Смертельно опасные решения 6 page

Передние скамьи были заняты, тогда как в середине оставались свободные места. Я тихонько проскользнула на задний ряд, сложила руки и попыталась сконцентрироваться на настоящем. Кожа уже начала зудеть, ладони вспотели. Пока я осматривалась, органист закончил играть один реквием и перешел к другому.

Под алтарем стоял маленький белый гробик, усыпанный цветами и окруженный свечами. К его ручкам цеплялись воздушные шарики, плавно покачивающиеся на длинных завязках. Яркие разноцветные шары выглядели совершенно неуместно в подобной обстановке.

На передней скамье я увидела крупную женщину, по бокам – две маленькие головки. Миссис Туссен подалась вперед, ко рту прижат носовой платок. Я заметила, как ее плечи начали судорожно сжиматься, и тогда поднялась крошечная ручка и нежно прикоснулась к плечу скорбящей женщины.

Дремлющая боль внутри меня вдруг проснулась, и я снова очутилась в приходе святого Варнавы. За кафедрой возвышался отец Моррисон, а мой младший братишка точно так же, как эта девочка, лежал в своем маленьком гробике.

Было невыносимо слышать рыдания матери, и я потянулась, чтобы успокоить ее. Но она не осознала моего касания, просто прижала крошку Гарриет к груди и плакала, уткнувшись лицом в ее голову. Чувствуя собственную беспомощность, я только смотрела, как шелковистые светлые волосы сестренки намокают от слез матери.

Если бы мне дали коробку с цветными карандашами и попросили нарисовать, каким был мой мир в шесть лет, я бы выбрала один‑единственный цвет. Черный.

Не в моих силах, оказалось, спасти Кевина, я не сумела остановить лейкемию, истощавшую его детское тельце. Он был моим самым драгоценным подарком, моим рождественским братиком, и я обожала его. Я молилась и молилась, но так и не смогла предотвратить его смерть. Как не смогла вернуть улыбку на лицо матери. Я даже начала думать, не лежит ли на мне проклятие, так как мои молитвы остались не услышанными.

Прошло уже почти сорок лет, а боль от смерти Кевина так и не ушла. Когда я вижу, слышу, вдыхаю запахи погребальной мессы, эта сердечная рана снова начинает ныть, отчего восприятие мира постепенно окрашивается в цвета глубоко запрятанного, но и по сей день мучительного горя.

Я отвернулась от семьи Туссен и пробежала глазами по толпе присутствующих. Шарбонно укрылся в тени исповедальни, но больше я никого не узнала.

В эту минуту вошел священник и осенил себя крестным знамением. Молодой, спортивного телосложения, он казался слегка взволнованным и больше походил на теннисиста перед началом матча, чем на священника в преддверии погребальной службы. Все встали.

Сейчас, когда я словно вернулась в прошлое и снова встала, чтобы проводить в последний путь Кевина, моя кожа запылала, а сердце забилось быстрее, чем следовало. Я попыталась взять себя в руки, но мозг отказывался принять реальность. Перед глазами замелькали образы времен детства.

Необъятная женщина вышла на кафедру справа от алтаря. Кожа цвета красного дерева, волосы собраны в косичку. Ее щеки блестели от пота, когда она пела гимн «Удивительная благодать». Я вспомнила, что видела ее фотографию в газетах.

Потом священник заговорил о детской невинности. Родственники сказали несколько слов о жизнерадостном характере Эмили‑Энн, о ее любви к семье. Ее дядя упомянул о том, как сильно девочка любила вафли. Учитель рассказал о своей увлеченной ученице и прочитал сочинение, занявшее первое место в школьном конкурсе. Один из одноклассников продекламировал написанное им самим стихотворение.

И вновь гимны. Месса. Верующие по очереди причастились, затем снова заняли свои места. Слышались приглушенные рыдания. Пахло ладаном. Гроб освятили. Едва слышные причитания миссис Туссен.

Наконец священник повернулся и попросил сестер Эмили‑Энн и ее одноклассников подойти к нему, затем сел на ведущие к алтарю ступеньки. На несколько минут все застыли, но потом дети начали вставать, повинуясь родительскому шепоту и легким подталкиваниям. По очереди они покидали свои места и робко приближались к алтарю.

Священник заговорил. В его словах не было ничего необычного. Эмили‑Энн сейчас на небесах вместе с Господом. Она воссоединилась со своим отцом. Наступит день, когда мать и сестры присоединятся к ней, как и все присутствующие сейчас в церкви.

Однако затем молодой проповедник сделал нечто необычное. Он сказал детям, что Эмили‑Энн счастлива на небе и что нам всем надо радоваться вместе с ней. Он дал знак своим помощникам, которые скрылись в ризнице и вернулись с большими связками воздушных шариков.

– Эти шары наполнены гелием, – объяснил священник. – Поэтому они могут летать. Я хочу, чтобы каждый из вас взял один, и затем мы вместе с Эмили‑Энн пойдем на улицу. Мы произнесем прощальную молитву и отпустим шары в небо. Эмили‑Энн их заметит, и будет знать, что мы любим ее. – Он взглянул в торжественные маленькие лица. – Ну, как, вам нравится это предложение?

Все единодушно кивнули.

Проповедник встал, распутал веревки, вложил по одной в каждую маленькую ручку и повел детей вниз по ступенькам. Органист заиграл «Аве Мария» Шуберта.

Вперед выступили несколько человек, подняли гробик и понесли его к двери. По мере их продвижения к выходу церковные скамьи пустели – присутствующие присоединялись к процессии. Я незаметно пристроилась в конце.

Все вышли наружу, затем дети встали в круг, а взрослые обступили их. Миссис Туссен стояла за спинами дочерей, опираясь на руку певицы.

Я осталась на ступеньках. Хмурая пелена туч разошлась, небо заполнилось белыми облаками. Я смотрела, как шары стремительно поднимаются ввысь, и почувствовала такую сильную печаль, какую прежде никогда не испытывала.

Я помедлила несколько мгновений, а потом начала медленно спускаться, на ходу вытирая слезы с лица и вновь повторяя про себя клятву, данную в день смерти Эмили‑Энн.

Я найду этих потерявших человеческое обличье ублюдков и посажу их туда, где им больше никогда не удастся убить ни одного ребенка. Не в моих силах вернуть к жизни девочку, но я подарю такое, пусть и небольшое, утешение ее матери.

Оставив Эмили‑Энн в окружении тех, кто ее любит, я поехала на улицу Партенэ, полная решимости с головой погрузиться в работу.

В лаборатории следователи «Росомахи» уже могли назвать имена трупов, найденных в Сен‑Базиле. Феликс Мартино, двадцати семи лет, и Роберт Гейтли, тридцати девяти лет, принадлежали к «Тарантулам», сейчас уже не существующей, но проявляющей кипучую деятельность группировке в Монреале в семидесятых – восьмидесятых годах. Гейтли являлся полноправным членом, Мартино считался кандидатом.

Вечером 24 августа 1987 года оба вышли из квартиры Гейтли, расположенной на улице Хошелага, и отправились на вечеринку. Подруга Гейтли не знала ни имени, ни адреса пригласившего их человека. Ни одного из мужчин больше никто не видел.

Я провела день над костными останками из найденного нами двойного захоронения, сортируя их в две кучки и определяя возраст, пол, расу и рост каждого тела. Форма черепа и таза подтвердила, что оба погибших – мужчины. Разница в возрасте и росте сделала задачу гораздо проще, чем в случае с братьями Вайланкурт.

Закончив с черепами и челюстями, я направила их к Марку Бержерону для дальнейшего одонтологического анализа. Ему не составит никакого труда выполнить свою работу, поскольку оба мужчины явно были частыми посетителями стоматологических кабинетов.

У того, что был повыше ростом, наблюдался хорошо заживший перелом ключицы. Я как раз фотографировала эту травму, когда Бержерон появился в моей лаборатории. Дело происходило в пятницу утром. Наш дантист – обладатель самой эксцентричной внешности, которую мне когда‑либо доводилось видеть: растрепанные волосы, делающие его голову похожей на одуванчик, и телосложение долгоножки. Лицо без каких‑либо признаков возраста. Никто в лаборатории не знает, сколько ему лет.

Бержерон подождал, пока я сделаю снимок, и лишь затем сообщил, что наши предположения о личностях погибших подтвердились.

– Как вам удалось получить данные так быстро?

– Благодаря двум очень эффективным дантистам. И к счастью для меня, погибшие тщательно следили за зубами. По крайней мере, Гейтли. Зубы у него были плохие, и он часто лечил их. Мартино оказался менее привередливым, но в его случае наблюдается ряд особенностей, которые также позволяют установить личность со стопроцентной уверенностью. Громила байкер разгуливал с четырьмя молочными зубами во рту. Довольно редкий случай для человека его возраста.

Я потушила свет на подставке для образцов.

– Вы уже приступили к работе над третьей жертвой? – поинтересовался Бержерон.

– Еще нет, но сейчас займусь. Мы можем взглянуть?

Я все утро собиралась осмотреть третий комплект костей, и приход Бержерона оказался весьма кстати.

– Как пожелаете.

Я вернула ключицу к останкам, лежащим слева от моего рабочего стола.

– Кто из них кто? – спросила я, показав на кости.

Бержерон подошел к столу, измерил затылочные кости, затем сверился с цифрами, записанными на небольших карточках, которые я расставила рядом со скелетами, и добавил к каждому скелету череп. Взмахом костлявой руки указал на погибшего с поврежденной ключицей.

– Месье Мартино. – Затем жест в сторону джентльмена справа от себя. – А также мистер Гейтли.

– У Гейтли родной язык – английский?

– Вероятнее всего, поскольку его стоматолог ни слова не знает по‑французски.

– Редкое явление в среде канадских байкеров.

– У них все франкоязычные, насколько мне известно, – согласился Бержерон.

– Вы сообщите новости Куикуотеру и Клоделю?

– Уже позвонил.

Я направилась к стеллажам для хранения образцов и вытащила коробку с останками третьей жертвы, найденной нами в Сен‑Базиле, Они были покрыты слоем грязи, поэтому я поставила в раковину сито, поместила туда кости и направила на них струю теплой воды.

Длинные кости легко отмылись, так что я вынула их и положила стекать, а затем принялась счищать щеткой землю с внешней поверхности черепа. Весил он порядочно, поэтому я поняла, что внутричерепная полость основательно забилась. Очистив переднюю часть, я перевернула череп и подставила под воду его основание. Потом вернулась к своему письменному столу и начала заполнять формуляр идентификации.

Закончив, я снова направилась к раковине. Там стоял Бержерон, держал череп в руках и поворачивал его то анфас, то в профиль. Он долго всматривался в черты и вдруг изумленно протянул:

– Ох ты, блин!..

Бержерон передал череп мне, я начала осматривать его со всех сторон и вдруг до меня дошло.

– Ох ты, блин!

Гладкие лоб и затылок, хрупкие скуловые кости и небольшого размера сосцевидные отростки свидетельствовали о том, что холостяк под номером три, несомненно, принадлежал к моему собственному полу.

Я схватила циркуль и измерила одну из костей, лежащих на сливной полке раковины. Головка бедра представляет собой шаровидную структуру, входящую в углубление таза. Все вместе образует тазобедренный сустав. Его диаметр у третьей жертвы составлял всего лишь тридцать девять миллиметров. Таким образом, погибшую, бесспорно, следовало считать женщиной, а не мужчиной.

И она была юной. Я заметила зазубренную линию, идущую по вершине этого шара. Признак того, что процесс взросления к моменту смерти еще не завершился.

Я вновь взяла в руки череп. Волнистые линии выделялись на всех костях. Я перевернула его, чтобы рассмотреть основание. Прямо напротив большого затылочного отверстия – канала, через который спинной мозг выходит из головного, – виднелся промежуток между клиновидной и затылочной костями.

Я показала Бержерону не заросший шов.

– Совсем еще ребенок, – произнесла я. – Вероятно, не старше двадцати.

Он что‑то ответил, но я не услышала. Мое внимание привлекла неровность на правой теменной кости. Очень осторожно я провела по ней пальцами. Да, там явно что‑то было.

Стараясь не делать лишних движений, чтобы ничего не сломать, я подставила череп под кран и, воспользовавшись зубной щеткой с мягкими щетинками, принялась счищать грязь. Бержерон молча ждал, пока дефект не станет доступным взгляду. Мне потребовалось только несколько минут.

Мы увидели маленькую круглую дырочку, расположенную чуть выше ушной раковины. На глаз ее диаметр составлял примерно один сантиметр.

– Огнестрельное ранение? – предположил Бержерон.

– Может быть. Хотя нет. Не думаю.

Несмотря на то, что размеры отверстия идеально подходили для мелкокалиберной пули, канал не выглядел как пулевое ранение. Края ровные и закругленные, словно внутренняя поверхность дырки от пончика.

– Тогда что?

– Пока не могу сказать точно. Возможно, какая‑нибудь разновидность врожденного дефекта. Или нарыв. Пойму, когда уберу все лишнее и доберусь до внутричерепной поверхности. Мне также понадобится рентген. Хотелось бы выяснить, как обстоят дела внутри кости.

Бержерон посмотрел на часы.

– Дайте мне знать, когда закончите. Я должен сделать прикусную рентгенограмму зубов. Я вроде бы не заметил никаких признаков лечения, но, возможно, рентген что‑нибудь выявит. На правом клыке есть странное выравнивание, которое могло бы оказаться полезным, но я бы предпочел работать с нижней челюстью.

– В следующий раз я проявлю больше усердия.

– А вот это совсем не обязательно, – рассмеялся он.

После ухода Бержерона я установила череп в резиновое кольцо и отрегулировала воду так, чтобы она без большого напора стекала на большое затылочное отверстие. Оставив череп под краном, я продолжила фотографировать Гейтли и Мартино, документируя особенности скелетов для установления личности. Также я сделала множество снимков пулевых отверстий на затылке каждой из жертв.

Время от времени я проверяла, как там обстоят дела с черепом неизвестной девушки, выливая отделившуюся под воздействием воды грязь. Примерно в полдень, когда я осушала осадок, внутри черепа что‑то отделилось и со стуком ударилось о стенку. Я снова поставила череп на кольцо и просунула пальцы внутрь.

На ощупь предмет казался длинным и тонким. Я попыталась вытащить его, но от него исходил какой‑то отросток, все еще схваченный землей. С трудом, сдерживая любопытство, я поточнее направила кран и решила пока заполнить отчет о Гейтли.

К часу дня предмет уже полностью освободился, но его хвост по‑прежнему сидел весьма прочно. Сгорая от нетерпения, я наполнила раковину, погрузила в воду череп и решила пока спуститься в кафетерий.

Пообедав, вернулась в лабораторию и обнаружила, что вымачивание превратило остатки грязи в жидкую кашицу, так что я смогла запросто вылить ее. Затаив дыхание, я засунула внутрь пальцы и очень осторожно вытащила загадочный предмет наружу.

Он представлял собой какое‑то крошечное устройство меньше десяти сантиметров в длину и состоял из кусочка трубки с клапаном на конце. Я почистила его и положила на поднос. Не сомневаясь в важности находки, но, не имея ни малейшего представления о ее назначении, я вымыла руки и отправилась на поиски патолога.

Как гласило расписание запланированных дел, Ламанш в данный момент находился на заседании комитета по вопросам детской смертности. Его обязанности исполнял Марсель Морен.

Когда я постучала в дверь, он оторвался от лежавших перед ним бумаг.

– Есть минутка?

– Ну, конечно же. – Его французский был наполнен теплом и мелодичностью, напоминая о Гаити, где Морен, провел всю юность. Я вошла в кабинет и выставила перед ним поднос.

– Так‑так, хирургический имплантат. – Его брови вопросительно приподнялись за очками без оправы. Они были совершенно седыми, так же как и коротко подстриженные вьющиеся волосы, зачесанные назад.

– Я так и подумала. Не могли бы вы рассказать мне о нем? Морен поднял обе ладони, словно сдаваясь.

– Не очень много. Похоже на какой‑то шунт, но я не нейрохирург. Вам следует поговорить с Кэролайн Рассел. Она давала нам несколько консультаций в области нейрохирургии. – Он полистал свой органайзер, выписал номер и протянул его мне со словами: – Она работает в МНИ.

Я поблагодарила Морена, вернулась в свой кабинет и набрала Монреальский неврологический институт. Доктор Рассел была на совещании, так что я оставила сообщение. И только я повесила трубку, как телефон зазвонил. Раздался голос Клоделя.

– Вы уже разговаривали с Бержероном? – поинтересовался детектив.

– Он только что ушел.

– Итак, эти двое покидают список пропавших без вести и перекочевывают в список покойников.

Я ждала продолжения, но Клодель замолчал.

– И?

Пауза на другом конце провода, затем:

– Мы начали всех обзванивать, но никто ничего не знает. Неудивительно, учитывая, что прошло уже больше десяти лет, а эти ребята не сидят на месте. Впрочем, они бы в любом случае нам ни черта ни сказали, даже если бы мы из этой ямы вытащили на свет божий их бабушек.

– А что там Ринальди?

– Лягуха продолжает, как заведенный бормотать одно и то же. Он знает то, что знает, из десятых рук. Согласно курсирующим среди членов клуба слухам, Гейтли и Мартино решили сходить на вечеринку и попали точнехонько на собственные похороны.

– В носках.

– Верно. Эти парни имеют склонность раздевать своих жертв.

Но сам Лягуха якобы не присутствовал там, когда произошло убийство. Вероятно, в тот вечер он усердно занимался благотворительностью. А что там насчет третьего парня?

– Третий парень на самом деле девушка.

– Вот как, девушка?

– Да. Лягухе известно что‑нибудь о ней?

– Ни черта. Но Лягуха не раскроет ничего, если ему не будет светить выгода. Что вы уже можете рассказать о ней?

– Белая девочка‑подросток.

– Так молода?

– Да.

С другого конца трубки до меня доносился шум уличного движения, и я догадалась, что Клодель звонит из придорожного автомата.

– Я запрошу список пропавших без вести подростков. За какой период?

– Лет десять назад.

– Почему именно десять?

– Я предполагаю, что останки лежат в земле, по крайней мере, уже два года, но по найденным частям невозможно точно указать верхний предел. Мне кажется, что это перезахоронение.

– Что вы имеете в виду?

– Думаю, ее похоронили в каком‑то другом месте, потом выкопали и перевезли туда, где мы ее обнаружили.

– Почему?

– Еще один проницательный вопрос, детектив Клодель. Я сообщила ему о хирургическом имплантате.

– А это что значит?

– Как только выясню, сразу же дам вам знать.

Едва лишь я положила трубку, как телефон снова зазвонил. Кэролайн Рассел готова встретиться со мной в три часа. Я посмотрела на часы. Если богиня парковки улыбнется мне, то я успею.

Я написала номер дела на крышке пластикового контейнера для образцов и герметично закрыла имплантат внутри. Забежав на минутку к Бержерону и сообщив ему, что череп девочки в его полном распоряжении, я поспешила к машине и помчалась через весь город к месту встречи.

Больница королевы Виктории была построена в конце XIX века. Раскинувшийся на большой территории комплекс из серого камня находится в самом сердце Монреаля, возвышаясь над кампусом университета Макгилла, словно средневековый замок на тосканском холме.

На границе замка располагается Мемориальный институт Аллана, печально известный вследствие проводимых здесь ЦРУ в конце пятидесятых годов экспериментов с наркотическими препаратами. Монреальский неврологический институт, или МНИ, размещается на восточном конце Руаял‑Вик, на Университетской улице. Образовательные и научно‑исследовательские подразделения университета Макгилл, а именно МНИ, неврологическая больница и новый НИИ опухолей головного мозга соседствуют с футбольным стадионом, являясь воплощенным в извести и кирпиче свидетельством преимуществ современного учебного заведения.

Комплекс «Нейро», как кратко называют исследовательский институт и больницу, пришел к нам из тридцатых годов и является детищем Уайлдера Пенфилда. Блестящий ученый и нейрохирург, доктор Ленфилд, к сожалению, не предвидел появления правил регулирования дорожного движения. Парковка здесь была просто самым настоящим кошмаром.

Следуя указаниям доктора Рассел, я въехала на территорию Руаял‑Вик, облегчила свой кошелек на десять долларов и начала кружить в поисках места. Пришлось объехать стоянку раза три, пока я не заметила, как трогается одна из машин. Как только «Ауди» отъехала, я ловко заскочила на ее место, таким образом, избежав необходимости настраивать радиоприемник на частоту 88,5 FM, чтобы узнать последние новости о парковке. На часах было уже без пяти три.

Я порядком взмокла и совершенно вымоталась, пока добралась до кабинета доктора Рассел, На одном дыхании я стремительно преодолела улицу Дес‑Пэн и стала метаться по комплексу в поисках нужной двери. Заморосил мелкий дождик, и моя челка безвольно приникла влажными прядями ко лбу. Когда Кэролайн Рассел увидела меня, на ее лице появилось такое выражение, словно она прикидывала, стоит ли со мной вообще о чем‑нибудь разговаривать.

Я представилась. Она вышла из‑за стола и протянула мне руку. Коротко подстриженные седые волосы, зачесанные набок. Хотя лицо испещрено глубокими морщинами, рукопожатие по силе не уступало мужскому. На вид ей пошел шестой десяток.

– Извините за опоздание. Найти вас оказалось не так‑то просто. – Явное преуменьшение, подумала я.

– Да уж, это здание кого угодно собьет с толку. Пожалуйста, присаживайтесь, – предложила она по‑английски, указав на стоящее напротив стола кресло.

– Даже и не подозревала, что здесь так все запутано, – пожаловалась я.

– О да! В МНИ ведется множество исследований в разных областях.

– Мне известно, что институт славится своими разработками, связанными с эпилепсией. – Я с облегчением сняла куртку.

– Да, в нашей больнице проводится больше операций эпилептическим больным, чем в любом другом центре в мире. Именно в нашем институте впервые использовали хирургическую технику корковой резекции. Вот уже более шестидесяти лет здесь проводятся томографические исследования функций мозга у страдающих эпилепсией. Собственно, эти изыскания и подготовили почву для таких видов современной томографии мозга, как МРИ и ПЭТ.

– Я слышала о магнитно‑резонансной интроскопии, но что такое ПЭТ?

– Позитронная эмиссионная томография. Как и МРИ, данная техника используется для интроскопии структуры и физиологии мозга. Наш Центр томографии мозга имени Макконнелла считается одним из ведущих в этой области мировых учреждений.

– Чем еще вы занимаетесь?

– МНИ дало человечеству колоссальное количество передовых идей. Усовершенствование электроэнцефалографии, концепция фокальной и генерализованной эпилепсии, новые методы стереотаксической хирургии, существенный вклад в изучение биохимических процессов в нервной системе, локализация дистрофной скелетной мышцы. Могу продолжать до бесконечности.

Я не сомневалась, что уж кто‑кто, а она могла. Доктор Рассел и не скрывала гордости за своего работодателя. Я заинтересованно кивала, хотя многие термины слышала впервые и поняла далеко не все.

Она откинулась назад и рассмеялась:

– Уверена, вы пришли сюда вовсе не за лекцией о деятельности «Нейро».

– Нет, хотя все равно весьма увлекательно. Жаль, что у меня так мало времени. Но я знаю, что и вы очень заняты, так что не хочу отрывать вас от работы больше, чем необходимо.

Я достала из сумки контейнер и протянула его Кэролайн Рассел. Она вопросительно взглянула на меня, затем открутила крышку и выложила имплантат на белый лист лежавшего на столе блокнота.

– Устаревший экземпляр, – произнесла она, переворачивая его кончиком карандаша. – Думаю, эту модель не выпускают уже несколько лет.

– Что это такое?

– Вентрикулярно‑брюшинный шунт. Их имплантируют для лечения гидроцефалии.

– Гидроцефалии? – Я знала значение термина, но не ожидала услышать его в данной ситуации. Какие еще печальные подробности доведется мне раскопать об этом ребенке?

– Больше известно другое название, «водянка мозга», но оно не совсем точное, хотя и является буквальным переводом этого греческого слова. «Hydro» значит вода, a «cephalus» – голова. В участках мозга, которые называются желудочками, постоянно выделяется спинно‑мозговая жидкость, или СМЖ. Обычно она проходит через четыре желудочка и дальше через мозг спускается по спинному мозгу. В конечном счете СМЖ растворяется в крови, благодаря чему количество жидкости и давление в желудочках остается в пределах допустимого.

– Но если оттока не происходит, жидкость будет накапливаться, в результате чего желудочки начнут расширяться и давить на близлежащие ткани.

– Да, именно так все и происходит. Гидроцефалия вызвана нарушением равновесия между количеством выделяемой СМЖ и тем, как она выходит из желудочков.

– И по мере того как СМЖ накапливается в желудочках, они расширяются и внутричерепное давление увеличивается.

– Вы уловили суть. Гидроцефалия может быть приобретенной или врожденной, но не следует путать врожденную болезнь с наследственной. Этот термин просто означает, что при рождении у ребенка уже наблюдалось заболевание.

– Я обнаружила этот шунт в черепе, на первый взгляд ничем не отличающемся от обычного. Разве признаком гидроцефалии не является увеличенный размер головы?

– Только у маленьких детей и лишь когда не лечится. Как вам известно, у детей постарше и у взрослых кости черепа уже сформированы.

– Что именно вызывает такое заболевание?

– Существует множество причин для недостаточного оттока СМЖ. Преждевременные роды подвергают младенца высокой степени риска. Также гидроцефалией страдают многие дети с расщеплением позвоночника.

– Расщепление позвоночника приводит к повреждению нервного канала?

– Да. Опасность грозит впервые четыре недели беременности – часто мать даже и не подозревает, что она беременна. Нервный канал зародыша, который впоследствии развивается в головной и спинной мозг и в позвоночный столб, перестает нормально формироваться, что приводит к различным степеням непоправимых повреждений.

– Как часто это случается?

– К сожалению, дефект очень распространен. По статистике, расщепление позвоночника наблюдается у каждого ребенка из тысячи рождающихся в Соединенных Штатах и почти у каждого младенца из семисот пятидесяти появившихся на свет в Канаде.

– Мы не обнаружили позвоночник, поэтому вряд ли удастся узнать, страдала ли моя юная леди расщеплением позвоночника.

Рассел кивнула в знак согласия, потом продолжила объяснение:

– Помимо расщепления позвоночника, существует множество других причин гидроцефалии. – Она начала загибать пальцы, перечисляя их: – Она может быть вызвана кровоизлиянием в мозг. Воспаление и остаточные явления в результате мозговой инфекции, например менингита, могут также закупорить проводящие пути нервной системы и воспрепятствовать оттоку СМЖ. Опухоль вызывает сдавливание и увеличение мозговых тканей, вследствие чего отток уменьшается. К этому приводят также и некоторые типы кисты. Кстати, гидроцефалия бывает и семейной.

– Она может передаваться по наследству?

– Да, хотя такие случаи редки.

– Так куда же помешают этот шунт?

– Нет никакого способа вылечить или предотвратить возникновение гидроцефалии. За последние сорок лет самым эффективным методом терапии являлось хирургическое введение шунта. Тот, который вы принесли, немного устарел, но он в принципе мало, чем отличается от современных имплантатов. Большинство шунтов представляет собой всего‑навсего гибкие трубки, вставляемые в желудочки, чтобы отклонить поток СМЖ. Они состоят из системы трубок с клапаном, предназначенным для контролирования скорости оттока и предупреждения обратного потока. Старые версии направляли скопившуюся СМЖ сначала в вену на шее, затем в правое предсердие. Они называются вентрикулярно‑атриальные шунты, сокращенно ВА. Некоторые разновидности ВА применяются до сих пор, но есть ряд осложнений, связанных с их использованием, включая инфекцию и, пусть и редко, сердечную недостаточность вследствие закупорки кровеносных сосудов в легких частичками кровяных сгустков, отделившихся от наконечника катетера шунта. Современные шунты направляют СМЖ в брюшную полость. Они называются ВБ‑имплантатами. – Она указала на устройство, изъятое мной из черепа. – Здесь мы имеем дело с ВБ‑шунтом. У живого пациента вы бы могли нащупать сквозь кожу конец трубки, идущей над ребрами. Данная часть имплантата отсутствует.

Я молча ждала продолжения.

– Брюшная полость обширна и обычно может принять любое количество жидкости, поставляемой шунтом. Еще одно преимущество отклонения СМЖ в брюшной отдел заключается в том, что ритмичные сокращения кишечных органов перемещают наконечник катетера. Благодаря движению снижается вероятность его закупорки или проникновения в ткань.

– Когда именно следует вживлять имплантаты?

– Сразу же, как поставлен диагноз. Девяносто сантиметров трубки уже можно разместить в животе новорожденного. По мере взросления трубка раскручивается в соответствии с увеличившейся длиной туловища.

– Я заметила небольшое отверстие в черепе рядом с затылочно‑височной областью.

– Это след трепанационного сверла. Отверстие просверливают во время хирургического вмешательства, чтобы ввести верхний наконечник шунта в мозг. Обычно операция проводится за волосами, на макушке, за ухом или же на затылке.

Date: 2015-07-25; view: 256; Нарушение авторских прав