе гидравлических кулачков, электрических стартеров, двойной вэшки, то есть V‑образного двигателя. – Кит покачал головой, словно ему самому с трудом верилось в это. – У современного двигателя «твин кэм» объем цилиндров составляет свыше восьмидесяти восьми кубических дюймов. Даже старина «ФЛХ‑71» при семидесяти четырех кубических дюймах мог похвастаться степенью сжатия 8,5. А в наши дни она возросла до девяти. Да, мы прошли долгий путь, но каждый «боров», с ревом мчащийся по нынешним дорогам, может проследить свою родословную вплоть до старины «серого тихого друга».

– Разве нет других производителей мотоциклов? – спросил актер.

– Так точно, сэр, – согласился Кит, всем видом выражая демонстративное презрение. – Есть еще «Ямаха», «Судзуки», «кавасаки» и «Хонда». Но они всего лишь транспортные средства. Правда, британцы выпускали хорошие байки, например «Нортон», «триумф», «БСА», но все они постепенно вышли из бизнеса. Немецкие «БМВ» – весьма впечатляющие агрегаты, но, на мой взгляд, с «харлеем» ничто не сравнится.

– Они дорогие? – осведомился Клод‑Анри. Кит пожал плечами:

– Компания «Харлей‑Дэвидсон» производит только высококлассные машины. Этот байк не относится к дешевым средствам передвижения.

Я внимательно слушала объяснения племянника. Он оказался не меньшим знатоком и почитателем мотоциклов, чем Мари‑Клер – старинной мебели. Пожалуй, его приезд пришелся как нельзя кстати. Вдруг он поможет мне понять этот странный мир, в котором я очутилась.

Часы показывали почти полночь, когда мы, наконец, распрощались с хозяйкой и направились к лифту. Я засыпала на ходу, но Кит все еще находился под впечатлением от вечера и без умолку болтал о моторах, разбирал по косточкам гостей и их разговоры. Возможно, все дело было в вине, а может быть, в молодости. Я даже позавидовала его кипучей юношеской энергии.

Дождь закончился, но с реки дул сильный ветер, который беспощадно терзал ветки деревьев и кустов и вихрем взвивал лежащие на земле мокрые листья. Кит предложил подогнать машину к подъезду, и я, поколебавшись на мгновение – в том ли он состоянии, чтобы садиться за руль? – все же отдала ключи и стала ждать внутри.

Не прошло и минуты, как он приехал, потом вышел из машины и устроился на пассажирском сиденье. Только я села за руль, как Кит бросил мне на колени большой коричневый конверт.

– Что это?

– Конверт.

– Я и сама вижу. Откуда он?

– Лежал на лобовом стекле, зажатый дворниками. Должно быть, весточка от твоего тайного воздыхателя.

Я взглянула на конверт. Обычный почтовый конверт, с одного края скреплен степлером, с язычком на обратной стороне, чтобы легко было открыть. На нем мое имя, написанное красным фломастером фирмы «Мэджик маркер».

Я уставилась на буквы, и где‑то глубоко в подсознании зазвучал тревожный колокольчик. Кто знал, что сегодня вечером я приеду на остров? Кто мог опознать мою машину? За нами был «хвост»? Следили?

Затаив дыхание, я принялась прощупывать содержимое посылки. Пальцы натолкнулись на твердую выпуклость.

– Ну, так что там?

Я подпрыгнула на месте, когда в тишине раздался голос Кита. Я развернулась к нему: лицо Кита жутко белело в темноте, черты приобрели зловещее и искаженное выражение в слабом желтом свете, просачивающемся из дверей подъезда.

– Черт возьми, Кит, здесь же могла быть… – Я замолкла, не желая развивать эту мысль дальше.

– Могло быть что? – Кит отодвинулся и небрежно положил руку на спинку сиденья. – Давай же. Открой его, – не отставал он. – Держу пари, это чья‑то шутка. Наверное, один из твоих приятелей‑полицейских засек твою машину и оставил что‑нибудь дурацкое, чтобы напугать тебя.

Что ж, вполне возможно. Кто угодно из моих коллег мог узнать номера машины. И мне уже доводилось прежде не раз оказываться объектом подобных глупых шуточек.

– Давай же. – Кит потянулся и включил свет в салоне. – Может, там билеты на выставку «Экспо».

Я потянула за ярлычок и засунула руку внутрь. Пальцы сомкнулись вокруг небольшого стеклянного контейнера.

Когда я вытащила его наружу и поднесла поближе к свету, желудок отреагировал мгновенно. Ритмичные сокращения в горле сообщили, что сейчас меня стошнит прямо в машине. Я стала лихорадочно нащупывать ручку дверцы, и словно сквозь туман до меня донеслось восклицание Кита:

– Ни фига себе, тетя Темпе! Кому это ты так насолила?

На дне сосуда покоилось глазное яблоко, зрачок обращен кверху, в мутной жидкости плавают волокна плоти. Орган поблек и частично разложился, с одной стороны виднелась неровная линия разреза. Хотя контейнер был тщательно закрыт, от него исходил знакомый запах. Снизу торчал кусок сложенной бумаги.

Кит нагнулся и вытащил записку.

– «On te surveilie». – Его французский с примесью техасского акцента звучал довольно странно. – Что означают эти слова, тетя Темпе?

– Мы следим за тобой.

Трясущимися руками я засунула контейнер и записку обратно в пакет и положила его на пол заднего сиденья. Вонь формальдегида казалась невыносимой. Я понимала, что запах большей частью, находится в моем мозгу, но тошнить от этого меньше не стало. Стараясь из последних сил снова взять под контроль рвотный рефлекс, я вытерла о брюки вспотевшие ладони и тронула машину с места.

– Думаешь, это шутка? – спросил Кит, когда мы свернули на бульвар Иль‑де‑Сер.

– Не знаю. – В моем голосе слышались истеричные нотки. Почувствовав мое настроение, он больше не задавал вопросов.

Приехав домой, я поместила контейнер в несколько пакетов и герметично закрыла в пластиковую емкость для хранения продуктов. Затем я освободила в холодильнике полку для овощей и засунула емкость туда.

Кит молча наблюдал, слегка ошарашенный.

– В понедельник отвезу в лабораторию, – объяснила я.

– Глаз что, настоящий?

– Да.

– Думаешь, это шутка? – повторил он прежний вопрос.

– Возможно. – Я так не думала, но не собиралась понапрасну тревожить его.

– У меня такое чувство, что не стоит спрашивать, но все же, если кто‑то пошутил, зачем брать это в лабораторию?

– Может, тогда веселые шутники немного испугаются, – ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Потом обняла его. – Что ж, теперь спать. Завтра придумаем, как нам развлечься.

– Клево. Не возражаешь, если я немного послушаю музыку?

– Чувствуй себя как дома.

Как только Кит закрыл дверь в свою комнату, я проверила дверные замки и оконные задвижки и удостоверилась, что система безопасности включена. С трудом подавила желание посмотреть, не притаился ли кто‑нибудь в шкафу или под кроватью.

Кит решил послушать «Блэк саббат». И крутил диск до пятнадцати минут третьего.

Долгое время я не смыкала глаз и просто лежала в кровати. Вслушиваясь в буханье тяжелого рока, гадала, разумно ли считать это музыкой. Размышляла над тем, сколько уже на данный момент скопилось на автоответчике телефонных сообщений от возмущенных соседей. Но больше всего раздумывала о том, кто так сильно разозлился на меня, чтобы послать подобное сообщение, придав ему весомость человеческим глазом.

И хотя я минут двадцать ожесточенно смывала под душем мерзкий запах формальдегида, он по‑прежнему не оставлял меня. Наконец я заснула, все еще борясь с тошнотой и не в силах избавиться от гусиных мурашек, выступивших на коже.

На следующий день я проснулась довольно поздно. Едва лишь открыв глаза, совершенно разбитая оттого, что просыпалась несколько раз за ночь, я тотчас же вернулась мыслями к предмету, лежавшему в холодильнике. Кто? Почему? Связано ли это с работой? Или в окрестностях завелся очередной психопат? Кому понадобилось следить за мной?

Я задвинула все вопросы в самый отдаленный уголок души, решив, что ответами займусь в понедельник. А до начала рабочей недели не стану терять бдительность. Я проверила, на месте ли мой баллончик со слезоточивым газом фирмы «Мейс», удостоверилась, что телефонная связь и соединение системы безопасности настроены на службу экстренной помощи «911».

Ярко светило солнце. Наружный термометр показывал пять градусов по Цельсию. Сорок по Фаренгейту в 10 часов утра. Намечалась канадская теплынь.

Уже знакомая с суточным ритмом подростков, я не планировала лицезреть Кита раньше обеда. Так что я оделась и пешком отправилась в спортзал. На дорогу ушло сил больше, чем обычно, в тисках напряжения я обегала глазами окрестности в поисках подозрительных личностей.

Позанимавшись, я прикупила в магазине рогаликов и сливочного сыра, а также немного засахаренных фруктов, которые хорошо подойдут к сыру. Повинуясь внезапному порыву, сделала еще одну покупку в цветочном павильоне. Берди совсем обо мне забыл после приезда Кита, так что я собиралась вернуть себе его расположение, соблазнив травкой под чудным названием «котовик кошачий».

Но ни рогалики, ни кошачья мята не произвели должного эффекта. Мой племянник объявился в пятнадцать минут второго, кот вяло тащился за ним.

– Не произноси ни одной фразы, которая включала бы в себя выражения «ранняя пташка» или «спозаранку», – заявил Кит.

– Рогалик?

– Сойдет.

– Сливочный сыр, копченый лосось, лимон, лук, маринованные каперсы?

– Убрать каперсы. Остальное можно.

Берди пожирал глазами мяту, но ничего не сказал. Пока Кит ел, я поделилась с ним планами на сегодня.

– На улице просто замечательно! Предлагаю пойти куда‑нибудь.

– Принимается.

– Можем посетить Ботанический сад или вскарабкаться на гору. А хочешь, я раздобуду велосипеды и мы нагрянем в Старый порт или прокатимся вдоль канала Лашин.

– Там разрешают коньки?

– Коньки?

– Ролики. Можно где‑нибудь взять напрокат парочку и прокатиться по велосипедной дорожке?

– Думаю, никаких проблем не будет.

– О мальчишки!

– Голову даю на отсечение, что у тебя здорово получится. Гарри неплохо справляется.

– Гм, ты так думаешь? Кстати, почему ты называешь свою маму просто Гарри?

Меня уже давно интересовал этот вопрос. С того самого дня, как Кит впервые заговорил, он всегда обращался к матери по имени.

– Я не знаю. Она не совсем похожа на героиню «Маленького домика в прерии».

– Но ты начал так ее называть, когда тебе не исполнилось и двух лет.

– Тогда она была не очень‑то домоседливой. Но не меняй тему. Ты согласна на катание на роликовых коньках?

– Ты еще спрашиваешь!

– Ты рисковый парень, тетя Темпе. Давай я слетаю в душ, и мы пойдем.

День прошел почти идеально. Поначалу ноги у меня, конечно, разъезжались в разные стороны, но я быстро уловила ритм и вскоре уже неслась вперед так, словно родилась в коньках. Вспомнились времена детства, когда я лихо раскатывала по тротуарам родного города. Несколько раз я была на грани того, чтобы сбить с ног прохожего, и чуть не выехала на проезжую часть прямо под колеса машин. Солнце заставило многих спортсменов‑любителей покинуть свои дома. И теперь на дорожке обгоняли друг друга велосипедисты, скейтбордисты и такие же, как и мы, почитатели роликов. Хотя на поворотах мне еще приходилось туговато, я научилась достаточно хорошо маневрировать, чтобы избежать столкновений. Единственное, что у меня не получалось, так это резкая остановка. Когда я была ребенком, тормоз для роликов еще не придумали.

К полудню я скользила так же гладко, как «Черная магия» на Кубке Америки, международных соревнованиях яхтсменов. Или, как выразился Кит, не хуже дерьма по прямой кишке утки. Однако я настояла на том, чтобы нацепить на себя столько предметов защитной экипировки, что с лихвой хватило бы для защиты ворот в НХЛ.

Когда перевалило уже за пять вечера, мы вернули ролики и экипировку и направились в «Сингапурскую кухню» поужинать. Потом взяли в прокате «Розовую пантеру» и «Выстрел в темноте» и хохотал и до слез, когда инспектор Клузо демонстрировал, каким образом один человек может оказаться одновременно частью проблемы и частью ее решения. Фильмы выбрал Кит. Он сказал, что погружение во франкоговорящую среду даст ему возможность побыстрее освоиться в Монреале.

Тот пресловутый глаз я не вспоминала весь день, пока не легла в кровать, вконец разбитая, с ноющим телом, поглотив неимоверное количество попкорна. Я переворачивалась и меняла положение тела, пытаясь не думать о предмете в моем холодильнике и о том злодее, который подложил его в машину.

В понедельник по‑прежнему было тепло, но над городом собирались темные облака. Они низко нависали, прижимая завесу тумана к самой земле и вынуждая водителей включить фары.

Прибыв на работу, я отнесла контейнер в биологический отдел и сделала запрос. Я не вдавалась в объяснения об источнике образца, а они не спрашивали. Мы предоставили экземпляру незарегистрированный номер. Лаборант сказала, что позвонит мне, когда будут результаты.

У меня были кое‑какие соображения о том, откуда этот глаз, но я надеялась, что ошибаюсь. Последствия были бы слишком ужасающими. Я продолжала делать записи, ожидая результатов анализа.

Утренняя планерка надолго не затянулась. Владелец агентства по продаже автомобилей марки «Вольво» был обнаружен висящим в петле в своем гараже, к груди приколота прощальная записка. Одномоторный самолет разбился в Сен‑Хьюберте. В метро, на станции «Вандом», кто‑то столкнул женщину с платформы.

Для меня ничего.

Вернувшись в кабинет, я подключилась к терминалу. Ввела ключевые слова: антропология, скелет, неизвестный, женщина, Фрагментарный. Я собиралась поискать в базе данных случаи, связанные с нахождением неполных женских скелетов, чьи личности так и не были установлены. Из базы данных нашей лаборатории компьютер выдал двадцать шесть номеров, охватывающих последние десять лет.

Затем, воспользовавшись полученным списком, я запросила все случаи, где отмечалось отсутствие черепа. Такой подход срабатывал только для тех останков, которые были получены за время моей работы в судебно‑медицинской лаборатории. До меня подробная каталогизация костей не проводилась. Найденные скелеты просто помечались как частичные или же полные. Я выделила все случаи, проходящие как фрагментарные.

Из списка неполных скелетов, исследованных за время моего пребывания в должности судебного антрополога, я послала запрос на те, в которых отсутствовала бедренная кость.

Безрезультатно. Данные вводились по таким параметрам, как отсутствие или наличие черепа, отсутствие или наличие заднечерепных фрагментов, но конкретные кости не указывались. Придется обратиться к нынешним файлам.

Не тратя попусту времени, я спустилась в холл, в архив. За стойкой сидела худенькая женщина в черных джинсах и в блузке крестьянского стиля. Незапоминающаяся внешность: обесцвеченные волосы, бледная кожа и глаза с оттенком замутненной жидкости, оставшейся после того, как помыли посуду. Единственными цветовыми пятнами выделялись темно‑красные полоски от очков и россыпь веснушек на носу. Мне так и не удалось сосчитать количество сережек‑гвоздиков и колечек, красующихся в каждом ее ухе. Эту женщину я никогда раньше не видела.

– Bonjour. Je m'appelle Tempe Brennan.[17]– Я протянула руку, представляясь.

Она кивнула, но руку мне не пожала и имя свое не назвала.

– Вы новенькая?

– Я временно.

– Прошу прощения, но не думаю, что мы прежде встречались.

– Меня зовут Джослин Дион, – пожала она одним плечом. Ладно. Я опустила руку.

– Джослин, вот список папок, которые мне надо просмотреть.

Я протянула ей распечатку и указала на выделенные номера.

Когда она потянулась за бумагой, я заметила сквозь просвечивающийся рукав, как напряглись ее мышцы. Очевидно, Джослин немало времени проводила в спортзале.

– Знаю, их довольно много, но не могли бы вы выяснить, где файлы хранятся, и подготовить их для меня как можно быстрее?

– Конечно.

– По каждому делу мне нужна вся папка, а не только антропологический отчет.

Ее лицо на мгновение изменилось – просто проблеск эмоций, который тотчас же испарился без следа.

– Когда они вам понадобятся? – спросила она, не поднимая глаз от списка.

Я оставила номер своего кабинета и ушла. Но на полпути вдруг вспомнила, что забыла сказать о фотографиях. Вернувшись, я застала Джослин низко склонившейся над распечаткой. Ее губы шевелились по мере того, как накрашенный палец двигался вниз по списку. Казалось, она читает каждое слово.

Она вздрогнула при звуке моего голоса, когда я сообщила о снимках.

– Я занимаюсь этим, – сказала она, соскользнув со стула. Странная особа, подумала я, отправившись восвояси, чтобы продолжить работу над отчетами по делу Гейтли и Мартино.

В течение часа Джослин принесла мне досье, и следующие три часа я их просматривала. Всего я отобрала шесть женщин, найденных без головы. Лишь у двоих из них отсутствовали обе бедренные кости, и ни одна не была достаточно молодой, чтобы оказаться девушкой из ямы.

За годы, предшествовавшие моему приезду в Монреаль, остались неопознанными семь женских скелетов без черепа. Два из них по возрасту вроде бы подходили, но описания останков были неясные, и без скелетного учета не существовало никакого способа узнать, какие именно кости обнаружили. Ни в одной из папок не было фотографий.

Я снова села за компьютер и проверила места хранения ранних останков. Кости держали пять лет, повторно сфотографировали, а затем направили на захоронение или уничтожение.

Но в папках не оказалось ни одной фотографии. Странно.

Я запросила сведения о месте находок. Кости были обнаружены в Сэллуите, небольшой деревушке примерно в двухстах километрах к северу от оконечности полуострова Унгава.

Я ввела номера судебно‑медицинских отчетов о последних находках и направила запрос о месте их обнаружения.

Сен‑Жюли. Пульс ускорил темп. Это место находилось километрах в двадцати от Сен‑Базиль‑ле‑Гранд.

Снова поиски в папках. И опять никаких фотографий.

Я проверила решение по делу и не нашла никаких признаков того, что дело было раскрыто.

Неужели мне так повезло?

Когда я только приступила к работе в СМЛ, мне по наследству досталось несколько неопознанных скелетов. Некоторые из них я идентифицировала, но львиная доля материала осталась лежать в кладовой.

Date: 2015-07-25; view: 262; Нарушение авторских прав